вия ужасающие. Туалеты забиты. Воды в кранах нет.
     730.  Люди лежат  на  своих  матрасах,  их  тошнит.  Некоторых взяли  в
ближайший медпункт, другие  лежат  и пытаются  уснуть. Многие отказались  от
ланча.
     1430. Наш  самолет передвинули поближе  к  нам,  развернув его  носом к
зданию.
     16.45.  Появляется Амин в форме военно-воздушных сил Израиля, в голубом
берете и  с неизменными "крылышками" израильских парашютистов. Он объявляет,
что  только  что  вернулся  с  Маврикия  и делает  все,  чтобы  нас  спасти.
Израильскому   правительству  должно  быть  стыдно,  что  оно  не  выполняет
требований террористов.
     Это была последняя встреча заложников с Большим Папой.
     - Ваше правительство играет вашей судьбой, предупредил он.
     Перец записал в своем дневнике, как одна из заложниц вежливо обратилась
к нему. "Фельдмаршал президент Амин", - начала она. Амин прервал ее криком:
     "Не  обращайтесь  так  ко  мне!  Мой полный  титул  фельдмаршал  доктор
президент Иди Амин Дада!"
     Звание доктора Амин присвоил себе самолично. В конце концов, его друзья
Вади Хадад и Джордж Хабаш тоже были докторами.
     Террористы  разошлись.  Один из  них  -  в белом костюме -  ушел спать,
захватив с собой пулемет. Охранять заложников остались лучшие люди Хадада. У
выхода  стояли немцы, а зал  патрулировали  два палестинца.  Один из них был
Фаез Абдул Рахим  Джабер  - офицер НФОП  по особым поручениям.  Его худой  и
нервный  товарищ Абед  Эль Латиф  сторожил другой  угол  зала. Он  также был
близким соратником Хадада.
     Джаель Наджи аль Арьям, 38  лет, невысокий плотный палестинец, стоял на
страже  в другой части здания. В  НФОП  он  считался  куратором терроризма в
Южной Америке. Он вербовал там  сторонников международного террора, одним из
вождей  которого  является Карлос-Шакал. Он  помогал  Шакалу  в покушении на
президента лондонской компании "Маркс и Спенсер" Эдварда Сифа.
     Летя  в ночи на радиомаяк  аэропорта  Энтеббе, "Гиппо" достигли наконец
цели своего путешествия.  Еще одна  корректировка из-за погодных условий - и
пилоты увидели внизу берег, освещенный выходившей из-за горизонта луной.
     В  первом  "Геркулесе" Ионни  и его команда  забрались  в перекрашенный
"Мерседес", который  должен был первым выехать  из самолета. Их лица, руки и
пистолеты  угандийского  образца,  снабженные   глушителями,  были  черными.
"Мерседес" тоже был черным.  Лжепрезидента они с собой не взяли. В последнюю
минуту были  получены сведения о том, что  Амин  вернулся. Было  бы странно,
если бы два Больших Папы встретились лицом к лицу.
     Транспортные  самолеты  разделились  на  пары.  Одна пара  должна  была
приземлиться  на  новой,  главной посадочной  полосе,  другая -  на  старой,
которая отделялась от нового аэродрома невысокой насыпью.
     Последние  десять  минут  семичасового  пути  отряд пролетел  на  резко
сниженной  скорости  - 180  миль  в час.  Они долетели до  цели  в  пределах
оценочного  времени   прибытия,  вычисленного  в  Тель-Авиве.  Планировавшие
операцию были  восхищены и  слегка  изумлены.  Четыре  "Геркулеса" совершили
перелет, сравнимый по трудности с беспосадочным перелетом Нью-Йорк - Москва,
безо всякой видимости,  без  радиоконтактов, в  молчании, все время соблюдая
точную дистанцию по отношению к самолету-флагману, прокладывавшему курс.
     Пилот флагмана позднее рассказал:
     - Мы ударили их по носу в  тот  час, когда угандийцы спали, а заложники
еще не  успели  как  следует  уснуть. Мы  надеялись  без  особых  осложнений
захватить кое-кого из террористов, отдыхавших после пьянки в Кампале.
     Солдаты понимали весь риск нашего полета. Они видели молнии,  и я очень
сочувствовал им, потому  что нет  ничего хуже,  чем час за часом болтаться в
брюхе самолета,  который швыряет  во все стороны, когда он  проходит  сквозь
грозу. Когда  бы я ни  заглянул в грузовой трюм,  половина из них лежала  на
полу, а другая половина занималась проверкой  своих записей. Нелегки для них
были эти 7 часов. 7 часов бездельй - это уже черт знает как долго!
