ему, но все время пока мы с Кузьмичевым летали, у меня перед
глазами стояла сгорбленная несчастная фигура плачущего старика.
     От тяжелых  раздумий  меня  отвлек  голос  моего  напарника,  Кузьмичев
заметил четыре самолета противника. Четыре?  Я  внимательно  вгляделся.  Да,
навстречу нам шла четверка вражеских истребителей,
     - Иван Федорович, - сказал я в микрофон, - держись ближе. Это они.
     О  дружной  четверке  немецких  асов  мы  уже  слыхали.  Они  неизменно
появлялись вчетвером, ходили боевым строем, дрались слаженно и лихо.  Ребята
не раз жаловались на них,
     Немцы приблизились, и мы увидели окрашенные в яркий красный цвет капоты
вражеских машин. Сомнений не было - это та самая четверка.
     Нас с Кузьмичевым двое, и  это  заставляло  задуматься.  Ввязываться  в
открытый бой - опасно. Удирать - как-то неловко, Что же предпринять?
     Впереди по голубому безмятежному  небу  плыло  одинокое  облако.  Может
быть...
     - Иван  Федорович,  оттянись.  Оттянись!  Зайдем  в  облако  и  сделаем
переворот.
     Летать с Кузьмичевым мне приходилось не раз, и мы научились с полуслова
понимать друг друга.
     На виду у немцев наши самолеты нырнули в  облако.  Немецкие  асы,  надо
полагать, только усмехнулись такой детской уловке и, не меняя боевого строя,
стали ждать, когда мы появимся. Собственно, мы и не рассчитывали, что  немцы
ринутся за нами в облако. Это  было  бы  глупо.  Немцы  ожидали  нас  внизу,
готовясь сразу же расстрелять  в  упор,  а  мы,  едва  скрывшись  в  облако,
перевернулись и, резко изменив курс, вынырнули над самыми головами немцев.
     Спикировав сверху, мы сразу сбили два  вражеских  самолета,  Оставшаяся
пара упала в затяжное пике, перешла на бреющий полет и пошла прочь.
     - Домой, Иван Федорович, - сказал я, - Хватит. Я еще  надеялся  застать
дядю Мишу и сообщить ему весть о расплате, но не успел - старик уже уехал.
     Ну и выдался денек!
     С утра нашему полку была поставлена задача прикрывать штурмовики.  Дело
хоть и привычное, но, прямо скажу, не совсем приятное, потому что штурмовики
обычно привлекают на себя такой огонь, такое  количество  истребителей,  что
после боя порой  не  верится:  каким  чудом  удалось  уцелеть?  Между  нами,
истребителями, прикрытие штурмовиков считалось делом тяжелым  и  чрезвычайно
опасным. Мы сильно завидовали тому  же  Александру  Покрышкину,  который  со
своими ребятами забирался  на  огромную  высоту  и  там  парил,  высматривая
добычу. Свободная охота! Чего лучше?!
     Вот и сейчас, когда мы идем над грузно гудящими штурмовиками,  я  узнаю
высоко вверху  знакомые  силуэты  "кобр".  Это  восьмерка  истребителей  под
командой Александра Покрышкина. Счастливцы!.. Во  всяком  случае,  думаю  я,
если только придется туго, бросим клич. Помогут.
     В воздухе повисли дымные букеты разрывов. Я глянул вниз: линия  фронта.
Бьет зенитная артиллерия Штурмовики, не обращая внимания  на  заградительный
огонь, деловито принимаются за привычное дело. По  опыту  знаю,  что  сейчас
нагрянут "мессершмитты". Так и есть. Торопятся. Но  сколько  же  их?  Откуда
такое множество?
     Бой завязался нелегкий.  Немцы,  пытаясь  использовать  свое  численное
превосходство, бросили одну группу  против  истребителей,  другую  -  против
штурмовиков. Везде успевать было трудно. Я крикнул в микрофон:
     - Сокол... Сокол...,  -  позывные  Покрышкина,  -  Сокол,  черт!  Саша,
неужели не видишь?
     Четверка истребителей Покрышкина поспешила нам на помощь.
