опять брякнул я наобум. -  Он  сказал,
что будет здесь.
   - Да, да, конечно. Пожалуйста, - начал  расшаркиваться  официант.  С  ним
произошли разительные перемены. Так меняется  тон  у  представителей  высших
сословий, когда они видят кого-то, кто по иерархии выше их. Официанты, как и
торгаши, свое место знают и иерархию чувствуют отлично.
   - Пройдемте, - радушно улыбаясь, махнул рукой наш собеседник.
   Пашка посмотрел на меня и озадаченно кивнул.
   Официант провел нас на второй этаж. Григорян сидел в  отдельном  кабинете
со  стенками,  обклеенными  финскими  обоями,  с  низким  столом  и  уютными
креслами. Это был совсем не тот человек, который приходил ко  мне.  На  этом
Григоряне  ладно  сидел  итальянский  костюм,  лицо  чисто  выбрито,  осанка
свидетельствовала об уверенности в себе и праве сидеть королем, когда вокруг
тебя все крутятся и выполняют твои желания. Да, это был  не  просто  рядовой
торгаш, а знатный сеньор, по меньшей мере граф. Перед  ним  стояли  блюда  с
шашлыком, зеленью, в хрустальном бокале  краснела  "Хванчкара",  налитая  из
запотевшей бутылки. Григорян радовался жизни.  Во  всяком  случае,  до  того
момента, пока на пороге не появились мы. Увидев нас, он чуть не подавился  и
судорожно закашлялся.
   Официант подскочил к Григоряну и вежливо, с соблюдением этикета,  хлопнул
его по спине.
   - Все... - прохрипел Григорян. - Все нормально, Слава.
   - К вам-с, Ричард Ашотович, - склонил голову официант. Будь его воля,  он
согнулся бы в пояс.
   Григорян вздохнул. Официант озадаченно посмотрел на него, пытаясь понять,
не допустил ли какой-нибудь ошибки, приведя сюда гостей.
   - Вы что, не рады нам? - спросил я укоризненно.
   -  Здравствуйте,  -  расплылся  в  улыбке,  больше  похожей  на  гримасу,
Григорян. - Э, я вам всегда рад. Слава, неси еду, неси вино, у  нас  сегодня
уважаемые люди. - Он опять начал говорить с акцентом.
   Слава расслабился, видимо, решив, что не сделал ничего неуместного.
   - Сейчас организуем в лучшем виде.
   - Не стоит, -  покачал  я  головой.  -  Мы  уже  обедали.  Правда,  Павел
Сергеевич? - обернулся я к Пашке.
   - Конечно. Я сыт, как лев, целиком сожравший антилопу, - кивнул Пашка.  -
А на работе не пьем.
   Между тем и у меня, и у Пашки текли слюни. Утреннюю яичницу вряд ли можно
считать едой.  С  обедом  же  опять  ничего  не  вышло.  Все  следователи  и
оперативники, как правило, язвенники и гастритники. При  нашей  жизни  редко
удается даже  кусок  перехватить,  не  то  что  питаться  систематически,  а
нервотрепка такая, что бьет по желудку, как острый нож. Так  уж  повелось  в
России.   Следователь   должен   быть   язвенником.    А    профессиональный
уголовник-рецидивист  со   стажем   -   туберкулезником.   Язвенники   ловят
туберкулезников - красота!
   - Обижаете, - заворковал Григорян. - Чтобы люди ко мне  пришли,  и  я  их
голодными отпустил... На Кавказе за это руки не подадут.
   - Мы не на Кавказе, - хмыкнул Пашка.
   - Неплохо устроились, - оценил я обстановку.
   - Человек богат друзьями, -  сказал  Григорян.  -  Директор  мой  хороший
знакомый. А что стоит хорошему знакомому отвести мне кабинет и не заставлять
томиться в общем зале, И, конечно, никаких  нарушений.  Поверьте  -  за  все
уплачено по расценкам.
   - Мы верим. Все схвачено и за все заплачено  -  как  в  песне  поется,  -
кивнул Пашка.
