но  покинувший нас, -  просто ярчайшее тому свидетельство.  Голоса этих
ученых  и  слышны, и авторитетны. Что не может не радовать,  не подбадривать
представителей  собственно  гуманитарной интеллигенции.  А споры  физиков  и
лириков,  возникшие  на заре становления российских шестидесятников XX века,
выглядят явлением не только забавным.
     Голоса ученых, выбравших публичное  гуманитарное поприще, звучат нынче,
пожалуй, заметно  весомее голосов  экономистов, что  может  на первый взгляд
показаться  странным и даже неестественным. Реформы-то у нас вроде бы  самые
что ни на есть экономические.  На  самом деле в заявлениях наших экономистов
немало  суеты.  Я  бы  сказал,  романтической,   что  вызвано   односторонне
воспринимаемой самостийностью экономического действа. А односторонность и не
удовлетворяет слушателя. Не вызывает доверия.
     ...Все-таки  за  кадром для нас остается  тот иной  мир, куда предстоит
явиться  каждому после его  физической земной жизни, хотя самой сутью своего
существа, особенно если  копнуть поглубже, ты веришь в то, что нынешний цикл
странствий  твоей души не единственный,  и в  то, что иной  мир - не досужая
выдумка.  Но как  себе  его  представить?  Рассуждение о  рае  традиционного
богословия  (Бердяев  сказал  бы  еще  и  исторического)  тебе   не  кажется
убедительным.  Ты относишь такую его картинку к младенческим.  И  слишком уж
она  утешительна.  Младенческое  в человеке прекрасно, однако не до такой же
степени...
     Добавлю,  что  разделяю  убеждение  Николая  Бердяева,  не  признающего
существования и традиционно рисуемого ада. Он пишет: "Наибольшее противление
у меня вызывает объективация ада и  всякая попытка построить  онтологию ада,
что делают традиционные  богословские учения".  Так же я готов подписаться и
под другим его утверждением: "Я твердо верю, что божий суд не походит на суд
человеческий.  Это  суд  самого  подсудимого,  ужас   от  собственной   тьмы
вследствие видения света и после преображения светом".
     Тем  не  менее,  всегда существовала  и  существует самая  естественная
потребность  в   видении   состояния,  сути,   сущности,   назначения  этого
неизбежного для нас будущего.  Она, такая потребность, может  быть явной или
глубоко запрятанной, но она пребывает  в каждом. И если это не подмостки для
непрерывных  песнопений  и  благодарности,  то  что  же  это  тогда?  Что  в
назначении мира иного может быть ближе именно современному восприятию?
     Тоже - поприще. Совершенно иное, отличное от земного, но, тем не менее,
именно   поприще.  Духовное  бытие  индивидуальных  душ.   Свободное   бытие
воплощений, перевоплощений,  духовного  преобразования.  Однако, в  пределах
возможного. В пределах возможного для каждой отдельно взятой души.
     Это  чистая свобода,  какую  трудно  представить в земном  материальном
существовании,  не имеющая  никаких  сторонних, явных  преград, кроме  своих
собственных.  По-  земному субъективное здесь становится  для  тебя  как  бы
объективным. А, может, и впрямь предельно и воочию объективным.
     В этом  самострое, да простится мне такое слово, мир иной неодноэтажен.
Так скажем.  Разделен  на  сферы.  На  сферы  разных  духовных  возможностей
самовыражения. Если хотите, степеней самотворчества. Доступ из сфер в низшие
высших и наоборот  естественен, как дыхание на земле.  С первого же этажа на
второй сразу  не попадешь. И не  в том дело, что грехи,  как мы  говорим, не
пускают. Ты недостаточно несешь  в себе блага, чтобы подняться выше. То, что
называется  грехами,  в подавляющей своей  части  отторгается раскаянием  на
стадии   преображения  в   свете  иного  мира.   Это  естественно  для  души
человеческой, обретшей сугубо духовное бытие. Сейчас я не хочу думать о том,
сколько  и  как  ей  приходится  казниться  (точнее, согласен  с  Бердяевым,
самоказниться) за содеянное или несделанное на земле, в материальном мире. Я
хочу подчеркнуть, что  способ тамошнего существования во многом совпадает  с
его формой. Или с формами. То и другое там органично едины. Речь ведь идет о
духовных  субстанциях.  Божественных  по  своей природе и  сути.  То  есть о
частицах творившего, освободившихся от груза материального мира, или, говоря
метафорически, от  глины,  в которую  их  залепили для  земного (а  также  и
космического) существования.
