нем лжи, и интереса лишнего  не  было.  Тихо  было  и
спокойно.
   - Когда-то я был молод и много учился. От моих учителей и из книг я узнал
о том, что море - это море, а глоток пива - это глоток пива.  Потом  я  стал
сомневаться. Я стал задавать вопросы, стал мучиться неразрешимым,  и  понял,
что море - далеко не всегда море, а глоток  пива  -  отнюдь  не  обязательно
глоток пива. Именно тогда я облысел и обрюзг. А теперь...
   Он помолчал, прислушиваясь к бряцанью сонного слепого кифареда.
   - Теперь я твердо знаю, что море - это все-таки море, а вкус глотка  пива
не меняется от моих рассуждений. Кроме того, я знаю, что  задающий  дурацкие
вопросы неизбежно получает дурацкие ответы. Теперь я спокоен.  Я  знаю  все,
что мне нужно.
   Я поднялся из-за стола. Я думал спросить, почему он решился  вмешаться  в
судьбу  опального  беса,  но  мне  так  хотелось  промолчать  и  поплыть  по
течению...
   - У меня был сын, - задумчиво сказал Фрасимед Малахольный, глядя на  меня
снизу вверх. - Он был неизлечимо болен и ему разрешили Реализовать Право  до
двадцати одного года... Что он и сделал. Ты совершенно непохож на него. Если
не считать возраста. И того, что ты тоже болен. Неизлечимо.
   - Я уже много лет живу... в этом возрасте, - сказал я. - Очень много лет.
   - А  разве  в  этом  дело?..  Неужели  ты  хоть  чуть-чуть  изменился  за
предыдущие годы? И если нет - имеют ли смысл прожитые дни и века?..
   - Наверное, ты прав, - кивнул я. - Мы не меняемся. Пошли в твою комнату.
   6
   ...Ночью я выскользнул из своей новоприобретенной комнаты - второй  выход
позволял проскочить через узкий лаз на  городскую  кожевенную  свалку  -  и,
зажимая нос от вони  намокших  бракованных  шкур,  поспешил  к  казармам.  У
забора, с тыльной стороны жилого корпуса,  находился  тайник  -  если  можно
назвать тайником углубление в земле, прикрытое неподъемной с виду плитой.  С
помощью его бесы обходили разные мелкие ограничения на спиртное и  цивильную
одежду. Я подозревал, что найду там кое-что для себя - и не ошибся.
   В тайнике лежал небольшой узел с моими вещами. Поверх узла  был  привязан
трезубец ланисты Лисиппа с аккуратно зачехленными  лезвиями,  отчего  боевой
трезубец стал похож на  невинный  штандарт,  или,  скорее,  на  экзотическую
швабру. Теперь я знал, кому я обязан оставленными вещами, и даже записка без
подписи не смутила меня. Я знал автора. Спасибо, Харон... Я с  удовольствием
Реализовал бы твое Право на завтрашних Играх,  но  -  не  судьба...  Извини,
друг, сын друга... Извини...
   Без помех мне удалось оттащить найденное имущество в погреб  "Огурца",  и
легкость эта даже слегка разочаровала меня. Похоже, всем плевать на  беглого
беса Марцелла, и встреченные  патрули  Блюстителей  выглядели,  как  обычно,
беспечными и в стельку пьяными. Так что вернулся  я,  плюхнулся  на  жесткую
лежанку, и в колеблющемся свете одной-единственной свечи развернул  послание
Харона.
   "Они разогнали мой новый  каркас.  То  есть  не  то  чтобы  разогнали,  а
предупредили, что ты в бегах, а остальные  во  время  Игр  могут  отказаться
работать со мной, и им ничего за это  не  будет,  потому  что  при  открытии
объявят какие-то новые  обстоятельства.  Кастор  сказал,  что  ...л  он  все
обстоятельства, и новые,  и  старые.  Остальные  молчат.  Беги.  Беги  и  не
возвращайся. Все."
