оздно приходят?
     - Надо ей дать, -  сказал Иван Поликарпович, вытащил деньги. Пересчитал
их, протянул маме: - Вот это тебе, а эти ей дашь. Положи в конвертик. Зайди,
когда у нее никого нет. Поздравствуйся, оставь на столе и исчезни.
     Придя в другой раз, он спросил маму:
     - Ну?
     - В порядке! Сказала мне: "Я тебя понимаю и иду навстречу".
     Проша расскажет это Скрипу и Кире.
     - Вот бы и Сашке дать денег... Только их нету.
     - Я знаю, где найти... - вдруг шепотом произнесет Киря.
     Что  он слышал от няни  Люды!  Под ними,  где  лежат  начальники и дети
начальников, в  коридоре  висит  огромная люстра, похожая  на  таз.  Больные
развлекаются:  забрасывают  в нее деньги. Завернут монету в  пятирублевку  и
кинут. Надо суметь  так завернуть и бросить, чтобы в полете  пятирублевка не
развернулась  и попала в люстру  вместе  с монетой.  Больные не разрешают ни
санитаркам, ни сестрам забирать деньги из  люстры. Кидают и кидают неделями.
Потом играют в домино. Велят принести лестницу, и все деньги достаются тому,
кто выиграл.
     -  В мертвый  час в коридоре никого нет, и  туда можно зайти,  - скажет
Киря. - А ходишь только ты, - взглянет на Скрипа. - Я на тележке по лестнице
не
     съеду.
     - Ну, зайду... а как достать?
     Киря  вспомнит.  Няня  Люда говорила:  там лежачим еду не  приносят,  а
привозят на специальных столах на колесиках. Эти столы, должно быть, стоят в
     столовой. Если один подкатить под люстру, встать на него,  то до  денег
можнодобраться.



22



     В мертвый час он освободился от петли, от гирь. Взял клюшку. Ему надо в
уборную!  Выглянул  в коридор.  В  его левом  конце - пост  дежурной сестры.
Столик, стул.  На  столике  -  лампа  с абажуром, телефон.  Сестра на месте.
Читает книгу.
     Уборная находится справа от его палаты. В правом конце коридора - выход
на лестничную площадку...
     Он двинулся  в уборную, клюшка  постукивает по полу.  Интересно -сестра
глядит на него? Оборачиваться нельзя: еще заподозрит.
     Зашел  в кабину,  постоял. Можно  бы и пописать, но нельзя отвлекаться.
Дернул цепь - спустил воду. Пора выглянуть...
     Сестра все так же на посту! Сидит, склонилась над книгой.
     Хоть бы на капельку времени ушла!
     Он   спустил    воду    во    всех    кабинах.    Досчитал    до   ста.
Хоть-бы-хоть-бы-хоть-бы-ушла!!! Стал  снова  считать, сбился.  Шепотом запел
песню - ее часто слышишь по радио. Слышишь  после того, как чудной голос (не
то  мужской,  не то  женский) скажет:  "Говорит Пекин! Здравствуйте, дорогие
советские радиослушатели".
     Он поет эту песню:

     Всех, кто смел и отважен, и юн,
     Звал в свою армию Мао Цзедун...