     "Кобры" стремительно свалились сверху, подожгли  два  "мессершмитта"  и
внесли панику в строй врага. Немцы отхлынули.
     Тем временем ИЛы, закончив штурмовку, повернули домой.  Я  поблагодарил
Покрышкина за помощь, и мы устало потянулись на свой аэродром,
     Это было лишь начало дня.
     После  обеда  кто-то  из   летчиков,   вернувшись   с   задания,   стал
рассказывать, что видел у немцев  какой-то  небывалый  самолет:  летает  как
метеор, сзади  него  вьется  пятиметровый  огненный  хвост.  Пропеллера  нет
совсем. Дьявол какой-то. Угнаться за ним невозможно...
     Неужели немцы пустили реактивный истребитель?
     Желая убедиться в этом чуде собственными глазами, я сам  несколько  раз
поднимался в воздух и наконец увидел небывалый самолет. Да,  все  было  так,
как рассказывал наш летчик.  Немцы  сконструировали  реактивный  истребитель
МЕ-163.
     Мне довелось наблюдать его в бою. Обладая небольшим  запасом  горючего,
самолет некоторое время свободно планировал над своей  территорией,  выбирая
для атаки удобный момент.  Но  вот  взревели  моторы,  истребитель  набирает
огромную скорость и, оставляя после себя длинный хвост огня, устремляется  в
бой. Он пронизывает наши порядки снизу вверх.  Попадается  ему  штурмовик  -
сбивает штурмовика, "петляков" или истребитель -  сбивает  того  и  другого.
Удивительный самолет!
     Мы сначала ударились в панику, но  потом  нашли  способ  бороться  и  с
реактивными. Благо, на фронте их было очень мало, буквально единицы.  Первым
сбил реактивный истребитель наш летчик Гари Марквеладзе. Увидев, что за  ним
гонится реактивный, Гари  подпустил  его  поближе,  затем  ловко  вильнул  в
сторону, и когда немец, разогнавшись на страшной  скорости,  пролетал  мимо,
срезал его пулеметной  очередью.  Немца  погубила  скорость.  Он  был  лишен
возможности маневрировать.
     Сбитый  самолет  осматривала  специальная  комиссия  из  Москвы.   Гари
Марквеладзе получил орден Красного Знамени...
     Трудно начавшийся день завершился печально. В воздушном бою мы потеряли
хорошего летчика, Героя Советского Союза Ивана Корниенко.  Получив  ранение,
Иван нашел силы посадить машину, но на земле потерял сознание. Очнулся он от
грубых толчков. Открыл глаза: какие-то люди в непонятной форме. Не немцы, но
и не наши.
     - Вылезай, друг. Отлетался.
     Это были власовцы.
     Пленного летчика поместили в лагерь, Иван потом рассказывал о мучениях,
которые ему пришлось испытать. Он показывал уродливые шрамы на теле -  следы
рваных ран от зубов овчарок. "Звери, а не люди", - рассказывал Корниенко.
     В конце концов Корниенко удалось бежать  из  плена,  и  он  вернулся  в
родной полк. Но случилось это много позднее, когда мы были уже в Германии.
     Германия... Мы на немецкой земле! Свершилось то, о  чем  мы  мечтали  в
тяжелые дни Ростова и Сталинграда,  исполнилось  желание  умиравших,  но  не
сдавшихся ленинградцев и одесситов, Севастопольцев и москвичей.
     Русские солдаты шагали по  земле  фашистской  Германии,  русские  танки
грохотали по великолепным автострадам,  по  которым  устремились  на  восток
завоеватели мирового господства, нашедшие  смерть  на  бескрайних  просторах
России. В немецком небе проплывали эскадры краснозвездных машин. Теперь  они
летели не на Курск и Смоленск, не на  Белгород  и  Харьков.  Нет,  на  наших
штурманских картах теперь были Дрезден и Берлин.
     Мы помнили Бабий  яр  и  ленинградских  дистрофиков,  мы  помнили  печи
Освенцима и Майданека, мы не забыли слез русских вдов и сирот, оставшихся на
пепелищах сотен и тысяч городов и сел.