   - Есть другая песня. Мои друзья - мое богатство. Я бы выпил за то,  чтобы
наша  лебединая  песня  никогда  не  была  спета,  -  произнес  торжественно
Григорян. - Но, к сожалению, ваши бокалы не наполнены.
   - Что  поделаешь  -  работа,  -  вздохнул  я,  стараясь  не  смотреть  на
аппетитный шашлык. Бокал вина и мягкое нежное мясо - это тебе не подгоревшая
яичница с утра. Хорошо принадлежать к избранным и плохо  быть  следователем,
рыскающим по городу... От Григоряна не укрылось мое минорное  настроение,  и
он едва заметно усмехнулся, глядя на меня.
   - А где ваш роскошный вельветовый пиджак? - спросил я, вспоминая, в каких
лохмотьях заявился он ко мне в кабинет.
   - Совсем поизносился. Пришлось покупать новый. - Григорян покраснел.
   - Жалко, - сказал Пашка. - Добротная была вещь. Наверное, еще деду вашему
служила.
   Григорян исподлобья посмотрел на  него  и  с  трудом  изобразил  дежурную
улыбку.
   - И мокасины ничего были. Добротные. "Прощай, молодость".
   - Мало ли... - Григорян поскучнел. - А вы по делу?
   - А как же! Хотя какие это дела! Так,  делишки.  Несчастное  убийство,  а
сколько возни, - вздохнул я.
   -  Так  нельзя.  Убийца  должен  понести  заслуженное  наказание,   -   с
неожиданным пафосом произнес Григорян.
   - И  понесет...  Ричард  Ашотович,  всего  несколько  вопросов.  Вы  член
охотничьего союза? - осведомился я.
   - Нет.
   - А ружьишко откуда?
   - У меня?
   - У вас.
   - Ружьишко? А, есть ружьишко. Мое...
   - Разрешение тоже есть?
   - Вспомнил. Я член охотничьего общества "Спартак", разрешение в  порядке.
А зачем? Ружье уже проржавело. Давно не охотился.
   - Так уж и давно?
   - Года два.
   - Еще одна песня есть. "Что-то с памятью моей стало".
   - - Э, я что, вру, да? -  Акцент  Григоряна  неожиданно  резко  усилился,
перед нами сидел возмущенный, оскорбленный в  лучших  чувствах  кавказец  из
горного аула. Во всяком случае, Григоряну хотелось выглядеть именно таковым.
И это у него получалось.
   - Не хотелось бы, чтобы вы врали. Такой приятный собеседник, жалко судить
вас за дачу ложных показаний. Год в тюрьме... Вам там будет скучно.
   - Зачем угрожать, да?
   - Кто угрожает? Мы информируем, - вмешался в разговор Пашка.
   - Следователю положено говорить правду и только правду, -  нравоучительно
произнес я. - Думаете, так уж трудно установить, что  вы  за  последний  год
раза четыре охотились вместе с Новоселовым?
   - Охотился, да. Все упомнишь, что ли?
   - Где охотились?
   - Где-то за городом. По-моему, на севере от города. Все упомнишь, да?
   - Кто с вами ездил?
   - Не помню, да.
   - Склероз - проблема века, - с сочувствием произнес Пашка.
   - Не помню!
   - Никого не помните?
   - Да был там какой-то Сашин знакомый. То ли Валентин, то ли Виктор.
   Я описал тех типов, о которых недавно вспомнил Бородуля.
   - Вот, в светлой куртке это он был, - кивнул Григорян.
   - А второй вам никого не напоминает?
   - Никого.
   - Как лесника звали?
   - Не помню.
   - А охотились на кого, на кабанчиков?
   - Да. И на волка.
   - Много настреляли?
   - Почти ничего.
   - А лицензия была?
   - У Новоселова, кажется, была.
   - А кто еще с вами ездил? Ну, вспомните...
   - Я же говорю - этот Виктор и еще какой-то пьяница. Больше никого.
