отремонтировали, на стене и на полу
остались следы картечи и не очень симпатичные бурые пятна. Брюнет сказал,
что никто из сотрудников не хочет въезжать в этот кабинет...
Впечатлительные, однако, сотруднички у господина Голубкова.

Я сидел в кабинете, где завалили Нокаута, и пытался понять: что же здесь
произошло? Кто стрелял первым - Строгов? Матвеев? Зачем потребовался второй
выстрел? Ведь оба были сделаны в голову... если бы первый пришелся в грудь
или в живот, то ничего странного во втором выстреле не было бы: добивали.
Или сделали "контрольку". Но в Тищенко стреляли почти в упор. С расстояния
в один-полтора метра. В голову. В прокуратуре Брюнету показывали
фотографии, познакомили даже с заключением экспертизы... Никакой
необходимости во втором выстреле не было. Но он прозвучал. Что же это
означает?

Я просидел в кабинете Тищенко почти час, но ничего не придумал. Вот если бы
я был экстрасенс... О! Если бы я был экстрасенс! Я бы закрыл глаза и, как в
голливудских фильмах про маньяков, сразу бы все просек и разоблачил.

Но я не был экстрасенсом. Я запер кабинет с бурыми следами на стене и
вернул ключ секретарше Леночке. Я даже потрепался с ней и рассказал, как
раскрыл одно жу-у-уткое, ужасное убийство с помощью экстрасенса. Дурочка
округляла свои, глазки и верила. Потом я вышел из офиса и покурил на
набережной. Нева сверкала, и по ней бойко шел прогулочный теплоходик. Ветер
доносил до меня отдельные слова экскурсовода. Но ним я догадался, что
экскурсовод рассказывает туристам на теплоходе про "Кресты". Я тоже могу
кое-что рассказать про "Кресты". Мой рассказ будет здорово отличаться от
того, что знает про СИЗО 45/1 экскурсовод. Но я ничего не рассказал
туристам. Теплоход прошел вверх, к Большеохтинскому мосту, а я стоял и
думал: что же произошло в офисе "Магистрали" двадцать третьего апреля,
когда туда пришли решительный парень с крепким хребтом и мягкотелый
заместитель Брюнета?

Решительный парень с крепким хребтом и укороченным помповым ружьем под
полой длинного пальто... И мягкотелый интеллигент Игорь Строгов. Сладкая
парочка.

Решительный. С ружьем. И опытом какой-то войны.

И - мягкотелый бизнесмен.

Я стоял, курил, щурился на блестящую под майским солнцем Неву.

Не знаю почему, но мне вспомнилась история про другого решительного парня.
Дело было лет пять назад в ресторане гостиницы "Пулковская". Гуляла там
одна серьезная компания. Я их почти всех знаю. А во главе стола сидел Паша
Борщ - авторитет. Гуляли ребята хорошо, с размахом. Что-то они
отмечали-обмывали, но что именно, я вспомнить не могу. Да и вообще я эту
историю знаю с чужих слов. Агент мой мне ее рассказал. Он-то как раз в
"Пуле" был в тот вечер... Так вот, братаны гуляли, а за одним из столиков
сидел парень с подругой. И Паша Борщ на его подругу глаз положил. И
предложил ей к своей крутой компании присоединиться. Но парнишка вдруг к
британскому столу подошел и говорит Борщу: так, мол, и так, брат, девушка
со мной, и, мол, ты ведешь себя некрасиво. Борщ ему: "Тебя, бычок, никто не
спрашивает. Вали отсюда. У меня одни шнурки дороже стоят, чем твоя
тачка..." Пальцы, короче, веером. Парнишка, ни слова не говоря, достал шило
и ткнул Пашу в горло. Посреди ресторана! На глазах у полутора десятка
братанов! Поднялся шухер. Парень под шумок вместе с подругой исчез, и никто
из крутых не посмел его задержать!.. Борща увезли на "скорой", и, надо
сразу сказать, ничего с ним не сделалось, остался живой.