     Мы принесли в  Германию  огромный  счет,  по  которому  нам  предстояло
получить. Мы пришли мстить. Мстить, но не  уничтожать,  Мы  пришли  сюда  со
светлой, благородной миссией - растоптать свастику, развеять по  ветру  прах
фашизма.
     Русские в Германии.  Я  помню  испуг  немецкого  обывателя,  ожидавшего
звериной ярости победителей, а вместо этого получившего паек  из  солдатских
ротных котлов. Я помню немецкую детвору, худеньких напуганных  ребятишек,  к
которым настолько привязались наши летчики и официантки, что плакали,  когда
приходилось перебазироваться на новое место. Иван Корниенко,  сбитый  немцем
русский летчик, истерзанный в немецком плену,  он,  бывало,  плакал  скупыми
злыми слезами, вспоминая издевательства в лагере, но как он ласков  и  нежен
был с немецкими  ребятишками.  В  душе  этого  русского  ничем  нельзя  было
вытравить светлые отцовские чувства...
     Русские на немецкой земле... Помню, как в благоговейном молчании стояли
мы в Бунцлау,  у  могилы,  где  похоронено  сердце  победителя  Наполеона  -
русского полководца М.  И.  Кутузова.  Через  Бунцлау  уже  отступали  битые
русскими орды завоевателей, через Бунцлау шла дорога  позора  захватчиков  и
торжества победителей. И  как  гимн  священному  оружию  советского  солдата
читали мы, наследники Кутузовской славы, скупые строки эпитафии на памятнике
русскому  фельдмаршалу:  "До  сих  мест   князь   Кутузов-Смоленский   довел
победоносные Российские войска, но здесь смерть положила предел славным дням
его. Он спас Отечество свое и отверз путь  к  избавлению  Европы.  Да  будет
благословенна память героя".

ЭПИЛОГ
     В Германии стояла ранняя весна, весна нашей  победы.  Советские  войска
окружили последний оплот фашизма - Берлин. Вот-вот должно было взвиться алое
знамя над рейхстагом.
     Солнечным мартовским днем меня вызвали в штаб фронта. Ехал я в  хорошем
настроении. В те дни слово "победа" не сходило  с  наших  уст.  Но  в  штабе
фронта  от  моего  настроения  не  осталось  и  следа:  оказывается,  я  уже
отвоевался. Командование посылало меня на учебу в Военно-Воздушную Академию.
     Говорил со мной командующий фронтом маршал Советского  Союза  Конев.  Я
горячился, что-то доказывал. Маршал снисходительно покачивал головой.
     Выслушав все мои возражения, Иван Семенович грустно усмехнулся:
     - Не хочется. Да я бы на твоем месте... Да что - на твоем, я бы  сейчас
с радостью поехал учиться! Понятно? А ты... Эх вы, молодежь!
     Маршал поднялся, прямясь своим ладно сбитым солдатским телом, затянутым
в мундир. Годы, казалось, нисколько не имели над ним власти.  Он  был  такой
же, каким я его видел под Курском, затем под  Львовом  на  аэродроме  нашего
полка, таким он остался и после войны - на параде Победы, где маршал вел наш
сводный полк, на работе в Министерства Обороны, где мне  довелось  бывать  у
него на приеме...
     Прощаясь, Конев поинтересовался, хорошо ли я экипирован для  поездки  в
Москву. Признаться, мысль об этом мне и в голову не приходила. Все время  на
войне - о таких вещах и думать отвыкли.
     - Эх, ты, - мягко заметил Иван Семенович, - воевал-воевал, а в Москву в
одной гимнастерочке собираешься? О фронте забывай теперь, начинается  другая
жизнь.
     Маршал распорядился обеспечить  меня  всем  необходимым.  В  частности,
лично от себя он подарил мне великолепный трофейный "мерседес".
     Сборы в дорогу были недолги. Сдав полк и распрощавшись  с  друзьями,  я
ранним утром вывел свой "мерседес" на отличную автостраду. Теперь  путь  мой
лежал на восток, домой. Прямо передо мной вставало солнце, в лицо бил  ветер
родных полей. Фронт оставался  все  дальше  позади,  позади  оставался  весь
привычный уклад военной жизни. Я ехал в Москву, к новой жизни.