не способен. А у
Катарины уже четвертая. Она не расстается с магнитофоном. Записями передач
заполнены сотни километров пленки. Над дешифровкой бьется целый  институт.
И работу его дублируют еще два института. Просто так. На всякий случай. Мы
же доверяем друг другу. Только результаты нулевые - бред и  бред:  обрывки
фраз, обрывки мыслей, редко - короткий связный абзац. Философия хаоса, так
назвал это Бьернсон. Мысли праматерии. Хотя не такой уж и бред. Технологию
"вечного хлеба" выудили именно из передачи. И "философский  камень"  тоже.
Правда,  мы  не  представляем,  что  делать  с  этим  "камнем":  неядерная
трансмутация элементов - крах  современной  физики.  Поймал,  кажется,  Ян
Шихуай. Он потом умер во время  второго  сеанса.  Тогда  еще  не  знали  о
летаргическом эффекте передач. Реципиент обходился без пегобтала -  своими
силами. Сколько их ушло в сон, из которого не  возвращаются.  И  ведь  уже
догадывались, но все равно выходили на связь. Отбою не было  от  желающих.
Романов... Альф-Гафур... Кляйнгольц... сестры Арбеттнот... Тогда казалось,
что после долгих лет растерянности и непонимания начался настоящий диалог,
что вот-вот, еще одно усилие, один шаг, одна - самая последняя - жертва  и
рухнет стена молчания, пелена упадет с глаз, мы  все  поймем  -  откроются
звездные глубины...
   Пегобтал действовал. Катарина дышала редко и спокойно. Порозовела  кожа
на скулах. Я не знал, что делать, идти она  не  могла  -  собрал  сумочку,
подготовил шприц для себя. Это обязательно: я мог спонтанно  включиться  в
передачу - вторым партнером, через Катарину. Такое  бывает.  Минуту-другую
посидел бесцельно - отчаиваясь и хрустя по очереди каждым пальцем.  Звезды
ледяной крошкой усыпали небо. Жесткие,  невидимые  лучи  их  воткнулись  в
лицо. Наверху все еще терзали рояль. Теперь - Шопеном. "Похоронный  марш".
Звучало жутковато. Я сорвался,  как  подхваченный,  -  прыгнул  через  две
ступеньки, через четыре, забарабанил в дверь. Вышел  старик  в  клетчатой,
мягкой домашней куртке. Развел длинные руки:
   - Оказывается, я не один остался...
   Строгое лицо его было знакомым.
   - Помогите мне, - попросил я. - Надо отнести женщину на эвакопункт...
   Старик  замешкался,  нерешительно  застегнул  пуговицу  на  куртке.   В
полуоткрытую дверь я видел большую пустую  комнату.  Рояль  в  центре  ее,
отражаясь в зеркальном паркете, казалось, еще звучал распахнутым  струнным
нутром.
   - Пожалуйста... Ей плохо... Это моя жена...
   Он заторопился.
   - Ну, конечно...
   Катарина по-прежнему шептала.  Я  ее  поднял.  Она  не  сопротивлялась,
только крепче прижимала магнитофон ко рту. Старик пытался помогать.
   - Не надо, - сказал я. -  Просто  идите  рядом...  Потеряю  сознание  -
сделайте инъекцию, шприц в кармане - заряженный... Умеете обращаться?
   - Безыгольный? - спросил старик.
   - Да.
   - Тогда сумею.
   Я снес Катарину по лестнице. Она была тяжелая. Прислонил  пластилиновое
тело к стене. Было  жарко  и  тихо.  Полосатый  котище  с  мышью  в  зубах
шарахнулся от нас. Беспомощно зазвенел будильник в чьем-то окне.  С  афиши
глядел человек во фраке. Тот самый старик.
   - Вы же Хермлин... - между глотками воздуха сказал я. - Я вас  узнал...
Вы давали концерт на прошлой неделе... Почему вы не ушли?..
   - Мне семьдесят лет, и я здесь родился, - сказал Хермлин. - Был изгнан,
вернулся, стал почетным гражданином... Снова был изгнан - при Борхесе... -
Выпуклые глаза его печально смотрели на покинутые  дома.  -  Вот  как  все
кончилось...
   Я повел Катарину. Это было трудно. Она еле  переставляла  ноги.  Иногда
просто волочила, вися на мне. Хермлин, не говоря ни слова, подхватил ее  с
другой стороны. Дышал со свистом. Как у кобры, вздулась  по  бокам  головы
тонкая, старческая шея. Мне было неловко. Это же Хермлин. Но  нет  выхода.