Только голос немного у него после ранения изменился. Ну вот, парнишка
исчез, Борща увезли. А братаны немного очухались и давай орать: "Порвем!
Зароем! В бочку с бетоном посадим!" Кстати сказать - могли бы. Но тут
подошел к их столику Татарин и говорит: "Я этого парнишечку знаю. Он из
Альметьевска. Характерный парень. И у него, братаны, не только шило, но и
ППШ есть". Сказал Татарин такие слова, хлопнул коньяку и от британского
стола отошел. А братаны за столом враз притихли, задумались... Чем та
история кончилась? А ничем. Никто этого парня искать и ставить на ножи не
стал. Хотя найти его труда не составляло. Но не стали. Потому что увидели:
характерный парень. Крутой. С крепким хребтом... А ведь Паша Борщ не из
слабаков был. Не чета Игорьку Строгову.

Не знаю, почему я эту историю вспомнил. Не знаю. Но факт налицо - вспомнил.

Потом из прокуратуры вернулись Купец с Брюнетом. Брюнет был очень
довольный. И Ленька тоже... Что ж? Дело-то, в конце концов, мы красиво
сработали. Для Брюнета оно как бы уже сдано в архив.

А для нас с Ленькой нет. Нам нужно встретиться с Сашей
Трубниковым-Матвеевым. Но сначала - с Горбачом.

* * *

Алексей Горбач появился в офисе "Магистрали" под вечер. Персонал уже
разошелся, уже ушла секретарша Леночка. Дважды в кабинет Брюнета заглядывал
Игорь Строгов, но оба раза, увидев Купцова с Петрухиным, молча выходил.
Потом и он ушел. Петрухин видел в окно, как мрачный Игорь Васильевич сел в
свой БМВ и отвалил.

В ожидании Горбача пили пиво, веселый Брюнет травил анекдоты и байки из
своей жизни. Мужик он был с чувством юмора и получалось у него хорошо и к
месту.

Петрухин тоже задвинул пару баек, а потом к чему-то вспомнил и рассказал
историю про ранение Паши Борща в "Пуле". Голубков кивнул, сказал:

- Было такое дело. Я ведь тоже в тот вечер в "Пуле" был. Не в Борщевой
компании, но был. Парнишку этого помню. Парнишка - точно - характерный. Это
сразу видно. А ты почему, Дима, эту историю-то вспомнил? Их обоих - и
Борща, и Татарина - давно уж и в живых нет...

- Не знаю, - ответил Петрухин. - Вспомнил... пересеклось как-то в связи с
Трубниковым-Матвеевым.

Купцов, внимательно посмотрев на напарника, промолчал. Кажется, он хотел
что-то спросить, но ничего не спросил.

Без пяти восемь приехал Горбач. О его приходе доложил по селектору Черный -
в тот день было его дежурство.

- Пусть проходит, - ответил Голубков. - Ждем.

Алексей Горбач оказался классическим отечественным бизнесменом средней
руки. По крайней мере - внешне. Он вошел, с порога весело поприветствовал
собравшихся, поставил свой "дипломат" у двери и подошел к Брюнету:

- Ну, зачем звал, боярин? Пивком угостить?

- Пивком? Угощу... Вот, кстати, познакомься... - Голубков представил
Купцова и Петрухина, не называя их фамилий и не объяснив, с какой целью они
здесь находятся. Все сказали: "Очень приятно". Потом Брюнет придвинул
Горбачу бутылку пива.

- Да я же за рулем, Виктор... какое пиво?

- Нам больше достанется. Как жизнь, Алексей?

- Все хоккей... а у тебя?

Брюнет повертел высокий пивной бокал, оставляющий мокрый след на
столешнице, и ответил:

- Тоже все хоккей. Хотя еще вчера было совсем хулево. Прессовали меня
менты. Харламыч в газетках статьи про меня тискал... не читал?