     Элитарность  иного мира естественно вытекает из его свободы. Правды, на
самом деле. Но он пронизан сочувствием и любовью. Здесь ты можешь творить. И
пусть  твое творчество на  начальной стадии или в сфере  твоего пребывания в
той или иной степени иллюзорно. Непервично, что ли. Или, скажем, даже дважды
иллюзорно. К примеру,  сюда  прибывшие начинают творить  нечто вроде  земных
городов или поселений, создавая их своим воображением и памятью. Ну и побудь
в привычном.
     Лет  семнадцать  назад  нечто подобное я  высказывал,  но в более общей
форме, одному своему хорошему товарищу, журналисту и публицисту, тогда  еще,
то есть много раньше других  моих знакомых, повернувшемуся  к  православию и
даже  близко  общавшемуся  с  теми  священниками, которых  занимали  и чисто
общественные проблемы.
     -  Это какой-то  марксизм...  Прямо-таки марксистская  диалектика...  -
возразил он, уже поэтому как бы отталкивая от себя ход моих рассуждений.
     Что  ж, следом за  Бердяевым, и  я готов заявить,  что и во мне все еще
порою просыпается  марксист  в объяснении  истории. Или  потребность во всем
открывать  определенную  поступательность  развития,  присутствия  одного  в
другом.  Мне также  близка  мысль  Николая  Бердяева, что  свобода первичнее
бытия.  Он  пишет:  "Если  есть  Бог,  то  человек  есть  существо,  духовно
независимое. И отношение к  Богу определяется не как зависимость человека, а
как его  свобода. Бог есть моя свобода,  мое достоинство духовного существа.
Ложное  учение  о  смирении  исказило христианство и  унизило  человека  как
богоподобного духовного существа".
     Итак, в мире, куда нам предстоит еще прийти (а для кого-то, может быть,
и вернуться туда),  царит истинная свобода. Свобода  творений  и творчества.
Он,  этот мир  иной,  или  более истинный  мир, не  скованный  материальным,
многомерен. И в многомерных его пространствах каждая духовная частица творца
- индивидуальная душа человека - найдет свое место. Она попадает в ту сферу,
если прибегать  к  земному языку, куда позволят ее  духовные возможности, ее
духовная открытость.
     Разумеется,  это   не  окончательное   поселение.   Это,   может  быть,
одновременно чистилище своего рода. Для того, чтобы подняться выше,  следует
духовно   преобразовать  себя.  Обострить  свои  чувства   что  ли,  сделать
возможности своей интуиции более проницательными, подобными разумной молнии.
Да  простится  мне  опять  мой земной  язык. Только так можно войти в  более
совершенное сотворчество.
     К  тому  же, как уже говорилось,  доступ сюда  из более высоких уровней
весьма прост и совершенно естественен. И для помощи, и для общения. Нянчимся
же мы со своими внуками и любим их.
     Столь же естественно  для духовных  индивидуальностей высших сфер иного
мира опять появиться в материальном мире земного.  Для этого, правда,  здесь
заново следует родиться. Где-то писали, что  в  некотором будущем на Земле к
людям вновь  явится  Пушкин. Для этого, мол, человечество однако  должно еще
созреть, чтобы суметь  воспринять и освоить  то, что он  с собой принесет. Я
конечно не тороплюсь соглашаться именно  с этим предсказанием. Но в принципе
не  вижу тут чего-то невозможного. Объявлялись  же  на земле пророки. И  сам
Христос рождался в нашем мире.
     Я допускаю и то, что и из  некоторых невысоких уровней иного мира можно
спуститься в земное и опять здесь родиться. Правда, уже с осознанием цели. С
целью  осознанного  самопознания,  скажем.  Попросту,  для  большей  ясности
предположим: некая индивидуальная душа с целью самопознания вновь появляется
в  земном мире. В  мире, отягченном материальным. Утрачивая  на земное время
память. Все - с  чистого листа. Не  исключено, что среди  трудностей земного
рая,  она,   эта  индивидуальная   душа,  может   скатиться  до  чего-нибудь
преступного. И вот она вернулась  в мир иной. Обрела потерянную было память.
