бросались то вправо,  то влево, стремясь
отвлечь отряд  от огромной  овечьей отары, которую  они угоняли в  пески. Но
следы овец замести было невозможно.
     Наутро третьего дня услышали  далекую  стрельбу.  Она продолжалась часа
полтора.  Подъехав  к  небольшому  такыру,  бойцы  остановились,  пораженные
страшным, невиданным зрелищем. Трупы многих тысяч овец устилали поле чуть ли
не до самого горизонта. Кое-где слышались  еще предсмертные овечьи крики. То
один,  то  другой жирный курдючный  баран  начинал вдруг биться на  земле  в
предсмертной агонии. Видя, что овец не угнать, басмачи уничтожили всю отару.
Вместе с овцами они перестреляли чабанов. Люди лежали среди овец лицом вниз.
По окровавленному полю  бегали озверевшие лохматые  овчарки  с  обрубленными
ушами...
     Дальше  следы басмачей  дробились.  Разделившись  на мелкие отряды, они
разъехались в разные стороны, чтобы  через несколько дней вновь собраться на
каком-нибудь из дальних  колодцев.  Операция снова  не удалась.  Шамурад-хан
накапливал силы и не рисковал вступать в открытый бой.
     Еще  один  раз пропадал  ночью Чары  Эсенов. Случилось  это на обратном
пути, во время ночевки  у заброшенного колодца. Так же, как и в прошлый раз,
он ушел, когда все легли спать. Часовые его не видели. Не видели они и того,
как  ушел вслед за ним  Мамедов. Часа через два новичок  вернулся. А Мамедов
пришел только на рассвете, обозленный до крайности.
     Утром Димакин решил переговорить с комиссаром.
     -- Бойцы недовольны, Григорий. Больно уж  носимся мы с этим!.. -- хмуро
сказал он, кивнув в сторону Чары Эсенова.
     Комиссар долго смотрел на новичка.
     -- Не то слово выбрал, Димакин, -- сказал он наконец. --  Здесь тебе не
Сормово, где все уже давно ясно...
     -- Восточную политику ведешь! -- усмехнулся Димакин.
     -- Что ж, политику...  Это ты более подходящее слово нашел, -- серьезно
ответил комиссар.
     На  этот  раз  передышка  была еще  короче.  Уже  через  два дня  после
возвращения отряда на базу пришло  сообщение о нападении басмачей на большой
аул, в предгорьях. На  следующий  день был обстрелян красноармейский обоз. А
еще через два дня басмачи крупными силами напали на соседнюю станцию.
     Предупрежденные   о   приближении   Шамурад-хана,   путейцы   и   бойцы
железнодорожной охраны  укрылись  за насыпью и целый день  отстреливались от
басмачей. К вечеру  "кукушка" подвезла два вагона  особистов, и  банда снова
рассыпалась по пескам.
     Ясно  было,  что Шамурад-хан  затевает большую  операцию.  В предгорных
аулах  появились его агитаторы, которые призывали  к священной войне  против
русских.  Когда один  старик спросил,  почему же в  отряде Шамурад-хана есть
русские казаки, ему прострелили голову.
     На  совете  командиров и  партийцев отряда решено  было отойти  к аулу,
который разграбил Шамурад-хан, и вести оттуда разведку.
     Половина кибиток в ауле была сожжена. Шамурад-хан приказал мобилизовать
здесь  для  пополнения своих  сил сотню  джигитов. Но большинство  юношей из
аула, узнав об этом, ушли в горы. Тогда  басмачи сожгли их жилища и перебили
всех родственников.
     Отряд  расположился  в  старых  байских  конюшнях  на   окраине   аула.
Оставшиеся  в живых жители испуганно шарахались в сторону,  когда кто-нибудь
из  бойцов  отряда заговаривал  с ними. Шамурад-хан предупредил, что  головы
полетят  с плеч за разговоры с  красными.  Мрачными ходили по  аулу Рахимов,
братья  Оразовы, Мамедов.  А новичок  спокойно смотрел на трупы и обожженные
камни. Лицо его по-прежнему было бесстрастным.
     Нетрудно было заметить, что Чары Эсенова в ауле знают. Жители  смотрели
на него не то со страхом, не то с тайным почтением.
     Под вечер  следующего  дня, во время чистки коней, к  Телешову подлетел
Мамедов и зашептал что-то на ухо, указывая камчой в сторону гор.
     -- Ты не ошибся? -- спросил Телешов.
     -- Не ошибся,  --  загорячился  Мамедов.  -- Он  с  обеда  собирался...
