.
     - Правильно делайт,  -  усмехнулся офицер.  -  Надо за кража рубить вся
рука.
     Офицер что-то сердито сказал солдату, крутнулся на месте и направился к
выходу. У двери остановился, начал натягивать перчатку.
     - Полицейский,  мы поехаль далеко дерефня.  Малшик не выпускайт. Зафтра
мы забирайт его. Фы отвечайт свой голофа.
     Солдат с золотым зубом шагнул вслед за офицером через порог.
     Глухо заворчал мотор. Машина уехала.
     Одноглазый сплюнул, повернулся к Цыганку.
     - У-у, щенок! Еще не хватало головой за тебя отвечать! И на кой черт ты
притащил его сюда, Кондрат?
     - Чего горло дерешь?  -  огрызнулся конвоир Вани.  -  Привел, привел...
Дурак был, что привел!


        3

     На ночь Цыганка поместили в крестьянской хате. Она стояла почти в конце
улицы, посреди большого заиндевевшего сада.
     Хозяин хаты,  одинокий,  как  понял потом Ваня,  сгорбленный старик,  с
разрешения полицейского Кондрата  налил  Цыганку  горячего борща  из  кислой
капусты,  отрезал большую краюху хлеба.  Но как ни был голоден Ваня,  еда не
лезла ему в рот.  И все же он немного подкрепился,  а потом даже придремнул,
сидя за столом.
     Одноглазый,  который сменил Кондрата, как только переступил порог хаты,
сразу же заорал:
     - Клим, волчье семя! Лампу давай. Нечего тут карасин экономничать!
     Хозяин засуетился, угодливо подставил ему табуретку. Чиркнул спичкой и,
сняв с лампы стекло,  зажег фитиль. Трепетный огонек осветил огромную фигуру
полицейского.
     - Может,  Тимофеюшка,  с морозца чарку желаешь?  -  заискивающе спросил
Клим. - Очень, скажу, она удачная у меня вышла. И чистая - что слеза.
     - Об чем разговор? - басом ответил полицейский. - Неси! Да побольше!
     Он сбросил кожух и  шапку,  повесил их на крюк в стене.  Ватняя жилетка
едва не трещала на его квадратных плечах.  Полицай присел к столу,  поставил
карабин между ног и оперся на него руками.
     Хозяин кинулся в  сени,  застучал там чем-то и вскоре вернулся с миской
соленых огурцов и  куском сала.  Вытащил из шкафчика бутыль самогонки и  две
эмалированные  кружки.  Прижав  буханку  к  груди,  начал  отрезать  толстые
душистые ломти.
     Сидя на скамье,  Ваня рассматривал хату.  Лампа освещала часть давно не
беленной печи,  застекленную рамку с фотографиями на стене, блестящие шарики
на  спинке металлической кровати и  часть  потрескавшегося потолка.  Цыганок
перевел взгляд на полицейского,  и  ему стало страшно.  Свет падал на низкий
лоб,  над  которым  торчали  короткие жесткие  волосы.  Единственный глаз  у
полицейского едва  прорезывался на  большом плоском лице.  Черная  борода  и
мясистый красный нос,  вздернутый кверху, придавали этому лицу надменное и в
то же время жестокое выражение.  "От такого пощады не жди. Такому убить, что
моргнуть. Кроме шуток".
     - Так давай выпьем,  Тимофеюшка, - сладеньким голоском сказал хозяин. -
За твое здоровьечко!
     Цыганок  не  узнавал  хозяина  хаты.  Был  человек  как  человек,  даже
посочувствовал ему. А сейчас готов этому выродку руки целовать.
     - Мне  за  свое  здоровье  на  бога  грех  обижаться,   -   зашевелился
одноглазый, поднимая кружку. - Будь, ядрена гнида!
     Выпил, схватил огурец и сунул в черную дыру рта. Начал жевать, и борода
его дергалась в стороны под громкое,  на всю хату чавканье. Огромной ручищей
взял бутыль, налил себе полную кружку и, задрав голову, несколькими глотками
опорожнил.
     - Я,  Клим,  три дня у  дружка на  свадьбе гулял,  -  снова хватаясь за
огурец,  сказал одноглазый.  -  Так ты  мне на рассвете баньку истопи.  Надо
хмель из головы выпарить. Да чтоб банька была как огонь!
     - Это,  Тимофеюшка,  не пранблема,  -  охотно отозвался хозяин,  скребя
пальцами седую щетину на  лице.  -  Эт,  нашел про что говорить.  Приготовим
такую баньку, что и во сне не увидишь.