   Я хотел бежать. Хотел - и не мог.
   ...Рассвет. Беги. Беги и не возвращайся. Возможно, я безумна; возможно, я
- выродок, но я не хочу умирать. Эль-Зеббия, бегущий  по  пыльной  улице  со
сломанным ассегаем. Ухмылка, широкая до неправдоподобия.
   ...Полдень. Беги. Они разогнали мой  каркас.  Остальные  молчат.  Придет,
скажем, такой  бесик  в  Зал  Ржавой  подписи,  глядишь,  и...  Беги.  И  не
возвращайся.
   ...Вечер. Закончилось  открытие  Игр  Равноденствия.  Публика  визжит  на
трибунах. Харон, Леда, Право и новые обстоятельства... Беги. Путь, ведущий к
пропасти - от края до рая...
   ...Ночь. Зашел Фрасимед. Занес поесть. Я вяло жевал, не чувствуя вкуса, и
вполуха слушал нескончаемый монолог хозяина.
   - Когда мне стукнуло девятнадцать  лет,  меня  бросила  любимая  девушка.
Жизнь потеряла смысл, и я пошел в  канцелярию  Порченых  за  разрешением  на
досрочную Реализацию. В канцелярии сидели двое. Один пожилой такой,  рыхлый;
другой - помоложе, с пышными рыжими усами. Они просмотрели мое заявление,  и
пожилой спросил: "Ты пишешь, что ты философ. Что это означает?"
   - Это означает, - сказал я, - что я всем даю советы, как  надо  жить,  но
никто не хочет меня слушать.
   Они посмеялись и отказали мне в разрешении,  а  усатый  добавил,  что  на
месте моей девушки он бросил бы меня гораздо раньше.
   В тридцать пять лет я узнал,  что  мой  сын  неизлечим.  Дети  не  должны
умирать раньше своих родителей, и я снова понес в  канцелярию  заявление  на
Реализацию. Там сидел один усатый. Он постарел, и усы его стали  пегими.  "Я
узнал тебя, Фрасимед-философ, - сказал он. - Ну и что ты делаешь сейчас?"
   - Сейчас я никому не даю советов, как надо жить, - сказал я, - но люди от
этого не стали жить лучше.
   Он подумал и сказал: "Если ты нарушишь свое правило и дашь мне совет, как
надо жить - я немедленно выпишу тебе разрешение".
   - Вылечи моего сына, - сказал я.
   Он возмутился. "Я не могу! И потом, это твой сын, а не  мой  -  почему  я
должен его лечить?!"
   - Это твоя жизнь, а не моя, - ответил я. - Почему я  должен  давать  тебе
советы?!
   На следующий день нарочный принес мне разрешение.  В  нем  не  стояло  ни
имени, ни даты Реализации. Чистый подписанный бланк. Через семь лет я  отдал
его своему сыну.
   ...Уже уходя, Фрасимед задержался на пороге и равнодушно сообщил:
   - Игры сегодня смотрел. Сколько лет не ходил, а сегодня надумал. Странные
времена  пошли,  непонятные...  На  открытии  вместо  положенной  жрицы   из
Архонтова семейства провинциалку  какую-то  пустили,  из  дебютанток;  да  и
уходила серо - яду, что ли, выпила - я отвлекся и  рассмотреть  не  успел...
Народ зароптал, так объявили что в первом каркасе, где ланиста  из  Западных
казарм выходить собирался, изменения будут. Дескать, впервые за историю  Игр
один из Пустотников заявку на участие подал. Бесы каркасные переглянулись  и
выступать отказались. Один промолчал, сам здоровый такой, бородатый, а глаза
дряхлые-дряхлые... Да и он все больше у барьера отирался, а Пустотник  хилый
совсем оказался, тощий, вроде ящерицы - только бил он ланисту  так,  что  до
галерки слышно было. Тот уже и так, и этак, только все мимо  да  мимо,  один
воздух рубит, а Пустотник ухмыляется и  ладонью  его  по  морде,  по  морде,
наотмашь... Бес от барьера  кинулся  -  не  выдержал  чужого  позора  -  так
Пустотник даже не обернулся. Махнул сплеча, и вынесли беднягу. Сознание, что
ли, потерял?.. Власти потом  прервали  стыд  этот  и  объявили,  что  завтра
продолжат. А после уж обычные бои пошли. Народу понравилось...
