бывший нотариус, указывая на  одно  из
вручаемых писем, - вот этот,  не  спутай,  только  что  доставлен  нарочным,
проскакавшим весь путь от Парижа до Бордо за тридцать пять часов.
     Скажи это графу; возможно, что тогда он переменит решение.
     - И придется высадить его на берег? - спросил матрос.
     - Да, братец, - неосторожно ответил нотариус. Матросы, к какой бы нации
они ни принадлежали, народ особенный, питающий глубочайшее презрение к людям
сухопутным. А уж с каким-нибудь буржуа у них совсем нет общего языка; буржуа
им совершенно чужд, они издеваются  над  ним,  обкрадывают  его  при  первом
удобном случае, отнюдь не считая, что поступают бесчестно. Этот  матрос,  по
воле случая, был из Нижней Бретани; из всего, что сказал ему старый  Матиас,
он понял только одно.
     - Вот еще! - проворчал он, гребя обратно. - Высадить его  на  берег!  А
капитан-то потеряет пассажира! Коли слушать всех этих господ, так всю  жизнь
только и придется, что отвозить их на судно и  снова  высаживать  на  берег.
Попросту старикан боится, как бы сынок не схватил насморк!
     И матрос отдал Полю письма, ничего не передав на словах.  Узнав  почерк
жены и де Марсе и догадываясь, о чем они могли ему  писать,  Поль  решил  не
поддаваться искушению и не принимать  жертв,  внушенных  великодушием.  И  с
напускной беззаботностью он сунул письма в карман.
     - Вот зачем отрывают нас от дела! По разным пустякам! -  сказал  матрос
капитану на своем нижнебретонском наречии. - Если бы тут в самом  деле  было
что-нибудь важное, как говорил тот старый хрыч, разве граф опустил бы  пакет
в свой люк?
     Полный грустной задумчивости, которая в такие  минуты  овладевает  даже
сильными людьми, Поль махал рукой старому другу, со стесненным сердцем глядя
на быстро удаляющиеся  здания  Бордо  и  прощаясь  с  Францией.  Он  сел  на
свернутые в круг канаты. Ночь застала его на том  же  месте,  погруженным  в
думы. Когда наступили сумерки, в его душу  нахлынули  сомнения,  он  пытался
заглянуть  в  будущее,  но  там  не  было   ничего,   кроме   опасностей   и
неизвестности. Он спрашивал себя, хватит ли у него мужества для  предстоящей
борьбы. Его томила смутная  тревога  при  мысли,  что  Натали  предоставлена
отныне самой себе; он начинал раскаиваться в принятом решении, ему было жаль
Парижа, жаль прожитых дней. Вскоре он почувствовал приступ морской  болезни.
Всем известно ее действие; но самое ужасное из причиняемых  ею,  хоть  и  не
опасных для жизни страданий - полная атрофия воли. Необъяснимое расстройство
ослабляет все жизненные силы;  душа  как  бы  мертвеет,  больной  становится
равнодушен ко всему на свете: мать забывает о  ребенке,  любовник  перестает
думать о возлюбленной, самый энергичный человек  лежит  безжизненным  телом.
Полю помогли спуститься в каюту, где он оставался трое суток, лежа  пластом;
его мучила  рвота,  матросы  поили  его  грогом,  он  ни  о  чем  не  думал,
погруженный в забытье. Затем он начал  поправляться,  здоровье  вернулось  к
нему. Почувствовав себя лучше,  он  вышел  на  палубу  погулять  и  подышать
морским воздухом новых широт. Засунув руки в карманы и обнаружив там письма,
он поспешил вынуть и прочитать их, начав с письма Натали. Для того, чтобы по
достоинству оценить письмо графини де Манервиль,  следует  сначала  привести
здесь письмо, оставленное Полем жене при отъезде из Парижа. Вот оно.