     Флагман   шел   над   невидимой   гладью   озера   Виктория;   огромная
четырехмоторная птица доверила рыщущему  в темноте радару жизнь команды и 50
десантников.
     Клочья тумана легли  на  огромные окна пилотской  кабины, и капли влаги
стекали  вниз  по   трясущемуся  плексигласу.  Большие  "дворники"  ритмично
вращались.
     Внезапно  впереди  появились огни  посадочной  полосы.  "Давид"  согнал
навалившуюся   усталость  и   проверил   приборы.   Полет   вслепую   быстро
дезориентирует пилота.  Бывали случаи, когда  летчики, переходя с автопилота
на ручное управление и вновь входя в визуальный контакт с  окружающим миром,
пытались посадить  самолет  на Млечный Путь,  принимая звезды за  посадочные
огни.  "Давид"  посмотрел на тускло  освещенную  панель,  с  приборами;  они
сообщали ему, что он продолжает лететь по прямой.
     По  неизвестной  причине  Энтеббе  был ярко освещен. Это был  тот самый
момент, о котором так долго спорили в Тель-Авиве. Если первый самолет сумеет
приземлиться и с заглушенными моторами подкатить к старому зданию аэропорта,
можно будет считать, что заложники спасены. Но если аэропорт освещен, потому
что террористы  ожидают нападения, значит, самолеты летят прямо в ловушку, и
заложникам грозит смертельная опасность.
     Первый "Геркулес" уже плыл над самой кромкой озера.
     Экипаж и солдаты пристегнулись ремнями к своим местам  из-за чудовищной
качки, возникающей при быстром приземлении.  "Давид"  следил  за  скоростью,
которая  падала  со  100  до  75  миль  в  час.  Тем,  кто  находился внутри
"Геркулеса", казалось, что самолет рухнул  вниз, под протестующий рев турбин
и визг корежащегося металла. Снаружи наблюдатель  увидел бы огромную машину,
которая почти  беззвучно скользнула на посадочную полосу, слегка поскрипывая
колесами.
     "Гиппо"  ВВС двигался вдоль  болотистого  берега с медлительной грацией
живых гиппопотамов,  которые  по ночам  вылезают из  озера  Виктория,  чтобы
полакомиться травой на его берегах.
     "Давид" и второй пилот  вели  машину вдоль посадочной полосы.  Никакого
реверсирования  моторов,  никакого "стояния  на  тормозах", только слаженные
движения  двух  пар рук  и  ног; они уже приспосабливались к новым условиям.
После долгого и тяжелого  полета  им опять приходилось  полагаться только на
себя  -  на  свой опыт,  свою  реакцию,  свои глаза  и  уши: не загремят  ли
выстрелы, не вспыхнет ли слепящий луч прожектора.
     В грузовом трюме десантники стояли наготове;
     их все  же немного укачало при посадке, когда "Геркулес"  приближался к
врагу со скоростью  20 миль в час. Позади  первого самолета, заключив, что у
флагмана все благополучно, буквально "вися" на его  хвосте, летел второй. Но
второй  самолет  был  готов  взлететь  немедленно,  если  посадочная  полоса
окажется заблокированной или флагман будет остановлен.
     "Давид" продолжал идти на скорости, рассчитанной еще во время репетиции
так,  чтобы  она позволила ему без лишнего  шума остановиться  в  нескольких
ярдах от здания с заложниками. Турбореактивные двигатели
     почти  не  вспугивали  тишину  африканской  ночи.   Показалось   тускло
освещенное старое здание. "Давида"  охватило странное чувство, будто все это
он уже видел раньше. В каком-то смысле так оно и было - он уже был знаком  с
аэродромом  по  описаниям и репетициям.  Он  легко остановил  "Гиппо"  перед
огромными венецианскими  окнами старого здания  -  так близко, что казалось,
высунувшись,  он мог коснуться  их рукой. 70-тонный "Гиппо", высотой почти с
трехэтажный  дом,  с  размахом  крыльев  около  120 футов,  тихо заворчал  у
охраняемых ворот здания, которое Ионии называл "концлагерем".
     Замершие в трюме десантники вздрогнули, когда трап со скрипом откинулся
и  в самолет хлынул сырой  воздух  и  бледный неожиданный свет. Удар трапа о
бетон показался чудовищно громким.
     - Теперь я знаю, - сказал позднее "Давид", - что такое молчание смерти.
