онять действия властей  или же  за диких
животных, которых  стараются улещевать. "Они"  же  показали  себя  дикарями,
которые были свободны в выборе "их" праздника.

        "2 января."

     Распродажа  прошлогодних  товаров.  Все  въезды на  парковку  торгового
комплекса "Труа - Фонтэн" забиты автомобилями. Все хотят первыми наброситься
на одежду,  посуду,  действуя, словно  грабители  в захваченном городе.  Все
аллеи заполнены потоком людей, целыми семьями с детьми.  В  магазине  одежды
какое-то неистовство. Непомерная алчность заполняет пространство.
     Торговые центры  стали  самым посещаемым местом конца  двадцатого века,
как  раньше  церковь. У Кароль,  Фроджи, Лакост  люди  ищут  что-то, что  им
поможет выжить, эффективное средство против уходящего времени и смерти.

        "5 января."

     Отделение  зубной  хирургии в  больнице Понтуаза. Три человека стоят  у
окошка  регистратуры со  своими  медицинскими  картами  в  руках.  Женщина -
секретарь звонит кому-то по телефону, громко с  ним  разговаривает, сообщает
какие-то  новости, подзывает медсестру, чтобы  передать ей трубку,  снова ее
берет, говорит: "У меня нет времени разговаривать, здесь много народу!"
     Все двери открыты. В том  числе и  двустворчатая дверь, соединяющая зал
ожидания с  большим  коридором отделения зубной  хирургии.  В  том  числе  и
врачебных кабинетов, расположенных по  обе стороны этого коридора. Там царит
суматоха; медсестры ходят из одного  кабинета в другой,  что-то друг у друга
спрашивают, шутят: "Я свободна" (имеется ввиду, что пока никакой врач не дал
ей задания) - "Да? А я думала, что ты замужем!" Смех.
     Меня  усадили в кресло.  Одна из двух женщин, распаковывающая материал,
предназначенный  для моего лечения, спрашивает у  другой, хорошо  ли на  ней
сидят сапоги. "О,  да! Но  знаешь, у меня проблемы  с  коленом" -  "Потянула
связку?" - "Нет, это  я на  лыжах упала,  еще давно". - " Я хочу купить себе
такие же. Где ты их взяла?" Существуют же женщины, говорящие об  обуви в тот
момент, когда с минуты на минуту придет хирург, чтобы  разрезать мне кусочек
десны.

        "8 января."

     Средства  массовой  информации  много  говорили  и  "детях  из  рабочих
поселков",  приехавших  на каникулы в "спокойный" лагерь, и нарушившие отдых
обычных граждан ( в  первой части фразы  уже  подразумевается  оксюморон). В
качестве  примера упомянули  пятилетнюю  девочку, назвавшую  инструктора  по
лыжному спорту  "шлюхой"  и "стервой".  Как  если бы  этим привели  решающее
доказательство  без  надобности  уточнения: дикость, невозможность  провести
сходство  с  другими  детьми.  Слова  девочки "шлюха" и "стерва"  обозначают
абсолютно  тоже самое, что и "злая"  и "нехорошая",  произнесенные детьми из
благородных  семей.  Здесь  не  раскрывается  никакое  различие сущности  (в
отличие от того, что мы хотим услышать).

        "11 января."

     Маршрут  линии пригородного  метро, которым я возвращаюсь,  разделен по
длительности  на два промежутка: до Мэзон  -  Лаффитт, даже, порой, до Ашер,
время  летит  незаметно.  Это  время,  в  течение  которого  ты  о  чем-либо
задумываешься  или  же  просто  мечтаешь. За десять  минут  до  прибытия  на
конечную  станцию  начинается  другой  временной отрезок,  в  котором  кроме
необходимости как можно быстрее  добраться, ничто вокруг тебя не существует.
Равномерное движение поезда, более или менее городской пейзаж, огромные поля
- все  кажется  замедленным с точки  зрения внутренних часов. В  этот момент
невозможно  ни о чем думать.  Ты  ожидаешь того мгновения,  когда сойдешь  с
поезда,  поднимешься по ступенькам  к  выходу,  пройдешь турникет,  вдохнешь
свежего  воздуха парковки, подойдешь  к  своей  машине.  Практически смутные
образы, всего  лишь инстинктивный толчок  к  тому,  что облачено  в  обложку
счастья. Каждый вечер  одни и те же, ничего не значащие десять минут чистого
ожидания.

        "12 января."