Письмо Поля де Манервиля своей жене

     "Моя дорогая, когда ты прочтешь эти строки, я буду уже далеко от  тебя.
Быть может, я буду уже  на  корабле,  плывущем  в  Индию,  где  я  собираюсь
поправить наши дела, пришедшие в расстройство. Я не в силах был сказать тебе
о своем отъезде. Я обманул тебя, но  не  мог  поступить  иначе.  Зачем  было
понапрасну причинять тебе беспокойство? Ведь  ты  захотела  бы  пожертвовать
ради меня своим состоянием.
     Милая Натали, твоя совесть может быть вполне спокойна, я ни  о  чем  не
жалею. Вернувшись к тебе с миллионами, я последую  примеру  твоего  отца:  я
сложу их к твоим ногам, как он сложил свои богатства к ногам твоей матери, и
скажу: "Все это - твое". Я безумно люблю тебя,  Натали;  говоря  это,  я  не
боюсь, что ты воспользуешься моим признанием,  чтобы  упрочить  свою  власть
надо мной. Этого страшатся только люди бесхарактерные. К тому же твоя власть
надо мной была безгранична с первого же дня нашей встречи. Любовь к  тебе  -
вот единственная причина моего разорения. По мере того как  я  разорялся,  я
испытывал исступленную радость игрока. Чем меньше у меня  оставалось  денег,
тем ярче было мое счастье. Высшим наслаждением для меня  было  тратить  свое
богатство, чтобы доставлять тебе удовольствия. Мне хотелось,  чтобы  у  тебя
было еще больше причуд. Я знал, что иду к пропасти,  но  шел  с  сияющим  от
радости лицом. Заурядные люди не в силах понять таких  чувств.  Я  поступал,
как те влюбленные, что поселяются вдвоем на год  или  на  два  в  домике  на
берегу озера,  с  твердым  намерением  покончить  с  собой,  переплыв  океан
наслаждений, умереть, когда их чудесный сон, их любовь достигнет  апогея.  Я
всегда находил, что такие люди поступают чрезвычайно разумно.
     Ты ничего не знала ни  о  моих  радостях,  ни  о  моих  жертвах.  Разве
скрывать  от  любимой  женщины,  во  что  обошлась  ее  прихоть,  не  высшее
блаженство? Теперь я могу открыть тебе эти  маленькие  тайны.  Ведь  я  буду
далеко от тебя, когда ты прочтешь эти строки,  дышащие  любовью.  Хоть  я  и
лишен радости услышать твою благодарность, зато мое сердце не сжимается, как
сжалось бы оно при разговоре с  тобой  обо  всем  этом.  И  потом,  любимая,
открыть тебе глаза, когда все уже в прошлом, - для меня прямая  выгода:  это
упрочит нашу любовь в будущем. Но разве она нуждается в этом?  Разве  мы  не
любим друг друга истинной любовью, которая не ищет доказательств, не  боится
ни времени, ни расстояния, - любовью самодовлеющей?
     О Натали! Я встал из-за стола, за которым пишу у камина эти  строки,  и
подошел взглянуть, как ты спишь, ни о чем не  подозревая,  спишь  по-детски,
свесив одну руку с постели. Я уронил слезу на подушку,  свидетельницу  наших
восторгов.
     Созерцая твой мирный сон,  я  почувствовал  прилив  бодрости  и  уезжаю
безбоязненно, уезжаю в  надежде  добиться  душевного  спокойствия,  добиться
богатства, достаточного, чтобы никакие тревоги не омрачали  нашего  счастья,
чтобы ты могла удовлетворять все свои  прихоти.  Ведь  ни  я,  ни  ты  не  в
состоянии отказаться от той жизни, какую мы ведем, от удовольствий,  ставших
привычными. Я - мужчина,  у  меня  хватит  твердости,  на  мне  одном  лежит
обязанность  достать  необходимые  средства.  Быть   может,   ты   вздумаешь
последовать за мной, поэтому  умолчу  о  названии  судна,  месте  и  времени
отплытия. Один из моих друзей расскажет тебе все,  когда  уже  будет  поздно
что-нибудь предпринять.