     Ваня  прислонился спиной к  стене,  исподлобья глянул на  полицейского.
"Если эта горилла утром попрется в баню,  то...  Елки зеленые, не потянет же
он  меня  с  собой.  Вот  если  бы  он  поручил охранять меня  этому старому
блюдолизу! Я бы от него как нечего делать драпанул".
     Цыганок закрыл глаза.  Тяжелый сон сразу же сморил его.  Ваня почему-то
увидел себя в  бане,  где стояла такая жара,  что нельзя было и  продохнуть.
Полицай лежал на полке,  хрюкал,  как кабан,  которого щекочут за ухом. Ваня
схватил  голый,  без  листьев,  веник  и  изо  всей  силы  начал  стегать по
квадратной,  заросшей  волосами  спине.  "Шпарь,  ядрена  гнида!  -  хохотал
одноглазый.  -  Сильней,  волчье семя!" Нечем дышать.  Ваня плеснул холодной
водой  в  лицо.  Сразу  стало легче.  "Теперь можешь мыться сам!  -  рявкнул
одноглазый. - Разрешается перед смертью!"
     Цыганок с  ужасом  открыл  глаза  и  увидел перед  собой  страшное лицо
полицейского.  Одноглазая горилла  подняла  руку  и,  будто  забивая гвоздь,
ударила Ваню кулаком по лицу.
     Что-то треснуло в  челюсти.  В  глазах запрыгали черные и желтые точки.
Хотелось закричать. Но Цыганок сдержал крик в горле и сжал зубы.
     - Как спалось? Го-го-го!
     Онемев  от  боли,  Ваня  с  ненавистью смотрел на  полицая.  Одноглазый
оборвал смех, приблизил к Цыганку бородатое лицо, дохнул сивушным перегаром.
Ваня отвернулся, попытался подняться.
     - Цыц!  Не шевелись!  Разобью харю!  Каклету сделаю.  Лежи с  закрытыми
глазками.  А  я  тебе песню большевистскую спою.  Колыбельной будет тебе.  -
Одноглазый заржал.  -  Как  же  это  слова  ейные?  Ага...  "Кони сытые бьют
копытами..." Во! Чуешь? Вьют копытами. А я тебя бью кулаком. Бью, потому как
я -  кулак!  Ненавижу вас всех. Затоптали меня ваши кони сытые!.. В тридцать
третьем в Сибирь засупонили.  Раскулачили!  Думали,  хребет сломаете? Холера
вам в бок! Я вот этими руками большевиков душил... Гелологов разных... Тайга
- хозяин,  судья -  медведь...  И теперь душу.  Со счету сбился... Что зенки
вылупил?  У тебя морда тоже большевистская.  Меня не проведешь.  Я вас и под
землей вижу. Ну, чего молчишь? Лезь на печь!
     Ваня опустил ноги на пол и, держась за щеку, пошел к печи.
     - Стой!  Раздевайся!  И брось даже думать,  что тебе удастся удрать. От
меня еще никто не удирал!..
     Полицай  взял  широкую  скамью,  стоявшую у  окна,  и  перенес к  печи.
Застелив скамью своим  кожухом,  он  снял  валенки и  приставил их  сушиться
подошвами к  горячему боку печи.  Подошел к кровати,  на которой лежал Клим,
молча рванул из-под  его головы подушку.  Хозяин хотел что-то  сказать,  но,
встретившись взглядом с полицаем,  только махнул рукой. Шлепая босыми ногами
по полу,  он подошел к  окну,  снял с гвоздя старенькую фуфайку.  Одноглазый
проследил, как Клим укладывается на кровати, бросил подушку на скамью, прямо
на валенки.  Икнув,  шагнул к  столу и  взял лампу.  Язычок огня под стеклом
суетливо запрыгал в  стороны.  Подняв лампу над  головой,  полицай глянул на
печь.
     - Лежи,  ядрена гнида!  -  рявкнул он и  начал яростно чесать волосатую
грудь. - И чтоб до утра мне не шевелился!
     Ваня не ответил.  Одноглазый дунул на лампу,  поставил ее на пол и лег.
Скамья даже застонала под ним.
     Стало тихо. Потом послышался тонкий свист, который постепенно перешел в
храп.  Этот храп крепчал и  вскоре заполнил всю хату.  Казалось,  что в  ней
поселилось какое-то страшное чудовище.