     Ну-ка?.. Никуда она не ушла! О-оо, если бы  он был львом - разорвал  бы
ее!  Да хоть бы котом: зашипел бы,  пронзительно, ужасно замяукал...  Она бы
описалась и убежала.
     Он   яростно   мяукает   про   себя:   "Мя-а-ай-йу-уу,   мя-а-ай-йу-уу!
Мий-йу-ууу!"
     Сестра  сидит.  А  время  -  тик-так, тик-так,  тик-так... Мертвый  час
кончится  - больные начальники выйдут  в свой  коридор. И не  видать  денег!
Мятых, истертых,  скомканных  -  но  таких чудесных-чудесных  денежек!  Ийка
заглянет в  палату,  и надо  будет  орать:  "П...да!" А если  не крикнешь...
О-ооо!
     Он  вышел из уборной - и  двинулся  к лестничной площадке. Направился к
ней - словно никакой сестры не было на посту.
     Клюшка - стук... стук... А спина чувствует, что позади нее - сестра.
     "Эй! Это куда?" - она еще не крикнула.
     Крикнет! Вот... вот... Майка взмокла. Спине щекотно от стекающего пота.
До чего длинный этот коридор!
     "Эй!  Куда еще?!"  - как резко,  как громко, как зло -  страшно-страшно
крикнула...
     Нет. Пока - нет. Не крикнула до сих пор? Так кричи! Скорей ори  - чтобы
он не мучился!
     Ор-р-рри-и же!!
     В  груди  - стеснение.  В груди слева.  И  там что-то горячее. До  чего
противное стеснение. Ф-фу -  мутит. Тошнит! Вот она, дверь...  Приоткрыта на
лестничную площадку... Шаг.  Еще шаг. Он на площадке. Уже не в коридоре - на
лестничной площадке!
     Как трудно обернуться! Сейчас нога подломится - хлобысь!.. Только бы не
упасть от этой дрожи. Раз! - оглянулся...
     Далеко  (теперь  уже так далеко!)  -  сестра.  Читает. Он закрыл дверь.
Послал воздушный поцелуй. Его уже не увидишь. Пуст коридор!
     Широкая  площадка, шахта лифта, стальные двери заперты. Нажми на кнопку
-  внизу  загудит  лифт.  А  в  нем - лифтерша...  Нет уж!  Он  спустится по
лестнице.



     Правой  рукой  держится  за  холодные металлические  перила. В  левой -
клюшка, упирается  ею  в ступеньку. Он  медленно  спускается  по  решетчатым
чугунным ступеням. До чего же медленно!..
     Наконец он  почти на площадке - между пятым и четвертым этажами. Клюшку
вниз - вперед...  О-ой!..  - бамц! Со всего размаху  - о металлический  пол!
Проклятая "конская стопа" зацепилась за край ступеньки - и он об пол лицом.
     Темно. Кошмарная  боль. Внутри  головы кто-то  бешено колотит  в  виски
молоточками. Мамочки, какая мука! Пожалей меня кто-нибудь...
     Фиг! Так пожалеют, что...
     Лишь бы не  услыхали,  как грохнулся. Встать  поскорее. Сил не хватает,
гадство!  Во  рту что-то  теплое,  сладкое.  Тьфу!  Зуб выпал. А!  Он  и так
шатался.  Сплюнуть  кровь. "Всех, кто смел  и отважен, и юн..." А  еще поют:
"Смело,  товарищи,  в  ногу..." А  то: "Смело за щеку берет,  в обе скважины
дает..." - так Сашка напевает. Сашка-король. Раз-два-три - о-оо-п-ля!
     Шатается - но стоит! Опирается на клюшку.
     Ну - дальше по лестнице...
     Он ступил в покои запретного этажа. Здесь не коридор, а галерея: палаты
лишь слева, а справа - ряд  круглых  колонн и окна. До чего от  них  светло!
Между ними - кадки с цветами. Тут, там - мягкие кресла, столики. Пол сплошь
     покрыт ковром.
     Люстру он увидал сразу.  Она еще больше, чем представлялась. Висит себе
- бледно-голубая. Похожая на треть громаднейшего арбуза - срезом вверх.
     А как найти столовую, где стоят столы на колесиках?
     Хо-о, вон же он! У стенки слева, между дверями палат. Стол из матово-
     белого металла, с блестящими ножками, на пузатых, похожих на бочечки,
     резиновых колесиках. Миленький хороший-хороший чудесненький столичек!
     Лишь  бы не вышел никто! Скорее к нему... Так - клюшку на него. Взяться
за его углы, опереться - и шажок... Еще... Подкатил стол под люстру.
     Теперь  -  на него  взобраться... Лег на  стол грудью,  протянул  руки,
ухватился за край.  Подтягивается изо всех  сил, вползает на  него  животом.
Зубы от напряжения - цыг-цыг-цыг... "Всех, кто  смел и отва... м-мя-а-йу-уу!
м-ми-ий-йу-уу!" - недостает сил! Пижама взмокла.
     Закинуть на стол правую  ногу - она поживее левой. Ннн-н-у!.. "Смело за
ще..." - Готово! Неужели взобрался?