И что? Экзамен, самоэкзамен, не сдан.
     Так или иначе, думается: для индивидуальных душ иного мира возвращаться
в земное, отягощенное  материальным, или, скажем, вооруженное  материальным,
все равно, что отправиться на фронт.
     Таким  рисуется мир  иной,  где пребывают  наши близкие и близкое  нам.
Набросок,  разумеется,  самый  общий.  Не думаю  также, что  он противоречит
видениям Даниила Андреева. Если  кто хочет  представить его иначе  или более
полно, -  пробуйте. Как  писал тот  же Николай Бердяев, "воображение один из
путей прорыва из этого мира в мир иной".
     Важно для каждого из нас на современном этапе, в обстоятельствах именно
нашей жизни, в сам  характер наших представлений воспринять-включить то, что
называемое нами иным миром является частью творения вообще. И это не партер,
не балкон, не галерка перед сценой,  на которой можно  лицезреть лик  высшей
созидательной силы. До самог  всевышнего, до первоисточника творения там так
же далеко,  как и от земного.  Нет, конечно,  ближе, по  сути своей ближе, в
своем качестве, поскольку речь идет о  сугубо духовном бытии  индивидуальных
душ - частичек Бога, творящей  силы,  - отпущенных ею на свободу. И близость
эта, осознание единства с  Создателем там яснее  и органичней.  Однако и там
при  б льших  степенях  свободы  единство  с  первотворцом улавливает внутри
духовного своего бытия сама индивидуальная душа.
     На этом мне хотелось  бы остановиться.  Я не ставлю себе целью заходить
так  далеко,  как  это делает Юрий Мамлеев  на  страницах  журнала  "Вопросы
философии",  попытавшийся  представить,  как  где-то на высшей стадии  много
постранствовавшая  духовная  единица соединяется  наконец  с  породившей  ее
божественной силой, входит в  нее. Думается  только,  что и сам этот  прорыв
единичной души, такое ее погружение в первопричину всего сущего, должен быть
выше и любви, и мощи, и познания, доступных нам.
     Возвращаясь   же   к  восприятию  мира  иного,  скажу:   он  не  только
взаимосвязан  с  земным   миром.  Для   него  важны,  повторяю,  и  духовные
поступления  из  земных  пространств. "Все  самое прекрасное, созданное ими,
войдет  в Вечное Царство". Так  считал священник Александр Мень. "Ими" - это
миллионами разумных существ: нетрудно понять - духовного  нигде и никогда не
будет много. Если только не  в самом центре сущего. Но там  совершенно  иное
качество. И постижимо ли оно для нашего восприятия?
     А  вот  и о  том, что неотступно  следует рядом по  мере  проникновения
нашего воображения, нашей эмоциональной логики в  мир  иной:  там существуют
определенные цели и задачи. И безусловно одна из них - сохранение и развитие
земного  и  неземного,  всего  окружающего  нас  мира,  космоса,  земного  и
неземного пространства и времени. Высшие силы отпустили нас в наши плавания,
даровав нам свободу автономного существования.  Так  если  вы свободны, то и
несите за мироустройство ответственность. Попросту говоря, не обеспечили его
благополучия  за  время  (для  исторического  земного  существа  практически
бесконечное), вам  выпавшее, - начнется новый  цикл.  Слово глобальный тут -
сама малость. Теперь  уже духовное  по  зову своего  первоначала вернется  в
область высшей силы, и вот вам - новый цикл миротворения.
     Про  цикличность  существования  жизни,  о  том,  что  мир,   доступный
восприятию земного, всякий раз возвращается на круги  свои, рассуждали еще в
древности. Не будем далеко ходить - в частности, вспомним диалоги Платона.
     Я понимаю,  что картина,  нарисованная  здесь,  довольно груба.  Смешно
настаивать и на какой-либо ее точности. Однако берусь утверждать, что там, в
том мире, что мы называем иным, эта ответственность за поприще земное (да  и
небесное, что  ли)  осознается  более естественно и  органично.  А на высших
стадиях индивидуальным  душам  или их  собратству возможно  способствовать и
направлению развития земного и неземного - мира в целом.
