оглянулся, а кто-то в самом конце салона раздраженно  воскликнул:  "Какого
черта!.." В водительской кабине  заговорил  громкоговоритель,  это  что-то
сообщали с контрольной вышки. Хотя слов никто не мог разобрать,  в  голосе
говорящего явно слышалась паника. Бота бросился к кабине водителя и  замер
на месте - навстречу двигался другой автобус. Как только он  поравнялся  с
президентским, в его окнах показались вооруженные  люди,  одетые  в  белые
комбинезоны обслуживающего персонала авиакомпании  "Трансуорлд  эйрлайнз".
Выбив стекла, они открыли огонь.  Треск  выстрелов  был  оглушающим.  Одна
очередь прошила водительскую кабину и повредила мотор, вторая  разнесла  в
клочья покрышки колес с правой стороны, и президентский автобус,  описывая
медленную кривую,  завалился  набок,  бросив  пассажиров  друг  на  друга.
Откуда-то пополз дым. Следующая очередь  обдала  всех  брызгами  разбитого
стекла, раздались крики боли и испуга. Одна  из  пуль  ударила  в  оконную
стойку и, срикошетировав с жутким визгом, сплющенная и потерявшая половину
своей скорости, попала в Боту, оторвав ему нижнюю  челюсть  и  отбросив  к
стенке кабины. Он заскользил вниз, заливая грудь кровью.
   Агенты секретной службы предпринимали отчаянные усилия, чтобы вырваться
из клубка свалившихся на них тел.
   - Где автоматы?! - крикнул один.
   Двое  из  охранников,  безжалостно  наступая  на  руки,  головы,  лица,
выбрались наконец из груды тел и пробрались к аварийному выходу.
   - Ложись! - крикнул охранник, валя выкарабкавшегося из-под  Нейдельмана
президента на пол, пока другой  охранник  открывал  аварийный  выход.  Оба
агента выпрыгнули из автобуса, с трудом удерживая равновесие на  скользком
от вытекшего из мотора масла бетоне, и  заняли  позиции  сзади  и  спереди
машины. Укрываясь за пробитыми пулями шинами, они изготовились к стрельбе.
Через долю секунды сухо треснули почти одновременно два выстрела, и двое с
автоматами во вражеском автобусе исчезли из окон, как будто их дернули  за
ноги.  Воспользовавшись  заминкой  среди  противника,  один  из   агентов,
вскочив, стремительно бросился к автобусу. Не успел он покрыть и  половины
расстояния, как в окне появился негр с гранатометом в  руках.  Лежащий  за
колесом агент выстрелил, и негр исчез.  Еще  двое  появились  в  окнах,  в
разных концах  автобуса  -  белый  и  снова  негр.  Прикрывавший  бегущего
среагировал на долю секунды быстрее.  Он  выстрелил,  но  раздался  только
щелчок, второй выстрелил на бегу, услышав предупреждающий  крик  товарища,
но и у него кончились патроны.  На  секунду  охранник  замешкался,  и  это
решило его судьбу. Негр вскинул автомат, и остановленный  очередью  агент,
раскинув руки, распластался на  бетоне.  Залп  оправившейся  президентской
охраны смел появившиеся было фигуры в белом в противоположном автобусе, он
медленно оседал на простреленных шинах. Стреляя на бегу из  автоматических
крупнокалиберных винтовок,  к  нему  бежали  несколько  агентов  секретной
службы, и кто-то, сорвав кольцо у гранаты  со  слезоточивым  газом,  метко
швырнул ее внутрь.
   К тому времени, когда президент, прихрамывая из-за ушибленного  колена,
выбрался из автобуса, обе машины были окружены плотным кольцом полицейских
машин,  бронетранспортеров,  пожарных  машин  и  машин  "Скорой   помощи".
Неподалеку  врачи  хлопотали  около  дышащего  со  свистом  Боты  и  затем
осторожно погрузили его в машину.
   Ступая по битому стеклу и стреляным  гильзам,  президент  направился  к
Нейдельману, который беспомощно сидел на земле, прислонившись к  пробитому
пулей  колесу.  Нейдельман  без  очков  рассеянно  шарил  по  карманам   в
безуспешных поисках носового платка, судорожно зажатого  в  левой  руке  и
испачканного в чей-то  крови.  Президент  машинально  полез  в  карман  за
солнечными очками и отдернул руку, уколовшись о сломанную оправу.
   - Вы знаете, Дик, - сказал  он,  протягивая  Нейдельману  свой  носовой
платок,  -  мне  кажется,  что  нам  придется  предпринять  что-то  крайне
решительное.