     Уф-ффф! Передохнуть. Вздохнуть-передохнуть-отдохнуть...
     А из любой двери могут выйти...
     Скорее  на  ноги - и к люстре!  К миленькой  богатенькой-пребогатенькой
люстрочке! Денег  будут полные карманы. Бери, Сашка! Хватай! Пусть няня Люда
купит тебе яблок, груш, персиков, шоколадных конфет. Жри-обжирайся!
     Но уж тогда Ийка спокойно зайдет к Скрипу. Присядет на его кровать, они
будут разговаривать. И никто-никто-никто его не заставит обзывать Ийку!
     Он встал на коленки, уперся в стол ладонями. Так. Теперь поднять правую
коленку...  Выше-выше! Почти  достала  до  подбородка.  Упереться  носком  в
стол... Только бы ботинок не скользнул по гладкому столу!
     Высунулся   язык.   Слюнявый  язык.  Не  хватало  высунутого   языка...
Выпрямляться постепенно, тихонечко... Если  стол чуть поедет  - полетишь  на
пол. Дышится еле-еле. Пот затекает в глаза, щиплет.
     Лишь бы  левая нога не подогнулась! Вот -  он  уже  упирается  руками в
коленки. До чего трясутся! Еще легонько вверх -  и он  стоит на столе. Можно
взглянуть на люстру.
     Он запрокинул голову... А люстра еще так высоко! И тянуться нечего...
     М-м-мя-ай-йу-уу!  м-м-мя-ай-йу-уу! м-м-ми-ий-йу-уу! Чуть  не кинулся на
пол. Слезы хлынули.  Не достать!  Любимую  чудесную  богатенькую  люстрочку,
его-его-его люстрочку, полную денег, - не достать...
     Сквозь слезы видит... Кого он видит?! О-оо, Сашку-короля. Тот  стоит на
лестничной площадке, смотрит в открытую дверь. За ним маячит Петух.
     - Не п...данулся, а? - с изумлением сказал король. - Зря ждали. А мурло
- разбитое! Какой, с-сука, жадный на деньги!
     Он на клюшках подскакал к столу. Следом -  Петух. Сорвали Скрипа вниз -
разбиться об пол не дали. Но он больно ушиб правый локоть, плечо, висок.
     Сашка  встал  на  стол. Взяв клюшку за  конец, протянул ее  рукоятью  к
люстре.  Рукоять уперлась в ее край.  Люстра стала отклоняться - накреняясь.
Через край  посыпались монеты, полетели  смятые пятирублевки. Король  слегка
принял  клюшку на себя  и толкнул вновь: встряхнул люстру. Деньги сыпанулись
гуще. Он продолжал встряхивать люстру, пока в ней почти ничего не осталось.
     - Тебя, Скрипач,  на  гвоздь посадить мало! - король сказал, когда  они
вернулись  в палату.  - Хотел  все  один  захапать, курва! Но за идею я тебя
прощаю...
     Сашка расплющил на его голове катыш пластилина, надавил большим
     пальцем - с силой повел против волос. Он вскричал от боли.
     - Нервенный какой! - повелитель осклабился.
     Потом Скрип узнает от  Кири и Проши: его  выследил  Глобус. Заподозрил,
почему  он так  долго не возвращается  из  уборной? Хотел  пойти посмотреть,
выглянул в коридор - и усек, как Скрип пробирается на лестничную площадку.