   - Кроме того мужика в "волге" с тремя нулями. Обкомовская штучка, да?
   Лицо у Григоряна окаменело.
   - Вы что, гражданин следователь? Обком -  это  власть,  там  люди  высоко
парят, как орлы. А мы на их полет только издалека смотреть можем. Я в  жизни
никого из обкомов и горкомов не знал.
   - Так ли?
   - Да.
   - Все-таки что это за шишка была? - не отставал  я,  видя,  что  Григорян
врет. И что в разговоре этот момент  самый  напряженный.  С  этим  типом  на
черной "волге" что-то неладно.
   - Не знаю я никого, хлебом клянусь! - взорвался Григорян.
   Возможно, когда-то такой была страшная клятва на Кавказе, но сегодня  все
кепкари клянутся хлебом и матерью и  при  этом  врут  без  всякого  зазрения
совести, нахально и открыто.
   - На вашем месте я был бы откровеннее. Все равно мы все  узнаем.  К  чему
создавать трудности и себе, и нам. Проще надо быть, Ричард Ашотович, проще.
   Григорян бросил на меня быстрый взгляд, и на секунду мне стало  плоховато
- такой заряд злобы и холода обрушил он на  меня.  Тут-то  я  и  понял,  что
человек этот способен на многое. Он сам мог запросто отправить Новоселова на
тот свет. Рука бы не дрогнула.
   - А вам не надо быть проще? Вы  вот  скажите,  хочется  вам,  голодным  и
неприкаянным, ходить, задавать людям ненужные вопросы, что-то искать, чего и
нет в природе?
   Насчет того, что мы голодные - верно заметил, гад.
   - Работаете много, денег получаете мало, толку никакого. Зачем  все  это?
Зачем портить нервы безобидным и тихим людям?
   - Таким, как вы?
   - Как я. И как многие другие. Вы мне оба  очень  нравитесь,  я  бы  хотел
иметь таких друзей. Но у вас очень  тяжелая  жизнь.  Помотайся  вот  так  по
городу. Автобус, троллейбус - семь потов сойдет. Такие хорошие  люди  должны
ездить на машинах, отдыхать, не считая денег.
   - Это вы к чему? - спросил я.
   - Получать двести рублей за такую работу - разве дело? А ведь есть  такие
товарищи, которым ничего не стоит дать таким приятным молодым людям  взаймы,
скажем, тысяч пятнадцать на личное обустройство.
   - Взятки предлагает. Скучно, - зевнул Пашка.
   - Я предлагаю? Как вы могли такое подумать? Я просто размышляю. И  всегда
буду рад вернуться к этому разговору. - Теперь  он  говорил  совершенно  без
акцента.
   - Мы подумаем, - кивнул я.
   - Подумайте. К чему  так  напрягаться!  Зачем?  У  вас  есть  убийца,  он
сознался... Чего вы еще хотите?
   - Да, есть убийца, он сознался. А откуда вы это знаете? Паш,  ты  говорил
об этом?
   - Нет.
   - И я нет. Озарение?
   - Э, слухи, товарищи, сами знаете.
   - "Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам" - есть такая песня.
   - Не слышал.
   - Высоцкий.
   - А, Высоцкий, - закивал Григорян. - Хорошо пел. Правильно.
   - Действительно правильно. Всего вам доброго. - Я поднялся со стула.
   - Так и не пообедаете со мной?
   - В другой раз, Ричард Ашотович. В другой раз.
   - Всегда рад вас видеть. Мой дом -  ваш  дом,  товарищи.  Григорян  своим
друзьям все отдаст. Ничего не пожалеет. На Григоряна можно положиться.
   - Мы будем иметь в виду...

ОХОТНИКИ НА КАБАНОВ

   Мы зашли в столовую управления железной дороги. Нас  пропустили  туда  по
удостоверениям. Кормили там, конечно, похуже, чем  в  "Октябре",  но  вполне
пристойно. Во всяком случае,  удар  по  моему  гастритному  желудку  был  не
слишком тяжелым, а по карману тем более.