Карабин проверял. Подпруги затягивал. Я давно за ним смотрю!..
     По приказанию комиссара, Димакин,  Телешов и Мамедов  выехали из аула и
поскакали  к  горам.  Когда поднялись  на  первый пригорок, Мамедов  показал
вперед. В наступивших сумерках ясно был виден всадник, двигавшийся спокойной
рысью вдоль ущелья. Подтянули поводья и поскакали вслед за ним. Когда  стали
нагонять его, Димакин придержал коня  и сделал предупредительный знак рукой.
Поехали тоже рысью, держались в полукилометре от Чары Эсенова. Луна вставала
за их спиной, и он был виден как на ладони.
     Так  двигались  часа  полтора.  Вдруг на  одном  из  пригорков  всадник
остановился.  Замерли  и  особисты. Слышался лишь далекий шакалий плач. Чары
Эсенов в остроконечной буденовке отчетливо выделялся на пригорке.
     Вдали послышался  мерный стук копыт. Приближался еще один  всадник.  Он
так  близко проехал мимо застывших у подножия скалы особистов, что  они ясно
видели его лицо под космами  белого как  снег тельпека.  Шагах в тридцати от
них  он сбросил с плеч чопан 1, вытянулся на стременах и тихо свистнул. Чары
Эсенов съехал с пригорка и приблизился к нему. Они, не слезая с коней, стали
о чем-то говорить.
     Когда Чары Эсенов  кончил разговор с неизвестным всадником и они начали
разъезжаться, Мамедов огрел камчой коня, гикнул и вылетел из засады. В ту же
секунду  грохнул выстрел. Всадник  в  белом тельпеке  стегнул  коня,  и тот,
распластавшись, как громадная птица, понес его в степь.
     -- Стой!  -- взвизгнул Мамедов и стал  посылать  вслед беглецу  одну за
другой  пули из  карабина. Под  тем был, видно, добрый конь.  Наперерез  ему
вынеслись Димакин  с Телешовым, но он легко проскочил мимо них.  Через  пять
минут уже стало  ясно, что погоня бесполезна. Неизвестный всадник растаял  в
ночной пустыне.

     ---------------------------------------------------------------
     1 Чопан-- туркменская бурка.


     Бросились назад  искать  Чары Эсенова. Объездили  все  ближайшие холмы,
прочесали  долину между  ними и, лишь когда начал  сереть  восток,  оставили
поиски.
     В  аул  вернулись, когда солнце уже  поднималось  над горизонтом. Отряд
строился повзводно возле  конюшен. На левом фланге первого  взвода  спокойно
стоял Чары Эсенов. Конь  под ним был, как всегда, вычищен, амуниция в полном
порядке... Мамедов, Димакин  и Телешов, ни слова  не говоря,  разъехались по
своим местам.
     Доложили обо всем комиссару  и командиру. Пель-тинь лишь  хмурил брови.
Савицкий задумчиво барабанил пальцами по футляру бинокля.
     -- Разменять  надо... Басмач... -- настаивал Мамедов. Димакин склонялся
к тому же мнению. Но комиссар  качал головой. Телешову с Мамедовым приказано
было не спускать глаз с новичка. Особенно во время боя.
     -- А  разменять  в  случае  чего  всегда успеем,  --  коротко  закончил
комиссар.
     Мамедов даже плюнул с досады.
     Уже  к обеду  Чары Эсенов,  или  человек, назвавшийся этим именем, стал
проявлять беспокойство. Может,  раньше  этого  и не заметили бы,  но  сейчас
бойцы неусыпно наблюдали за ним.
     С утра возле сухого арыка шли политзанятия.  Новичок сидел, как всегда,
с устремленными в  одну  точку  глазами. Когда солнце встало над головой, он
поднялся и, никого не спрашивая, пошел к конюшням.  Пройдя  за ним,  Телешов
увидел, что он седлает коня.
     После  занятий  Чары  Эсенов не  пошел  к  полевой  кухне,  где  бойцам
раздавали  обед. Он все  стоял  поблизости от  комиссара, время  от  времени
посматривая  на   восток.  Казалось,  он  чего-то  напряженно  ждет.  Когда,
пообедав, бойцы разошлись -- кто  постирать  портянки,  кто написать  письмо
родным, -- новичок еще больше заволновался. Раза два он подходил к комиссару
и, потоптавшись на месте, уходил...
     В полдень прискакал связной и доложил, что басмачи сделали налет еще на
одну станцию и  взорвали мост через широкий арык,  перерезав железнодорожное
сообщение. На станции  разграблены два эшелона. То, что  басмачи  не  успели
унести с собой, они сожгли.  Произошло это  на рассвете. Сейчас с востока, в
обхват  Шамурад-ха-на,  двинулся другой  особый  отряд. Басмачей нужно  было
взять в клещи.