23


     На  другой  день  король и  Петух снова  проникли  на  четвертый  этаж,
добрались до столовой. Из холодильника, где держат  передачи, украли жареную
курицу.
     После   мертвого   часа  ее   обладатель-мальчишка   как  раз   захотел
курятинки... И надулся же! Позвонил по телефону папаше... Обо всем этом поли
узнали  от няни  Люды. Больные начальники стали говорить: персонал не следит
за порядком. "Эти голодные" (так они называют тех, кто лежит этажом выше) -
     "эти голодные приходят, как домой, и воруют!"
     А  тут  в аккурат -  надо же! -  приспело  время разыграть денежки, что
подкопились в люстре. Сели за домино. Велели принести лестницу... а в люстре
всего две пятирублевки и десять копеек!
     Ну, сказали начальники, это работают не "голодные". Калеки добрались бы
до денег  без лестницы? Она - под замком.  А  ключи  -  у персонала. Вот кто
воры-то...
     -  Закипело-заварилось,  к-х-хх!..  - няня Люда сипло захихикала, и  ее
передернуло всю от головы до  пяток. -  Кого-то вышибут! Под суд отдадут. Не
кради у людей.
     - А мы  -  не люди?  -  сказал  Сашка,  когда она ушла.  - Вот блядская
старуха! Сама наши передачи ворует - и ни х...я!
     Поли  загалдели: "Конечно,  Сань!  Конечно!.."  Они отлично  знают, как
крадут няньки, санитарки, сестры...  Из  них  никто  не покупает хлеб  - его
"приносят  с работы". Таскают сахар, какао, сливочное масло,  сметану, яйца.
Новое белье подменяют  старьем. Повариха разбавляет молоко,  компот, срезает
лучшую часть мяса.  А  то,  что осталось,  по два раза вываривает  и  бульон
забирает себе,  и уж только потом вываренные  остатки идут на щи больным. Не
просто  больным  -  а  обездоленным  на всю жизнь,  заброшенным,  замученным
детям-калекам.
     У одного мальчишки отец работает на плавучем заводе, где перерабатывают
выловленную рыбу.  Отец  прислал посылку в  десять кило: икру,  разные сорта
рыбы. Бах-Бах захапала все. У другого мальчишки молоденькая мать вышла замуж
за  грузина,  уехала к  нему в  Самтредиа. Мальчишка лежит четвертый год,  и
каждые два месяца приходят посылки с фруктами. Сестры, няньки жрут абрикосы,
мандарины, изюм, грызут орехи, делят лимоны...
     Маленьких калек обворовывают деловито, обыденно. Какой там суд?!
     Поли возбужденно толкуют об этом, перебивая друг друга.
     Высказался Сашка-король:
     - Идут споры: кто - воры? Вор крадет у кого почище, а не вор - у нищих!
     Подбросил и поймал курицу:
     - Дели на каждого! А мне этого хватит. - Отправил в рот гузку.
     Даже Скрипу, Кире и Проше досталось по очереди поглодать крылышко.


x x x


     Коклета  обсасывал куриную шейку, когда вошла сестра  Светлана. Она  не
обратила б  на  него внимания, если бы  он не ойкнул, не  выронил  шейку  на
простыню.
     Сестра метнула взгляд - и догадалась. Она знала о пропаже курицы.
     - Ах, вот кто это сделал!
     - Тетя Лана, сжальтесь! - Коклета сполз  с  койки, обхватил ноги сестры
Светланы.  -  Ы-ы-ыы! Не  выдавайте! - выл, целовал ее гладкую икру, голень,
лодыжку.
     - Перестань сейчас же!
     - Добренькая тетя Ла-а-на! Ы-ы-ыыы! - обслюнявил всю ногу.
     Она хочет вырвать ее - не тут-то было.
     - Ты прекратишь?!
     - Сжа-а-льтесь, добрая, золотая, брыльянтовая!..
     -  Да  что  это  такое?   -  сестра  Светлана,  наконец,  освободилась,
отскочила, но он с воем пополз к ней. Слезы, слюни оставляли на полу лужицы.
     Она подняла его, посадила на кровать.
     - Зачем ты взял? Был голодный?
     - О-о-ой, как голодно-то! О-о-ой!
     Сестра Светлана смотрит на него:
     - Что-нибудь придумаем. Подожди! - стремительно вышла.  Вскоре принесла
поднос с хлебом и тарелкой. На ней  - котлетка, вермишель, политые противной
томатной подливкой.
     - В-во-о!  - восхищенно  воскликнул мальчишка. Быстро  прибрал все  без
остатка.
     - Стало получше? - сестра Светлана протянула руку. - Давай поднос.
     - А? Под чей? - спросил Коклета.
     - Что? - не поняла она.
     - Под чей нос-то? И чего - под него?
     - Теперь остришь, плакса? - улыбнулась, потрепала его по голове.
     А Коклета вовсе  не острил. Он  в самом деле не знал, что эта штука, на
которой ему принесли еду, называется подносом.



