йдет несколько часов,  и  радость
вернется ко мне...
   В дверь стучат, и в комнату входит Камилла Сейер, его юная  невеста,  с
которой  он  тайно  обручен.  Юханнес  откладывает  перо  и  встает.   Они
улыбаются, здороваются друг с другом.
   - Что же ты не спрашиваешь  меня  про  бал?  -  без  всяких  вступлений
говорит она, бросаясь на стул. - Я не  пропустила  ни  одного  танца.  Бал
продолжался до трех часов. Я танцевала с Ричмондом.
   - Большое спасибо, что ты пришла, Камилла. Мне так горько и грустно,  а
ты такая веселая, наверное, это поможет мне развеяться. В каком же  платье
ты была на балу?
   - Конечно, в красном. Господи, я ничего не помню, но, кажется, я  очень
много болтала и смеялась. Было так весело. Я была в красном  платье,  руки
открыты - ну просто по самые плечи. А  Ричмонд  служит  при  посольстве  в
Лондоне.
   - Вот как.
   - Отец и мать у него англичане, но родился  он  здесь.  Что  у  тебя  с
глазами? Они совсем красные. Ты плакал?
   - Нет, - отвечает он смеясь. - Я слишком пристально вглядывался в  свои
сказки, а там  очень  яркое  солнце.  Камилла,  будь  хорошей  девочкой  и
перестань рвать листок бумаги, который ты и без того уже порвала.
   - О господи, я задумалась. Не сердись, Юханнес.
   - Пустяки, это просто кое-какие наброски. Но  постой-ка:  в  волосах  у
тебя, наверное, была роза.
   - Еще бы, красная роза, почти черная. А знаешь,  Юханнес,  наш  медовый
месяц мы можем провести в Лондоне. Там вовсе не так уж плохо, как говорят.
Это выдумки, будто там всегда туман.
   - Откуда ты знаешь?
   - От Ричмонда, он рассказывал мне об  этом  нынче  ночью,  а  он-то  уж
знает. Ты ведь знаком с Ричмондом?
   - Нет, не знаком. Когда-то он произнес тост в мою  честь,  у  него  еще
были брильянтовые запонки на рубашке. Вот и все, что я помню о нем.
   - Он просто прелесть. Представляешь, он подошел ко  мне,  поклонился  и
сказал: "Вы, наверное, меня не помните, фрекен!.." А  знаешь,  я  подарила
ему розу.
   - Розу? Какую розу?
   - Которая была у меня в волосах. Я отдала ему.
   - Да ты, я вижу, влюбилась в Ричмонда.
   Вея зардевшись, она стала пылко защищаться.
   - Ничего подобного, ни капельки. Если человек тебе нравится и ты хорошо
к нему относишься, это вовсе не значит... Фу, Юханнес,  ты  сошел  с  ума!
Больше я ни разу в жизни не назову его имени.
   - Господь с тобой, Камилла, я вовсе не хотел... Не думай, пожалуйста...
Наоборот, я хочу поблагодарить его за то, что он тебя развлекал.
   - Этого еще недоставало - попробуй только! Я никогда в жизни  не  скажу
ему больше ни слова.
   Пауза.
   - Ну, ну, не будем больше говорить об этом. Ты уже уходишь?
   - Да, мне пора. Как подвигается твоя работа? Мама об этом  справлялась.
Представь себе, я так давно не видела Викторию, а сейчас ее встретила.
   - Сейчас?
   - По дороге к  тебе.  Она  мне  улыбнулась.  Боже,  как  она  исхудала!
Послушай, ты скоро собираешься домой?
