ня к себе. Какое-то скорбное чувство сжало  мне  сердце.  В  это
мгновение я готов был поверить  в  сострадание.  У  меня  мелькнуло  желание
упасть на колени перед ее постелью и целовать ее озябшие ноги. Но  тотчас  я
напомнил себе, что это все во сне.
     Удивительно странное чувство томило меня. Я мог,  наконец,  осуществить
свою тайную мечту, сделать с этой женщиной все, что хочу. И все  это  должно
было остаться известным лишь мне одному. А наяву  я  мог  окружить  ее  всем
восторгом ласк, утешить ее, любить и лелеять... Нагнувшись над телом жены, я
сильной рукой сжал ее горло, так что она не могла крикнуть.  Она  проснулась
сразу, открыла глаза и вся заметалась под моей рукой. Но я словно пригвоздил
ее к постели, и она извивалась, пытаясь оттолкнуть  меня,  порываясь  что-то
сказать мне, глядя на  меня  обезумевшими  глазами.  Несколько  мгновений  я
всматривался в синюю глубину этих глаз, исполненный  несказанного  волнения,
потом сразу ударил эту женщину своим кинжалом в бок, под одеяло.
     Я видел, как она вся вздрогнула, вытянулась, все еще не могла крикнуть,
но глаза ее наполнились слезами боли и отчаянья, и слезы  покатились  по  ее
щекам. А по моей руке державшей кинжал, потекла липкая и тепловатая кровь. Я
стал  медленно  наносить  удары,  сорвал  одеяло  с  лежавшей  и  колол  ее,
обнаженную, порывавшуюся закрыться, встать, ползти. О, как было сладостно  и
как страшно лезвеЁм разрезать упругие выпуклости тела, и все его,  красивое,
нежное, любимое, оплетать алыми лентами ран и крови! Наконец,  схватив  жену
за голову, я воткнул кинжал ей  в  шею,  насквозь,  позади  сонной  артерии,
напряг все свои  силы  и  перервал  горло.  Кровь  заклокотала,  потому  что
умирающая пыталась дышать; руки ее неопределенно хотели что-то схватить  или
смахнуть. Еще потом она осталась неподвижной.
     Тогда такое потрясающее  отчаяние  охватило  мою  душу,  что  я  тотчас
рванулся, чтобы проснуться, и не мог. Я делал все усилия воли,  ожидая,  что
стены этой спальни распадутся вдруг, уйдут и растают, что я  увижу  себя  на
своем  диване  в  библиотеке.  Но  кошмар  не  проходил.   Окровавленное   и
обезображенное тело жены было предо мною на постели,  облитой  кровью.  А  в
дверях уже толпились со свечами люди, которые бросились  сюда,  услышав  шум
борьбы, и лица которых были искажены ужасом. Они не говорили  ни  слова,  но
все смотрели на меня, и я их видел.
      Тогда вдруг я понял, что этот развое, что свершилось, было не во сне.