, сейчас  ворота  были  закрыты,  но  на  них
висела доска с надписью, выведенной от руки: "Джиленбоунский  почтовый".  На
платформах номер один и номер два поднялась  суматоха,  возвещая  о  близком
отправлении вечерних скорых на  Брисбен  и  Мельбурн,  и  пассажиры  хлынули
наружу. Скоро настал и черед Клири - створки ворот  перед  пятой  платформой
сложились гармошкой, и народ заторопился на перрон.
   Пэдди отыскал свободное купе второго класса, усадил старших  мальчиков  к
окнам, а Фиону, Мэгги и малыша - у двери, дверь отодвигалась в сторону, и за
нею был  длинный  коридор,  соединявший  все  купе.  В  окно  заглядывали  с
платформы, надеясь найти незанятое место, и сразу шарахались при виде такого
множества детворы. Иногда и у большой семьи есть свои преимущества.
   Ночь была холодная, пришлось отвязать от  чемоданов  прикрученные  к  ним
сбоку дорожные пледы; вагон не отапливался,  но  от  расставленных  на  полу
железных ящиков с горячими угольями шло тепло, а отопления в поезде никто  и
не ждал - ни в Австралии, ни в Новой Зеландии его никогда не бывало.
   - Пап, а нам далеко  ехать?  -  спросила  Мэгги,  когда  поезд  тронулся,
постукивая и покачиваясь на бесчисленных стыках рельс.
   - Гораздо дальше, чем видно было по нашему атласу, Мэгги. Шестьсот десять
миль. Будем на месте завтра поздно вечером.
   Мальчики ахнули,  но  тут  же  обо  всем  забыли,  завороженные:  снаружи
расцвела огнями сказочная страна; они прильнули  к  окнам,  летела  миля  за
милей, а перед глазами все мелькали дома. Потом поезд еще ускорил бег,  огни
поредели и наконец исчезли,  только  мчались  мимо  уносимые  воющим  ветром
искры. Потом Пэдди вышел с мальчиками в коридор, чтобы Фиа  могла  накормить
малыша, и Мэгги с грустью поглядела им вслед. Видно, прошло то время,  когда
можно было не разлучаться с братьями,  после  рождения  Хэла  вся  ее  жизнь
перевернулась, и она прикована к дому совсем как мама. А впрочем, она  не  в
обиде, подумала Мэгги - преданная старшая сестра. Малыш такой славный, он  -
самая большая ее радость, и еще так приятно, что мама  теперь  обращается  с
нею как со  взрослой.  Совершенно  неизвестно,  отчего  рождаются  дети,  но
маленький Хэл - прелесть. Она подала его матери; вскоре поезд остановился  и
стоял целую вечность, пыхтя от усталости. Мэгги ужасно хотелось открыть окно
и выглянуть, но в купе,  несмотря  на  ящики  с  угольями,  становилось  все
холоднее.
   Вошел Пэдди, принес Фионе чашку  горячего  чая,  и  она  отложила  сытого
сонного Хэла на скамью.
   - Где мы стоим? - спросила она.
   - Это  место  называется  Верхняя  долина.  Буфетчица  сказала,  тут  нам
прицепят второй паровоз, иначе не одолеть подъем до Литгоу.
   - А я успею выпить этот чай?
   - Есть еще пятнадцать минут. Фрэнк сейчас принесет  тебе  сандвичи,  а  я
пригляжу, чтобы все мальчики поели.  В  следующий  раз  можно  будет  поесть
только поздно вечером на станции Блэйни.
   Мэгги выпила пополам с матерью горячий сладкий чай  и  наспех  проглотила
кусок хлеба с маслом, который принес Фрэнк, ею  вдруг  овладело  нестерпимое
волнение. Фрэнк уложил ее на длинной  скамье  в  ногах  у  маленького  Хэла,
укутал пледом, потом так же старательно укрыл Фиону, которая  вытянулась  на
скамье напротив. Стюарта и Хьюги уложили на полу между  скамьями,  но  Пэдди
сказал жене, что Боба, Фрэнка и  Джека  уведет  в  купе  немного  дальше  по
коридору, потолкует с едущими там стригалями и там же все они переночуют.  В
поезде оказалось куда приятней, чем на пароходе, слышно  было,  как  свистит
ветер в  телеграфных  проводах,  под  размеренное  пыхтенье  двух  паровозов
постукивали  стальные  колеса,  а  иногда  злобно  взвизгивали   на   крутых
поворотах,  словно  вот-вот  соскользнут  с  рельс  и   отчаянно   стараются
удержаться; Мэгги уснула.