Одному не дотащить. Конечно, лучше подождать  конца  сеанса,  но  передача
могла длиться и час и два, и целые сутки. Где взять время? "Предел разума"
висел, как меч. А потом Катарина  все  равно  бы  лежала  пластом.  Сеансы
выматывают человека полностью. Требуется восстановительная терапия.
   Ночное  небо  изогнулось  над  городом.  Звезд  были  тысячи.  Гроздья,
соцветия... Распускались новые - в безумном великолепии.  Дико  и  страшно
выглядели они при ярком дневном  свете.  Лохматое  солнце  атомным  диском
блистало среди них. Пейзаж был неестественный. Солнце и  звезды.  Будто  в
космосе. От домов на лунный асфальт легли непроницаемые тени. Хорошо  еще,
что Хермлин не читал закрытых материалов -  из  синей  папки.  Можно  было
сойти с ума от одного ожидания.
   Я искоса посмотрел на него. Он сразу же остановился.
   - Отдохнем немного...
   Поперек улицы был брошен здоровенный сейф. Мы  пристроили  Катарину  на
гладкой железной грани. Я придерживал ее.  Хермлин  тоже  уселся.  Помогая
себе обеими руками, часто вздымал грудь, не мог отдышаться.
   -  Я  вам...  наверное...  больше  мешаю...  Сейчас...  Сердце   что-то
зашлось...
   Он был дальше не ходок.
   - Вот что, - сказал я. - Сидите здесь и ждите... Я скоро вернусь...  Не
бойтесь ничего... Я приду  с  людьми,  и  мы  вас  доведем...  Что  бы  ни
случилось...
   Хермлин усиленно кивал после каждого слова. Он мне не верил.
   - Я обязательно вернусь!
   Я опять побежал. У меня не было сил, но я побежал.  Водак  поможет.  Он
уже, наверное, навел порядок. Нужны два  человека.  Туда  и  обратно.  Это
быстро. Он  же  знает  Катарину.  Я  оглядывался.  Они  сидели  на  сейфе,
привалившись друг к другу. Катарина уронила голову. Хермлин обнимал ее  за
плечи,  кашлял  и  хватался  за  сердце.  Здесь  было  метров   четыреста.
Практически рядом. Все будет хорошо. Я найду Водака и  приведу  людей.  Мы
уедем. Главное - выбраться из  нулевого  сектора.  Он  отмечен  на  картах
красным - сектор поражения. И  конечно,  до  того,  как  полетит  железная
саранча. Я свернул и еще  раз  свернул.  Ног  не  чувствовал.  Выбежал  на
главную улицу, где грузовик.
   Замер, как вкопанный.
   Порядок был наведен. Но не Водаком.
   Офицер в черном мундире и сияющих сапогах,  подняв  лайковую  перчатку,
сухим голосом выкрикивал команды. Потные солдаты сгоняли всех в колонну по
четыре. Быстро оцепили ее - рукава засучены, автоматы наизготовку. Матерые
овчарки, возбужденно хрипя в  ошейниках,  скалили  острые  морды.  С  краю
шеренги я увидел Клейста. Он безразлично курил. Закидывал голову, выпуская
дым. Словно все происходящее не имело к нему никакого отношения. Ближайший
солдат ткнул его кулаком в зубы. Сигарета отлетела. Клейст,  не  торопясь,
потрогал разбитый рот. По-моему, он усмехнулся. Я  попятился  обратно,  за
угол. Кольнув, остановилось сердце. Слава богу, что  я  не  притащил  сюда
Катарину... Один из солдат заметил меня, поднял автомат. Я прирос.  Офицер
обернулся в мою сторону, посмотрел, щурясь, и лениво махнул перчаткой.


   Итак - Бронингем. Сентябрь. Осень земных безумств. Отверзлось  небо,  и
звезды сухим дождем осыпались на землю. Потек горький запах. Во вселенской
черноте шевельнулся необъятный гром. Пали  ниц  птицы.  Последним,  тонким
светом оделся гибнущий город. Померкли  сердца  человеческие.  Выше  небес
вздулся бледный пузырь огня. Сценарий Армагеддона  -  как  его  осуществил
Оракул,  практически  совпадал  с  соответствующими   местами   известного
описания.  Треснула  земная  твердь.  Колыхнулись  воды.  Сияющий  престол
господа повис над миром. Очевидцы утверждали:  он  был  похож  на  золотой
сундук гигантских размеров, усыпанный бриллиантами. Сверкал и переливался.