     Едва завидев связного, Чары Эсенов побежал в конюшню. Еще не  было дано
сигнала тревоги, а он уже сидел в седле в полном походном снаряжении. Теперь
уже и Телешов  не сомневался, что  дело  здесь нечисто.  Новичок явно знал о
готовящемся нападении басмачей...
     На этот раз Шамурад-хану  не повезло. Попытавшись уйти с награбленным в
восточном  направлении,  он  натолкнулся  на  отряд,  авангард которого  уже
обходил басмачей  с  севера, отрезая  им  отступление  в  пустыню.  Пельтинь
двигался с запада. Два взвода под командой  Димакина заняли горный проход на
юге. Шамурад-хан заметался в кольце.
     Банду неуклонно отжимали от гор к полотну железной  дороги. Два дня шел
жестокий бой у одного из полустанков. Около двухсот басмачей разбежались или
сдались в плен. Главари с группой  верных им  людей бежали к  холмам, где  и
были окружены.
     Телешов с Мамедовым ни на  шаг не отходили  от  Чары  Эсенова. Как  и в
первом  бою,  он  за все время не выпустил  ни  одной пули и опять раза  два
просил у Телешова бинокль.
     Особую нервозность  начал проявлять Чары Эсенов, когда  стало ясно, что
Шамурад-хану вряд ли  удастся  вырваться из окружения.  Несмотря  на  частый
огонь,  который  басмачи  вели из  засад  на вершинах  холмов, он то и  дело
вскакивал  и напряженно  всматривался в даль. Он, казалось,  был уверен, что
пули басмачей его не тронут, и это еще больше укрепило подозрения Телешова.
     Во  время одной  из перебежек Телешов вдруг потерял из виду новичка. Он
начал беспокойно оглядываться и тут заметил Мамедова, который что-то кричал,
показывая  на  левый фланг  басмачей.  Телешов взглянул  туда и  оцепенел от
неожиданности. Прямо у подножия холмов он увидел человека в  буденовке.  Тот
бежал  к  басмачам,  размахивая  карабином. Приложившись к биноклю,  Телешов
узнал Чары Эсенова. В этот момент Мамедов с колена выстрелил по бегущему. Но
было уже поздно. Тот прыгнул в какой-то ров и исчез из виду...
     Вскоре остатки банды были атакованы с двух сторон. Басмачи встали из-за
камней и  подняли вверх руки. Их оказалось шестьдесят человек.  Пленные были
тут  же обезоружены и  выстроены. Рахимов  с двумя дайханами из  разоренного
аула прошел по рядам, заглядывая  каждому в лицо, Шамурад-хана среди пленных
не было. Не нашли  особисты и  нескольких его приспешников, в том числе двух
русских  и  одного  англичанина,  которые, по совершенно  точным  сведениям,
находились в банде.
     -- Где Шамурад-хан?.. -- Мамедов бросался от одного  пленного басмача к
другому. Он  встречал равнодушно тупые,  усталые взгляды.  Лишь один из них,
рябой детина со злыми глазами, коротко бросил:
     -- Нет Шамурад-хана, улетел!.. -- И насмешливо показал на небо.
     Тогда  вмешался Рахимов.  Он  приказал увести рябого и стал  по  одному
опрашивать  остальных.  В  отсутствие   рябого   пленные   стали   отвечать.
Выяснилось,  что  Шамурад-хан  приказал  держаться до  последнего,  а  сам с
группой  главарей ушел по  высохшему руслу ручья, который от холмов прорезал
долину. Рябой дал приказ усилить в этот момент огонь.
     На вопросы о перебежчике в  буденовке басмачи  ничего определенного  не
сказали.  Только один из них как будто  видел, что тот  тоже пошел  вниз  по
ручью с Шамурад-ханом...
     Группой, которая  отправилась в погоню,  командовал  сам  комиссар. Уже
через двадцать шагов на дне оврага заметили следы подков нескольких лошадей.
Проехав оврагом около двух километров, у выхода  из него  наткнулись на двух
красноармейцев соседнего  отряда.  Один  из них  был  мертв, другой оглушен.
Оглушенный  уже приходил в себя и, когда Телешов вылил  ему баклажку воды на
голову, совсем очнулся.
     Он  рассказал,  что  его с  товарищем оставили здесь  для наблюдения за
местностью. Они слезли с коней и спокойно  следили  за боем на холмах. Вдруг
из оврага выехали несколько всадников в тельпеках и  начали стрелять по ним.