     Натали, моя любовь к тебе безгранична; я люблю тебя, как  мать  -  свое
дитя, как любовник - свою возлюбленную, самоотверженно и бескорыстно. Я буду
трудиться, чтобы тебе весело жилось; пусть моим уделом  будут  страдания,  а
твоим - счастливая жизнь. Развлекайся, ни в чем  себя  не  стесняй,  посещай
Итальянский театр, Опару, балы, почаще бывай в свете, я  все  это  разрешаю.
Но, возвращаясь в гнездышко, где мы целых  пять  лет  вкушали  дивные  плоды
нашей любви, - вспоминай обо мне, мой ангел, вспоминай  на  короткий  миг  о
своем друге и засыпай с мыслью о нем. Вот все, о чем я тебя прошу.
     Я же буду мечтать о  тебе  всегда,  моя  ненаглядная!  Буду  ли  я  под
палящими  лучами  солнца  трудиться  для  нашего  общего  счастья,  побеждая
препятствия, или же, усталый, позволю себе отдохнуть, мечтая о  возвращении,
- мои думы всегда будут с тобой; ведь в тебе - вся моя жизнь.  Я  постараюсь
мыслями переноситься к  тебе,  буду  утешаться  тем,  что  ты  беззаботна  и
счастлива. Ночью люди живут иной, особенной жизнью; во сне  все  иначе,  чем
наяву; вот и у меня будет две жизни: одна, полная неизъяснимой прелести, - в
Париже; другая, полная трудов, - в Индии. Тяжелый сон и чудесная явь; ибо  я
так сроднюсь с твоей жизнью, что действительность станет для меня сном.
     И потом, у меня  есть  воспоминания.  Я  буду  перечитывать,  песнь  за
песнью, дивную поэму нашей любви" длившуюся пять лет, будут  вспоминать  эти
дни, когда ты блистала в свете, когда очаровывала меня всегда по-новому,  то
в каком-нибудь  восхитительном  наряде,  то  полураздетая.  Мои  губы  будут
вспоминать вкус твоих поцелуев.
     Да, мой ангел, я уезжаю, как  влюбленный  отправляется  на  подвиг,  от
которого  зависит  счастье  с  любимой  женщиной.  Прошлое  будет  для  меня
страстной мечтой, предшествующей обладанию; обычно обладание рассеивает  эти
грезы, но ты сумела придать им еще большую  прелесть.  Вернувшись,  я  найду
новую женщину; разлука придаст тебе новое очарование.  О  моя  возлюбленная,
моя Натали, свято чти нашу любовь. Сохрани ту детскую чистоту, которой  веет
от тебя сейчас, в эту минуту.
     Если даже ты обманешь мое слепое доверие - тебе нечего страшиться моего
гнева: знай, я просто умру, ни  словом  не  упрекнув  тебя.  Но  женщина  не
обманывает того, кто предоставил ей полную свободу, ибо  женщина  неспособна
на подлость; она водит за нос мужа-тирана, но никогда не  обманет  человека,
для которого ее измена равносильна смерти. Нет, это немыслимо! Прости за то,
что сейчас вырвалось у меня, - ведь это так естественно для влюбленного.
     Мой ангел, повидайся с де Марсе; я сдал ему внаймы наш особняк,  но  ты
останешься в нем жить. Это - фиктивный  договор,  заключенный  во  избежание
напрасных убытков. Кредиторы, не зная, что уплата мною долгов - лишь  вопрос
времени,  могли  бы  наложить  арест  на  обстановку  и  лишить  тебя  права
пользоваться нашим домом. Будь ласкова с де Марсе,  я  целиком  доверяю  его
порядочности и умению вести дела. Пользуйся его  советами,  пусть  он  будет
твоим защитником и покровителем. Как бы он  ни  был  занят,  у  него  всегда
найдется время, чтобы оказать тебе услугу. Я поручил ему провести ликвидацию
моих дел.