   ...Когда Фрасимед наконец убрался, я долго еще  сидел  на  краю  лежанки,
пристально глядя в темноту перед собой.
   - Я ушел недалеко, - сказал я довольно оскалившемуся мраку. -  Я  услышал
все, что необходимо было услышать. Я приду. Клянусь  твоей  кровью,  учитель
Лисипп, гордый отец гордого Харона, клянусь краской от пощечин на лице  сына
твоего, клянусь... Я приду. Ни один бес не согласится добровольно  выйти  на
Пустотника. Кастор согласился. И я приду. Приду...
   Потом я встал и расчехлил трезубец  покойного  Лисиппа.  Древко  привычно
легло  в  мои  ладони,  и  пламя  свечи  отразилось  в  кованых  лезвиях   и
полустершемся фамильном клейме...
   ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
   ДОГОВОР
   о передаче прав собственности. Мир Малхут
   "___"_____________ ___г.
   Господин (синьор, гражданин,  товарищ,  месье,  вайшья,  батоно  и  т.п.)
______________________________________________________________  именуемый  в
дальнейшем   "Душевладелец",    действующий    на    основании    свободного
волеизъявления личности, с одной стороны,  и  Пустотник  Осознанного  уровня
(Иблис, Мара, Сатана, Тескатлипока, Сет, Яма, Саурон и  т.п.),  именуемый  в
дальнейшем "Душеприказчик", действующий на  основании  доверенности  N_13  и
существования Зала Ржавой подписи, с другой стороны, заключили  между  собой
настоящий договор о нижеследующем:
   I. Душевладелец передает Душеприказчику права собственности на личностную
воплощенную сущность, именуемую  в  дальнейшем  "Душа",  находясь  в  момент
передачи в здравом уме и трезвой памяти.
   II. Душевладелец должен представить доказательства своей принадлежности к
мужскому полу, ввиду отсутствия у женщин передаваемой сущности.
   III.  Права  собственности   передаются   Душеприказчику   в   бессрочное
неограниченное  пользование,  без  права  обратного  выкупа  или  аренды,  с
возможностью употребления приобретенного  имущества  по  личному  усмотрению
Душеприказчика.
   IV. Душевладелец обязуется с момента подписания настоящего договора и  до
срока исполнения обязательств Душеприказчика, оговоренных ниже, не  вступать
в  секты,  общины  и  сообщества  религиозного  характера  (список  культов,
подпадающих под запрет, прилагается к настоящему договору.)
   V. Душеприказчик обязуется со своей стороны  обеспечить  Душевладельцу  с
момента  подписания  настоящего  договора  полное   абсолютное   бессмертие,
молодость  и  здоровье  в  полном  объеме,  с  соблюдением  всех  положенных
стандартов вышеуказанных качеств.
   VI. Качества, оговоренные в п. IV, передаются Душевладельцу:
   а) с момента подписания;
   б) спустя ______ лет;
   в) после выполнения особых услуг.
   (нужное подчеркнуть)
   VII.  Особые  условия,  как  то:  предоставление  на   оговоренный   срок
богатства, власти, удовлетворение чувственных желаний; а также иные  услуги,
не противоречащие настоящему договору (нужное подчеркнуть).
   VIII. Споры по настоящему договору не рассматриваются.
   IX. Юридические адреса сторон:
   Душевладелец Душеприказчик
   _____________ Мир Мидгард,
   _____________ Мелхский оазис,
   _____________ средняя плита
   _____________ Восточного источника,
   _____________ Зал Ржавой подписи.
   М. п.
