йского.
Хочу переводить с хинди и урду,  которых я,  правда,  совсем не знаю, но
это не обязательно.  Сейчас это совсем не обязательно. Но вы меня сбили.
Я начал с бартера и консалтинга и расцвета капитализма в России.  Я тоже
капиталист.  Я имею жилплощадь. Капитал. Я могу сдать ее в аренду на два
часа. Хватит вам два часа? Но за это я прошу, то есть требую, как владе-
лец,  как арендатор, час, всего лишь час общения. Я буду пить и бредить,
а вы будете слушать. Согласны?
   - Если найдутся чистые стаканы.
   - Возьми на кухне.
   Таня принесла стаканы,  плеснула по чуть-чуть себе и Сергею, они сели
на диване рядом (как одноклассники в гостях у  старшего  друга,  подумал
Сергей),
   Бредил он на тему развития капитализма в России,  на тему проблем пе-
ревода с плохого английского на хороший русский,  поскольку  с  хорошего
английского книги сейчас никому не нужны. Бредил он также на тему стран-
ности человеческих отношений,  когда тот,  кто тебя боготворил,  в одно-
часье почему-то перестает тебя видеть вообще,  хотя,  кажется,  ни ты не
изменился, ни этот человек не изменился.
   К исходу часа он, порядочно опьянев, стал бредить на тему политики.
   - Если ты будешь так гнать,  ты свалишься,  - сказала Таня. - Это не-
честно.
   - Ты часто видела меня свалившимся?
   - Ты лошадь, - признала Таня. - Это тебя погубит.
   - Я нарочно спешу допить эту литровую бутыль,  чтобы кончилось, чтобы
у меня был повод пойти по делу, за выпивкой. Не могу же я сам себе приз-
наться,  что настолько подл и пошл,  что предоставил свою квартиру своей
жене для свидания с любовником.
   - Не ерничай.
   - Судьба ерничает,  я только подпеваю. Осталось полстакашка всего - и
десять минут.  Бредить мне надоело. Мне хочется сказать что-нибудь прос-
тое.  Мужицкое.  Мужественное. Бесхитростное. Благословить, что ли. - Он
поднял полстакашка и благословил:  - Будь ты проклята,  Танюша, хотя дай
Бог тебе сто лет жизни.  Будь я проклят, что не могу тебя вернуть. Я ви-
новат во всем.  Один. Я от тебя - идиот - к другим женщинам... Идиот. На
что я надеялся?  Ты не умела прощать. Сейчас умеешь? Не отвечай. Парень,
как тебя там? Ты знаешь, что она обожает тебя? Ты для нее свет в окошке.
Она не была у меня два с половиной года - и вдруг пришла. С тобой. Чувс-
твуй это,  парень. Если ты сделаешь ей больно, я тебя убью. Я урою тебя.
Она тебя обожает.  Я знаю этот ее взгляд.  Она так смотрела на меня ког-
да-то. Смотрела или нет, Танюша? Да или нет?
   - Смотрела. Час прошел.
   - Да.  Битый час вы терпели меня. В английском нет такого выражения -
битый час.  Вслушайтесь: битый час! Избитый час, измочаленный, поувечен-
ный, поуродованный.
   Алексий залпом выпил полстакашка,  качнулся, но выпрямился, подошел к
шкафу,  распахнул, вырвал из недр свитер, долго напяливал на голое тело,
потом  выдрал оттуда же,  из-под кучи одежды,  джинсовую линялую куртку,
потом пошел в прихожую,  врезался по пути плечом в косяк,  оба выдержали
удар - и он и косяк,  в прихожей долго возился - видимо,  обуваясь. Таня
сидела, выпрямившись, слушала, ждала. Сейчас хлопнет дверь.
   Вместо этого - тишина.
   Она встала, выглянула. Сергей тоже.
   Алексий лежал,  нелепо раскинувшись на полу. Один ботинок был наполо-
вину натянут на огромную его ступню.  Второй валялся поодаль.  Наверное,
Алексий хотел достать его,  не перемещаясь, тянулся рукой - да так и ос-
тался, в позе человека, бросившего смелую гранату во врага и тут же сра-
женного вражеской пулей.
   Они опять сели на диван, как одноклассники, руки на коленях.