     По   телевизору   показывают   репортаж   о   приюте   для   малолетних
правонарушителей в Марк -  ан -  Борель на  севере Франции. Здесь содержатся
одни лишь  юноши, взятые  на  попечение  до  пяти  часов и свободные затем в
течение всего вечера. Они не знают, чем заняться,  курят в комнатах коноплю:
" одна затяжка и все ОК". Они никогда не  говорят о школе,  как будто бы она
никогда не  существовала  в их  жизни. Некоторые не умеют читать.  Многие не
ведают, что писать нужно с верхней  части  страницы тетради, они же начинают
писать  с  середины,  снизу,  везде.  Они говорят,  что  высшее благо -  это
позабавиться (попортить машины  и т.д.)  и не быть застигнутым врасплох. Они
убеждены, что  в  будущем будут думать,  что провели свою  юность с  большой
пользой (если быть молодым - это  делать домашние задания, не валяя при этом
дурака,  то  это  - не настоящая жизнь). "Валять  дурака" -  это  синоним  к
"получать наслаждение". В  первую очередь они хотят жить не для блага, а для
удовольствия: совершать легкие преступления, принимать наркотики, и т.д..  И
здесь сложно сделать  вывод, кто наиболее ужасен в своей массе:  эти молодые
люди или же  маркиз  де Сад, произведения которого  претендуют на  некоторый
эстетизм.

        "15 января."

     На  платформе  станции Сержи,  внизу  указательной таблички написано :
МОСТ КАРДИНЕТ. Здесь не останавливается ни один поезд.

        "15 февраля."

     Д. говорит и магазинах Сержи,  возвращаясь оттуда  в одежде "от кутюр".
На нем свитер фирмы " Marks & Spencer " которым он хвалится. "Лакосты" я
передал своей  дочери", - говорит  он, склоняя  марку любимой им одежды, как
название   какого-нибудь   предмета.   Он   не  знает,   что   представители
привилегированного класса  не  носят больше "Лакост"  с тех пор,  как  в нем
стала щеголять "молодежь из пригорода". Если ему сказать - то, вероятно, это
глубоко его заденет. Марка одежды - это показатель, благодаря  которому люди
относят себя к определенному сословию, нишу которого они намерены занять.

     (Воспоминание об  С, переодевающегося однажды вечером, гордо перечисляя
со  своим славянским  акцентом каждый  предмет одежды,  который  он  одевал:
рубашка от "Черутти", галстук от "Диор", брюки  от "Сэн - Лорана", ремень от
"Ланвено",   и  т.д.   Словно   части  доспехов,   торжественно   надеваемые
средневековым рыцарем. Под  одеждой он носил белую майку и  семейные  трусы,
согласно традиции стран восточной Европы.

        "24 марта."

     Журналист  распространяет результаты опроса  общественного  мнения:  42
процента опрошенных французов ответили, что "слишком много арабов", добавляя
при этом, что все чаще и чаще можно  услышать расистские высказывания. Фраза
"слишком много  арабов"  - единственная  по-настоящему запоминающаяся.  Если
заменить арабов на евреев, то можно заметить, что различие между 1999 и 1939
годами  не  так  уж и велико. Этот опрос, а также  способ его подачи  хитрым
образом оправдывают расизм.  В нашем  сознании то, что  является всего  лишь
общественным мнением, становится правдой.

        "27 марта."

     НАТО решило вмешаться в урегулирование "сербского вопроса". Как обычно,
впечатление того,  что не знаешь,  что законно, а что нет. И вот, вечером, я
снова вижу Белград  :  большая площадь,  кафе, полное посетителей, цыганские
дети, бегающие  от  одного  стола  к другому,  которых  никто  не  прогоняет
(патернализм, уверенность в своем превосходстве или же благодушие?).
     Белград  рано  утром.  Цепь  автобусов,  в  которые  поднимаются  люди,
знающие,  что  сегодня  с  ними воюют. У  меня  не  осталось  ни образов, ни
воспоминаний, касающихся Косово.

        "6 апреля."

     В  течение всей ночи Белград  и  другие  сербские  города  подвергались
бомбардировке.  В это  же время сербские войска продолжали спокойно  творить
бесчинства в Косово,  побуждали косоваров  к  бегству. Страшная  смертельная
хореография  в вертикальном  и  горизонтальном направлениях  на  разделенных
сценах. Можно представить себе, что натовские  бомбы бесконечно будут падать
на головы  мирных сербов, а  сербские  солдаты  будут подталкивать население
косовских албанцев на путь изгнания, выстраивая их в длинные когорты.
     По математическим расчетам, у ракет и сербских преступников нет никакой
возможности пересечься.

     Вчера в  пасхальный  понедельник в Нормандии, люди обедали  на террасах
домов, на берегу моря. Вечером  - многочасовые пробки на трассе,  ведущей  в
Париж.  Я заметила, что  в течение целого вечера  даже ни разу не подумала о
войне на Балканах. Какова ценность и какая польза от такой мысли?