Это казалось  невероятным. Ни выстрела.  Ни  движения. Тишина была страшнее,
чем  стрельба. Это  было настоящее молчание смерти,  а я сидел, беззащитный,
держа руку на дросселе, и ждал, что вот-вот ловушка захлопнется.
     Но никакой ловушки  не  было.  Одновременно  на параллельной посадочной
полосе вне  поля зрения  "Давида" легко,  как перышко,  приземлился  флагман
второй группы "Геркулесов".
18
ИОННИ РАНЕН!
     Бригадный генерал  Дан  Шомрон  сбежал по трапу с такой  скоростью, что
сопровождавший его офицер связи потом сказал:
     - Он двигался так быстро, что я потерял его из виду. Я не мог поверить,
что это тот самый человек,
     который всю неделю не вылезает из-за письменного стола.
     Солдаты рассыпались в поисках террористов. "Мерседес" съехал по трапу и
ринулся      в     направлении      угандийских      солдат,      охранявших
контрольно-диспетчерский пункт. Дверцы автомобиля были распахнуты, угандийцы
отдали ему  честь. Из  черных пистолетов, снабженных глушителями,  появились
короткие вспышки, и охрана была уничтожена.  Хитрость сработала. Ионни и его
товарищи вытерли краску с лиц и сбросили черные угандийские блузы, чтобы  их
товарищи не совершили в темноте  той  же фатальной ошибки, что и угандийская
охрана.
     Следующий "Геркулес" приземлился почти рядом с новым зданием аэропорта,
когда кто-то в диспетчерском пункте с  перепугу выключил освещение. Внезапно
весь аэропорт погрузился в темноту.
     - Это случилось очень кстати, - сказал командир последнего "Геркулеса".
- Я летел  прямо в перестрелку, которая вдруг  возникла по всему  полю. Куда
безопаснее было  приземлиться в полной темноте. Мы умеем это делать. Когда я
увидел, что  Энтеббе освещен, как увеселительный  парк,  мне  это  вовсе  не
понравилось. Я был рад, когда свет погас. Мое задание было сидеть на земле и
ждать, пока все не улетят,  а затем подобрать последнюю группу, которой было
приказано  уничтожить  русские  "МИГи". В течение  90 минут я  был подсадной
уткой, - это  были  самые длинные минуты в моей жизни, потому что как только
мой "Геркулес" остановился, на аэродроме начался форменный ад.
     Это  была  та  самая стрельба, которую  услышала специальная комиссия в
Тель-Авиве, за 2500 миль от Энтеббе, - стрельба,  переданная через микрофоны
десантников   на   самолет  Бенни  Пеледа,  круживший   над  •   Энтеббе,  и
транслированная оттуда в Тель-Авив.
     Бенни Пелед не требовал никаких донесений от пилотов "Геркулесов". Было
договорено,  что,  пока не случится  чего-нибудь непредвиденного,  воздушный
штаб будет сам делать выводы из тех звуков,  которые слышались в микрофонах.
Эта  техника была  доведена до  совершенства в  течение многих лет рейдов на
вражеские  территории за пределами Израиля.  Двадцать лет  назад Бенни Пелед
выбросился  из  поврежденного  истребителя  (впервые пилот  ВВС  использовал
катапульту)  . Он  спустился на парашюте позади  египетской линии,  повредил
лодыжку  и дополз до  укрытия. В течение  нескольких  часов он скрывался  от
египетских поисковых отрядов,  пока легкий  разведывательный самолет ВВС  не
нашел его и не  вызвал "Мустанга" для  его охраны. Еще через некоторое время
Бенни  Пелед  был  подобран  самолетом  "Пайпер Каб". Этот  случай  наглядно
продемонстрировал ему пользу радиосвязи.
     -  Тут не  было никакого  чуда, - сказал другой руководитель ВВС,  Эзер
Вейцман. - Это была операция, основанная на накопленном опыте.
     Вейцман,   планировавший  превентивные   воздушные   удары   во   время
Шестидневной войны,  говорил то, что  знает каждый израильский солдат:  годы
борьбы против террористов выработали  систему и  дисциплину,  которые  могут
показаться фантастичными тем, кто не знаком с буднями израильской армии.
     Бригадный генерал Дан Шомрон устроил свой КП рядом со зданием, где были
заложники.  Теперь управление операцией в Энтеббе  было сосредоточено  в его
руках. Тут-то его наконец и нашел офицер связи.
