Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
е поймает кузнечика, оторвет нитку и
бросит.
- Угомонись, - говорит Володе Анюта.
Володю угомон не берет. Как бы еще пошутить?
- Митя, а Митя!
Митя тихонько взвизгнул, предчувствуя что-то забавное, а может быть,
страшное. Володя приставил два пальца к вискам:
- Идет коза рогатая, идет коза бодатая, кого бы ей забодать?
- Не меня, не меня!
Рога идут, приближаются к Мите, медленно, прямо к нему. Митя кубарем,
с визгом и смехом, скатился со стула под стол. В дверях появился отец:
- Володя, идем ко мне.
Еще не остывший от шалостей, Володя вошел в кабинет. Здесь стоял
книжный шкаф, в простенке меж окон большой письменный стол, а у другой
стены овальный столик и диван для посетителей.
- Сядь, - сказал отец. - Посиди.
И углубился в работу. С малых лет Володя чувствовал уважение к
кабинету отца. Папа много работал, очень много. Выезжал в губернию, в
деревенские школы за сотни верст и в зимние морозы, и в осеннюю грязь. Не
было, наверно, ни одной начальной школы в Симбирской губернии, куда бы
Володин отец не приезжал помогать учителям. А дома надо писать отчеты,
планы, педагогические статьи и заметки. Отец работал с утра до ночи.
- Володя, - позвал он через некоторое время.
Володя охотно подошел. Шалости уже вылетели у него из головы.
- На сегодня окончил работу, - сказал отец, аккуратно складывая в
папку свои бумаги. - Кончил дело - гуляй смело. А другим не мешай, -
несердито погрозил он Володе. - Ну, как в гимназии дела, гимназист?
Володя рассказал, как дела. Ничего дела.
Из зала донеслась негромкая музыка.
Они тихонько вошли в зал. Был полумрак. В подсвечниках рояля горели
свечи. Мама играла. Что-то светлое, ясное, как летний солнечный день,
играла мама. Володя с отцом сели в уголке, долго слушали музыку.
БУДЬ ТОВАРИЩЕМ
Зазвенел звонок к уроку. Второклассники с шумом занимали места. Была
весна. Окна были открыты. Вдруг с улицы на подоконник вскочила кошка.
- К нам новичок! - хохоча, крикнул кто-то.
Вошел учитель. Мальчик, сидевший у окна, недолго думая схватил кошку,
сунул в парту, захлопнул крышкой.
- Начнем урок, - сказал учитель, поднимаясь на кафедру и поправляя на
носу пенсне.
"Мяу", - промяукала кошка.
- Что такое? - строго сдвинул брови учитель.
В классе послышались кашель и шорохи, у кого-то шлепнулись на пол
книги. Гимназисты старались всячески заглушить мяуканье кошки в парте. А
она все пуще: "Мяу, мяу, мяу".
Мальчик перепугался, что влетит от учителя, и выпустил кошку. Кошка
как ни в чем не бывало направилась между партами к учительской кафедре.
Второклассники замерли.
Учитель побагровел, пенсне упало с носа, повисло на шнурке.
- Что за безобразие? Кто принес?
- Мы не приносили. Она сама вскочила в окно.
- Кто спрятал? Сейчас же сознавайтесь. Кто спрятал кошку? Назовите
тотчас!
Ни звука в ответ. Никто не оглянулся к окну, где тот мальчик сидел ни
жив ни мертв от грозного крика.
- Смутьяны! - сказал учитель. - Будет доложено инспектору.
Урок прошел в глубокой тишине. После звонка, когда учитель удалился,
Володя вышел перед классом:
- Будем молчать!
- Верно, Ульянов! Не выдавать! Ни за что!
С последней парты поднялся один второклассник, длинный, тонкий,
неслышный. Бочком незаметно ушел. "Куда он?" - удивился Володя. Но некогда
было раздумывать. Обсуждали происшествие. Никто не обратил внимания на то,
что Длинный ушел.
- Ребята, - сказал Володя, - молчать, как один.
- Как один! - подхватил второй класс.
Было и боязно, и дружно, и какой-то у всех был подъем.
Длинный вернулся, сел за парту.