 
   ...Те, которые Я, высказывали по этому поводу разное мнение  -  и  до,  и
после случившегося, но какое это имело значение, если  подпись  у  нас  была
всего лишь одна - одна на всех... пусть даже и с хитрой завитушкой  в  самом
конце...
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   о том, нужно ли ломиться в незапертые двери, а также о  кульминациях,  за
которыми далеко не всегда следует развязка.
   1
   ...Желтый  песок  арены,  казалось,   обжигал   глаза.   Харон   поморгал
воспаленными веками и с трудом встал на четвереньки. Потом помотал  головой,
отчего во все стороны разлетелся град песчинок, судорожным  рывком  поднялся
на ноги, качнулся и сделал один шаг. Медленно наклонившись, ланиста подобрал
выпавший меч и, спотыкаясь, побрел к центру арены - туда, где его  терпеливо
ожидал невозмутимый Пустотник. Сил уже  не  оставалось,  и  Харон  вложил  в
резкий косой удар тяжелого лезвия  то,  что  еще  могло  заменить  силы,  но
ненадолго - память и умение, граненое упрямое умение измученного,  кричащего
тела.
   Это был удар отчаяния. Но это был удар.
   С тем же успехом можно было бы попытаться опередить собственную тень. Меч
свистнул  у  самого  лица  Пустотника,  и  тот  проводил  оружие   спокойным
насмешливым взглядом. Он не пытался парировать,  уклоняться;  он  вообще  не
делал почти никаких движений - и тем не менее Харон  промахнулся.  Не  меняя
позы, Пустотник небрежно  хлестнул  ланисту  по  щеке,  и  Харон  отлетел  в
сторону,  оседая  на  песок.   Галерка   одобрительно   засмеялась,   легкие
аплодисменты  порхнули  по  трибунам  -  людям  понадобилось  очень  немного
времени, чтобы научиться получать удовольствие от чужого позора.  Всего  два
дня.
   Харон лежал навзничь. Щека его горела. Голова ланисты была  неестественно
вывернута, и краем глаза он видел запасной  выход  на  арену,  толпящихся  у
проема угрюмых бесов из чужих каркасов,  видел  белого,  как  мел,  Кастора,
привалившегося к барьеру...  Несколько  раз  Кастор  пытался  оторваться  от
обитого плюшем бордюра. Его вело в сторону, ноги подгибались,  и  кто-нибудь
из стоявших рядом бесов поддерживал Кастора, стараясь не глядеть в безумные,
воющие глаза старейшего из бессмертных, и помогал вернуться на  место.  Уйти
ему не предлагали, да и не ушел бы он никуда.
   Губы Харона тронула  усмешка  -  труп,  мумия  усмешки,  разлагающаяся  и
страшная. Он еще успел заметить, как бесы расступаются, оборачиваясь  назад,
а потом над ним склонилось лицо. Скуластое, чуть раскосое, с прядью  жестких
черных волос, падающей на лоб -  и  губы  ланисты  еще  раз  шевельнулись...
неслышно, беззвучно...
   Здравствуй, Марцелл, молчал Харон, что скажешь?.. А я вот, сам видишь,  -
лежу... совсем...
   Здравствуй, Харр, молчал Марцелл, зря ты это, полежал - и будет... Давай,
я тебе помогу, держи руку... вот так, не спеша, потихонечку...
   Неподвижный Пустотник стоял в центре арены. В  пяти  шагах  от  него  они
двинулись в разные стороны, обходя центр по кругу.
   Трибуны молчали.
   2
   Не чувствовал  я  его.  Ненавидел  -  да,  боялся  -  еще  бы,  но...  Не
чувствовал. Полуприкрытая  дверь,  за  которой...  Зря  мы  их  Пустотниками
прозвали. Было, было дно у этой пропасти, что открывалась за дверью; далеко,
дико далеко, не долететь... и что-то там ворочалось на дне, скрежеща чешуей,
глухо порыкивая, вытягиваясь в полный рост...