   - Как тебе это нравится? - промычал Пашка, пережевывая свежую булку.
   - Не нравится.
   - Информация моментально ушла.  Кто  армянину  насвистел,  что  мы  взяли
Бородулю? Неплохо бы узнать. Не забудь, он сам нам Бородулю и подсунул.
   - Точно. Думаешь, с самого начала рассчитывал свалить все  на  Кузьму?  -
Пашка принялся за виноградный сок и шоколадное пирожное.
   - Кто знает. Во всяком случае, он меньше всего  хочет,  чтобы  мы  копали
вокруг Новоселова... Пятнадцать тысяч на брата. По "жигулям" третьей модели.
Смотри, как нас ценят! - ухмыльнулся я.
   - Могли бы и поторговаться. - Пашка вытащил из кармана японский диктофон,
сделал звук поменьше, щелкнул клавишей и прислонил  его  к  уху.  -  Отлично
записалось.
   - А, все равно звукозапись не доказательство.
   - Ничего, так спокойнее. А то потом наплетет, что мы явились в ресторан и
вымогали у него деньги.
   Пашка привык все скользкие разговоры  записывать  на  японский  диктофон,
который его дядя привез ему из Финляндии. Он уже собрал приличную фонотеку с
голосами преступников.
   Пообедав, мы отправились в прокуратуру. Там меня  ждал  Сережа  Шапкин  -
оперуполномоченный из ОВД, прикрепленный к нашей бригаде.
   - Нашли мы этого лесовика, - сказал он.
   - Изложи доходчиво, - предложил я, усаживаясь за свой стол.
   - Все сходится. И отчество. И "ремингтон". И описание внешности.
   - Как зовут? - осведомился Пашка.
   - Зовут, - оперативник потянулся  за  записной  книжкой.  -  Оя...  Ою...
Оюшминальд Егорович Ельцов.
   - Ою... Как, говоришь? - прищурился Пашка.
   - Оюшминальд.
   - Скандинав какой-нибудь? - спросил я.
   - Или негр, - улыбнулся Пашка.
   - Он не узнал, что вы им интересуетесь?
   - Нет, вряд ли.
   - Адрес?
   Шапкин продиктовал адрес. Поселок Кенарево Заозерного района.
   - Поехали к нему, - сказал я. - Ищи, Паш, машину.
   Пашка стал накручивать телефон. Это заняло мину: сорок. Во втором  отделе
на машине укатил шеф. В РОВД угрозыск вообще остался  без  транспорта  -  их
"жигуль" встал на прикол. Нашей прокуратурской машины тоже не  было  На  ней
уехал заместитель прокурора.
   - Все, пешком пойдем.
   - Туда еще добраться надо, - сказал Пашка. - Такс дыра.
   - Чертова система!  -  ударил  я  кулаком  по  столу.  -  на  хрен  такое
государство нужно, если для задержания преступника машину не найдешь!
   - Давай у Григоряна по "жигулю" попросим,  -  хмыкнул  Пашка.  -  Или  по
"волге".
   Представить  себе  американского  полицейского,  дожидающегося  рейсового
автобуса, когда дорога каждая минута и нужно проводить  срочные  мероприятия
по розыску убийцы, я, как ни  старался,  не  мог.  Чертова  нищета!  Никакой
помощи. Паши, следователь, раскрывай, расследуй, не жалей времени и  сил.  А
тебе кукиш с маслом. Меньше двух сотен зарплата и лимит бумаги, не  дай  Бог
его исчерпаешь - будешь  вести  уголовные  дела  на  обрывках  газет.  Какая
сволочь  установила  такие  порядки?  Хорошо  оснащенные  правоохранительные
органы никому не нужны. Голодный сотрудник -  оно  надежнее.  Того  и  гляди
начнет хапать, и тогда легко будет им управлять и помыкать. Такого  нетрудно
усадить на крючок и крепко держать на нем. Нищие милиция  и  прокуратура  не
так  опасны.  Нет  квартир,  нормальных  помещений  -  куда  прокурору   или
начальнику ОВД податься? В исполком, райком, обком. Если захотят,  то  дадут
кое-что на их усмотрение. Они хозяева, а ты, шестерка,  делай  что  говорят,
глядишь, перепадут крохи с барского стола. И  знай,  прокурор,  хоть  ты  по
закону и подчиняешься только Москве, но секретарю  обкома  выкинуть  тебя  с
работы - что муху раздавить. Не зазнавайся,  следак,  все  равно  ничего  не
изменишь.