     Если ему придется заплатить некоторые  мои  долги  и  впоследствии  ему
потребуются деньги - надеюсь, что ты вернешь их ему.  Но  не  думай,  что  я
отдаю тебя под наблюдение де Марсе; нет, я вверяю тебя тебе  самой.  Советуя
обращаться к нему, я не хочу насильно навязывать его тебе. Увы! Я не в силах
говорить сейчас о делах, ведь мне осталось провести возле тебя  какой-нибудь
час. Я ловлю твое дыхание, пытаюсь угадать, что тебе снится, и  каждый  твой
вздох напоминает мне о счастливых часах  нашей  любви.  В  ответ  на  каждое
биение твоего сердца я открываю тебе сокровищницу своей любви,  и  я  осыпаю
тебя розами моей души, подобно тому как дети рассыпают розы перед алтарем  в
день праздника Тела господня.
     Пусть тебя охраняют наши общие воспоминания, ведь  их  так  много!  Мне
хотелось бы перелить в твои жилы свою кровь, чтобы  ты  целиком  была  моею,
чтобы твои мысли стали моими мыслями, твое сердце - моим  сердцем,  чтобы  я
мог перевоплотиться в тебя. Словно в ответ, ты  что-то  прошептала  во  сне.
Будь всегда так же чудно хороша и безмятежна, как сейчас!  О,  до  чего  мне
хочется обладать волшебной властью, о которой говорится в сказках! Я  наслал
бы на тебя сон на все время нашей разлуки, чтобы, вернувшись, разбудить тебя
поцелуем. Какая нужна сильная воля, как  горячо  нужно  тебя  любить,  чтобы
решиться расстаться с тобой в такую минуту!  Ты  религиозна,  ты  испанка  и
будешь свято чтить обет, данный во сне  тому,  кто  и  без  слов  сумел  его
расслышать.
     Прощай же, родная! Твой "душистый горошек" уносит буря, но он  вернется
к тебе на крыльях счастья. Нет, моя Нини, я не прощаюсь с тобой, потому  что
я с тобой не  расстаюсь.  Разве  не  ты  вдохновишь  меня  во  всем,  что  я
предприму? Мечта о  предстоящем  нам  незыблемом  счастье  воодушевит  меня,
направит к верной цели мои шаги. Ты везде останешься со мной, и светить  мне
будет не тропическое солнце, а  твой  пламенный  взор.  Будь  же  счастлива,
насколько может быть счастлива женщина в разлуке с любимым.
     Мне хотелось бы, чтобы ты не во сне, не бессознательно ответила на  мой
прощальный поцелуй; но я не должен будить  тебя,  моя  Нини,  мой  обожаемый
ангел! Проснувшись, ты почувствуешь у себя на лбу слезинку; пусть она  будет
твоим талисманом! Всегда думай о том, кто, быть может, умрет за тебя,  вдали
от тебя; думай не столько о муже, сколько о возлюбленном,  который  поручает
тебя всевышнему".

Ответ графини де Манервиль своему мужу

     "О мой любимый, в какое глубокое горе повергло меня твое  письмо!  Имел
ли ты право, не посоветовавшись со мной, принять решение,  одинаково  тяжкое
для нас обоих? Разве ты свободен? Разве  ты  не  принадлежишь  мне?  Ведь  я
наполовину креолка и могла бы поехать вместе с тобой! Я вижу из твоих строк,
что ты не нуждаешься в моем присутствии. За что, Поль, ты посягаешь  на  мои
права? Что я стану делать в Париже одна?
     Мой ангел, ты берешь на себя всю мою вину. Ведь и я  виновата  в  нашем
разорении! Ведь мои наряды тоже были грузом, который перетянул  чашу  весов.