Товарища  в  перестрелке  убили,  а он  успел  поймать коня  и только  хотел
вскочить в  седло, как кто-то дернул  у него повод.  Обернувшись, он  увидел
чернявого парня  в буденовке,  но повода  не  отдал.  Тогда  тот  огрел  его
прикладом по голове, и он потерял сознание...
     Следа еще некоторое время вели к северу, потом начали забирать к западу
и  наконец  повернули в  юго-западном  направлении. Шамурад-хан  явно  хотел
скрыться  в  горах.  Басмачи, видно, очень  торопились. Взрытые следы  копыт
говорили о  том, что коней  гнали  галопом.  Через  полчаса  прямо  на  пути
заметили  валяющийся бинокль. Видно, кто-то  из басмачей  уронил его, но так
спешил, что не остановился поднять...
     Еще через  час  увидели труп басмача  в тельпеке и халате. Он был  убит
выстрелом в лицо. Рядом лежал  его винчестер. Шагов через  триста наткнулись
на другой труп. Под буркой на нем виднелся офицерский мундир.
     Уже  в  предгорьях обнаружили сразу два трупа. Басмачи лежали  недалеко
друг  от  друга,  оба простреленные в грудь навылет. В  одном  из них узнали
англичанина, которого давно уже искали особисты.
     Пятый труп нашли возле ущелья.  В груди  его торчала  рукоятка  прямого
туркменского  ножа. Мамедов соскочил с коня, вырвал нож и с явным удивлением
принялся  рассматривать рукоятку. Потом он обтер  нож полой халата убитого и
спрятал его в карман... В убитом опознали ближайшего помощника Шамурад-хана.
     Дальше  следы пошли вдоль цепи гор. Показались  развалины аула и старая
полуразрушенная крепость на кургане. Следы вели прямо туда...
     Въехав  в источенные временем  ворота, увидели еще двух убитых. Один, в
красном халате, лежал лицом вниз. Другой --  это был Чары Эсенов -- лежал на
спине с двумя пулевыми отверстиями  в боку и в груди. По краям раны на груди
опалилась  гимнастерка:  выстрел был  сделан в  упор.  Глаза  были  заклеены
зеленой от наса слюной.
     Все  спешились и стояли  вокруг убитых.  Молчание  нарушил Мамедов.  Он
вынул из кармана найденный нож и положил возле Чары Эсенова.
     -- Это его нож... -- тихо сказал Мамедов и отошел в сторону.
     Телешов вдруг нагнулся, стал на колени и приложил ухо к груди Эсенова.
     --  А ведь  он,  братцы,  еще  дышит!..  -- дрогнувшим  голосом  сказал
Телешов.


ГЛАВА ВТОРАЯ

     Буйная  зелень раньше всего пробивается  между камнями Карры-кала1. Еще
жмутся к Копетдагу  гонимые  ветром с севера орды угрюмых туч, а уже нет-нет
да  прорвется  между ними  яркий  столб солнечного  света.  И склоны  старой
крепости покрываются кудрявым зеленым каракулем.
     А  еще через  несколько  дней,  когда  отгремят  последние  ливни,  вся
пустыня, насколько хватает глаз  с высокой крепостной стены, превращается  в
бескрайнее зеленое море. Оно шумит и волнуется. Кто назовет сейчас эту степь
пустыней, а тем более Черными Песками?!
     В одно голубое утро  цвет степи меняется, как в  сказке. Она становится
багряной,  кроваво-красной.  И  старая  бабушка  Аннагуль,  кряхтя  и  охая,
взбирается  на  крепостной  вал  и  долго  глядит вдаль  неподвижным  зорким
взглядом. Отсюда кажется, что какой-то  сказочный див вылил в  пустыню живую
горящую кровь, плеснул ею на скаты кургана, облил горные склоны.
     Каждую весну приходит сюда Аннагуль в день цветения маков и  тюльпанов.
Потом, когда солнце выжигает степь, превращает ее в пустыню,  Аннагуль сидит
за ковровой рамой вместе с внучкой Бибитач. А когда пустыня становится белой
от мягкого мокрого снега, приезжает торговец Ибрагим.
     Ибрагим -- свой человек. Он, слава аллаху, дает за ковер шерсть, краски
и списывает с семьи часть старого долга в сто двадцать рублей, которые взяли
они в год удачной покупки жены для ее сына Эсена.