В конце перемены появился инспектор, выпячивая грудь в зеленом
мундире:
- По местам!
Вмиг второклассники были за партами. Стояли. Что будет?
Инспектор леденящим взглядом обвел второклассников и... задержался на
мальчике, спрятавшем кошку.
- Вон из класса! Единица за поведение. В карцер!
Мальчик, ошеломленный, поникнув, отправился в карцер. Все были
поражены. Как мог инспектор узнать? Кто-то наябедничал. Кто?
Володя оглянулся на Длинного.
У того горели уши, пугливо шныряли глаза...
Плохо стало в классе. Каждая, даже небольшая, проказа и малейшая
шалость становились известны инспектору. Ежедневно кого-нибудь то в карцер,
то без обеда. Мальчики стали подозрительны. Боялись дружить. У всех
вертелась мысль: "Кто же, кто ябедничает инспектору?"
Однажды в перемену Володя увидел: из кабинета инспектора выскочил
Длинный и, прячась, шмыгнул в ребячью толпу. "Он", - понял Володя.
- Он ябедничает, - сказал Володя товарищам.
Многие уже и сами догадывались.
- Я его изобью! - сжимая кулаки, возмущался Дима Андреев, Володин
товарищ. - Ребята, подстережем его на улице, проучим.
- Лучше по-другому проучим, - сказал Володя. - Объявим бойкот.
- Что такое бойкот?
- Не разговаривать, не отвечать на вопросы, не замечать, будто его
нет.
Как раз вошел Длинный. Глаза, как всегда, жалко суетились и бегали. Он
заметил, все умолкли при его появлении.
- Какой сейчас у нас будет урок? - спросил Длинный.
Никто не ответил. Один мальчик подбежал к доске, написал крупно: "С
ябедами не разговариваем" - и быстро стер тряпкой.
Длинный съежился и, втянув голову в плечи, ушел за свою парту.
Володя его презирал. Когда Длинный попадался навстречу, Володя глядел
мимо. И все так. Длинный остался один, совершенно один. Никто не говорил с
ним ни слова. На него не глядели. Не замечали.
Шли дни. Шла неделя, другая, третья. Доносов не стало. Второклассников
не сажали каждый день в карцер.
- Он перестал ябедничать, мы его проучили, - говорили между собой
второклассники. Но по-прежнему не замечали его.
Раз после уроков Володя вбежал в пустой класс взять забытую книжку.
Длинный сидел на последней парте и плакал. Володя подошел:
- Ты раскаялся? Ты больше не будешь?
Длинный поднял дрожащее, залитое слезами лицо. С ним говорили, он не
верил ушам!
- Никогда, никогда! - залепетал он. - Я от страха. Я боялся, что
инспектор прогонит меня из гимназии за то, что плохо учусь. Не могу я так
жить, без товарищей!
- Будь сам товарищем, и у тебя будут товарищи, - ответил Володя. - Ну
ладно, мы верим. Уговорю ребят, что тебе можно верить.
И бойкот Длинному во втором классе кончился. Никто не поминал
прошлого. Длинный получил урок на всю жизнь... И все второклассники
получили урок.
ТРЕВОЖНО
Брат Саша не любил гимназический казенный дух и муштру. А учился
отлично, кончил с золотой медалью. Володя тоже не любил гимназические
порядки и тоже учился отлично, был выдающимся учеником с первого до
последнего класса.
Когда Володя был в младших классах, отец опасался: приучится ли Володя
к труду? Уж очень был он способен, легко схватывал новое. После папа
убедился, как настойчиво умеет Володя работать. Да и то сказать, было у
кого научиться: в доме царило глубокое уважение к труду.
Саша кончил гимназию и поступил в Петербургский университет. Перед
отъездом Саши в Петербург братья пошли на Старый Венец - так назывался в
Симбирске высокий берег, круто обрывавшийся к Волге. Братья с детства
любили Старый Венец. Просторное небо над ним. Просторные открываются дали.
- Что тебе нравится более всего в человеке? - спросил Володя.
- Труд. Знания. Честность, - ответил Саша. И, подумав, добавил: -
По-моему, такой наш отец.