Ты заставил меня проклясть беззаботную, счастливую жизнь, которую мы с тобой
вели последние четыре года Как мучительно сознание, что ты  уехал  на  целых
шесть лет! Можно ли разбогатеть за это время? Вернешься ли ты?
     Предчувствия не обманули  меня;  недаром  я  с  безотчетным  упрямством
отказывалась от раздела имущества, хотя ты настойчиво требован этого  вместе
с маменькой. Вспомни, что я говорила тогда! Ведь это значило бросить на тебя
тень, поколебать твою кредитоспособность. Тебе пришлось рассердиться,  чтобы
я наконец уступила.
     Мой дорогой Поль, никогда еще ты не стоял в моих глазах так высоко!  Ты
не поддался отчаянию, ты вновь отправился искать счастья...  Нужно  обладать
твоим характером, твоей силой воли, чтобы так поступить. Мне хочется  упасть
к твоим ногам. Когда человек так  искренне  признается  в  своих  слабостях,
когда он  старается  поправить  свои  дела  ради  того  же,  из-за  чего  он
разорился,  -  ради  любви,  ради  непреодолимой  страсти,  -   он   достоин
восхищения, Поль! Иди же вперед  без  боязни,  преодолевай  препятствия,  не
сомневайся в своей Натали: это значило бы сомневаться в себе самом. Бедняжка
мой, ты хотел бы воплотиться во мне; но разве и я не буду жить одной  жизнью
с тобой? Душой я буду не здесь, в Париже, а там, куда  закинет  тебя  судьба
Хотя твое письмо и причинило мне жгучую боль, но в то же время  преисполнило
меня радости; ты заставил меня испытать эти противоречивые  чувства,  потому
что, видя, как ты любишь меня, я с гордостью убедилась, что  ты  постиг  всю
силу моей любви. Раньше мне иногда казалось, что я люблю тебя больше, чем ты
меня; но теперь я признаю себя побежденной, и  ты  можешь  присоединить  эту
сладостную победу к победам, ранее одержанным тобою; от этого я буду  только
больше тебя любить. Пока мы в разлуке, я все время  буду  носить  на  груди,
возле самого сердца, твое чудесное письмо,  где  ты  изливаешь  передо  мной
душу. Это письмо доказало мне, что все между нами осталось  по-старому;  оно
моя гордость, ведь в нем вся твоя душа. Я  поселюсь  вместе  с  маменькой  в
Ланстраке, похороню себя для светской жизни и  буду  как  можно  бережливее,
чтобы полностью уплатить все твои долги.
     С  нынешнего  дня,  Поль,  я  стала  другой  женщиной;  я  бесповоротно
простилась со светом, я не хочу удовольствий, если ты не можешь разделять их
со мною. К тому же я все равно должна уехать из Парижа и жить замкнуто.  Мой
мальчик, узнай, что теперь ты вдвойне должен стремиться разбогатеть. Если бы
твое мужество нуждалось в поощрении, ты  ощутил  бы  прилив  новых  сил.  Ты
догадываешься, мой друг? У нас будет ребенок. Ваши заветные  мечты  сбылись,
сударь! Мне не хотелось внушать  тебе  пустую  надежду,  -  нам  и  так  уже
пришлось испытать из-за этого немало разочарований, - мне не хотелось, чтобы
радостное известие оказалось впоследствии ложным Но теперь я  могу  сообщить
его с полной уверенностью; я счастлива, что могу доставить тебе это утешение
и облегчить твою скорбь.
     Сегодня утром, ничего не подозревая, думая, что ты отправился по  делам
в город,  я  пошла  в  церковь  Успения  возблагодарить  бога.  Могла  ли  я
предвидеть несчастье? Все улыбалось мне этим  утром.  Выходя  из  церкви,  я
встретила маменьку; узнав, что тебе грозит беда, она приехала  на  почтовых,
захватив все свои сбережения, около тридцати тысяч франков, надеясь,  что  с
их помощью тебе удастся поправить дела. Какое у нее доброе сердце,  Поль!  Я
обрадовалась и поспешила домой,  чтобы  за  завтраком,  в  нашей  оранжерее,
угощая тебя  твоими  любимыми  лакомствами,  сообщить  сразу  две  радостных
новости.