   Дуглас Уолкрофт,  которого  журнал  "Тайм"  назвал  как-то  "величайшим
виртуозом первой страницы электронной газеты со времен Уолтера Кронкайта",
был высок гостом, широкоплеч, а его грубо высеченное лицо было  не  лишено
приятности.
   Он только что закончил завтрак на террасе своего дома  в  Лонг-Айленде,
когда услышал звон бьющейся посуды, как будто кто-то грохнул целый  поднос
фарфора на пол. Уолкрофт со стоном закрыл глаза. Завтрак почему-то  всегда
был временем,  когда  происходили  домашние  кризисы,  и  теперь  он  ждал
неизбежных громких голосов и не ошибся.
   - Мистер Уолкрофт! О, боже мой, мистер Уолкрофт! - истерически  кричала
горничная из кухни. - Мистер Уолкрофт, они убили президента!!
   Позднее он долго обсуждал со своим психоаналитиком,  почему  он  в  тот
момент подумал,  что  горничная  имела  в  виду  президента  телевизионной
компании, в которой Уолкрофт работал и вел комментарий ежедневных  событий
под названием "Отсчет времени".
   Пять вечеров в неделю Уолкрофт  беседовал  с  двадцатичетырехмиллионной
аудиторией. Практически каждый вечер он был в эфире.
   Уолкрофт распахнул кухонную дверь как  раз  в  тот  момент,  когда  его
четырехлетняя дочь переключила телевизионный канал  и  на  экране  плясала
коробочка с кукурузными хлопьями.
   Он повернулся к горничной.  Она  дрожала  как  в  лихорадке,  глядя  на
телевизионный экран так, как будто он должен был взорваться.
   - Дебби! - гаркнул он. - Что тут происходит?
   Горничная вдруг  разразилась  слезами.  Прижав  фартук  к  глазам,  она
выбежала во двор и там истерически разрыдалась.
   Уолкрофт было двинулся  за  ней,  но  замер  на  месте,  услышав  голос
диктора: "Мы прерываем нашу передачу, чтобы сообщить  вам  важные  срочные
новости".
   Споткнувшись о поднос, Уолкрофт сгреб телевизор, но недостаточно быстро
- его дочь опять успела переключить  канал.  Не  обращая  внимания  на  ее
возмущенный рев, он прибавил звук и переключился  на  последние  известия.
Диктор читал, как догадался Уолкрофт, "молнию", срочное сообщение,  только
что снятое с телетайпа, которое, по мнению ведущего передачу редактора, не
могло ждать.
   - "...Автобус, в котором президент и члены персонала Белого дома  ехали
к самолету,  был  обстрелян  полчаса  тому  назад  в  полумиле  от  здания
аэровокзала аэропорта имени Даллеса. Президент вместе с  премьер-министром
Канады должен был присутствовать  на  открытии  атомной  водоочистительной
системы на озере Эри сегодня во второй половине  дня.  Очевидцы  сообщают,
что имеются раненые, но неизвестно, есть ли пострадавшие из  президентской
группы".
   Пораженный Уолкрофт  пытался  вспомнить,  посылали  ли  кого-нибудь  из
"Отсчета времени" на аэродром. Наверное, нет, решил он. Кливленд - вот где
ожидались главные события и даже, может быть, покушение на президента, там
были его операторы и корреспонденты.
   Сорвав  трубку  настенного  телефона  и  всунув  в   аппарат   карточку
многократного вызова, он с надеждой ждал ответа,  но  услышал  непривычный
пульсирующий  гудок.  Уолкрофт  пытался  дозвониться  снова  и  снова,  но
безрезультатно. Он растерянно уставился на телефон, и  в  этот  момент  на
кухне появилась жена.
   - Дуглас! Объясни  мне,  пожалуйста,  что,  по-твоему,  ты  делаешь?  -
потребовала она, подхватывая ревущего ребенка на руки. В промежутках между
рыданиями дочь начала излагать свою версию происшедшего.
   Закрыв одно  ухо  рукой,  Уолкрофт  пытался  определить,  что  за  звук
раздается из телефона, и неожиданно  понял:  он  уже  слышал  его  раньше,
тогда, когда был  убит  Джон  Кеннеди,  и  означал  он  полную  перегрузку
коммутатора.
   - Ты обидел Розмери и бог знает как обошелся с Дебби! Если ты забыл, то
напомню, что сегодня вечером к нам на обед придут твои родители,  и,  если
Дебби уйдет, тебе самому придется объясняться.