   Утром они застыли у окна, испуганные,  встревоженные  -  никогда  они  не
думали, что такое возможно на одной планете с Новой Зеландией. Правда, и тут
расстилалась холмистая равнина, но  ничто,  ничто  больше  не  напоминало  о
родных краях. Все какое-то бурое и серое, даже  деревья!  Под  ослепительным
солнцем уже изжелта серебрилась озимая  пшеница,  зыбились  и  клонились  на
ветру колосья, лишь кое-где среди нескончаемых полей вставала рощица высоких
тощих деревьев с голубоватой листвой или чахлая  поросль  пропыленных  серых
кустиков.
   Фиона смотрела на эту картину со стоическим спокойствием,  не  меняясь  в
лице, но бедная Мэгги чуть не плакала. Что за ужас эта  пустыня,  ни  единой
живой изгороди, ни пятнышка зелени...
   Солнце поднималось все выше, и холод ночи сменился палящим зноем, а поезд
с грохотом  несся  все  дальше  и  дальше,  лишь  изредка  останавливаясь  в
каком-нибудь крохотном  городишке,  где  полно  было  велосипедов  и  конных
повозок, но почти не  было  заметно  автомобилей.  Пэдди  открыл,  насколько
возможно, оба окна, хотя в них и летела и все покрывала сажа; они задыхались
от жары, потели в плотной одежде, рассчитанной на новозеландскую зиму,  кожа
зудела. Казалось, только в аду может стоять зимой такая жара.
   В Джиленбоун приехали уже на закате, это оказалось  престранное  место  -
горсточка ветхих деревянных домов и построек из рифленого железа, всего одна
широкая улица, пыльная, унылая, нигде ни дерева. Заходящее солнце мазнуло по
всему этому золотой кистью и на миг облагородило, но приезжие еще не сошли с
перрона, а позолота уже померкла. И опять перед ними зауряднейший поселок  в
дальней дали, на глухой безвестной окраине - последний очаг  цивилизации  на
самом краю плодородных земель; чуть западней раскинулось на две тысячи  миль
безлюдье, безводная пустыня Невер-Невер, где никогда не бывает дождя.
   Возле станции стоял великолепный черный автомобиль, и, преспокойно  шагая
по толстому слою пыли, к семейству Клири приближался католический священник.
В своей длинной  сутане  он  словно  вышел  из  прошлого,  и,  казалось,  не
переступает ногами, как все люди, но плывет по  воздуху,  точно  сновидение;
пыль вздымалась и клубилась вокруг него и алела в последних лучах заката.
   - Здравствуйте, я пастырь здешнего прихода  де  Брикассар,  -  сказал  он
Пэдди и протянул руку. - Вы, очевидно, брат Мэри; вы с ней  похожи  как  две
капли воды. - Он обернулся к Фионе, поднес ее слабую руку к губам, в  улыбке
его было неподдельное удивление: отец Ральф с первого взгляда умел  отличить
женщину благородного происхождения. - О,  да  вы  красавица!  -  сказал  он,
словно такой комплимент в устах священника звучит как  нельзя  естественней;
потом глаза его обратились на  тесную  кучку  сыновей  Клири.  Мгновение  он
озадаченно смотрел на Фрэнка с малышом на руках,  потом  оглядел  одного  за
другим мальчиков, от старших к младшим. Позади них, на отшибе, стояла  Мэгги
и смотрела на него, приоткрыв рот, будто на самого Господа Бога.  Словно  не
замечая, что пачкает в пыли тонкую шелковую сутану, отец Ральф  прошел  мимо
мальчиков, присел на корточки перед Мэгги и взял ее за плечи,  руки  у  него
были крепкие, добрые и ласковые.
   - Ну, а ты кто такая? - спросил он с улыбкой.
   - Мэгги, - ответила она.
   - Ее зовут Мэгенн, - сердито буркнул Фрэнк, он сразу  возненавидел  этого
на удивление рослого статного красавца.
   - Мэгенн - мое любимое имя. - Отец де Брикассар выпрямился, но руку Мэгги
не выпустил. - Вам лучше сегодня переночевать у  меня,  -  сказал  он,  ведя
Мэгги к машине. - Завтра утром я отвезу вас в Дрохеду; это слишком далеко, а
вы только-только с поезда.