     Сестра ушла, и Коклету подтащили к королю, что уселся на подоконнике.
     - Ну ты, колхозник еб...й! Откуда научился так жалобиться?
     Мальчишка рассказал: мать с бабкой научили. У них  вся деревня воет, на
коленях просит, когда приезжает какой-нибудь начальник.
     - Чего просят?
     - Улучшения.
     Сашка-король хмыкнул.
     - И... бывает?
     - А то нет? - Коклета хитро усмехнулся.
     Рассказал, что  их главный (он имел в виду председателя колхоза) раньше
ходил по дворам с двустволкой: не попадутся ли у кого-нибудь вместе свинья и
гуси?  Держать   одновременно  и  свинью,  и  гусей  было  запрещено.   Если
председатель такое заставал, то, смотря по настроению,  палил либо в свинью,
либо в гусей.
     После жалоб он уже  так не делает. Где окажутся гуси и свинья,  оставит
зарубку  на  двери,  и   хозяева  сами  выбирают,   кого  зарезать  и  сдать
заготовителям.
     И еще он перестал в погреба лазить топтать картошку.
     - Топтать картошку?
     - Во, во... - кивнул Коклета.
     Колхозникам  запрещено  также  держать  по  две   свиньи.  Председатель
подозревает  то одного, то другого,  что  тот хочет  тайком завести  вторую.
Смотрит:  сколько в погребе  картошки? Если кажется много: ага,  для  второй
заготовлено! И давай картошку сапогами топтать.
     -  Давно уж перестал,  - доволен  Коклета. -  Мы  картошки едим,  сколь
хотим! Маманя по полному котлу варит. А в него заходит поболе ведра!



24



     Однажды  вечером  в  палате  были  только  Скрип, Киря,  Проша  да  еще
двое-трое лежачих. Вдруг прискакал, стуча костылем, Коклета.
     - Ой, режут! И ре-е-жут-то... ужасти! - упал ничком на кровать, зарылся
лицом в подушку. Вздрагивает.
     Оказывается, в этот вечер  в столовой  установили  телевизор.  Конечно,
Коклета телевизоров никогда не  видел. Включили - идет фильм о том, как пять
пограничников  воюют  против  целой  банды,  что  переходит  границу  туда и
обратно.  Бандиты  заставляют  крестьян  прятать  их.  Кто  слово  вякнул  -
закалывают кинжалом. Хвать за бороду старика - и горло перерезали...
     Фильм кончился, поли возвратились в палату, хохочут над Коклетой. А он:
     - Не, робяты! Для че глядеть это? Страх! Гольный страх и убивство...
     Наутро  Роксана   Владимировна  делала  обход.  Скрип  и   Киря   стали
упрашивать,  чтобы разрешила  по вечерам смотреть телевизор.  Не отвечала ни
полсловечка, точно  и не  слышала. А перед обедом заглянула сестра, от двери
указала пальцем на Скрипа:
     - Тебе разрешили.
     - А мне? - спросил Киря.
     - Нет!