   - Нет, она знает, что делает, - сказала Таня.
   - Кто?
   - Судьба. У тебя есть деньги?
   - Сколько нужно?
   - Столько, сколько стоит снять номер в гостинице. Ненавижу гостиницы.
   - А сколько стоит номер в гостинице?
   - Не знаю.  Тысяч сто. Это неважно. Я же сказала: ненавижу гостиницы.
И вообще, не хочу изменять мужу. Что делать, а? Когда поезд на Саратов?
   - У меня и билета нет.
   - Возьмешь. Или на проходящий какой-нибудь.
   - Извини. Я тебя не понимаю.
   - Все ты понимаешь.
   - Я думал о тебе. Я хотел с тобой быть. И хочу. Давай что-нибудь при-
думаем.
   - Я уже придумала.  Езжай домой. Ты где-то там есть, я об этом знаю -
и мне больше ничего не нужно. Он спит как мертвый. Мы теряем время.
   - Я только что это хотел сказать.
   - Почему не сказал?
   - Не успел.
   - А теперь поздно.
   - Нет. Не поздно.
   Сергей обнял ее. Она усмехнулась. Поцеловала его в щеку. Сказала:
   - Тебе пора.
   - Нет.
   - Пора, пора. Ты в школе тоже был отличником?
   - Нет.
   - Разве?
   - На что ты сердишься?
   - Разве?
   Они молча и торопливо дошли до метро.  Час "пик", люди возвращаются с
работы - оказывается, в Москве кто-то все-таки работает днем. Поезда пе-
реполнены.  Они смеялись, втискиваясь, хотя сказано уже было "Осторожно,
двери закрываются!",  но двери придерживали почти во всех вагонах, и они
тоже - собой.  Втиснулись,  Сергей вытянул руку,  ища, за что уцепиться,
его развернуло  плотным  многолоктевым,  многоплечевым,  многотуловищным
движением, он сопротивлялся, чтобы повернуться к Тане и опять смеяться с
нею - лицо в лицо.  Повернулся, двери стукнулись, закрываясь, Таня оста-
лась там и смотрела в сторону. Он постучал кулаком по стеклу. Она повер-
нулась и пошла - неторопливо, как ходят никуда не спешащие люди, особен-
но заметные в суматошных людских потоках.
   В поезде он почувствовал облегчение и спокойствие.  Он сразу же начал
дремать, но лечь нельзя было, ему досталась нижняя полка, на которой си-
дела  тетя с верхней полки и кушала вот уже второй час.  Он предложил ей
поменяться полками,  но она почему-то отказалась с подозрительностью. На
верхней  оно недоступней,  надежней...  Двум девушкам он постеснялся это
предложить, девушкам вида и возраста - медучилище или педагогическое. Им
это идет. Спросить бы, проверить, но опять как-то неловко. Одна все пос-
матривает на него, посматривает, посматривает.
   Он пошел в туалет.
   Девушка поджидала его.
   - Вы Сергей Иванов?
   - Допустим.
   - Группа "Пятый угол", да?
   - Вы не могли меня узнать. Ни фотографий, ничего. Ни записей, ни кон-
цертов. Меня никто не знает.
   - Вас знают все, - сказала девушка. - Пойдемте.
   Она вывела его в тамбур.
   - Я хочу рассказать вам про свою жизнь. Вы меня поймете. Надо же, жи-
вой Иванов, Сергей Иванов, бывает же, Любка не поверила даже.
   - Я не Иванов, я просто похож. Нас часто путают.
   - А голос? Голос я не спутаю.
   - Это какая-то чепуха. Повторяю, меня никто не знает.
   - Вас знают все. А я даже больше. Я вас люблю.
   - На здоровье.
   - Поцелуйте меня. Мне больше ничего не надо.
   - Я не могу поцеловать. У меня СПИД и сифилис.
   - Мне все равно. Я умру от вас. Это счастье.
   - Что ты понимаешь в счастье?
   - Все понимаю. Вот оно, - и девушка дотронулась пальцем до груди Ива-
нова.
   Проводница стучала в двери,  чтобы просыпались, сдавали белье и поль-
зовались туалетами, пока не началась санитарная зона.