Двадцать  четыре  старца  в  белых  одеждах  преклоняли  колена.  Аналогии
поразительные. Стеклянное море и  семь  светильников,  как  канделябры,  -
которые  суть  семь  духов  божиих.  На   престоле   восседал   _Некто_...
Человеческое  ухо,  покрытое  живыми,   шевелящимися   волосами...   Глаз,
растекшийся в половину небосклона... Палец с кривым  ногтем...  Гладкая  и
коричневая ступня во влажных  порах...  Фоторобот  создать  не  удалось  -
срабатывало запредельное торможение,  лимит  восприятия.  Четыре  животных
стояли ошую и одесную. "И первое животное  было  подобно  льву,  и  второе
животное подобно тельцу, и третье животное  имело  лицо,  как  человек,  и
четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое  имело  по  шести  крыл
вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем ни ночью  не  имеют  покоя,
взывая: свят, свят, свят, Господь Бог Вседержитель, который  был,  есть  и
грядет"... (Подробное описание  -  в  дневнике  Осборна).  Старцы  снимали
золотые венцы и клали их перед престолом.
   Совпадение  сценария  и  канонического  текста  наводило  на  мысль   о
существовании экспозиции. Человек  из  Патмоса.  Значение  Богослова  было
понято сразу и на самом высоком уровне. Библейский пророк -  трансформация
реальной личности или молекулярная кукла,  созданная  Оракулом,  -  Голем,
Франкенштейн, автомат, муляж, чучело, наделенное сознанием, -  не  все  ли
равно: операция "Иоанн" была развернута стремительно. Особую роль  сыграло
письмо Брюса. Его доставили беженцы. Они хлынули в город,  уже  закипающий
черными слухами - голодные, обожженные, в рубищах и опорках - ровно  через
два часа  после  того,  как  воинская  спецкоманда,  посланная  для  сбора
информации, вошла в центр  апокалипсиса  и  растворилась  в  нем.  Кстати,
именно тогда обнаружились  первые  признаки  хроноклазма:  беженцы  упорно
твердили, что находились в пути много суток,  а  сам  апокалипсис  начался
чуть ли не месяц  назад.  Оборванец  с  гноящимися  глазами,  в  коростах,
обмотанный заскорузлыми тряпками, поднялся по ступенькам школы, где  среди
обвального грохота телетайпов, панических радиограмм  и  взаимоисключающих
требований экспертов Чрезвычайная  Международная  Комиссия,  крутясь,  как
лодка в стремнине, напрягала все свои пока немногочисленные силы,  пытаясь
взять контроль над лавиной событий, - молча прошел мимо оторопевшей охраны
в комнату председателя, достал  из  гнилых  лохмотьев  грязный,  порванный
конверт с надписью - "Секретно.  В  личные  руки",  и  положил  его  перед
ошеломленным Грюнфельдом. Вероятно, это был  Бернард  Каплем,  заместитель
Брюса по лаборатории, в Бронингеме у него погибла семья, и  сам  он  потом
бесследно  исчез,  сгинул  -  как  тысячи  других.  Письмо  было  написано
неразборчивым карандашом на оберточной бумаге  и  датировано  тремя  днями
вперед - еще один  признак  хроноклазма.  Сухой  стиль  его  произвел  на.
Комиссию громадное впечатление. Брюс, по существу,  первый  твердо  и  без
обиняков заявил, что происходящие события есть апокалипсис, и связал его с
Оракулом. - Ищите посредника, - писал он.  -  Ищите  Иоанна  Богослова  из
Патмоса... - Дело было сделано. Карантинные заставы перекрыли  район.  Уже
первые беженцы прошли через полиграф.  Началась  охота  за  прорицателями,
которые десятками,  как  черти  из  коробки,  выскакивали  в  городе.  Это
напоминало знаменитую "Бойню пророков", только в организованном  варианте.
- Мы по-прежнему не готовы, - мрачно и спокойно, блестя северными глазами,
говорил Грюнфельд на экстренном заседании Совета безопасности. -  И  я  не
представляю, что  мы  можем  быть  когда-нибудь  готовы  при  существующем
положении вещей... - Дискуссия, вынесенная на Ассамблею, имела один важный
результат. Был установлен "Предел разума"  -  тот  максимум  продуцируемых
Оракулом событий, который Земля могла допустить. Превышение  его  означало
угрозу существования, следовал "поворот  ключа"  -  нанесение  удара  всей
возможной мощности, дверь захлопывалась.