     Вдруг Огюстина подает мне письмо от тебя... От тебя,  когда  мы  только
что провели ночь вместе, - разве это само по  себе  не  говорит  о  какой-то
драме? Меня охватил смертельный страх. Потом я стала читать... Я прочла твое
письмо рыдая, и маменька тоже залилась  слезами.  Чтобы  так  плакать  из-за
кого-нибудь, надо  горячо  любить  этого  человека,  ведь  от  слез  женщина
дурнеет. Я была чуть жива. Столько любви, столько мужества! Столько  счастья
и столько горя! Обладать такими сокровищами души и так внезапно  разориться!
И нет возможности прижать любимого человека к сердцу в ту минуту, когда  так
восхищаешься его благородством! Какая женщина могла бы  устоять  перед  этой
бурей чувств?
     О, как мучительно знать, что ты  далеко  от  меня,  когда  так  хочется
прижать твою руку к сердцу и тем успокоить его! Ты не  можешь  устремить  на
меня ласковый взгляд,  который  я  так  люблю!  Не  можешь  вместе  со  мной
радоваться, что наши надежды осуществились. И меня нет с  тобой!  Натали  не
может облегчить твои муки ласками, которые тебе так дороги, что из-за них ты
забываешь обо всем на свете... Я хотела тотчас же поехать, полететь вслед за
тобой, но маменька сказала мне,  что  "Прекрасная  Амели"  отплывает  завтра
утром, поспеть вовремя можно только на почтовых и что в моем положении  было
бы чистейшим безумием рисковать всем нашим будущим, подвергая себя тряске  в
карете.
     И все-таки я потребовала лошадей, хоть и знала, что это угрожает  жизни
ребенка. Маменька обманула меня, уверив, что  лошадей  сейчас  подадут.  Она
поступила  благоразумно,  ибо  я  сразу  почувствовала  первые  недомогания,
связанные с беременностью. Я не выдержала стольких  волнений,  и  мне  стало
дурно. Пишу тебе в постели, врачи предписали мне полнейший покой  в  течение
первых месяцев. До сих пор я  была  легкомысленной  женщиной;  теперь  же  я
готовлюсь  стать  матерью.  Провидение  сжалилось  надо  мной:  ведь  только
ребенок, которого надо кормить, растить,  воспитывать,  может  смягчить  для
меня горе, какое причиняет разлука с тобой. Он заменит мне тебя, мое чувство
к тебе найдет выход в заботах о нашем ребенке. Я смогу  смело  проявлять  ту
любовь, которую мы так тщательно скрывали ото всех.
     Не хочу  ничего  от  тебя  таить.  Маменьке  уже  пришлось  опровергать
клеветнические слухи, распространившиеся о  тебе.  Оба  Ванденеса,  Шарль  и
Феликс, горячо тебя защищали; но твой друг де Марсе все обращает в шутку: он
издевается над твоими недоброжелателями, вместо того чтобы дать им достойный
отпор. Мне не  нравится  эта  манера  легкомысленно  отвечать  на  серьезные
нападки. Не ошибаешься ли ты в нем? Тем не менее я послушаюсь  тебя  и  буду
относиться к нему по-дружески. Будь спокоен, обожаемый мой Поль,  по  поводу
всего, что касается твоей чести. Ведь твоя честь - моя честь. Я заложу  свои
бриллианты. Мы с маменькой сделаем все, что будет нам  по  средствам,  чтобы
полностью уплатить твои долги, и постараемся выкупить Бельроз.
     Маменька  упрекает  тебя,  заче