Сашины слова о папе вспоминались и вспоминались Володе сейчас. У
Володи выдержанный характер, но и его начинала брать тревога: папа в
поездке по деревенским школам. Давно пора бы вернуться, а его нет и нет.
Володя занимался в своей маленькой комнате на антресолях. Маленькой
комнатке, где всегда безупречный порядок. Не брошена на пол бумажка, не
захламлен письменный стол. Рядом такая ж комнатка Саши. Пустая. Третий год
Саша учится в Петербургском университете. И Анюта - в Петербурге на Высших
женских курсах. Володя скучает по Анюте и Саше, особенно по Саше. Когда
Саша жил дома, они обсуждали прочитанные книги, часами говорили о жизни.
- Однако довольно предаваться воспоминаниям, - оборвал себя Володя, -
за дело!
Уроки выучены. Как в детстве, аккуратно приготовлен на завтра ранец.
Весь вечер Володя читал. У него был громадный план чтения! Сюда входила
история, книги об устройстве общества и жизни народа, и художественная
литература - Тургенев, и Пушкин, и, конечно, Толстой.
Гимназические учителя не знали, что, кроме того, он читал книги
Добролюбова, Писарева, Белинского, Герцена. Эти книги говорили о том, чего
никогда Володя не слышал на уроках в гимназии. Они открывали глаза на
несправедливости в обществе.
...Володя оторвался от страниц, взглянул на часы! Ух как зачитался!
Надо проведать маму. Он сунул книжку в стол и побежал вниз, в столовую.
Мама была не одна. Друг отца Иван Яковлевич Яковлев по-соседски зашел
на часок. Он был чувашом, служил инспектором чувашских училищ, был
образованным, горячим защитником своего маленького, забитого царской
властью народа. Неторопливый, полный достоинства, Яковлев прочувствованно
говорил маме:
- Наш Илья Николаевич тем удивителен, тем благороден, что в своей
деятельности заботится не об угождении начальству, а о пользе народной.
Множество добра сделал Илья Николаевич и нам, чувашам, и мордвинам. Сколько
школ пооткрывал. Власти не дают открывать чувашские школы, а он хлопочет,
из последних сил добивается.
Мама сказала:
- Долго что-то не едет. Как я за него беспокоюсь!
- А вы погодите нервничать, Мария Александровна. Илья Николаевич
больно уж человек увлекающийся, задержался где-нибудь в школе. Да и дорога
неблизкая.
Из зала слышалась музыка. Оля играла Чайковского. Все примолкли и
слушали.
Но что это? Бубенчики. Ближе. Звонче. Сюда, к нам! Володя вскочил. И
мама порывисто встала, лицо оживилось, глаза заблестели:
- Володя, дети, папа приехал!
Да, теперь слышали все, бубенчики залились под окном и остановились
возле ворот. Илья Николаевич, в тулупе поверх форменной шинели, вошел с
ледяными сосульками в бороде, весь замороженный.
- Здоров, слава богу, здоров! - облегченно воскликнула мама.
Все помогали отцу раздеваться. Тащили домашнюю куртку и туфли.
Накрывали на стол. Усаживали отца, угощали. Растроганный, согретый, отец
смущенно поглаживал бороду:
- Ну-ка, ну-ка, после дорог-то, вьюжных да холодных, дома-то как
хорошо!
Когда первые восклицания кончились и морозный румянец остыл на щеках
Ильи Николаевича, Володе показалось, папа сильно устал. И печален. Иван
Яковлевич Яковлев тоже заметил, друг вернулся из губернии невесел.
- Плохое что встретилось, Илья Николаевич?
Горькая складка прочертилась у Ильи Николаевича на выпуклом лбу.
- Представьте степное селишко, от Симбирска верст полтораста, от
проезжего тракта тридцать в сторону, глушь. Школа посредине стоит. Как
бобыль, одинокая. Всю продувает ветрами. При школе комнатенка учительницы.
Ни газеты, ни книжки. Дров нет. Мыслимое ли дело, дров не запасли на зиму
школу топить! А все оттого, что богатею, старосте сельскому, не угодила
учительница, головы не склонила. Травит, ест поедом. И заступиться
некому...
- Папа, ведь ты заступился! - воскликнул Володя.