   Нет. Не чувствовал я его. И поэтому знал - промахнусь.
   Одно мучило меня - почему вчера Кастор кинулся на  Пустотника?  Гордость,
жалость - или понял что-то битый бес, увидел шанс, зацепку -  и  бросился  в
пропасть, да не успел?! Я ослабил перевязь, поправил трезубец  за  спиной  и
прислушался. Нет, Пауков в цирке не было, их бы я  почуял  наверняка.  Один,
один пришел, гад скалящийся, один, но - промахнусь. Как Харон.  Как  Кастор.
Не чувствовали мы его. А он  нас  -  да.  Злобу  нашу,  страх,  ненависть...
Наверняка бил.
   Харон  шел  тяжело,  меч  оттягивал  ему   руку,   и   держался   ланиста
преувеличенно  прямо.  Пустотник  покосился  на  приближающегося   человека,
хмыкнул нечленораздельно, отслеживая взмах, и в это растянувшееся  мгновение
я увидел то, что бросило вчера Кастора от барьера.
   Удовольствие, скользкое животное удовольствие от трепыхания  жертвы,  уже
обвитой толстыми пульсирующими кольцами, от укусов ее игрушечных,  никчемных
- зверь  выглянул  на  секунду  из-за  двери,  зверь  жадно  облизывал  губы
раздвоенным  языком  -  и  я  понял,  почему  бои  провинившихся   бесов   с
Пустотниками проводились при закрытых дверях, и обязательно один на один.
   Узкая ладонь впечаталась в лицо  Харона,  в  бессчетный  раз  сбивая  его
наземь - и я ударил в приоткрывшуюся  дверь  всем  телом,  выдергивая  из-за
плеча родной Лисиппов трезубец...
   Ударил - и попал.
   Пустотник рухнул на песок, чуть не придавив собой откатившегося Харона. Я
перехватил трезубец для решающего выпада, и в следующую секунду дверь внутри
Пустотника распахнулась окончательно - я ощутил, как он пытается сдержать ее
неукротимый напор, зажимая рассеченную  грудь  -  и  пропасть  позади  двери
перестала быть пустой.
   С песка вставал Зверь. Плоская, ухмыляющаяся  физиономия,  утонувшие  под
низким лбом глазки, розовая пасть с узким  длинным  язычком  и  белоснежными
клыками. Тело, закованное  в  зеленоватую  чешую  с  металлическим  отливом,
прочно покоилось на треугольнике мощных лап  и  мясистого  хвоста.  Передние
лапы были кротко сложены на груди и выглядели обманчиво хилыми по  сравнению
с могучим постаментом. По клиновидной груди текла густая кровь.
   Безумие снисходительно похлопало меня по  плечу  и  выжидающе  уселось  в
первый ряд партера.
   Зверь сделал шаг  в  сторону,  мимоходом  наступив  на  лежащего  Харона,
Реализовавшего,  наконец,  свое  Право  на  смерть.   Затем   ящер   оглядел
задохнувшиеся трибуны и повернулся ко мне, топорща теменной гребень.
   Его чешуя вкрадчиво зашуршала, и в ответ в моем мозгу  зазвучал  грозный,
нарастающий шорох, шелест, бормотание тысяч осенних листьев... На  этот  раз
голос Зала Ржавой подписи не нес с собой видений. Может быть, видения сумели
стать реальностью?..
   Нет. Просто видения стали воспоминаниями.
   Просто рядом со мной, перед немигающим взглядом Зверя, молча  встали  те,
которые Я. И я ощутил их тяжелое дыхание.
   Тот, который БЫЛ Я, не боялся. И страх ушел. Совсем.
   Тот, который БУДЕТ Я, не умел ненавидеть. И ненависть умерла. Совсем.