        "10 апреля."

     Продолжается война на Балканах, не  вызывая никакой реакции,  ни наводя
ни  на какие размышления, в  отличие от войны в Персидском заливе восемь лет
назад.  Разрушения и  смерть  кажутся отныне необходимым злом. Мы заставляем
также платить сербское
     население  наше  невмешательство в Боснии. Этой войной  мы наверстываем
упущенное.
     Испытываешь непонятную  усталость, когда слышишь и читаешь одно и тоже:
"точечные  удары"  НАТО по Сербии, албанские беженцы, стекающиеся  в города,
названия которых нам  были неизвестны еще три  недели  назад и кажущиеся нам
сегодня такими же родными как Сэнт - Назар и Шамбери: - Блас, Подгорица. Эта
монотонность лишает всякого интереса следить за военным спектаклем.

        "13 апреля."

     Воскресенье.  По  телевизору  один  из  представителей  НАТО говорит  о
военной  операции  на  Балканах.  Он  очень  презентабелен, элегантно  одет,
одинаковые  пиджак  и  галстук. Этот  шикарный  галстук  -  обескураживающая
деталь,  нескромный  признак того, что  тот,  кто  сейчас  говорит о  войне,
никогда не станет тем, кто на ней воюет.
     Ощущение,  что  я  одеваюсь,  ориентируясь на  эту войну, возможно даже
больше  на  спектакль человеческих страданий,  чем  на  картины  разрушенных
мостов, взорванных поездов и т.д.
     Сегодня на Франс - 2 писатели и политики спорят о войне  на Балканах. В
это же самое время ТФ-1 показывает двух  радующихся ведущих, спрашивающих  у
молодой девушки с очаровательным гладким личиком  ее размеры: "88- 65-80", -
отвечает  она на одном дыхании. Один  из ведущих  просит  ее  уточнить. Она,
казалось,  только  этого  и  ждала:  "88-грудь,  65-талия,  80-бедра".  Она,
профессиональная ТОП  -  модель,  рассказывает,  что она  испытывает,  когда
поднимается на подиум, когда  дефилирует. Однажды, опустив взгляд на  первый
ряд, она увидела там улыбающегося ей  Жан -  Поля Готье. Это было ...  Ей не
хватает слов.  В конце  передачи один  из ведущих возбужденным  голосом  нас
предупреждает: "Запомните хорошенько это имя - Жюли! Вы еще услышите о ней!"
Аплодисменты. Нужно допустить тот факт, что миф, в котором  главные ценности
- это красота и успех, продолжает функционировать

        "14 апреля."

     Перед  светофором  на  перекрестке  с  Национальным шоссе. Под падающим
снегом какой-то мужчина просил милостыню.
     Двадцатый  день войны.  Посылки  с гуманитарной помощью  прибывают  для
депортированных  косоваров  и  миллионы  людей  предлагают  принять  у  себя
беженцев.   Массовый   исход  косовских   албанцев   потрясает  воображение:
внезапный, всеобщий,  безнаказуемый по единственной причине - Милошевич. Это
несчастье, за которое  жертвы не несут никакой ответственности и от которого
им некуда скрыться. Трагедия в  совершенном государстве (Ануй утверждал, что
с ней мы спокойны), где женщины носят  косынки и длинные юбки, как в прошлом
носили наши крестьяне.
     Бездомные,   безработные,  нищие  не   вызывают  у  нас  ничего,  кроме
безразличия.   Именно  эта   внутренняя   изолированная  боль   не  является
представлением, в  результате  которого мы  сомневаемся,  что  жертвы  здесь
абсолютно не причем (все-таки есть же ночлежки,  чтобы поспать, есть работа,
если хорошо поискать  и  т.д.)  Это несчастье требует  чего-то иного, нежели
посылку с гуманитарным грузом.

        "18 июня."

     Закончилась  война  на  Балканах.  Телевизионные  дебаты  о  законности
бомбардировок, картины массового исхода беженцев оставлены теперь в  далеком
прошлом. Эта война была для нас, по сути, ничем.
     Теперь  на  стене  привокзальной  парковки огромными буквами  написано:
ЛЕЙЛА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

        "11 августа."