   Помимо гостиницы "Империал"  в  Джиленбоуне  из  кирпича  построены  были
католическая церковь и при ней  школа,  монастырь  и  дом  священника;  даже
большая городская школа скромно размещалась в дощатых стенах. С наступлением
сумерек вдруг резко похолодало; но тут, в гостиной, жарко пылали в  огромном
камине поленья и откуда-то из  глубины  дома  тянуло  вкуснейшими  запахами.
Экономка, сморщенная,  сухонькая,  на  диво  живая  и  проворная  шотландка,
развела всех по комнатам, ни на минуту при этом не умолкая.
   Семейство Клири, привыкшее к холодной неприступности уэхайнских пастырей,
никак не могло освоиться с веселым, непринужденным добродушием отца  Ральфа.
Один Пэдди сразу оттаял, он  еще  не  забыл  дружелюбных  священнослужителей
родного Голуэя,  которые  не  чуждались  своей  паствы.  Остальные  за  едой
осторожно помалкивали и после ужина поспешили улизнуть наверх. Пэдди  нехотя
последовал за  ними.  Он-то  в  своей  католической  вере  обретал  тепло  и
утешение;  но  остальных  членов  семьи  она  только  держала  в  страхе   и
покорности: поступай, как велено, не то будешь проклят вовеки.
   Когда они ушли, отец Ральф  откинулся  в  своем  излюбленном  кресле;  он
покуривал, смотрел в огонь и улыбался.  Перед  его  мысленным  взором  снова
проходили один за другим все Клири, какими он увидел их в первые  минуты  на
станции. Глава семьи, удивительно  похожий  на  Мэри,  но  согнутый  тяжелым
трудом и, в отличие от  сестры,  по  природе  явно  не  злой;  его  красивая
измученная жена, - ей впору бы выйти из элегантной коляски, которую примчала
пара белых лошадей; хмурый Фрэнк, у него черные  волосы  и  глаза  черные..,
глаза - черные! Другие сыновья все в отца,  только  младший,  Стюарт,  очень
похож на мать, вот кто  будет  красив,  когда  вырастет;  что  получится  из
младенца, пока  неизвестно;  и,  наконец,  Мэгти.  Премилая,  очаровательная
девчурка; волосы такого цвета, что не передать словами - не медно-рыжие и не
золотые, какой-то редкостный сплав того и другого. И как она подняла на него
серебристо-серые  глаза,  изумительно  чистые,  сияющие,  точно   растаявшие
жемчужины. Отец Ральф пожал плечами,  бросил  окурок  в  камин  и  поднялся.
Видно, он стареет, вот и разыгрывается воображение; растаявшие жемчужины, не
угодно ли! Вот у него, наверно, глаза сдают от вечной пыли и песка.
   Наутро он повез гостей в Дрохеду; они уже освоились с видом  этой  новой,
незнакомой земли и очень забавляли  де  Брикассара,  высказывая  вслух  свои
впечатления. Последние холмы остались на двести миль восточное, объяснил  он
им, а здесь раскинулась черноземная равнина. Просторы почти безлесные, луга,
ровные и гладкие, как доска. День настал такой же знойный, как накануне,  но
ехать в "даймлере" было куда удобнее,  чем  в  поезде.  Выехали  спозаранку,
натощак, в черном чемодане сложены были облачение отца Ральфа и святые дары.
   - Овцы тут грязные,  -  огорчилась  Мэгги,  глядя,  как  сотни  рыжеватых
шерстяных клубков тычутся носами в траву.
   - Да, видно, надо было мне поселиться в Новой Зеландии, -  вздохнул  отец
Ральф. - Должно быть, она  похожа  на  Ирландию,  и  овцы  там  беленькие  и
чистенькие.
   - Это верно, с Ирландией там много похожего. И трава  такая  же  зеленая,
любо смотреть. Только места более дикие, земли  невозделанные,  -  отозвался
Пэдди. Отец Ральф пришелся ему очень по душе.
   И тут из травы тяжело поднялись несколько страусов эму  и  помчались  как
ветер,  вытянув  длинные  шеи,  неразличимо  быстро  перебирая   нескладными
голенастыми ногами. Мальчики ахнули от изумления, потом  расхохотались:  вот
чудеса, какие огромные птицы - и не летают, а бегают!
   - Как приятно, что мне не приходится вылезать и открывать эти злосчастные
ворота, - сказал отец Ральф, когда Боб, который проделывал это вместо  него,
закрыл за "даймлером" последние ворота и опять забрался в машину.
   После стольких неожиданностей, которыми, не давая  передышки,  ошеломляла
их Австралия, в усадьбе с приветливым домом в  георгианском  стиле,  обвитым
едва  зацветающей  глицинией  и  окруженным  несчетными  кустами   роз,   им
почудилось что-то родное.