   Тот, который НЕ Я, не хотел умирать. И больше не осталось ничего. Совсем.
   Зверь легко мог справиться с человеком. С бесом. И даже с другим  зверем.
Но сегодня перед Зверем стояла Пустота. И эта Пустота - убивала.
   Я поднял трезубец на уровень лица и медленно двинулся  по  дуге  западных
трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку...
   3
   Все, что в мире нам радует взоры - ничто.
   Все стремления наши и споры - ничто.
   Все вершины Земли, все просторы - ничто.
   Все, что мы волочем в свои норы - ничто.
 
   Что есть счастье? Ничтожная малость. Ничто.
   Что от прожитой жизни осталось? Ничто.
   Был я жарко пылавшей свечей наслажденья.
   Все, казалось, - мое. Оказалось - ничто.
 
   О невежды! Наш облик телесный - ничто.
   Да и весь этот мир поднебесный - ничто.
   Веселитесь же, тленные пленники мига,
   Ибо миг в этой камере тесной - ничто!
   Гиясаддин Абу-л-Фатх Хайям ан-Нишапури
   4
   ...Когда я пришел в себя, то обнаружил, что  стою  на  коленях,  упираясь
руками во что-то мягкое и стонущее. Этим чем-то при  ближайшем  рассмотрении
оказался лежащий ничком Пустотник. Раненый. Чуть поодаль  валялся  сломанный
трезубец и исковерканное тело ланисты  Харона.  Голова  его  осталась  почти
цела, если не считать разорванного уха, и черные брови резко  выделялись  на
фоне белой окаменевшей маски с заострившимся носом. Красные следы от пощечин
умерли вместе с Хароном.
   Бесконечно долго я вставал,  и  встал,  и  опустил  взгляд.  У  моих  ног
корчился  ответ  на  многие  вопросы.  Я  наклонился,  подхватил   обмякшего
Пустотника, взвалил его себе на плечи и  побрел  к  выходу.  Бесы  молчаливо
расступились передо мной, Кастор откачнулся  от  своего  барьера  и  на  миг
прислонился лбом к моей руке. Потом он упал, сел,  и  уже  сидя  глядел  мне
вслед.
   Выйдя на улицу, я опустил Пустотника в пыль, повернулся к приближающемуся
центуриону Анхизу и подумал, что жизнь все-таки довольно скучная  штука.  За
Анхизом виднелись Пауки. Дюжины три ретиариев с сетями и десять метателей. В
другой конец улицы я даже не стал смотреть. Там наверняка было то же самое.
   Анхиз поправил шлем и присел на корточки над Пустотником.
   - Что ж ты так, Даймон... - пробормотал  центурион,  трогая  лежащего  за
плечо. - Говорил ведь тебе... А ты - время, мол, придет... Пришло, значит...
   Пауки ждали. И во второй раз за сегодняшний  день  я  почувствовал  чужое
дыхание на своем затылке.
   Я обернулся и встретился с молодым, сияющим взглядом Кастора.
   - Уходи, Анхиз, - сказал Кастор. - Уходи по-хорошему. И передай  Порченым
- мы будем в казармах. Поговорить надо. Сам сказал - пришло время. Иначе...
   Из цирка выходили бесы. Бессмертные,  подонки,  рабы,  грязь  манежная  -
восемьдесят четыре беса Западного округа в полном традиционном вооружении; и
пятеро первых несли труп Харона. Восемь школьных ланист стояли в одном строю
со своими каркасами. Шипы браслетов, бичи, кованые копыта... и Анхиз не  мог
не догадываться, что будет с ним, и с его Пауками,  и  с  тысячами  горожан,
пришедших в цирк  -  что  будет,  если  все,  лишенные  Права,  одновременно
ударятся в амок в центре города.
   Города свободных людей.
   Смертных людей.
   Людей.
   ...Пауки ждали. Все-таки они были смелые ребята, хотя, думаю