- Как же. Читал. Крепко тебе подгадил Игорек. А сейчас что - разобрались?

- Почти. Почти, Леша, разобрались. Вот ребята, - Брюнет кивнул в сторону
партнеров, - помогли, вычислили убийцу.

Горбач посмотрел на Петрухина с Купцовым, спросил:

- И кто же этот шустрый дядя? Брюнет отхлебнул пива, подмигнул Горбачу и
ответил:

- Да ты его знаешь.

- Да? А кто?

- Саня Матвеев, - равнодушно, буднично сказал Брюнет. Горбач молчал две или
три секунды. В кабинете было очень тихо.

- А кто такой Саня Матвеев? - спросил Горбач.

Брюнет посмотрел на Петрухина, на Купцова, на Горбача.

- Да вспомни, Леша. Крутой такой мэн. Ты же ему звонил как-то.

- Что-то я не врубаюсь... Что за Саша Матвеев? Он откуда?

Брюнет встал, прошелся по кабинету, остановился за спиной у Горбача. Тишина
в кабинете стала напряженной, нехорошей.

- Леша, - негромко произнес Брюнет, и Горбач обернулся к нему, неловко
выгибаясь. - Леша, ты меня знаешь?

- Виктор, я не понимаю...

- Точно! Не понимаешь! Но ничего, сейчас тебе объяснят, - произнес Голубков
и, обращаясь к Купцову, добавил: - Леонид Николаич, прошу вас.

Купцов улыбнулся, взял со стола папку с копиями "дела" и вытащил последнюю
распечатку GSM.

- Алексей Григорич, - сказал он, - я допускаю, что вы не в курсе
относительно роли Александра Матвеева в убийстве Нокаута.

- Да я не знаю никакого Матвеева!

- Я допускаю, - повторил Купцов, - что вы не в курсе. Именно поэтому мы не
передали пока вот эту бумажку, - он тряхнул в воздухе листом распечатки, -
в прокуратуру... Но отрицать, чтобы звонили Александру Матвееву,
бессмысленно.

- Я не знаю никакого Александра Матвеева и никогда в жизни ему не звонил, -
уверенно произнес Горбач.

- Хорошо, - сказал Купцов. - Телефон номер 933-...-... принадлежит вам?

- Мне. Показать телефон?

- Не надо. Верю. Вы один им пользуетесь?

- Да, один. У жены есть свой... да в чем дело?

- Четырнадцатого апреля вы никому свой телефон не передавали?

- Виктор, - сказал, повернувшись к Брюнету, Горбач, - я не понимаю...

- Отвечай на вопросы Леонида Николаевича, - ответил Брюнет.

- Четырнадцатого апреля, - повторил Купцов, - вы никому свой телефон не
отдавали?

- Я уже сказал: нет, не отдавал. Ни четырнадцатого, ни тринадцатого, ни
пятнадцатого... Ни хера себе приколы!

- Хорошо. Никому не отдавали. Тогда объясните, пожалуйста, почему вы
отказываетесь от звонка на телефон номер ...-...-...? Этот звонок сделан с
вашей трубы четырнадцатого апреля в двадцать один час пятьдесят семь минут.
Продолжительность разговора составила шестьдесят восемь секунд.

Купцов положил на стол перед Горбачом распечатку. Три номера, принадлежащие
Анжеликиным "миллионерам", были вычеркнуты. Номер горбачевской трубы
обведен в рамку. Покосившись на Брюнета, Горбач взял в руки распечатку,
внимательно изучил ее.

- А что это за телефон? - спросил он у Купцова.

- Этот телефон установлен по адресу Четвертая линия, дом..., квартира
тридцать один. На четырнадцатое апреля там проживал Александр Матвеев.
Возможно, он вам известен под другой фамилией?

- Да не знаю я никакого Александра Матвеева!