   - Помолчи! - рявкнул Уолкрофт. - На, - он сунул ей телефон, -  попробуй
дозвониться, звони в мою редакцию и не давай им разъединяться. Я попытаюсь
связаться с ними по радиотелефону из машины.
   Не тратя времени на объяснения с женой, Уолкрофт  вскочил  в  машину  и
повернул ключ зажигания. Мощная "ламборджини"  прыгнула  вперед,  выбросив
из-под задних колес фонтаны гравия.
   Вырвавшись на шоссе, Уолкрофт  снял  трубку  радиотелефона,  за  ремонт
которого он только вчера заплатил тридцать  долларов,  но  тот  безнадежно
молчал.
   Первая задержка ожидала его у контрольного пункта на мосту.  С  реки  в
машину ветер доносил зловоние гниющих отбросов, запах гари, дым и частички
сажи из  все  еще  горящего  Гарлема.  Сажа  начала  залеплять  стекло,  и
Уолкрофт, вооружившись тряпкой, хотел его протереть,  но  едва  он  открыл
дверцу  и  высунул  ногу  наружу,  как   услышал   предупреждающий   окрик
полицейского, вооруженного  автоматической  винтовкой:  "Эй,  там!  Засунь
задницу обратно в свою телегу, слышишь?!"  Наконец  полицейские,  привычно
обшарив  его  машину,  не  найдя  неразрешенного  оружия,  взрывчатки  или
какой-нибудь подрывной литературы  и  проверив  его  документы,  разрешили
ехать.
   Очутившись в пределах действия своего  приемника-передатчика,  Уолкрофт
наконец смог связаться с  редакцией.  Отозвался  дневной  редактор  Рассел
Горман.
   - Расе, что происходит?
   - Это вы лучше скажите мне, что происходит. Где вы, шеф?
   - В Куинсборо. Так какие новости?
   - Никто ничего толком не знает. Нам только передали, что на  Уолл-стрит
все закрылось, но из аэропорта никаких сообщений не поступало. Мы  послали
туда группу. Подождите минутку... Вы слушаете, шеф?  Си-би-си  только  что
показала маленький ролик с президентом,  покидающим  аэропорт.  Он  слегка
прихрамывает, но в остальном с ним все в порядке.
   - Как по-вашему, это плохие или хорошие новости?
   - Во всяком случае, шеф, Кливленд накрылся.
   Уолкрофт на минуту задумался.
   - Может быть, как раз сегодня и следует, черт побери, показать Генералу
то, что мы откопали?


   Президент вышел из-за стола, налил себе виски  и  перешел  к  небольшой
софе у камина. Было почти семь часов. Он  включил  четыре  находившихся  в
кабинете телевизора, чтобы узнать вечерние новости.  И  как  будто  открыл
электронный ящик Пандоры.
   По четвертому каналу передавали фильм, снятый каким-то уличным зевакой.
Оба автобуса, накренившись набок, как парусники  в  море,  палили  друг  в
друга.  "Заработал  состояние",   -   подумал   президент   об   удачливом
кинолюбителе.
   По  седьмому  каналу  шел  фильм  о  парашютистах.  На  экране  погибал
десантник, охваченный пламенем напалма.
   По двадцать шестому  показывали  солдат  в  антирадиационных  костюмах,
разбиравших руины мемориала Линкольна.
   По девятому каналу Дуглас Уолкрофт беззвучно открывал и закрывал рот на
фоне фотографии статуи Свободы, чья голова и поднятая рука были повреждены
бомбой террориста.
   Президент хотел было включить звук и послушать, о чем говорил Уолкрофт,
но тот уже исчез с экрана, и  тогда  президент  повернул  ручку  громкости
четвертого канала с любительским фильмом.
   - "...Один человек из охраны президента и пятеро до  зубов  вооруженных
террористов  были  убиты  во  время  семиминутной  перестрелки.  Возникает
вопрос, как террористы получили доступ в тщательно охраняемый..."
   "Резонный вопрос", - подумал президент,  переключая  звук  на  двадцать
шестой  канал,  на  экране  которого  теперь   появилась   женщина-диктор,
незнакомая президенту, и он включил звук.
   - "...В Питсбурге на сталелитейных заводах  начали  гасить  печи  из-за
предстоящей забастовки,  которую  объявил  объединенный  профсоюз  рабочих
сталелитейной промышленности. Сегодня также докеры Мексиканского залива  и
Восточного побережья объявили о готовности к новой забастовке, в то  время
как лидеры профсоюза вылетели в Вашингтон в последней попытке..."