     В  двенадцать  десять  пополудни   свет  начал  угасать.  Большие  тени
окутывали  сад. Это был свет грез  и прошлого. Вокруг была  тишина. Напротив
террасы зашумели ветки  елей,  с  вершины  холма, словно  камень,  скатилась
белка.  Тотчас же пришла  светлая ночь и подул легкий свежий ветер. Вниз  по
улице зажглись фонари. Мне показалось,  что  это  длилось довольно  долго. Я
была  не  уверена в  том,  что  вижу,  так  как  раньше  никогда с  этим  не
сталкивалась. Свет вернулся только на следующий день.
     Я  продолжала  смотреть,  как  черный  диск   скользит  перед  солнцем,
сужается. В час сорок луна окончательно закрыла солнце. То же самое  чувство
скорби,  что следовало  в моем детстве  после купленных  игрушек,  просмотра
фильма или  дня, проведенного на берегу  моря. Чувство пустоты толкало  меня
наружу.
     У всех в эти последние месяцы века непрерывное ощущение истории.  Пьеса
вот-вот закончится и мы узнаем, кто в ней играл. Мы перейдем на Землю
     .
        "14 августа."

     Трансляция   по  третьему  каналу  "Ребенка  и  чар"  Равеля  и  Колетт
задерживалась: все еще передавали новости. Ведущий говорил, что с  начала 91
года, когда  началась война в Персидском заливе, (возможно, мы  это  забыли)
полмиллиона иранских детей погибли из-за нехватки пищи и болезней. Но тут же
он, воодушевленным тоном ведущего аукциона  добавляет: "но США заявляют, что
они дадут  миллион долларов для  нужд иракских  больниц". Это составляет два
доллара на ребенка,  десять или двенадцать франков,  в зависимости от курса.
Затем нам показывают изображение детей, находящихся в больницах: исхудавшие,
пребывающие в состоянии прострации в своих  маленьких кроватках.  Чуть позже
он процитировал  заявление  совета  безопасности ООН, утверждающего,  что  в
районе,  где раздача продовольствия и медикаментов проводилась под контролем
этой  организации, дети умирали только  лишь в "двадцати процентах случаев".
Ведущий, казалось, был счастлив довести до нашего сведения столько цифр.

     Затем можно  было услышать  мяуканье  котов, жалобные  стоны пасторали,
дуэт индийского чайника и английской чашки, все обаяние и непосредственность
"Ребенка  и  чар" в фривольной  манере  прошлого.  Тайная  мечта  о  богатом
западном буржуазном  обществе с  его толстощеким  с большим крупом ребенком,
сыгранном оперной певицей, казалось карикатурным наследием.
     Внешняя  жизнь  требует  всего; большинство произведений  искусства  не
требует ничего.

        "1 сентября."

     Они появляются с северо-запада из-за деревьев и административных зданий
в небе над Сержи; они  делают  петлю в огромном  небе Уаза и  направляются в
Руасси, неутомимо разрывая сентябрьский свет.
     Невидимый  вред  от  воздушного сообщения:  как  только заслышишь  гул,
ждешь, когда звуковая волна пройдет  над головой и  удалится, затем ожидаешь
следующей. Так и живешь в ритме шума самолетов.
     В  будущем  все  небо  станет "воздушным",  поделенным на трассы, более
крупные,  чем  сегодня  на  земле,  наполненное  аппаратами,  которые  будут
сталкиваться и падать на землю, вызывая десять тысяч  смертей в год вверху и
внизу. Будет царить  всеобщее безразличие, как сегодня к дорожными авариями.
Здесь люди в чем-то похожи на богов.

        "28 октября."

     Русские спокойно истребляют  чеченцев.  Этот  факт абсолютно  никого не
волнует.  Действительно,  существуют  люди,  носящие  имя,   которое,  можно
подумать,  пришло  из сказки  Вольтера.  Уже  вошло  в привычку воспринимать
историю России как кровавый  вымысел с  ледяными степями, водными монстрами,
мумиями  и  шутами  в  качестве  главных  героев.  То,  что  Ельцин является
воплощением  всех  трех  выше  перечисленных  ипостасей - всего  лишь топос,
ведущий к своему совершенству  ;  глава  о чеченцев  -  в  крови  предыдущих
правителей.  Своей  безнаказанностью Россия  должна  своему  мифу  о народе,
живущем на краю разума, цивилизации и человечности.

        "4 ноября."

     На вокзальной стене в Сержи мы видим полусогнутые мужские ноги в брюках
из голубого вельвета, между которыми находятся ноги женщины, одетой в платье
в мелкую  темно-зеленую  клетку.  Женщину  видно в фас,  нижние  пуговицы на
платье расстегнуты, обнажая ее ноги. Это - фреска "baba  cool", датирующаяся
концом  семидесятых годов двадцатого века,  и которая скоро будет  стерта во
время ремонта вокзала.
     На платье женщины, в районе, где должен находиться ее детородный орган,
кто-то накапал красной краски, образовавшей темное кровавое пятно.