- Взгляните на этот рисунок, - сказал Купцов и положил на стол ксерокопию
композиционного портрета Трубникова, подправленного рукой Льва Борисовича.
- Не знаете?

- Нет, не знаю, - произнес Горбач, мельком взглянув на изображение. В
голосе его прозвучала некоторая нотка неуверенности.

- Не знаете, но все же позвонили? - спросил Петрухин.

- Да не звонил я никому!

- Слушай, Леша, - начал было Брюнет, глядя на Горбача с прищуром, но
Петрухин перебил:

- Подожди, Виктор... Алексей, вот это, - Петрухин постучал пальцем по
распечатке, - документ. Он неопровержимо свидетельствует, что звонок
четырнадцатого числа был. Зачем отрицать очевидное? Глупо.

- А что было четырнадцатого? - спросил Горбач.

- Не знаю. Мы ждем, что вы нам расскажете.

- Черт! - сказал Горбач. - Почти месяц прошел... я же не помню, что было
четырнадцатого.

- Была пятница, - подсказал Купцов. - Вечер. Почти десять вечера. Вы
позвонили Матвееву, которого вы не знаете... по просьбе Игоря Строгова
звонили?

- Да не звонил я!

Брюнет покачал головой, сказал зло:

- Слушай, Леша. Мы ведь можем и по-другому начать разговаривать. Купцов
миролюбиво заметил:

- Он вспомнит. Он сейчас напряжется и вспомнит. Давайте, Алексей Григорич,
вместе вспоминать. Это в ваших же интересах.

- Четырнадцатое апреля, - произнес Горбач, - пятница... что же было
четырнадцатого? Может, в ежедневник заглянуть?

- Загляните.

Горбач поднялся, дошел до двери и взял свой "дипломат". Вытащил ежедневник
- толстую книжку в обложке из натуральной кожи. Потом вернулся к столу,
положил ежедневник на стол. Со стола на него строго смотрел "Трубников".

- Четырнадцатое апреля... четырнадцатое... ни хера не помню, - бормотал
Горбач, листая страницы. - Ага, вот. Нашел.

Петрухин и Купцов с двух сторон склонились к раскрытой книжке. На странице
было несколько записей и карикатурное изображение свиньи. Записи на
странице соответствовали записям любого делового человека: "9:30 - мэрия.
Копия устава!"; "12:00 - Митюков. Контр. На пост..."; "Алка. Мясо не
покупать".

- Расшифруйте, пожалуйста, ваши записи. Лучше всего начнем с нижней: "Алка.
Мясо не покупать", - сказал Купцов. - Что означает "Алка. Мясо не
покупать"?

- Вспомнил, - сказал Горбач. - Вспомнил. Мы же вечером на даче у Алки
оттягивались. Днем она мне позвонила и сказала, чтобы я мясо для шашлыков
не брал. У нее будет какое-то особенное.

- Значит, вечером вы были на даче у Алки?

- Да, у Алки. На даче.

- А кто такая Алка? Где дача?

- Алка? - переспросил Горбач. - Да Алка... это так.

- А все же?

- Алка - секс-машина. Ничего серьезного. Дача в районе Сестрорецка. Ну,
собрались там оттянуться немного. Бухнуть, шашлыков поесть и прочее. Вы же
понимаете...

- А кто еще был? Строгов был? Нокаут был?

- Нокаут? Нокаут - нет... на хер он нужен? А Игорь был.

- Именно там, на даче у Алки, Игорь попросил вас позвонить Саше? - спросил
Купцов. - Так дело было?

- Не просил он меня никому звонить, - раздраженно ответил Горбач.

- Вы хорошо помните? Много выпили в тот вечер?

- Выпили... - произнес Горбач и вдруг замер. Он замер и удивленно посмотрел
на Купцова. - Стойте! Стойте, он же у меня телефон брал!

- Строгов?