     В сущности, духовное в  принципе ответственно за материальное.  Или то,
что  мы воспринимаем как материальное.  И за  зелень  деревьев,  и  за бытие
камня,  и  за  красоту  и  за  законы  мира.  И  за  духовное,  недостаточно
раскрытое...
     И в этом тоже - суть любви к ближнему.
     Повторяю, я с глубоким  уважением отношусь к религиозным конфессиям.  И
ближе мне, по известным  причинам, родственнее что ли, конечно, православие.
Я  понимаю,  что наши церкви (и вообще  храмы),  сами их помещения,  иконы -
намоленные  места,  сгустки   духовного.   Это  земные   окна,  открытые   в
пространства  божественного,  в  пределы   всевышнего.  Но   ведь  и  каждая
человеческая душа может обратиться к Богу и к тем, кто уже ушел  в мир иной.
И  для искренности,  для полноты  моего обращения мне необходимо  осмысление
того,  что  ждет  человеческую  душу  за  земным  порогом.   Мне  необходимо
проникнуть в суть, цель, смысл продолжения моего странствия. Что очень важно
сегодня  для огромного  числа людей.  Пусть в основном пока относимых нами к
интеллигенции.
     Собственно   ради   этого   именно   в  самом  начале  двадцатого  века
организовывалось  религиозно-философское общество  Гиппиус,  Мережковского и
Философова.  Общество  "людей религии и философии для  свободного обсуждения
вопросов церкви и культуры". Впоследствии инициатива перешла к Бердяеву. Для
чего  ему  и  Булгакову,  "и  всему  их кружку"  тогдашних  "идеалистов", по
выражению Зинаиды  Гиппиус  (последнее  и  в  тексте  -  в  кавычках), перед
отъездом Мережковских за границу  передан был журнал "Новый путь". Сейчас  я
не собираюсь входить  в частности  просветительской, поисковой  и  публичной
деятельности этих двух обществ, останавливаться на  различиях,  им присущих.
Исходили  они из  стремления  к полноте восприятия мира  и  духа, к  полноте
понимания смысла творческой  свободы миропреобразующих  (слово Ивана Ильина)
сил.  Им недостаточно было  традиционного православия, или, что равносильно,
исторического  христианства.  Это  четко  обозначил,  в  частности,  Николай
Бердяев, не считавший себя ни сектантом, ни верующим вольнодумцем. Он писал:
"Христианство  есть вершина универсальной  религии, но само  христианство не
достигло  еще  вершины, оно  еще не завершено". Или в  другом  месте той  же
исповедальной  его   книги  "Самопознание":   "Но  в   данный  час   истории
христианство находится  в антракте  между двумя  эпохами,  и этим, вероятно,
объясняется,  что  оно  не  играет той активной роли,  какую должно  было бы
играть. Историческое  христианство охладилось, стало  невыносимо  прозаично,
приспособлено  к обыденности,  к  мещанскому  быту. И  остается ждать, чтобы
возгорелся огонь с неба. Но он возгорится в небе нашего человеческого огня".
     Так   что   ничто  не  ново   под  луной.   Не   очень  ново.   Бердяев
противопоставлял  историческому  христианству христианство эсхатологическое,
имеющее  в  виду  саморазвитие  свободной  от  плоти   души,  духа.   Новыми
христианами  назвали и  его,  и Франка, и  Булгакова,  и других  ныне  снова
известных   российских   философов.   Конечно,   прозаичность  исторического
христианства  в  эмоциональном запале  Бердяевым  все-таки  преувеличена.  И
эсхатологичность  именно  христианства  не  очень-то  объяснена.  Тут многое
предлагается как бы  только почувствовать. Если вы такое не чувствуете, то о
чем с вами и разговаривать...
     На самом деле может получиться, - сколько людей, столько и эсхатологий.
     Ничего, разумеется, страшного: люди  и без слов могут понять многое  из
главного,  о  чем  идет  речь.  А  важнейшее  -  без  слов, то  чего же  тут
непонятного.