     Телевизор "Рубин" стоит на большой тумбочке.  Столовую  называют теперь
еще и красным уголком.
     Скрип  впервые  увидел  телевизор  в  гостинице  "Восток",  где  они  с
мамойжили - перед... Перед тем как...
     Теперь он каждый вечер смотрит "Рубин". До чего интересно!  Картина про
пиратов: они заимели подводную лодку. Сидят в ней оравой, оттачивают
     страшные тесаки. А лодка несется  под водой и острым носом - дульц! - в
подводную часть громадного парусника...
     А  то - про охотника на тигров. Эх,  и  тигрище! Разинул пасть во  весь
экран - как рыкнет! Коклета бы описался. А Скрип только заслонился рукой - и
все.
     Дежурная санитарка  злится, что появился телик. Ей приходится протирать
полы  в  столовой после девяти вечера, когда детей гонят по палатам.  Она не
ждет, пока все выйдут. Шваброй "подсекает" искалеченные ноги отставшим. Дети
грохаются, а она шипит:
     - Навели вас тут! Могила вас вылечит!
     А сама-то с дежурной сестрой сядет и давай дальше телик глядеть.


25


     В  тот вечер ожидалась картина "Смерть в седле".  Это ль  не интереснее
всего,  что  только  может  быть?  Даже  на вытяжении  лежать  стало не  так
невыносимо - знаешь: фильм-то все ближе, ближе...
     Днем  дежурила  Бах-Бах  и  за что-то наказала  троих поли:  среди  них
Владик.  Бах-Бах  забрала  штаны и  трусы, чтобы  не смогли пойти  в красный
уголок. Двое взяли одежду Кири и Проши - все равно они лежат.
     Настало  время  идти.  Скрип,  дождавшийся,  наконец,  этого   момента,
расстегивает петлю - а Владик и подскочи. Сорвал  с него трусы. Хвать штаны.
Натянул - и бегом.
     У-у-ууу!  Он  дрыгал  правой  ногой,  которая поживее левой.  Бил  себя
кулаками по  голове. Скрежетал зубами. И  встал, снял с  подушки  наволочку,
разодрал  по швам.  Киря  помог обернуться ею, завязать  сбоку узел.  Поверх
Скрип обернулся еще и полотенцем.
     Тихонечко  вошел в темноту красного  уголка,  полного детей, присел  на
стул  с  краешку. На экране  строчил  пулемет, за  всадником  в черной бурке
мчалась погоня,  конники  в папахах стреляли на скаку, с каким-то завыванием
размахивали саблями... Кажется, вся комната должна смотреть лишь на это...
     Но  по рядам  поползли смешочки: "В белой  юбке, хи-хи-хи!", "В  юбочке
сидит!"
     Включился свет. Сгорбленная тонконогая,  на высоченных каблуках, сестра
Надя топает к нему. Она приняла у Бах-Бах дежурство.
     - Вон оно что! Наказанный! А ну - марш в палату!
     Скрип дрожит. Старается объяснить: он вовсе не наказанный!
     - Вон кто... вон... - показывает на Владика.
     - Он одетый! - вопит сестра Надя. - Еще и лжешь!
     Схватила  его  за  ворот  пижамы,  потащила  к  двери.  Он уцепился  за
портьеру,  рванулся  что  есть  сил назад...  Левая нога  подогнулась:  грох
навзничь - и портьеру сорвал.
     Надя  пронзительно  завизжала. Цап-цап его  за ухо.  Пока уцепила  ухо,
ногтями  ободрала кожу вокруг.  Он силился подняться,  а она дергала-дергала
его. И когда он все-таки встал -  тут же упал на коленки от ее рывка. Но его
ухо не выпустила. Тянула-тянула - пока не выполз на четвереньках в коридор.
     - Др-р-рянь пр-роклятая! Сволочь! Тварь! - горбунья заходилась злобным
     хрипом, тряслась, вся багровая. Брызги слюны обдавали его.
     Он  не хотел ложиться на койку, и  она с размаху  дала  ему по затылку.
Киря и Проша  не выдержали: не он наказан! Не он, а Краснощеков! Краснощеков
надел его трусы, штаны...
     - Ничего не знаю! - Надя о