- Строгов.

- А зачем он брал у вас телефон? У него есть свой.

Горбач потряс головой, ответил:

- Все вспомнил. У Игоря телефон отключили. Наболтал он с кем-то на весь
лимит, телефон и отключили. Он попросил у меня, мол, дай, Леша, звякнуть...
Жалко, что ли? Звони.

Брюнет коротко и зло матюгнулся. Петрухин сделал глоток пива, а Купцов
молча убрал в пластиковую папочку распечатку и фоторобот Трубникова. За
мутноватым пластиком папки лицо решительного парня расплылось, потеряло
резкость очертаний... Очередной след, который теоретически мог бы привести
к Матвееву, оказался ложным. А других не было.

* * *

Горбач пережил несколько неприятных минут, но уехал в добром расположении
духа. Брюнет напоследок сказал ему:

- Ладно, Леха, извини. Накладочка вышла.

- Бывает, - согласился Горбач.

Он отдавал себе отчет, что на самом-то деле очень легко отделался. Если бы
он выпил в тот апрельский вечер побольше и не смог вспомнить, что дал
телефон Строгову... Разумеется, его не стали бы потчевать паяльником в
задний проход, но из числа деловых партнеров Брюнета он бы однозначно
вылетел.

- Бывает, - согласился Горбач.

- Ну вот и разобрались, - сказал Купцов. - А ведь вы, Алексей Григорич,
поначалу уверяли, что никому не давали свой телефон.

Горбач покивал головой.

- Вы, пожалуйста, о нашем разговоре никому не рассказывайте, - сказал
Петрухин. Горбач снова кивнул. - Но потом к нему все равно придется
вернуться.

- Я все рассказал.

- Мы нисколько не сомневаемся. Но потом, позже, могут сложиться такие
обстоятельства, что вам придется рассказать, как было дело, на очной ставке
со Строговым.

- Это обязательно? Брюнет твердо сказал:

- Да, Леша. Это - обязательно.

* * *

Когда дверь кабинета закрылась за Горбачем, некоторое время все молчали...
Было ощущение потери. Или не было никакого ощущения потери. Брюнет взял в
руки папку и посмотрел сквозь пластик в лицо Трубникова. Положил папку
обратно.

- Ну что я могу вам сказать, мужики?.. Спасибо. Заклевали бы меня без вас,
- сказал Брюнет.

- Тебя заклюешь, - бросил Петрухин.

- Э-э, Борисыч... ты не понимаешь, сколько мне крови попортили. Я иногда
сам думаю: а на хер мне все это надо?

- Бросай, - ответил Петрухин, наливая пива.

- Э-э, Борисыч... не понимаешь. Не могу бросить. Это такое дело... Как
баба, если влюбился. Извините за лирику. - Брюнет замолчал, побарабанил
пальцами по столу. - В общем, спасибо. Выручили. Давайте прикинем: что я
вам должен?

- Завтра, - сказал Купцов. - Завтра прикинем, ежели вы не возражаете.

- Ну... завтра так завтра, - согласился Голубков.

* * *

Вечером Купцову позвонил следователь Гена и сообщил, что Александр
Сергеевич Матвеев в период с двадцать девятого февраля по десятое мая
железнодорожных или авиабилетов не приобретал.

Глава девятая. Пейджер

Купцов:

Я повез Димку домой. Пока ехали, он пил пиво и насвистывал. Меня эта его
манера свистеть, да еще фальшиво, раздражала. Но я помалкивал. Понимал, что
причина моего раздражения не в музыкальных данных Дмитрия Борисыча
Петрухина... Причина в том, что мы все-таки зашли в тупик. Обычная для
нашего ремесла ситуация. Это только в кино сыщики всегда находят правильное
решение и в финальных кадрах на запястьях преступника защелкиваются
наручники. В жизни все по-другому. Ты кубатуришь, кубатуришь, кубатуришь
варианты... а потом оказывается, что все не так. И дело приходится
"приостанавливать в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в
качестве обвиняемого".