     Тем не  менее, мы все-таки  "дозрели" до того, чтобы определиться более
предметно,  качественно. И  сущностная логика  того, что  ждет  нас в  нашем
дальнейшем странствии,  смысл грядущего  за  земными огнями и  светильниками
чрезвычайно  важен для нас, чтобы в  этом утвердиться самостоятельно,  чтобы
множество людей могли проявиться для  себя и  в самопознании, и в предзнании
ожидающего нас.
     Кто-то  скажет, будто мы опять наступаем  на диалектические грабли.  Не
думаю. Да и пусть говорят. Во-первых, ничего не имею против диалектического.
Во-вторых,  мы  не  перетаскиваем  так  называемое  материальное в  мир,  от
материального  свободный,  а наоборот  духовное  более понятно  увязываем  с
земным. В-третьих, суть нашего подхода  к миру  иному по-своему безошибочна.
Она  опирается  на  монбланы  уже  написанного,  продуманного,  осмысляемого
тысячелетиями философией. И - искусством. Земной культурой, одним словом.  К
тому  же,  на этом,  на  самой сути,  и  останавливаемся. И  никаких  дальше
воздушных замков не возводим.
     Скажут, почему  же весть эта  не принесена пророком? Люди,  оглянитесь,
так вы и сами теперь кое-что можете.
     Стоит  ли  называть   все  это   "гуманитарной   верой"  -  бердяевским
словосочетанием, столь всколыхнувшим меня однажды?  Скорее  всего, не стоит.
Ведь и сам Николай Бердяев не  без полемического задора заявил: "Я исповедую
религию духа и твердо на этом стою".
     Вот на этом и я бы остановился.
     Остановился,  подчеркнув, что взлет  российской  философии, связанный с
именами Бердяева, Булгакова, Франка, Ильина и  других, вызван и окреп именно
в  духовном поиске. Их труды  прежде всего  духовны. В  этом вообще - важная
черта  новой  российской  философии.  Может  быть,   здесь  мы,  и  вправду,
находились  "впереди  Европы  всей".  И  только  здесь,  на  поприще  сугубо
нематериальном, новые русские  философы  видели  выход  из  всех  тупиков  и
нагромождения неблагополучий для человечества как такового.
     Тот же Иван  Ильин писал:  "Этот новый способ духовной жизни может быть
обретен и осуществлен только в результате великого общечеловеческого подъема
и  длительного напряжения,  которое  примет черты религиозного обновления  и
политического обновления сразу. Сущность его будет состоять в восстановлении
подлинного  и  непосредственного общения с безусловным предметом и потому  в
освобождении  и  обновлении  духовного способа  жизни.  Живым  и  подлинным,
страдающим  и вдохновенным опытом должны быть обновлены лично-душевные корни
нашей  религии  -  христианства  и  корни  исторической  государственности -
правосознания. Это будет  эпохою  великого  разочарования  в  ложных путях и
великого  отвержения мертвящих  установок и предрассудков.  Но из  огня этой
эпохи родится новая религиозность, новое правосознание и новый человек.
     Я думаю, что  мы уже вступили в  эту  эпоху.  И при  свете  этой идеи я
расцениваю и осмысливаю все то, что совершается вокруг нас".
     Разумеется,  в   самой   постановке   проблемы   -   чисто   российская
категоричность  лозунга,  практическое  осуществление которого почти  тут же
упирается в  наше духовное бездорожье. Но,  во-первых, иначе мы можем совсем
ничего не услышать. Лозунги для нас - это и своеобразная команда. Только что
необидная. Во-вторых, Иван  Ильин и не строит никаких иллюзий, когда говорит
об   обновлении  духовного   способа  жизни  и  (перекликаясь  с  Бердяевым)
лично-духовных корней  нашей  религии. Он на сотнях страниц разъясняет  нам,
что внешнее упорядочение жизни  не спасает от духовной  беспомощности. Это -
все равно тупик. Суть -  во внутреннем устроении. Суть и в первородстве, и в
основополагающей роли духовного. В самой жизни. Вообще - в миростроении.
     Можно  сказать:  мы  живем в пятимерном мире. Три измерения  -  это наш
трехмерный мир. Четвертое измерение - время. Теперь кое-кто  (я в том числе)
прибавляет и пятое - духовное. Ильин же называет его первым. И он прав.
     Так