- Заступился, да уехал. А она снова одна, учительница наша, там
осталась в поединке с богатеем. Богатей все село в кулак захватил. Никаких
прав у крестьян. Земли мало. Вся земля у богатеев и помещиков. Беднота с
половины зимы без хлеба сидит.
Илья Николаевич зашагал по комнате, расстегнул воротник, ему было
душно, что-то тоскливое было в глазах.
- Голубчик мой, - с беспокойством проговорила Мария Александровна. -
Устал ты, отдохнуть тебе надо.
- Эх, Машенька, где уж тут отдыхать? Школы-то меня по всей губернии
ждут. Школам-то нашим больно несладко живется.
- Голубчик, тревожно мне за тебя.
- Ничего, Машенька, я еще крепок. А кругом молодые дубки поднимаются.
Он обнял Володю. Володя вытянулся. Как отец, был немного скуласт, так
же огромен был лоб. Ласка отца его тронула. Но он был застенчив. И лишь
молча улыбнулся в ответ.
ОТЕЦ
Зимние каникулы подходили к концу. Скоро Ане возвращаться в Петербург
на Высшие женские курсы. Аня приехала домой на каникулы, а Саша нет. Саша
писал реферат, по горло был занят в биологическом и литературном кружках.
Да и ехать вдвоем получалось накладно. В Симбирск железная дорога не шла,
ехать надо до Сызрани, от Сызрани на лошадях верст полтораста. Путешествие
слишком дорого стоило.
Соскучившись о доме, Аня радовалась каждой мелочи. Фикусам и олеандрам
в столовой и зале - мама чудесно выхаживала цветы! От цветов было
празднично в доме.
Радовалась пестрым половичкам на полу. Милому роялю, на котором
теперь, кроме мамы, с большим искусством играла сестра Оля. Белому снегу за
окнами, белому саду.
Все каникулы Володя не отходил от сестры.
- Поговорим? - звал Володя, когда смеркалось.
Они устраивались в зале, в уголке на диване, не зажигали огня. Иногда
подсаживалась к ним Оля и тоже слушала Анютины рассказы о Петербурге,
студентах, студенческих землячествах и сходках.
"Когда ж, когда же и мы поедем учиться в Петербург? - мечтали Володя и
Оля.
В этот день, 12 января 1886 года, как обычно, посумерничали в зале.
Скоро Ане уезжать. Чемодан уложен. Совсем скоро в дорогу! И жалко
расставаться с домом, и тянет к оживленной питерской жизни.
- Дети, пить чай! - позвала мама.
Молодежь поднялась идти в столовую. Мимо папиного кабинета, по детской
привычке, на цыпочках.
Отец был очень занят. Составлялся годовой отчет о работе школ: Илья
Николаевич с утра до ночи писал. Целые дни к нему приходили инспектора и
учителя обсуждать выполнение программ и успехи учащихся. Отчет директора
народных училищ все рос, не видно было конца. И сейчас из папиного кабинета
вышел могучий, широкоплечий Иван Яковлевич Яковлев.
- Илья Николаевич! Хоть часок отдохните, совсем ведь заработались! -
сказал на прощание Иван Яковлевич. - Что это, право, не разогнете спины?
- Вот уж закончу отчет, тогда уж... кхэ, кхэ... Иван Яковлевич покачал
головой уходя.
В раскрытую дверь Володя увидел ссутулившуюся папину спину. Он сидел у
стола, подперев висок кулаком. "Пощады папа себе не дает", - подумал
Володя.
Но в столовой было так тепло и уютно, на подносе тоненько посвистывал
самовар: тревожные мысли рассеялись, на душе снова стало светло. Опять они
заговорили с Аней о Володиной будущей студенческой жизни. И о том, что
Саша, наверно, будет ученым: у Саши способности и все задатки ученого. А
Оля, может быть, станет музыкантшей - такие прекрасные успехи делает на
рояле! - великолепная музыкантша выйдет из Оли при ее-то труде и упорстве!
Мама отнесла папе в кабинет стакан крепкого чаю и вязала у самовара, слушая
разговоры детей. Немного спустя появился из кабинета отец, остановился у
порога. Обвел всех долгим, пристальным взглядом. Молча ушел.
"Папа не такой, как всегда", - кольнуло Володю.