   - Да, скоро, - отвечает он,  вскочив.  Его  лицо  залилось  краской.  -
Может, даже в ближайшие дни. Только я должен сначала кое-что  дописать,  я
как раз придумал одну вещь, завершение моих сказок. О да, я должен, должен
это написать! Вообрази себе, что ты смотришь на землю с птичьего полета  -
она похожа на прекрасную и диковинную папскую мантию. В ее складках бродят
люди, они бродят парами, вечереет, все тихо, это час любви. Я назову  свою
книгу: "Из рода в род". Мне кажется,  это  будет  грандиозная  картина:  я
часто видел ее перед своим мысленным взором, и каждый  раз  мне  казалось,
что моя грудь разверзнется и примет в свои объятия всю землю.  Вот  они  -
люди, животные, птицы, и для каждого из них наступает час любви,  Камилла.
Все вокруг напоено страстным ожиданием, в глазах разгорается пламя,  грудь
трепещет. Землю заливает нежный румянец, стыдливый румянец всех обнаженных
сердец, и ночь  окрашивается  этим  алым  румянцем.  Только  где-то  вдали
высится огромный спящий утес, он ничего не  видел,  ничего  не  слышал.  А
наутро господь озаряет все вокруг  лучами  своего  жаркого  солнца.  Книга
будет называться: "Из рода в род".
   - Вот как.
   - Да. И когда я ее закончу, я приеду. Большое спасибо,  что  ты  пришла
меня проведать, Камилла. И забудь все, что я сказал.  Я  не  имел  в  виду
ничего дурного.
   - А я и так забыла. Но я никогда больше не назову его имени. Никогда.


   На другое утро Камилла приходит снова. Она бледна, взволнованна, просто
сама не своя.
   - Что с тобой? - спрашивает он.
   - Со мной? Ничего,  -  торопливо  отвечает  она.  -  А  люблю  я  тебя.
Пожалуйста, не думай, будто со мной что-то случилось и я тебя не люблю. Но
знаешь, что я решила: в Лондон мы не поедем. Что там хорошего? Этот болтун
сам не знает, что говорит, туманы там гораздо чаще, чем он уверяет. Почему
ты на меня так смотришь? Я ведь не назвала его имени. Лгунишка этакий,  он
наврал мне с три короба. Ни в какой Лондон мы не поедем.
   Юханнес смотрит на нее, вглядывается пристальней.
   - Хорошо, мы не поедем в Лондон, - задумчиво произносит он.
   - Вот и отлично! Значит, решено. А ты уже написал эту книгу - "Из  рода
в род"? Боже, как это интересно. Закончи ее поскорей, Юханнес, и приходи к
нам. Час любви,  так  ведь  ты  говорил?  И  чудесная  папская  мантия  со
складками, и алый румянец ночи, видишь, как хорошо я  помню  все,  что  ты
рассказывал. В последнее время я стала реже у тебя  бывать,  но  теперь  я
буду приходить каждый день и справляться, когда ты кончишь работу.
   - Я кончу скоро, - отвечает он, не сводя с нее взгляда.
   - А сегодня я взяла твои книги и снесла к себе в  комнату.  Я  хочу  их
перечитать, мне это ничуть не скучно,  я  перечитаю  их  с  удовольствием.
Послушай, Юханнес, будь так добр, проводи меня до дому, не знаю, хорошо ли
мне идти одной. Не знаю, вдруг кто-нибудь ждет меня на улице,  расхаживает
по улице и ждет. Я почти уверена... - И  вдруг  она  начинает  плакать  и,
запинаясь, шепчет: - Я  назвала  его  лгунишкой,  это  так  гадко  с  моей
стороны. Мне очень тяжело,  что  я  его  так  назвала.  Он  мне  не  лгал,
наоборот, он все время... У нас во вторник будут гости, но он не придет, а
ты приходи, слышишь? Обещаешь? И все-таки я не должна была говорить о  нем
дурно. Я не знаю, что ты обо мне подумаешь...
   Он ответил:
   - Кажется, я начинаю понимать, что с тобой.
   Она бросается к нему на  шею,  прижимается  к  его  груди,  дрожащая  и
растерянная.