     "Илан",  один из  людей  Ионни, бежал  вперед:  его  целью была  немка,
отождествленная  как Габриель  Крош-Тидеманн,  которую сам  он  называл "эта
нацистская  сука". Ее соотечественник, Вильфрид  Безе,  стоял  снаружи около
окна спиной к гигантскому "Гиппо", который буквально дышал ему в затылок,
     не подозревая о людях, обутых в башмаки на каучуковых подошвах, которые
бесшумно бежали к нему.
     Внутри тускло освещенного здания Барух Гросс, 42 лет, и его жена Руфь с
шестилетним сыном Шаем на руках стояли посреди зала,  где на матрасах лежали
люди. Услышав слова  Амина,  что до полуночи ожидается  окончательный  ответ
правительства  Израиля, Гросс  уже  не мог  уснуть. Наблюдая  через окно  за
немцем,  Гросс представлял себе, что тот вот-вот поднимет свой "Калашников",
направит его на заложников и спустит курок.
     И вдруг  по лицу немца расползлось выражение  недоумения; он откачнулся
назад  и поднял свой автомат. Затрещала длинная очередь. Немец повернулся  и
упал ничком; лицо его сохранило все то же выражение недоумения. "Калашников"
так и не  успел заговорить. Заместитель Ионни перепрыгнул через немца, спеша
к  следующей цели, а  бегущий за ним  солдат  остановился, чтобы перевернуть
тело лицом вверх.
     Гросс схватил  маленького Шая и  крикнул  жене, чтобы бежала за ним - в
пустой кабинет управляющего Восточно-африканскими авиалиниями.
     "Илан" затаил  дыхание. Прямо перед ним у  самого входа  с пистолетом в
одной руке и гранатой в другой стояла немка.  Какую-то долю секунды он видел
ее застывшее, отупевшее лицо. Он направил на  нее  автомат и нажал спусковой
крючок, разрядив всю обойму. Он никогда прежде не стрелял в женщину,  и  это
вызвало  у  него  что-то  вроде  шока.  Но  он  переступил  через  ее  тело,
распростертое поперек выхода, и ворвался в здание.
     Десантники  из  третьего "Геркулеса" добежали до  старого здания в  тот
момент, когда солдаты Ионни ворвались в холл. Они кричали на иврите:
     - Ложитесь! Вниз! На пол!
     Если бы  даже  приказ  был не понят, испуг  пришел  бы  ему на  помощь:
заложники застыли на  своих местах.  Два террориста - Джабер и Эль  Латиф  -
начали стрелять,  один - из автомата,  другой  - из  револьвера.  Десантники
обнаружили источник огня и обрушили в том направлении целый град пуль.
     В течение  этих  секунд  Моше  Перец записал в свой дневник: "Несколько
ребят вдруг  подскочили  со своих мест и сказали, что слышат звуки стрельбы.
Все легли на пол.  Люди  повалились друг  на друга. Матери прикрывали  собой
детей. Некоторые побежали в туалеты. Стрельба. Я в туалете. Я думал, что они
собрались нас убивать, одного за другим. Крики ужаса".
     Одна из заложниц, 56-летняя Ида Борохович,  была  ранена шальной пулей.
Ида   была   одной  из  зачинательниц  борьбы   советских  евреев  за  право
эмигрировать в Израиль. Ее сын, Борис Шлейн, видел, как один из террористов,
видимо, Джабер, выстрелил в нее; через несколько секунд сам Джабер был убит.
     Лизетт Хадад, другая заложница, рассказала:
     - Вдруг с потолка стали  падать куски штукатурки. Один попал в меня. Но
тут на меня упала Ида - и это спасло мне жизнь.
     Иосеф Хадад, ее муж, добавил:
     -  Мы,  как обычно, лежали на  своих матрасах и пытались  уснуть. Когда
ворвались  солдаты,  я схватил стул и  спрятал под ним голову. Я  решил, что
немка  стреляет в  меня,  и начал читать "Шма,  Исраэль". Я считал,  что моя
жизнь  кончена. Вдруг  мы  увидели мертвых немцев...  И вдруг  мы  оказались
снаружи.
     Маленький Бенни Дэвидсон рассказывал:
     - Я не знал, что это были израильские солдаты. Мы вдруг услышали крики.
Мы побежали в туалеты.
     Все  бежали туда. Мы  легли  на пол.  Отец лег  на моего брата, а  мать
прикрывала меня. Я молился. Я не помню точно, какая это была молитва. Что-то
вроде  личной молитвы, наверное.  "Боже,  спаси  нас,  - сказал я.  А  потом
добавил: - Шма, Исраэль".