   - Сейчас попробую достать машину, - сказал Пашка. - Подожди.
   Пашка куда-то исчез. Через полчаса появился и гордо сообщил:
   - Лимузин подан.
   - Где взял?
   - Достал.
   Выйдя из здания прокуратуры,  я  огляделся,  пытаясь  высмотреть  машину,
которую достал Пашка. Между тем он уверенной походкой направился к стоянке.
   - Норгулин, это что?
   - А ничего, надежный аппарат.
   - Помесь примуса с самокатом, - вздохнул я.
   - Еврейский броневик, - поддакнул Шапкин.
   Я  не  представлял  себе,  как  амбал   Пашка   заберется   в   горбатый,
неопределенного цвета ржавый "запорожец". А влезть в него втроем - все равно
что втиснуть  баранью  ногу  в  банку  из-под  килек.  И  уж  совершеннейшей
нелепицей казалось, что эта машина способна тронуться с места.
   -  Ну,  чего  смотришь?  -  осведомился  Пашка.  -  Отличный   экземпляр.
Коллекционный. Таких в мире больше не выпускают.
   - На какой свалке нашел?
   - У братана взял. Не ной, залезай - и от винта.
   К моему удивлению,  нам  удалось  упаковаться.  Внутри  машина  оказалась
просторнее,  чем  выглядела  снаружи.  Сергей  сжался  на  втором   сиденье,
перебравшись через откинутое кресло. Я  устроился  впереди.  Пашкины  колени
упирались ему почти что в подбородок, поэтому он отодвинул сиденье в крайнее
положение.
   - Ну, с Богом. - Пашка включил  зажигание.  Мотор  недовольно  зарычал  и
заглох. - Давай, родимый. - Пашка снова  крутанул  ключом.  Казалось,  мотор
сонно матюкнулся и снова замолк. - Заведется, - неуверенно сказал  Пашка,  в
третий раз поворачивая ключ в замке зажигания. - Ну, зараза, работай,  а  то
сдам в утиль.
   Эти слова подействовали. Мотор заурчал.  "Запорожец"  напрягся,  а  потом
довольно резво бросился вперед.
   Как ни странно,  бежал  он  по  шоссе  вполне  бодро.  Опасения,  что  он
развалится километра через два,  не  оправдались.  Машина  была  сделана  на
совесть, железо как в броневик.
   До Кенарева мы добирались часа  полтора.  В  "запорожце"  даже  оказалось
радио, которое отчаянно трещало, когда мы пересекали линии  электропередачи,
но в остальном вел себя нормально. Размяв слух  песнями  в  исполнении  Аллы
Пугачевой, я смог узнать массу нового из выпуска послед них известий.
   "Сегодня  член  Политбюро  ЦК  КПСС,  министр  иностранных   дел   Эдуард
Шеварднадзе встретился с  прибывшим  в  Москву  Генеральным  секретарем  ООН
Пересом де Куэльяром и имел с ним продолжительную беседу по  широкому  кругу
международных проблем. Эдуард Амбросиевич изложил  позиции  СССР  по  новому
подходу  к  вопросам  построения  безъядерного  мира  и   создания   системы
всеобъемлющей безопасности... На заседании Политбюро ЦК КПСС было указано на
необходимость повысить гласность и требовательность в деятельности народного
контроля... Полгода находится на орбитальном  комплексе  "Мир"  экипаж  Юрия
Романенко  и  Александра  Лавейкина.  По  сообщениям  ЦУПа,  космонавты   за
прошедшие сутки занимались биологическими экспериментами... Ускорение -  это
слово должно стать знаменем преобразования производства,  было  отмечено  на
собрании рабочих рижского завода ВЭФ..."