   - Но ведь тебя я тоже люблю! - восклицает она. - Поверь мне. Я люблю не
только его, до этого дело не дошло. Когда в прошлом году ты посватался  ко
мне, я была так счастлива,  а  теперь  появился  он.  Ничего  не  понимаю.
Неужели я такая гадкая, Юханнес? Пожалуй, я люблю его чуточку больше,  чем
тебя, я тут ничего не могу поделать,  -  это  просто  нахлынуло  на  меня.
Господи, с тех пор как я его увидела, я не сплю уже много  ночей  и  люблю
его все больше и больше. Что мне делать? Ты ведь гораздо старше  меня,  ты
должен посоветовать. Он проводил меня сюда и теперь стоит  и  ждет,  чтобы
проводить домой, и замерз, наверное. Ты меня презираешь, Юханнес? Я его не
поцеловала, нет, нет, поверь мне; я только дала ему  розу.  Почему  ты  не
отвечаешь, Юханнес? Ты должен сказать, что мне делать, потому что больше я
так не могу.
   Юханнес сидит, не шевелясь, и слушает. Потом говорит.
   - Мне нечего тебе ответить.
   - Спасибо, дорогой Юханнес, спасибо, что ты не  сердишься  на  меня,  -
говорит она, отерев слезы. - Только ты знай, что тебя я тоже люблю.  Боже,
я теперь стану приходить к тебе гораздо чаще и буду  делать  все,  что  ты
захочешь. Просто его я люблю больше. Но я не хотела этого. Я не виновата.
   Он молча встал и, надев шляпу, сказал:
   - Пойдем?
   Они спустились по лестнице.
   На улице стоял Ричмонд. Это был черноволосый молодой человек  с  карими
глазами,  в  которых  светились  молодость  и  радость  жизни.  Щеки   его
разрумянились на морозе.
   - Вы замерзли? - спросила Камилла, кинувшись к нему.
   Голос ее звенел от волнения. Потом она метнулась назад  к  Юханнесу  и,
взяв его под руку, добавила:
   - Прости, что я не спросила, не замерз ли ты. Ты ведь не надел  пальто.
Хочешь, я схожу за ним? Не хочешь? Ну тогда хоть застегни куртку.
   И она застегнула ему куртку.
   Юханнес протянул руку Ричмонду. Мысли его были далеко, словно  то,  что
сейчас происходило, не имело к нему никакого отношения.  С  неопределенной
улыбкой он пробормотал:
   - Очень рад снова встретиться с вами.
   На лице Ричмонда не было ни смущения, ни  притворства.  Он  обрадовался
Юханнесу как старому знакомому и, сняв шляпу, вежливо поклонился.
   - Недавно я видел одну  из  ваших  книг  на  витрине  книжной  лавки  в
Лондоне, - сказал он. - Она переведена на  английский.  Было  так  приятно
увидеть ее - словно привет с родины.
   Камилла шла между ними, то и дело переводя взгляд с одного на  другого.
Наконец она сказала:
   - Так ты приходи во вторник, Юханнес. Ой, прости, что я все о своем,  -
добавила она со смехом. Но тут же, в раскаянии  повернувшись  к  Ричмонду,
пригласила и его. - Будут только самые близкие, Виктория  с  матерью  тоже
приглашены, а всего придет человек десять.
   Юханнес вдруг остановился и сказал:
   - Пожалуй, мне пора домой.
   - Значит, до вторника, - ответила Камилла.
   Ричмонд схватил руку Юханнеса и с чувством ее пожал.
   И счастливые молодые люди продолжали свой путь вдвоем.



12

   Женщина в голубом платье вне себя от волнения, каждую минуту  она  ждет
из сада условленного сигнала, а в дом войти нельзя, пока не ушел  ее  муж.
Ах, уж этот муж, этот  муж,  сорокалетний,  да  вдобавок  плешивый!  Какая
зловещая мысль согнала нынче вечером краску с  его  щек  и  пригвоздила  к
стулу, на котором он сидит, сидит неподвижно, упорно, уткнувшись в газету?