   Это было принципиально. Мнение Хинара  о  случайном  сочетании  фактов:
падение авиетки - так была  обнаружена  Зона  Информации,  и  последующего
развертывания  апокалипсиса,  не  нашли  сторонников.  Скорее  можно  было
согласиться с доктором Артуром Пенно, который  усматривал  здесь  защитную
реакцию комплекса "Оракул" на острое воздействие. В контакте  с  Оракулом,
как в Контакте с иным разумом вообще, важна прежде всего  форма,  ибо  она
воспринимается непосредственно - до смысла. Гибель  самолета  представляла
собой акт уничтожения. Форма ответа была  адекватной.  Наше  счастье,  что
Оракул выбрал локальное действие,  а  не  Хиросиму  или  европейскую  чуму
тринадцатого века...
   Подобная интерпретация событий была  ценна  уже  тем,  что  часть  вины
перекладывалась на Землю, и принесенные,  жертвы  получали  таким  образом
хотя бы видимость оправдания. К сожалению, отсюда неизбежно вытекало,  что
реализация "Предела разума" повлечет за собой уничтожение планеты, но  эту
сторону вопроса предпочитали не обсуждать вообще.
   Дневник Осборна в его восстановленном виде гласил:  "...книга  с  семью
печатями - треть небосклона... Печати из багрового сургуча... Кто  достоин
открыть сию книгу и снять печати ее? (фраза дословно)... Человек  в  белых
одеждах - от них сияние... В нем что-то овечье...  Берет  книгу  -  старцы
кланяются...  животные  трепещут  крыльями...  Снимает  печати...   Четыре
всадника!.. Боже мой!.. Четыре всадника выезжают на площадь!..  Я  отлично
вижу их - за разрушенным фонтаном... Картина Дюрера... У коней ребра,  как
обручи на бочках... мосластые  ноги...  Ужасный  грохот  копыт...  дымится
булыжник... Скелеты в седлах, полированные желтые кости, фаланги  пальцев,
безглазые, улыбающиеся черепа... Конь белый - всадник с луком, конь  рыжий
- всадник с мечом, конь вороной - всадник с весами,  чашечки  пляшут,  как
сумасшедшие, конь бледный - всадник с косою на плече... Имя ему -  смерть,
за ним катится черный, набухающий ком: когти, рога, свиные уши... Ад  идет
по земле... Еще две печати... Трясутся стены,  трудно  писать...  Сыплется
штукатурка, если дом рухнет, тогда конец... Мое имя - Осборн, Гекл Осборн,
преподаватель колледжа  Гриньярд...  Сумерки,  будто  на  солнце  накинули
плед... едва просвечивают ворсяные полосы... Луна,  как  кровь...  красный
фонарь... Падают звезды...  беззвучно...  Страшно,  пустое  небо...  Конец
Света -  неужели  правда?..  Боже  мой...  Края  неба  загибаются,  чем-то
озаренные...  оно  сворачивается,  как  бумажный  лист...  скатывается  за
горизонт... Невыносимо трясутся стены... Это последние минуты... Мое имя -
Осборн... Сегодня  тринадцатый  день  Конца  Света...  Золотой  престол...
Овечье лицо ангела... Смертельный цокот копыт... Непонятно, как я это вижу
-  полный  мрак,  опустошенное  небо...  Седьмая  печать...   Безмолвие...
Наверное, я один на всей планете... Темь... Смерть... Финал... Мое  имя  -
Осборн... Камни, падите на меня  и  сокройте  меня  от  лица  Сидящего  на
престоле... Ибо пришел великий день гнева его; и кто может устоять?.."
   Этот чрезвычайно интересный и, пожалуй, самый полный, если  не  считать
протоколов Брюса, документ был найден в  запаянной  металлической  коробке
под развалинами дома на  центральной  площади  в  Бронингеме.  Сам  Осборн
несомненно погиб.  Фотокопии  дневника  странным  образом  попали  в  руки
журналистов и были частично опубликованы.  Последовала  небывалая  вспышка
религиозного экстаза. Вопрос о сути апокалипсиса смутил умы. "Если не  Он,
то кто?" - вопросил с  кафедры  епископ  Пьяченцы.  За  что  и  был  лишен
епархии.  Князья  церкви  медлили  и  колебались.  Поговаривали  о  созыве
Вселенского  собора.  Научный  комитет  железной  рукой   отвергал   любые
теологические построения, Еще можно было со скрипом  и  мучениями  принять
точку зрения Карло Альцони, профессора богословия  в  Панте,  о  том,  что
нынешнее появление Оракула есть  уже  второе  в  истории  человечества,  а
память о первом сохранил для  нас  Новый  завет.  Это  было  не  то  чтобы
истинно, это было научно допустимо. Но  ведь  даже  в  компетентной  среде
Комитета делались попытки настоящих экзогез, правда, тщательно упакованных
в сухой каркас узкоспециальной  терминологии.  Например.  Земля  и  Оракул
едины. Никакого внешнего Контакта между ними нет и быть не  может.  Оракул
существовал всегда. Само человечество является продуктом его  деятельности
и всем ходом своей истории участвует в выполнении программы, цель  которой
пока неясна. Любопытный образец совмещения Творца и  феномена  неизвестной
нам космической культуры.