   - Вот тут мы будем жить? - пискнула Мэгги.
   - Не совсем, - поспешно сказал отец Ральф. - Вы  будете  жить  в  доме  у
реки, примерно за милю отсюда.
   Мэри Карсон ждала их в большой гостиной,  она  сидела  в  своем  глубоком
кресле и не поднялась навстречу брату, пришлось ему подойти к ней через  всю
комнату.
   - Здравствуй, Пэдди, - сказала она довольно любезно, но смотрела при этом
мимо: взгляд ее прикован был к отцу Ральфу, тот стоял с девочкой  на  руках,
маленькие руки обвились вокруг его шеи.
   Мэри Карсон величественно  поднялась,  ни  с  Фионой,  ни  с  детьми  она
здороваться не стала.
   - Давайте сейчас же послушаем мессу, - сказала она. - Отец де  Брикассар,
без сомнения, спешит.
   - Нисколько, дорогая  Мэри.  -  Он  засмеялся,  синие  глаза  его  весело
блестели. - Я отслужу мессу, вы угостите нас отличным горячим  завтраком,  а
после этого я обещал показать Мэгги, где она будет жить.
   - Мэгги, - повторила Мэри Карсон.
   - Да, ее зовут Мэгги. Но, пожалуй, знакомство начинается не с того конца?
Разрешите мне представить всех по порядку, Мэри. Это Фиона.
   Мэри Карсон коротко кивнула и почти не слушала, как отец Ральф одного  за
другим называет ей мальчиков: она неотрывно следила за священником и Мэгги.
 
Глава 4 
 
   Дом старшего овчара стоял на сваях,  футов  на  тридцать  возвышаясь  над
узким ущельем, густо окаймленным  плакучими  ивами,  среди  которых  кое-где
высились одинокие эвкалипты. После великолепия Дрохеды он  казался  голым  и
скучным - крыша над головой, и только, зато он был удобный и этим  напоминал
прежний их  дом  в  Новой  Зеландии.  И  в  комнатах  полным-полно  солидной
викторианской мебели, которую покрывала тончайшая красноватая пыль.
   - Вам повезло, тут есть даже ванная, - сказал отец Ральф,  ведя  приезжих
по деревянным ступеням к передней веранде;  подъем  оказался  не  маленький;
сваи, на которых стоял дом, были вышиной в пятнадцать футов. - Это на случай
половодья, - пояснил отец Ральф. - Вы тут над самой речкой, а я слышал, иной
раз вода за одну ночь поднимается на шестьдесят футов.
   И правда, здесь имелась ванная: старая жестяная ванна и дровяная  колонка
помещались в огороженном конце задней веранды. Но, к  брезгливому  удивлению
Фионы и Мэгги, уборная была просто ямой,  вырытой  в  каких-нибудь  двухстах
шагах от дома, и от нее исходило зловоние. После Новой Зеландии это казалось
дикостью.
   - Видно, не слишком чистоплотные  люди  здесь  жили,  -  заметила  Фиона,
проводя пальцем по пыльному буфету. Отец Ральф засмеялся.
   - Не пробуйте бороться с пылью, вам ее не победить, - сказал он. - Здесь,
на краю света, у вас три неодолимых врага - жара, пыль и мухи. Как бы вы  ни
старались, вам от них не избавиться.
   Фиа подняла на него глаза.
   - Вы очень добры к нам, ваше преподобие.
   - Как же иначе? Вы - единственные родные моего доброго друга Мэри Карсон.
Фиа слегка пожала плечами.
   - Я не  привыкла  к  дружескому  отношению  служителей  церкви.  В  Новой
Зеландии они держатся очень обособленно.
   - Вы ведь не католичка?
   - Нет. Пэдди - католик. Дети, естественно, все  до  единого  воспитаны  в
католической вере, пусть это вас не беспокоит.
   - Я и не думал беспокоиться. А вам это неприятно?
   - Право, мне все равно.
   - Сами вы не обратились в католическую веру?
   - Я не лицемерка, отец де Брикассар. Я утратила  веру  в  ту  церковь,  к
которой принадлежала, и не желала обращаться  к  другой  религии,  столь  же
бессмысленной.
   - Понимаю. - Священник следил глазами за Мэгги; стоя на передней веранде,
она вглядывалась в дорогу, ведущую наверх, к большому дому хозяйки  Дрохеды.
- Очень хорошенькая у вас дочка. У меня,  знаете,  слабость  к  тициановским
волосам. У нее они такие, что Тициан сразу схватился бы  за  кисти.  Никогда
прежде не видел точно такого оттенка. Дочь у вас только одна?