   Президент печально покачал головой и переключил звук на седьмой  канал,
увидя свою фотографию на экране.
   - "Институт Гэллапа сегодня  опубликовал  данные  опроса  общественного
мнения, которые свидетельствуют,  что  популярность  президента  упала  до
самого низкого уровня.  Восемь  из  десяти  американцев  сегодня  считают,
что..."
   Надеясь хоть на минуту  отдохнуть  от  неприятных  известий,  президент
переключился на четвертый канал, по которому показывали свадьбу.
   - "Восемнадцатилетняя стенографистка, потерявшая обе  ноги  и  руку  во
время прошлогоднего взрыва в танцзале в Балтиморе, сегодня вышла замуж..."
   На экране снова  появился  Уолкрофт,  и  президент  выключил  остальные
телевизоры.
   -  Сегодня,  -  начал  Уолкрофт,  -  мы  предлагаем   вашему   вниманию
специальную передачу, посвященную  анализу  событий,  приведших  к  взрыву
мемориала Линкольна  и  к  покушению  на  жизнь  президента.  Происходящие
события поставили США перед наиболее серьезным внутренним кризисом  с  тех
самых времен, когда в 1861 году войска конфедератов открыли огонь по форту
Самтер.
   За плечами  Уолкрофта  появилась  увеличенная  фотография  председателя
объединенного комитета начальников штабов.
   - Высокопоставленные источники в Вашингтоне, -  продолжал  Уолкрофт,  -
предсказывают неминуемую отставку генерала  Джеймса  Хиншоу,  председателя
объединенного комитета начальников штабов. Еще неизвестно, что кроется  за
этим  решением  пятидесятивосьмилетнего  генерала,  но  предполагают,  что
причиной является подслушивание его телефона вместе  с  телефонами  других
руководящих деятелей армии и  ВВС  пока  не  выясненной  правительственной
организацией...
   Ругнувшись, президент схватил телефонную трубку и нажал  кнопку  номера
своего пресс-секретаря.
   - Откуда, черт возьми, Уолкрофт узнал об отставке Хиншоу? - рявкнул он.
   - Очевидно, от самого  Хиншоу,  -  ответил  пресс-секретарь.  -  Кто-то
сообщил Уолкрофту о подслушивании телефона генерала, а Уолкрофт сказал  об
этом Хиншоу при условии, что  "Отсчет  времени"  сообщит  о  его  отставке
первым.
   - Какое подслушивание? - переспросил президент. - Мне никто  ничего  не
говорил!
   - Не говорили? - в голосе пресс-секретаря послышалось явное смущение. -
А мне казалось, что генеральный прокурор...
   Не слушая дальше, президент снова взглянул на экран.
   - Генерал Хиншоу, - продолжал Уолкрофт, - не делает секрета  из  своего
растущего недовольства  теми  робкими  попытками  президента,  при  помощи
которых он пытается справиться с внутренним положением. Именно президент в
ответ на требования  генерала,  чтобы  конгресс  объявил  по  всей  стране
состояние  гражданской  войны,  заявил  во  всеуслышание  в  телепередаче,
которая транслировалась от побережья до побережья, - в этот момент  позади
Уолкрофта пошел кусок видеозаписи выступления  президента,  -  что  "пусть
никто не сомневается, у нас нет войны. Мы только  лечим  болезнь.  Болезнь
демократии. Я твердо решил применять силу не более  того,  чем  необходимо
для  обеспечения  сохранения  закона   и   осуществления   законодательной
программы нынешней администрации. Поступить иначе  -  значит  нарушить  те
права, которые я, как ваш президент, обязан укреплять и защищать".
   - Решит ли  генерал  бросить  свою  перчатку  соперникам,  -  продолжал
Уолкрофт, - выступив в качестве кандидата в президенты, еще неизвестно, но
сам факт его решения уйти в отставку и  причины  принятия  такого  решения
значительно осложняют и без того затруднительное положение  администрации.
А сейчас мы объявляем небольшой перерыв,  после  которого  наша  программа
предлагает вашему вниманию передачу "Анатомия кризиса".
   Насупившись,  президент  вызвал  кабинет  генерального   прокурора   и,
услышав, что того нет на месте, помрачнел еще больше.
   - Найдите его, и пусть немедленно позвонит мне, - приказал он.