   Трясясь от вокзала в троллейбусе,  Иванов думал,  что  любви  нет  не
только взаимной,  как считает Таня, а нет вообще. То есть нет той любви,
которую Иванов считал раньше любовью, - когда кто-то кого-то любит. Ник-
то  никого не любит,  а любят только свою любовь,  сделал Иванов простое
маленькое открытие,  понимая, что новизны в нем нет. Таня не меня любит,
Сергея Иванова.  Внешность, голос, ладно, но это не я, еще не я, не сов-
сем я, совсем не я. Я, не любя ее, люблю ее больше, чем она меня, потому
что я ее вижу,  а она не видит меня. И Нюра-Лена не видит меня. И я сам,
может быть,  себя не видел.  Что я хочу сделать?  Если честно - что хочу
сделать я?  Если совсем честно?  Я хочу сказать ей,  Нюре-Лене: езжай, к
чертовой матери,  домой,  я хочу остаться один.  Но я ни за что этого не
скажу.  Меня никто не любил, и я никого не любил. То есть это, может, не
так,  но решим и скажем так,  для простоты.  Теперь все меня любят - и я
всех должен любить. И это тоже не так, но тоже для простоты. А я не дол-
жен. Я никому ничего не должен. Почему же я не скажу ей - пошла к черто-
вой матери? Я ведь не скажу, не сумею... "Кому-то всегда из-за нас боль-
но", - вспомнил Cергей часто повторяемый отцом аргумент, который он мыс-
ленно называл логикой зубного врача...
   Она открыла дверь,  прижалась к нему, торопливо сказала, что дома ни-
кого нет и не будет до самого вечера, что она подыхала здесь, что она...
   - Езжай домой, - сказал Иванов. - К черту. К чертовой матери. Убирай-
ся.
   - Это не ты говоришь, - сказала Нюра-Лена.
   - Без разницы. Я хочу остаться один. Я никому ничего не должен. Я те-
бя не люблю.
   - А я и не прошу,  чтоб ты меня любил.  Но потерпи меня хотя  бы  дня
три. Мне хватит на всю жизнь.
   - Мне очень легко согласиться.  Поэтому я не соглашусь.  Разве трудно
понять, что...
   - Понимаю. Будь здоров. Но мы увидимся еще?
   - Конечно.
                                        11
   и я стою на перроне уже столько лет
   я жду прихода поезда которого нет
   и он прибудет не по рельсам и часам
   и в этом поезде приеду я сам
   Сочинение ученика пятого класса Славы Курицына на тему "Люди, с кото-
рых я беру пример".
   Я беру  пример  с моего тренера по каратэ Сергея Алексеевича Иванова.
Он очень хороший человек. Он высокий и вынослевый. Он часто занимается с
своими  учениками и втом числе со мной.  Мы все его любим.  Каратэ имеет
разные стили.  У нас стиль сюто-рю.  Он никогда не обижает нас.  У  него
черный пояс и Первый Дан. Это как мастер спорта и даже лучьше. Он мог бы
стать чемпионом мира но он не участвует в соревнованиях а  любит  детей.
Он хоть и сильный но никогда не дереться.  Он только учит.  Я могу убить
любого любого одним ударом но не хочу этого делать а для  общего  разви-
тия. Я с него беру пример.
   Сентябрь-октябрь 1995
                                      Крюк
                                  блатной романс
   Я смотрю в небеса, мне на волю нескоро.
   Облака от меня уплывут не спеша.
   Нет совсем ничего у бродяги и вора,
   Кроме вещи одной под названьем душа...
   Ктольщиков Олег Сергеевич,  1966 года рождения, кличка Пхай-Пхай, вы-
шел из тюрьмы сильно похудевший.
   Лидия вытянула ногу,  покрытую пеной, и подумала, что нет ничего доб-
рого и злого,  совести и стыда, греха и порока, а есть только красивое и
желаемое,  с сожалением понимая,  что мысли ее непрочны и в жизни она им
не последует.
   Муж ее Сергей спал, храпя.
   Подруга ее  Екатерина,  стоя  за  уличным торговым лотком,  иззябшая,
красными руками считала бумажки денег.
   Филафонтов Борис Ильич на левой щеке имеет родинку, которой почему-то
очень гордится.