     Не один  торговец  Ибрагим был  хорошим человеком. Первый защитник рода
людей, живущих у Карры-кала,  -- всеми  уважаемый  и почтенный Ильяс-хан. Он
богатый, очень богатый  и значительный  человек. Не  раз  приезжал к  нему в
гости пристав. Два раза он принимал у  себя самого начальника области, когда
тот  с группой  офицеров  объезжал границу. Для  русских гостей в его желтом
каменном  доме отведены  отдельные комнаты с кроватями, диванами  и столами.
Сам же  он  простой,  хороший человек и, не в  пример многим  другим богатым
людям, принимает с почетом каждого, кто приходит к нему в дом.
     Рвутся  на толстой  цепи звероподобные  собаки.  Сам  Ильяс-хан выходит
унять их и сердечно здоровается с Эсеном. После установленных приветствий он
приглашает его в дом,  и тот, снимая чарыки, заходит. Снимает свои маленькие
галоши и Чары.

     ---------------------------------------------------------------
     1 Карры-кала -- старая крепость

     --  Большой  у  тебя джигит!  --  хвалит его  Ильяс-хан.  Эсен,  рослый
широкоплечий  мужчина, смущенно  улыбается. Он  очень любит  своего младшего
сына.  Старший, Берды,  уже вырос и сам  скоро  станет хозяином.  Кстати,  о
нем-то и пришел говорить Эсен.
     Но  начинать  разговор  рано. Они сидят  и  беседуют  о самых различных
вещах: о последних скачках на  празднике, о новом  ишане, что приехал вместо
умершего,  о том, что падают  нравы  и находятся уже  люди, которые забывают
старые обычаи.
     -- Все  это с тех пор, как пришли русские! -- вздыхает Ильяс-хан. Он не
любит русских, но говорит, что нужно уметь с ними ладить. Поэтому и отправил
он  своего  младшего сына  Шамурада в  Петербург,  где он учится на  офицера
вместе с сыном самого начальника области. Ша-мурад  ему рассказывал, что два
раза видел самого царя...
     Входит Мухамед, старший сын Ильяс-хана. Говорят, он пьет водку и гуляет
в городе с русскими женщинами.
     Не в отца пошел Мухамед-хан.  Он едва поздоровался  с гостем и, даже не
взглянув на него, сел в углу  прямо на подушку.  Лицо у него  зеленое. Ночью
его  привезли со станции  еле живого  от Белого Мамеда, как называют  в ауле
русскую водку.
     Не любит Мухамед-хан кулов. Он  считает, что иг 1  не должен даже рядом
сажать возле себя полукровок. Их всего пять семей в  ауле -- чистых  игов, и
они быстро  потеряют авторитет, если будут якшаться с кулами.  Так, пожалуй,
дойдет  до того, что какой-нибудь кул захочет взять в жены девушку  из семьи
игов,  как  случилось  в  соседнем  ауле.  Но  там быстро  осадили  наглеца.
Воспитанные  кулы сами знают  свое место в жизни. Тем более должны знать его
иги.
     Ильяс-хан не спорит с этим. Но он мудр и считает,  что лаской и хорошим
обращением  всегда большего добьешься, чем криком и угрозами. Вот, например,
Эсен.

     ---------------------------------------------------------------
     1  Иги-- потомки  завоевателей, некогда пришедших из  северных степей и
покоривших  оседлое  земледельческое  население  оазисов  в Каракумах Кулы--
потомки древнего населения этих оазисов, смешавшиеся с победителями.


     Он  знает  и  понимает, что  Ильяс-хан  неизмеримо выше  его не  только
потому,  что  богаче,  но  и потому,  что  Ильяс-хан --  иг.  И  любое слово
Ильяс-хана  --  закон,  которого  Эсен  никогда  не  переступит.  А  хорошим
обращением укрепишь это уважение.
     Сначала пьют  геок-чай.  Потом  Курт,  счетовод  Ильяс-хана,  вносит  в
большой  глиняной  миске  шурпу  1.  По  указанию хозяина он специально  для
маленького  Чары  приносит  желтовато-коричневый  сахар.  Хозяин   с  гостем
выкладывают на лепешки куски мяса и начинают есть шурпу деревянными ложками.
Мухамед-хан не ест.
     Снова пьют чай. То,  что осталось в миске, передается для женщин, на их
половину.  Не  потому,  что  у Ильяс-хана мало шурпы -- так  требует  старый
закон.
     Теперь можно  поговорить и о деле. Эсен начинает издалека. Он говорит о
своей семье. Не дал  аллах  ему возможность иметь  двух или трех жен,  а дал
одну. Но он доволен ею.  Она родила  ему двух сыновей и лишь одну дочку. Два