   Ускоренье - важный фактор, Но не выдержал реактор. И  теперь  наш  мирный
атом Вся Европа кроет матом.
   Шапкин с удовольствием процитировал этот образец народного  творчества  и
перекрутил веньер радио. Зыкина пела "Гляжу в озера синие", а наш "броневик"
несся по российским полям навстречу нашей судьбе.
   Я перебирал в голове факты и пытался выяснить для себя, к кому же мы едем
- к свидетелю или к убийце. Так и не выяснил.
   Последние два километра до  Кенарева  пришлось  ехать  по  ухабам.  Здесь
начинались наши знаменитые леса. Чуть дальше - заповедник. Машина наша  чуть
не застряла, но мы вытащили ее из грязи. И вот за поворотом открылся вид  на
"ранчо" - добротный  дом,  штабеля  досок,  сараи,  стойло  для  лошади.  Мы
остановились неподалеку.
   - Добрались. - Пашка вытер пот и выключил мотор, потом  вынул  из  кобуры
пистолет, взвел его и поставил на предохранитель.
   - Пошли, - скомандовал я.
   Вылез из машины, лениво потянулся и... Увидел направленное на нас ружье.
   Широкоплечий седой мужчина лет пятидесяти был похож на фермера  с  Дикого
Запада. Рубашка с закатанными рукавами, сапожищи  сорок  шестого  размера  в
грязи и навозе. Он стоял в дверях дома, широко расставив ноги,  и  держал  в
руках ружье. Ствол пятизарядного "ремингтона" смотрел мне прямо в живот.
   - Эй, шпана, стойте где стоите! - заорал  "фермер".  Шапкин  потянулся  к
кобуре под пиджаком, но Пашка прошептал:
   - Стой тихо.
   Ну, влипли. Положит он нас сейчас.  С  десяти  метров  только  косорукий,
промахнется. Пяти зарядов  на  троих  вполне  хватит.  Заорать,  что  мы  из
правоохраны? Так, может, он к встрече с нами  и  подготовился.  Ждал,  когда
прилетим, чтобы в расход пустить. А что, ему терять нечего - вышка на носу.
   - Мужик, ты чо, сдурел, мать твою? - Пашка развел  руками  и  сделал  шаг
навстречу "фермеру".
   - Я говорю - стой! - заорал тот.
   - Да чего стой-то? У нас бумага  из  исполкома  -  полтора  гектара  леса
вырубаем у тебя. Для мебельного комбината.
   - Какой такой лес?
   - Какой-какой? Сам предисполкома Рагозин утвердил.
   - Прав он таких не имеет - на вырубку леса  первой  категории  разрешение
давать! - ствол ружья чуть опустился.
   - Как не имеет? Вот бумага. Смотри. В облисполкоме утверждена. Все печати
на месте.
   Пашка  вытащил  из  кармана  бумаженцию  и,  разворачивая  ее,  пошел   к
"фермеру". Тот на миг отвел ружье, но все еще был настороже.
   - Стой, грю.
   - Да чего стой. Ты в бумагу сначала загляни, а потом ружьем размахивай.
   Пашка сделал еще шаг. Теперь он стоял напротив "фермера".
   - Такая бумаженция - не фунт  изюму!  Пашка  ткнул  в  сторону  "фермера"
бумажкой. Тот на миг опустил ружье и протянул левую руку, чтобы взять ее.
   Молниеносный бросок. Пашка отвел от нас ствол и, резким  движением  выбив
ружье из рук хозяина, отбросил его в сторону.
   - У, гадюка! - "Фермер" бросился в атаку. Пашка отошел  на  шаг,  саданул
ему носком по колену, сблизился... Удар локтем по почкам