   Лидия сказала Сергею: ты пьешь и грубишь, ты надоел мне, давай разой-
демся.
   Он сказал нет и ударил ее.
   Он поднял ее и сказал, что любит ее.
   Пхай-Пхай пошел к друзьям, и ему помогли. Смотри у меня, сказал Фила-
фонтов, поглаживая родинку.
   Екатерина пила вино,  а Лидия чай, Екатерина молчала, а Лидия жалова-
лась на мужа.  Да отрави ты его,  сказала Екатерина.  Что ты, испугалась
Лидия.
   Сергею было хорошо с Лидией,  он к ней привык. Если иногда ударял, то
чтобы почувствовать нежность к ней и свое сиротство,  что его  никто  не
любит. Но она подала на развод через суд. Он ломал мебель, рвал вещи.
   Развелись.
   Но квартиру  он  отказывался  разменивать.  Сказал:  сгниешь рядом со
мной,  никуда не денешься от меня,  люблю тебя, сволочь. Лидочка, милая.
Убью, тварь.
   Екатерина сказала Лидии:  так всю жизнь будешь мучиться,  давай скажу
своим, пусть его попугают.
   Она попросила Филафонтова,  тот послал пугать Пхай-Пхая и  еще  двух.
Они попугали,  но Сергей от неожиданности не испугался.  Даже спросил: а
вам какое дело?  Пхай-Пхай, ударяя в ухо его, сказал, что хочет на Лидии
жениться. Отстань от нее, меняй квартиру, не то хуже будет.
   Сергей не испугался,  но потом испугался.  Неделю он пил, но не искал
размена,  а только упрекал Лидию. Я Капитану скажу, кричал он про своего
покровителя по кличке Капитан.
   Значит, сильней надо его напугать, сказала Екатерина. Не надо, сказа-
ла Лидия. Надо, сказала Екатерина.
   К Сергею приехали на работу,  взяли его,  привезли, вволокли в подвал
какой-то,  темный,  сырой,  связали  руки и ноги и подвесили на железный
крюк. Как Буратино в сказке, вспомнил Сергей детство и заплакал.
   И Лидия стала жить одна, Сергей ушел от нее к маме жить.
   Пхай-Пхай сказал Лидии: давай и правда поженимся. Она сказала, что не
хочет. Он приезжал на машине с цветами и шампанским. Нет, не хочу, изви-
ни, говорила Лидия. А вот я тебя на крюк, пошутил Пхай-Пхай.
   Пошел ты, ответила Екатерина за Лидию. Она у нее каждый вечер теперь.
Подруга. Надоела.
   Пхай-Пхай повесил Лидию на крюк. Через сутки пришел, спросил: ну как?
Сволочь,  сказала Лидия.  А Екатерина в это время - к Филафонтову. Фила-
фонтов  в  этот  подвал  и  Пхай-Пхаю:  тебе велели?  Снял Лидию,  хотел
Пхай-Пхая на крюк повесить, но передумал и убил.
   Филафонтов погладил родинку, а потом стиснул пальцами живот Лидии. Он
любил  это.  Лидия хотела отравиться,  но подумала,  что смерть еще хуже
жизни.  Она встретила Сергея и рассказала ему: так и так. Сергей пошел к
Капитану.
   Капитан и Филафонтов встретились для разборки.  У Капитана давно было
зло на Филафонтова.  Он придрался через причину Лидии. Убил Филафонтова.
Лидию взял себе. Он любил быть нежным и сосал у Лидии ухо.
   Сергей попросил,  и Филафонтов отдал ему Лидию.  Они опять стали жить
вместе.  Он купил ей кожаное пальто. Она купила мебель для кухни. Родила
дочь. Ей сейчас уже полтора года.
   Екатерина вытягивает ногу, покрытую мыльной пеной, и думает, что ведь
много красивых женщин. Почему не она?
   И я слишком устал от предательств и боли.
   Но меня лишь поймет тот, кто горе узнал.
   Так налейте ж за наше здоровье на воле,
   А назавтра за вас я налью свой бокал.
   (И т.д. - четырнадцать куплетов, с чувством, со слезой, но с достоин-
ством, с мужской гордостью.)

   Ноябрь 1995