   Она места себе не может найти - вот пробило одиннадцать. Детей она  уже
давно отослала спать, а муж все не уходит. Что, если раздастся условленный
сигнал, заветный ключик откроет дверь - и мужчины столкнутся лицом к  лицу
и глянут друг другу в глаза! Она не смела додумать эту мысль до конца.
   Забившись в самый темный угол комнаты, она ломала себе руки и, наконец,
не выдержав, сказала:
   - Уже одиннадцать часов. Если ты собираешься в клуб, тебе пора.
   Муж сразу же вскочил, побледнев еще сильнее, и вышел из комнаты,  вышел
из дому.
   За оградой сада он остановился и услышал тихий свист.  Заскрипели  шаги
по гравию, в садовую калитку вставили ключ, повернули, а немного погодя на
занавесях в гостиной появились две тени.
   И свист, и шаги, и две тени на занавесях - все было ему давно знакомо.
   Он отправился в клуб. Клуб  открыт,  в  окнах  горит  свет;  но  он  не
заходит. Полчаса расхаживает он по улицам и вдоль своего сада, бесконечные
полчаса. "Подожду еще немного!" - думает он и  тянет  еще  четверть  часа.
Наконец он входит  в  сад,  поднимается  по  лестнице  и  звонит  в  дверь
собственного дома.
   Служанка приоткрыла дверь и, выглянув в щелку, сказала:
   - Хозяйка уже давно...
   Но тут она осеклась, увидев, кто стоит перед ней.
   - Легла, разумеется,  -  подхватил  хозяин.  -  Передайте,  пожалуйста,
хозяйке, что ее муж вернулся домой.
   Девушка уходит. Она стучит к хозяйке и говорит через закрытую дверь:
   - Меня просили передать, что хозяин вернулся домой.
   Хозяйка спрашивает из-за двери:
   - Что ты сказала: хозяин вернулся? Кто просил передать?
   - Сам хозяин. Он стоит на площадке.
   Из комнаты хозяйки слышится беспомощный крик; потом  торопливый  шепот,
дверь открылась и захлопнулась, потом все стихло.
   Хозяин вошел в дом. Жена встретила его ни жива ни мертва.
   - Клуб был закрыт, - поспешно объяснил он из жалости. -  Я  предупредил
служанку, чтобы не напугать тебя.
   Она рухнула на стул - она успокоилась, она счастлива,  она  спасена.  В
этом блаженном состоянии духа доброта взяла в ней  верх,  и  она  спросила
мужа, как он себя чувствует:
   - Ты так бледен. Тебе нездоровится, милый?
   - Я не болен, - ответил он.
   - Может, что-нибудь случилось? Ты как-то странно кривишь лицо.
   Муж ответил:
   - Это я улыбаюсь. Такая у меня улыбка. Отныне я хочу улыбаться на  свой
особый лад.
   Она вслушивается в отрывистые, хриплые  слова  и  не  может  понять  их
смысла. Что он хочет сказать?
   И вдруг он сжимает ее в объятьях, как в тисках, с чудовищной  силой,  и
шепчет ей прямо в лицо.
   - А что, если мы наставим рога ему... тому, кто ушел...  что,  если  мы
наставим ему рога?
   Она  вскрикивает  и  зовет  горничную.  С  коротким  сухим  смешком  он
выпускает жену и, широко разинув рот, хлопает себя по ляжкам.
   Наутро доброе сердце опять побеждает в женщине, и она говорит мужу:
   - Вчера вечером у тебя был странный припадок, я вижу, он прошел, но  ты
все еще бледен.
   - Да, - отвечает он. - В моем возрасте потуги  на  остроумие  обходятся
дорого. Я никогда больше не буду острить.


   О самой разной любви рассказал монах Венд, а потом поведал еще об одной
и добавил:
   - Упоительней этой любви нет ничего не свете!
   Новобрачные возвратились домой, долгое свадебное путешествие  пришло  к
концу, и вот они зажили вдвоем.