     Цыганок  свесил  голову  вниз  и  увидел  освещенное светом  луны  лицо
одноглазого.  Сверкал затвор карабина, который был прислонен к стене рядом с
головой полицая. Ваня подумал, что слезть с печи так, чтобы не задеть ногами
одноглазого,  будет очень нелегко.  А  если даже это и  удастся,  то в такой
мороз никуда не денешься без одежды. А ее полицай закрыл на замок в чулане.
     Ваня облизнул сухие губы.  На печи было душно,  пахло табаком и сушеным
ячменем.  Сдерживая дыхание,  Цыганок сел  и  начал  осторожно опускать ноги
вниз.  В тот же миг услышал, как зашевелился на кровати хозяин. Цыганок весь
сжался,  замер.  Тихо скрипнула половица.  В  квадрат света на  полу ступили
босые  ноги  хозяина.  Он  неслышно  приблизился к  полицейскому,  застыл  в
нерешительности и  вдруг потянулся рукой к  карабину.  И тут вдруг зазвенело
разбитое стекло опрокинутой лампы.  Полицай резко повернулся на бок и  начал
медленно подниматься.  Хозяин  рванул  карабин к  себе,  схватил его  обеими
руками и  ударил одноглазого по  голове.  Тот захрипел,  тяжело повалился на
скамью, дернулся и затих.
     - Вот  тебе,  кровопивец,  за  сына!  -  сипло  сказал хозяин и  ударил
прикладом еще раз.  - А это тебе, собака, за сынову жену! Долго я ждал, чтоб
свести с тобой счеты! Дождался!
     Ваня смотрел на  белую сгорбленную фигуру старика,  на освещенные луной
руки,  впившиеся в ложе карабина, и не верил своим глазам. Все произошло так
неожиданно и быстро,  что Цыганку показалось, будто это какой-то невероятный
сон.  Боясь пошевелиться,  он слышал,  как гулко,  отдаваясь в ушах,  стучит
сердце.
     - Так как оно,  мягко тебе теперь на моей подушке?  -  услышал он голос
хозяина. - Не твердо тебе на ней, бандитская рожа?
     - Ой,  дедка!  -  наконец обрел дар речи Ваня.  - Если б вы не схватили
карабин - конец бы нам был! Я как увидел, что он поднимается, все, думаю...
     Старый Клим вздрогнул от его голоса,  опустил карабин.  Некоторое время
стоял неподвижно, словно изваяние. Потом тяжело вздохнул, перекрестился.
     - Прости меня,  боже! - тихо сказал он и вдруг насторожился. - А ты кто
будешь? За что тебя этот живодер мучил?
     - Свой я,  дедушка!  -  возбужденно сказал Ваня.  - Из тюрьмы городской
удрал. Если меня поймают - конец. Провалиться мне на этом месте, если вру!
     Хозяин помолчал, думая о чем-то своем. Затем засуетился, заспешил.
     - Слазь, сынок, да бежим отсюда, пока ночь стоит. Не с руки нам ожидать
тут дня. Ох, не с руки!..
     - Мне, дедушка, одежду надо, - спрыгнул на пол Цыганок. - Он ее в чулан
запер.
     - Вот зверь окаянный! Все рассчитал! Да не по нем вышло, - хозяин начал
торопливо одеваться.  -  Я быстренько...  Вот еще фуфайку на себя... Сейчас,
сынок, принесу тебе одежонку...
     Он сбросил на пол грузное тело полицая, ощупал карманы кожуха.
     - Вот он,  ключ! - самому себе сказал старик и заспешил в сени, оставив
настежь распахнутую дверь.
     У Ваниных ног заклубился холодный пар.  Он услышал,  как звякнул замок,
скрипнула дверь  чулана.  Вскоре старик сунул Ване  в  руки  одежду и  снова
бросился в сени.
     Цыганок уже оделся,  когда хозяин вернулся.  За плечами у него висел до
половины  наполненный мешок.  Старик  постоял  посреди  хаты,  осмотрелся по
сторонам.
     - Вот  и  все...   Завтра  налетит  сюда  воронье,   и  останутся  одни
головешки...
     - Пошли,  дедка,  -  тревожно сказал Ваня,  вешая на  плечо карабин.  -
Слышите? Быстрей, а то поздно будет.
     Старик кивнул головой и первым направился к выходу.
     Они  долго  пробирались  садами  и  огородами.   Вышли  на  наезженную,
серебристую от  лунного  света  дорогу  и  сразу  же  свернули  на  узенькую
тропинку,  которая терялась среди искрящихся от  инея кустов и  запорошенных
снегом елочек.
     - Куда мы идем? - спросил Ваня.
     Клим молча махнул рукой в сторону темной полоски леса, едва видневшейся
вдали, и ускорил шаг.