   Концепция  бога  не  выдерживала   критики.   Апокалипсис   продолжался
восемнадцать минут и охватил сравнительно  небольшой  район  -  собственно
Бронингем, то есть, был ограничен во времени  и  пространстве.  Правда,  в
эпицентре событий  длительность  его  была  значительно  больше:  дневник,
например, отмечает  шестьдесят  восемь  дней,  а  строго  последовательный
протокол Брюса  даже  девяносто  одни  сутки  -  плотность  времени  имела
выраженный градиент, но проблема хроноклазма  решалась  чисто  физическими
средствами и не требовала привлечения потусторонних сил.  Тем  более,  что
существовали крайние точки зрения. Апокалипсиса вообще  не  было,  заявили
Антонов и Бельц, отражая одну из них.  Оракул  передал  некую  информацию,
предназначенную коллективному сознанию. Содержание ее не имеет аналогий  в
культуре Земли  -  информация  была  воспринята  искаженно.  Насильственно
объединенный,  хаотический  разум  реципиентов  Бронингема   обратился   к
знакомым зрительным  формам.  Поток  овеществленных  ассоциаций  хлынул  в
единое  русло.  Армагеддон  -  дело  случая.  Мы  видим  не  то,  что  нам
показывают.  Катастрофа   была   сугубо   психологической.   Нет   никаких
доказательств. Записи Брюса не убеждают, это всего лишь  записи  и  ничего
более.
   Действительно. Региональные станции даже в непосредственной близости от
Бронингема не зафиксировали сейсмической активности, и  метеослужба  также
не отметила значительных атмосферных явлений. Но семь  чаш  гнева  божьего
пролились на землю... "...И сделались град и огонь, смешанные с кровью,  и
третья часть деревьев сгорела, и вся  трава  зеленая  сгорела,  и  большая
гора, пылающая огнем, низверглась в море, и третья  часть  моря  сделалась
кровью, как бы мертвеца, и все одушевленное умерло в море, и поражена была
третья часть солнца, и третья часть луны, и третья часть  звезд,  так  что
затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была, так,  как  и
ночи..." Лаборатория Брюса находилась на окраине города, в излучине  реки.
Градины  синего  цвета  били,  как  пули,  глубоко  уходя  в  землю.  Двое
сотрудников погибли, не успев укрыться в здании. Брюс распорядился  надеть
противогазы и освинцованные костюмы радиационной защиты, что спасло  жизнь
многим,  когда  запылал  воздух.  Он  сразу  сориентировался  -  записи  в
протоколе с самого начала велись четко и чрезвычайно подробно. В  столовой
обнаружились продукты.  В  мастерских  нашелся  движок  средней  мощности.
Удалось  подключить  кое-какую  аппаратуру.  На   частично   сохранившейся
магнитофонной пленке среди гула, скрежета и тресков можно  было  разобрать
далекий голос: - Горе, горе, горе живущим на земле!.. Эта  запись  вызвала
ожесточенные  споры  и  обвинения  в  фальсификации.  Лаймон,   накрывшись
металлическим  щитом,  принес  образцы  градин.  Они  обладали   громадной
теплоемкостью  и  буквально  прожигали   тигли.   Первая   неделя   прошла
сравнительно спокойно. Группа даже увеличилась за счет  жителей  ближайших
домов. Но в понедельник, на исходе дня, вострубили  ангелы,  имеющие  семь
труб... "И упала с неба большая звезда,  горящая  подобно  светильнику,  и
пала на третью часть рек и на источники вод.  Имя  сей  звезде  -  Полынь:
третья часть вод сделалась полынью"... Умер молодой Бингсби, и еще четверо
сотрудников  получили  тяжелое  отравление.  Положение  сразу  ухудшилось.
Дистилляцию наладили с трудом. Пробы полынной воды были запаяны  в  сосуды
из пероксного стекла. Позже анализ обнаружил в них "росу Вельзевула",  что
нанесло  серьезный  удар  психологическим   интерпретациям   апокалипсиса.
Наибольший интерес  представляет  упоминани