   Падучая звезда скатилась по небу над крышей их дома.
   Летом молодые люди гуляли, тесно прижавшись друг к другу. Они  собирали
желтые, красные и голубые цветы и дарили их друг другу, они смотрели,  как
трава колеблется на ветру, слушали, как в лесу поют птицы, и в  каждом  их
слове была ласка. А зимой они катались на санях с колокольчиками,  и  небо
было синее, а далеко в вышине по вечным просторам проносились звезды.  Так
прошло  много  лет.  У  молодой  четы  родилось  трое  детей,  но   сердца
по-прежнему принадлежали друг другу, как в день первого поцелуя.
   И вот муж  захворал,  болезнь  надолго  приковала  гордого  человека  к
постели и подвергла суровому испытанию  терпение  его  жены.  А  когда  он
наконец  выздоровел  и  встал  с  постели,  он  не  узнал  себя:   болезнь
обезобразила его, у него выпали все волосы.
   Горькие мысли одолели его. И однажды он сказал жене:
   - Ты, верно, меня больше не любишь?
   Но жена залилась румянцем, обвила его шею руками и, поцеловав с той  же
страстью, что в дни их весны, ответила:
   - Я люблю тебя, люблю, как прежде. Я никогда не забуду, что твой  выбор
пал на меня, а не на другую, и ты мне подарил счастье.
   И она пошла в свою комнату и остригла свои белокурые локоны, чтобы быть
похожей на мужа, которого она любила.
   И снова прошло много, много лет, молодая чета состарилась,  а  дети  их
стали взрослыми. Как прежде, супруги делили друг  с  другом  все  радости;
летом они бродили по полям и  смотрели,  как  колышется  трава,  а  зимой,
закутавшись в шубы, катались на санях под звездным небом. И сердца их были
все так же пылки и счастливы, точно они испили волшебного вина.
   Но вот жену разбил паралич. Старая женщина больше не могла  ходить,  ее
приходилось возить в кресле на колесах, и это делал  муж.  Она  невыразимо
страдала от своего недуга, и горе провело на ее лице глубокие морщины.
   Однажды она сказала:
   - Лучше бы мне умереть. Я жалка, я безобразна, а твое  лицо  прекрасно.
Ты не можешь меня целовать и не можешь любить меня как прежде.
   Но муж, вспыхнув от волнения, обнял ее и сказал:
   - Нет, мое счастье, я люблю тебя больше  жизни,  люблю,  как  в  первый
день, как в первый миг,  когда  ты  подарила  мне  розу.  Ты  помнишь?  Ты
протянула мне розу и посмотрела на меня своими прекрасными  глазами;  роза
благоухала так же, как ты, а ты покраснела  так  же,  как  она,  и  я  был
опьянен тобою. Но теперь я люблю тебя еще больше, ты прекраснее, чем в дни
нашей молодости, и я всем сердцем благодарю и благословляю тебя за  каждый
день, что ты была со мной.
   И он пошел в свою комнату и плеснул себе в лицо серной кислотой,  чтобы
изуродовать себя, а потом сказал жене:
   - По несчастью, мне брызнула в лицо серная кислота, мои щеки в  ожогах,
теперь ты, наверное, разлюбишь меня.
   - О мой жених, мой возлюбленный! - прошептала старая женщина, целуя ему
руки. - Ты прекраснее всех на земле, мое  сердце  и  сегодня  трепещет  от
звуков твоего голоса, и я буду любить тебя до самой смерти.



13

   Юханнес встретил на улице Камиллу; она была с матерью, отцом и  молодым
Ричмондом; остановив карету, они приветливо окликнули Юханнеса.
   Камилла схватила его за руку и сказала:
   - Ты не пришел к нам. А знаешь, какой у нас  был  бал!  Тебя  ждали  до
последней минуты, а ты не пришел.
   - Я был занят, - ответил он.