А бывает, что преступник найден, схвачен, отху...чен, как говаривал один из
моих наставников. Но... встает вопрос доказывания. Бывает так, что всем - и
следаку, и прокурору и судье, если дело дошло до суда, всем ясно: это -
преступник. Нет никаких сомнений. Но нет и веских доказательств. А всякое
сомнение закон обязывает трактовать в пользу подозреваемого-обвиняемого. И
негодяй - вор, насильник, убийца - остается на свободе. Нередкая для нашего
ремесла ситуация. Когда я только начинал работать, каждый такой случай я
воспринимал как некое личное поражение... потом привык. Стал ли я циничней?
Пожалуй. Но все-таки я думаю, что я стал умнее. Можно даже сказать:
мудрее... О, какой мудрый я стал! Моя мудрость достигла таких высот, что я
бросил следственную работу и начал философски смотреть на жизнь... Во
всяком случае, я научился терпеливо переносить свист товарища Петрухина,
чтоб он на какой-нибудь выбоине язык прикусил, соловей хренов!

...В общем, дело зашло в тупик. Благодаря великой своей мудрости я это
понимал. И Димка - чтоб ему пивом захлебнуться! - тоже это понимал. Брюнету
по большому счету наплевать. Он получил то, что хотел: отмазался перед
прокуратурой и получил доказательства, что друг детства Игорек Строгов
темнил и до сих пор продолжает темнить. Завтра мы ткнем Игорька мордой в
дерьмо, предъявим ему звоночек с Горбачевой трубы. Попробуем еще раз
поколоть на Матвеева, но почти наверняка он не расколется, потому что Саши
Матвеева Игорек боится больше, чем Брюнета или крутых оперов-убойщиков
вкупе с прокурорами. Потом Брюнет отмусолит нам купюры и...

- Он стрелял в труп, - сказал вдруг Димка.

Я только кивнул: конечно, в труп.

- А для чего человек стреляет в труп? - спросил Димка.

- Брось, Дима... ситуация-то понятная: заставил его Матвеев. Сунул в руки
ствол и сказал: стреляй, Игорь. Не хотелось Игорьку стрелять. Ох, как не
хотелось. Но он был в шоке. Он был сломлен. Еще бы... Строгов шел на
стрелку с простой мыслью: попугать, поставить Нокаута на место. Но вдруг -
выстрел. Труп. Мозги на стене. И - Саша сует ему ствол: стреляй! Игорек
ружьецо отпихивает, головенкой мотает: нет, нет!.. Не хочу, не буду! Но
хлипковат он спорить с Сашей. А потом Сашенька предъявил ему счет... на
какую уж сумму - не знаю, но думаю, что на весьма немалую.

- Давно ты допер до этого? - спросил Димка.

- Давно - недавно... какая разница? Строгов боится. Панически боится. И
никогда никому не расскажет, как было дело. По крайней мере, до тех пор,
пока Саша Матвеев на свободе.

- Светлая у тебя все-таки голова, Леонид Николаич, - похвалил меня Димка,
и, скажу честно, это было приятно. Похвала профессионала дорогого стоит. -
Светлая у тебя все-таки голова. А я эту схему построил, только когда
вспомнил про случай в "Пуле".

- Какая разница, Димон? Это всего лишь наша с тобой версия, которую мы пока
не можем ни подтвердить, ни опровергнуть. Вот если бы взять Матвеева...
тогда, может быть, на очняках и раскрутили бы обоих орлов. Но навряд ли.

- У тебя есть длинное черное пальто? - спросил вдруг Димон.

- Зачем тебе?

- Если мы не можем сейчас выйти на Матвеева, то можем создать иллюзию, что
мы на него вышли. Был у меня такой случай. Убили два подонка мужика. Тот,
понимаешь,