   Дрожа от ярости, президент сел и опять  стал  смотреть  на  экран,  где
мелькали знакомые кадры из  любительского  фильма,  запечатлевшего  момент
убийства Джона Кеннеди. Президент отвернулся и налил себе еще виски.
   На телефонном пульте замигала лампочка, и президент снял трубку.
   -  Генеральный  прокурор  у  телефона,  сэр,  -  послышался  голос  его
секретаря.
   - Соедините, и десять минут я никому не буду отвечать.
   После небольшой паузы он услышал голос генерального прокурора.
   - Вы откуда говорите?
   - Из Бетесдской больницы. Моя жена...
   - Да, да, я знаю. Новость слышали?
   - Да, но я...
   - Потрудитесь доставить сюда свою персону, и поскорее. - Он  хотел  уже
положить трубку, как услышал свое имя. - Ну что еще?
   - Мистер президент, клянусь вам, что это было сделано без моего  ведома
или согласия. Виновные были серьезно наказаны...
   - Оставьте это для суда присяжных, - мрачно отозвался президент.  -  Мы
старые друзья. Но, если вы втянули меня в новый Уотергейт, голову сниму!
   Президент положил трубку и  сидел,  массируя  ушибленное  на  аэродроме
колено и думая о разговоре, который этим утром был у него с  Нейдельманом.
Незаконное  подслушивание  телефона  председателя  объединенного  комитета
начальников штабов было, конечно, делом скандальным, но, узнай кто о  том,
что президент обсуждал планы,  подобные  "Последнему  козырю",  разразится
такая катастрофа, что ее последствия невозможно предсказать. И  он  вполне
отдавал себе в этом отчет.
   А на экране тем временем мелькали кадры его  предвыборных  выступлений,
принятия присяги на ступенях Капитолия. Затем размахивающую  американскими
флагами  и  приветствующую  президента   толпу   сменили   сцены   уличных
беспорядков.
   Президент  потянулся  к  кнопке  дистанционного  управления,   выключил
телевизор и решительно снял трубку телефона.
   - Соедините меня с Нейдельманом, - приказал он секретарю.


   Несмотря на то что доктор Саймон Честертон был  знаком  с  Нейдельманом
почти десять  лет,  сегодня  его  впервые  пригласили  в  дом,  который  в
вашингтонских научных кругах называли "Домом Эшера".
   Саймон  Честертон  был  старшим  консультантом-психиатром  медицинского
центра американской армии в Уолтер-Риде и специальным советником различных
правительственных и юридических организаций.
   Подъехав под проливным дождем  к  дому  Нейдельмана,  Честертон  поднял
воротник пиджака и, держа в одной  руке  электрический  фонарь,  а  другой
придерживая брюки, чтобы не забрызгать, в  два  прыжка  преодолел  лужу  и
оказался на крыльце. Он потянул за старинную ручку  звонка,  и  за  дверью
раздался звук, похожий на звон кандалов. Прошло  довольно  много  времени,
пока он услышал из динамика над дверью голос Нейдельмана:
   - Кто там?
   - Граф Дракула, - отозвался Честертон зловеще.
   - Очень смешно, - сказал Нейдельман, но улыбки в его  голосе  Честертон
не услышал.
   - Ради бога. Дик, открывайте скорее, а то я весь промокну!
   Замок щелкнул, и дверь открылась, пропуская гостя  в  абсолютно  темный
холл, пахнувший сыростью, как в пещере. Включив фонарь, Честертон медленно
обвел лучом вокруг. Стены холла были оклеены  дорогими  обоями,  висевшими
местами клочьями, и увешаны большими гравюрами в рамах. На  гравюрах  были
сплошь изображены печальные коровы, освещенные лунным  светом.  Справа  от
Честертона наверх поднималась широкая  лестница,  в  начале  перил  стояла
бронзовая фигура Пана, держащая канделябр. Напротив Пана  была  дверь,  по
бокам которой стояли два кресла, украшенные оленьими рогами.
   - Дик! - неуверенно позвал Честертон.
   Никакого ответа.
   Он двинулся было к двери, но  почувствовал,  как  что-то  живое,  мягко
коснулось ноги. Посветив вниз, Честертон увидел двух кошек. Выгнув спины и
посверкивая желтыми глазами, они явно выказывали ему свое расположение. Он
и так терпеть не мог кошек, а у этих к тому же головы были покрыты  чем-то
похожим на гипс, отчего они казались еще неприятнее.
   Неожиданно канделябр в руках Пана вспыхнул ярким светом. "Вот они где!"
- весело воскликнул Н