Мама беспокойно сдвинула брови, но не бросала вязать. Разговоры
продолжались. Мирно тикал маятник стенных деревянных часов.
- Пойду проведаю папу, - внезапно решила Мария Александровна.
Отложила вязанье и торопливо пошла в кабинет.
- Дети! - послышался ее отчаянный крик.
Они прибежали.
Отец лежал на диване, съежившись, с потухающим взором. Жестокий озноб
бил его, тело содрогалось. Мама, упав на колени, кутала пледом ноги отца,
стараясь согреть.
Побежали за доктором. Захлопали двери. Слышался чей-то плач,
испуганный шепот. Отец лежал без сознания. Дети, потрясенные, стояли над
ним.
Через час у детей не стало отца.
Гроб поставили в зале. Три дня мама не отходила от гроба. Стояла
безмолвная. Девочки плакали. Володю душили слезы. Он крепился. Только
иногда убегал в свою маленькую комнату на антресолях. "Папа, умный,
любимый! Неужели тебя нет? Как нам быть без тебя?"
Множество людей приходили проститься с Ильей Николаевичем. Приходили
учителя, ученики и друзья. Володя знал, отец делает важную и полезную для
народа работу, но только теперь понял, как много доброго сделал отец для
людей!
Хоронили Илью Николаевича в морозный, блистающий день. Пушистые от
инея, недвижно стыли деревья. Красные снегири беспечными стайками
перелетывали с ветки на ветку. Ветки качались, осыпая серебристые струи.
Люди несли гроб. Впереди на руках учеников Ильи Николаевича плыли венки.
"Отец, прощай! - горько думал Володя. - Милый наш папа, за все спасибо
тебе".
ПЕРВОЕ МАРТА
Еще при жизни отца Иван Яковлевич Яковлев привел однажды к Володе
молодого чуваша, учителя из чувашской школы - Охотникова. У Охотникова не
было законченного образования.
- Надо его получить за восемь классов гимназии, - сказал Яковлев. -
Потом в университет поступит. Очень нужны чувашскому народу просвещенные
люди!
Володя согласился заниматься с Охотниковым. Бесплатно, потому что при
большой семье жалованье у Охотникова было маленькое, едва хватало прожить.
Когда Илья Николаевич умер, Володя особенно старательно стал заниматься с
Охотниковым. Как бы в память отца. Отец ведь так заботливо хлопотал о
чувашских школах, так много помогал.
- Большой человек. Жил для пользы народа, - вспоминал Охотников Илью
Николаевича.
Все чаще Володя задумывался: как жить для пользы народа? Вот он учит
крестьянского сына Охотникова. А еще? Еще Володя начал уже понимать, что
настоящие защитники народа - революционеры. Но Володя не знал точно, как
заниматься революционной борьбой. Он не любил гимназические суровые и злые
порядки. Не верил в бога, сорвал с себя крест. Он много думал о том, как
несправедливо устроено общество: богатые бездельничают, бедные не покладая
рук трудятся. А все равно бедны. Разве справедливо? Он не любил царя. В
гимназическом зале висел огромный, от пола до потолка, портрет царя
Александра III. У царя тяжелое лицо. Глаза пустые и тусклые. Царь деспот.
Но как с ним бороться?
Думает ли об этом Саша там, в Петербурге? Или Саша далек от политики и
занимается только наукой? Володя не знал. То, что случилось в Петербурге 1
марта 1887 года, для Володи, для мамы, даже для Ани, которая особенно с
Сашей дружила, постоянно в Петербурге с ним виделась, - то, что случилось,
было для всех как гром среди ясного неба.
В классе шел последний урок. Восьмиклассники слушали объяснения
учителя.
Прозвенел звонок. Учитель оставил класс. Гимназисты собирали тетради и
книги. Все было обычно. Но возле гимназии Володю дожидался посыльный:
- От Веры Васильевны. Велела прийти, да живее!
Вера Васильевна Кашкадамова была учительницей, давним другом отца.
Володя со всех ног побежал.
У Веры Васильевны дрожали губы, глаза были красны от слез. Протянула
письмо.
Писали из Петербурга. 1 марта группа студентов покушалась на жизнь
царя Александра II