   - Не сердись, что я с тех пор не навестила тебя, - продолжала она. -  Я
непременно зайду в самые ближайшие дни,  вот  только  Ричмонд  уедет.  Ах,
какой у нас был бал! Виктории стало дурно, ее увезли домой, ты  слыхал  об
этом? На днях я ее навещу. Наверное, ей уже  лучше,  а  скорее  всего  она
совсем поправилась. Я подарила Ричмонду медальон, почти в точности  такой,
как твой. Послушай, Юханнес, дай мне слово, что будешь следить за печкой в
своей комнате. Когда ты пишешь, ты обо всем забываешь, и у  тебя  холодно,
как в погребе. Ты должен вызывать горничную.
   - Хорошо, я буду вызывать горничную, - ответил он.
   Фру Сейер тоже  обратилась  к  Юханнесу,  расспрашивая  о  работе.  Как
подвигается "Из рода в род"? Она с нетерпением ждет его очередной книги.
   Юханнес вежливо ответил на  все  вопросы  и  низко  поклонился.  Карета
тронулась. Что ему за дело до всего этого - до этой кареты, до этих людей,
до этой болтовни! На душе у него  вдруг  стало  пусто  и  холодно,  и  это
чувство не покидало его до самого дома. На улице у его дверей прохаживался
человек. Это был старый знакомый Юханнеса, бывший учитель из Замка.
   Юханнес поздоровался с ним.
   Учитель был одет в теплое, длинное, аккуратно вычищенное пальто, и  вид
у него был решительный и молодцеватый.
   - Перед вами ваш друг и коллега,  -  объявил  он.  -  Дайте  мне  руку,
молодой человек. Последнее  время  господь  бог  вел  меня  неисповедимыми
путями - я обзавелся семьей, у меня дом, маленький садик, жена.  На  свете
еще случаются чудеса. Что вы можете возразить на это?
   Юханнес с изумлением посмотрел на учителя.
   - Стало быть, ничего? Так вот, понимаете, я давал уроки ее сыну. У  нее
сын от первого брака, она была замужем, само собой,  она  вдова.  Итак,  я
женился на вдове. Вы вправе заметить, что не это пророчили мне в колыбели,
и, однако, я женился на вдове. Наш отпрыск, стало быть, прижит ею в первом
браке. Ну, словом, ходил я туда, поглядывал на сад, на вдову и  предавался
длительным раздумьям на сию тему. И вдруг на тебе  -  все  это  предлагают
мне. "Н-да, не это пророчили тебе в колыбели", - говорю я себе, - и прочее
в этом же духе, и, однако, решаюсь, даю свое  согласие,  ибо,  кто  знает,
может, именно это и было написано мне на роду. Так вот оно и вышло.
   - Поздравляю, - сказал Юханнес.
   - Стоп! Ни слова более! Я знаю, что вы намерены сказать. А как  же  та,
первая, намерены вы сказать, неужели вы забыли вечную любовь своей юности?
Именно это вы и хотели сказать.  Но  позвольте  и  мне,  в  свою  очередь,
спросить вас, высокочтимый друг, что сталось с моей первой и  единственной
любовью? Разве она не  вышла  за  артиллерийского  капитана?  И  еще  один
маленький вопрос: случалось ли вам хоть  однажды,  хоть  однажды  в  жизни
видеть, чтобы мужчина получил в жены ту, которую хотел? Мне не  случалось.
Слышал я рассказ об одном человеке, господь внял его мольбам и дал  ему  в
жены его первую и единственную любовь. Но добром это не кончилось. Почему?
- спросите вы снова, и я вам отвечу: - По той  простой  причине,  что  она
вскоре умерла - вскоре, поняли, ха-ха-ха! И  ведь  так  всегда.  Никто  не
получает в жены ту, которую хотел, а  уж  если  свершится  чудо  и  он  ее
все-таки получит, она тотчас умирает. Вот какую злую шутку играет  с  нами
судьба. И человек вынужден и