     Зал наполнился дымом. Кое-кто из заложников забрался под матрасы. Новые
десантники  ворвались через  окна  в  здание  с  криками  "Исраэль! Исраэль!
Тишкеву!" ("Ложитесь!").
     Но, несмотря на тщательно  разработанный  план, на выкрики  на  иврите,
среди матрасов  заметались дети. Родители  бросались  к ним, чтобы прикрыть.
Загорелось  одеяло, и это испугало двух  маленьких дочерей  Арье Брольского;
отец притиснул  их к полу  и схватил еще одну  девочку, стараясь опустить ее
голову вниз. Она вырвалась, поднялась на колени и тут же была ранена.
     Перестрелка в зале продолжалась  1 минуту и  45 секунд.  Одной из жертв
был 19-летний Жан-Жак Маймони, который приехал в Израиль из  Северной Африки
всего  5  лет  назад.  Заложники  прозвали  его "Бармен".  Когда  кто-нибудь
заболевал или падал духом, Жан-Жак старался поднять  его настроение, поднося
чашку кофе  или напиток собственного  изготовления из  фруктов и  кокосового
молока. Он и Паско Коен, 52-летний управляющий медицинским страховым фондом,
поддерживали бодрость в людях, которые один за другим заболевали желудочными
болезнями. У  Коена на руке был вытатуирован номер  нацистского  концлагеря.
Жан-Жак - "Бармен" -  работал с ним вместе, рядом,  "словно  мы были  отец и
сын",  сказал потом Коен. Когда началась перестрелка, заложники бросились на
пол или  застыли,  пораженные,  на  своих  местах;  но Жан-Жак  инстинктивно
поднялся. Полный заряд из "Узи" убил его на месте. Его "отец" Коэн,
     переживший  нацистские  лагеря, пополз к нему на помощь и  был,  в свою
очередь, смертельно ранен.
     Ионни со своими солдатами прочесывал второй этаж, преследуя  оставшихся
террористов.  В  одном   из  туалетов  они  обнаружили  двух  террористов  с
пистолетами; они спрятались под кровать. Как сообщили позже, они были убиты.
Другой  отряд,  действовавший  в  северной  части   здания,  искал  седьмого
террориста, Джаэля аль-Арьяма, близкого друга Хадада.
     Доктора и санитары, привычные к боевым условиям ("Медицинский  персонал
Армии обороны  Израиля занимает первое место в мире по работе в любых боевых
условиях", - сказал позднее  глава  генерального  штаба), быстро  вынесли из
огня  раненых  - пятерых гражданских  и четырех  солдат - и  доставили их на
операционные  столы  во второй "Геркулес". Битва  на аэродроме  вступила  во
вторую фазу. С расположенной поблизости наблюдательной башни по израильтянам
открыли огонь. Солдаты Ионни тут же открыли ответный огонь по башне из базук
и пулеметов.
     Кто-то закричал:
     - Ионни ранен! Ионни ранен! Санитара!
     Крик взбудоражил солдат. Ионни был  ранен в  спину. Истекая  кровью, он
лежал вниз лицом возле главного входа.
     Он попытался встать, затем тяжело рухнул снова и потерял сознание.  Его
заместитель  сообщил  о  случившемся   Шомрону  и  продолжал  действовать  в
соответствии с разработанным планом.
     Все шло своим чередом. Второй "Геркулес" уже развернулся, чтобы принять
заложников,  которых солдаты с  громкоговорителями направляли в его открытый
трюм. С  другой  стороны  поднялся 200-футовый  столб огня  - это  взорвался
первый из русских
     "МИГов".
     Израильские полугусеничные вездеходы и  джипы  с  безоткатными орудиями
ринулись к внешней линии
     обороны аэродрома, ожидая, что на  кампальской дороге появится танковая
колонна. Было известно, что резиденция Амина, находящаяся менее  чем в  миле
от  Энтеббе,  охраняется лучшими  угандийскими  частями. Но  вместо  русских
танков израильтяне  увидели  отряд  угандийцев на легких  грузовиках.  Через
мгновение  израильтяне  были  у  главных ворот  аэропорта и  устроили засаду
вспомогательным силам, которые были  уничтожены,  даже не успев понять,  что
произошло.
     Рейд начался  через минуту после наступления  полуночи по  угандийскому
времени  (которое на час  опережает  израильское),  вскоре  после того,  как
бледная  луна скрылась  за горизонтом.  Начал накрапывать  дождь.  Поле  боя
окутал тот