   - Да. И у меня и у Пэдди в  роду  больше  все  мальчики,  девочки  у  нас
редкость.
   - Бедняжка, - непонятно сказал отец де Брикассар.
 
*** 
 
   Потом из Сиднея прибыл багаж, расставлены были по местам  книги,  посуда,
кое-какие украшения, а в гостиной - клавесин и другие вещи Фионы, и  в  доме
стало привычнее, жизнь понемногу входила в колею. Пэдди  и  мальчики,  кроме
младшего, Стюарта, почти все время проводили с  двумя  работниками,  которых
Мэри Карсон задержала на ферме, чтобы они обучили приезжих хозяйничать, ведь
на северо-западе Нового Южного Уэльса овцеводство поставлено совсем не  так,
как в Новой Зеландии. А Фиа, Мэгги и Стюарт убедились - хозяйничать  в  доме
старшего овчара Дрохеды совсем  не  то,  что  в  прежнем  их  доме  в  Новой
Зеландии; подразумевалось, что беспокоить Мэри Карсон ни в  коем  случае  не
следует, но ее экономка и остальные служанки так же рады были помочь женской
половине семейства Клири, как работники фермы - Падрику и его сыновьям.
   Скоро  оказалось,  что  Дрохеда  -  нечто  обособленное,   самодовлеющее,
отрезанное от всего цивилизованного мира, и даже Джиленбоун  понемногу  стал
всего лишь названием, от него мало что осталось в памяти.  Границы  огромной
усадьбы вмещали и конюшни, и кузницу, и гаражи,  и  множество  хозяйственных
построек,  где  хранились  всяческие  запасы  и  припасы,  от  провизии   до
инструментов и машин; тут  и  псарня,  собачий  питомник,  сложный  лабиринт
скотных дворов, гигантская стригальня, где могут работать сразу ни много  ни
мало двадцать шесть стригалей, и за нею еще головоломная путаница  всяческих
хозяйственных дворов. Тут птичники, свинарники, коровники с помещениями  для
дойки,  маслодельня,  жилища  для  двадцати  шести  стригалей,  хибарки  для
сезонников, еще два дома вроде отведенного семье  Клири,  но  поменьше,  для
других овчаров, барак для новичков, бойня и нескончаемые штабеля дров.
   Все это размещается примерно посередине  круглой  луговины  трех  миль  в
поперечнике и называется "Главная усадьба".  Лишь  в  одной  точке,  у  дома
старшего овчара, это скопище разноместных построек почти вплотную  примыкает
к лесу. Однако и между сараями, дворами и выгонами растет  немало  деревьев,
они дарят такую необходимую и отрадную тень; по большей части  это  перечные
деревья - огромные, могучие, с густой, дремотной,  чудесной  листвой.  А  за
ними, в высокой траве приусадебного выгона, лениво пасутся лошади и молочные
коровы.
   По дну глубокого оврага возле дома, где поселились Клири,  вяло  струится
мелкая, мутная неспешная речонка. Невозможно поверить рассказу отца  Ральфа,
будто она иногда за одну ночь поднимается  на  шестьдесят  футов.  Воду  для
ванной и кухни накачивают ручным насосом из этой речушки, и Фиона с Мэгги не
скоро привыкли мыться, мыть посуду и стирать в этой  зеленовато-бурой  воде.
На прочных деревянных опорах, похожих на буровые  вышки,  громоздятся  шесть
солидных баков рифленого железа, и когда идет дождь, в них сбегает  с  крыши
вода для питья - выяснилось, что ее нужно очень беречь и ни в коем случае не
тратить на стирку. Ведь никто не знает, когда опять пойдет дождь и  наполнит
баки.
   Овец и коров поят водой из артезианского колодца  -  не  из  неглубокого,
легкодоступного пласта, но из настоящей артезианской скважины,  уходящей  на
глубину больше трех тысяч футов.  Вода  эта  бьет  ключом  из  трубы  у  так
называемого водоема и  по  узеньким  канавкам,  окаймленным  ядовито-зеленой
травой, разбегается во все загоны, сколько их есть в имении.  Это  дренажные
канавы, и вода в них, насыщенная серой и минеральными солями, для  людей  не
годится.
   Поначалу всех Клири ошеломили здешние расстояния: в Дрохеде насчитывается
двести пятьдесят тысяч  акров.  Самая  длинная  граница  имения  тянется  на
восемьдесят миль. От Джиленбоуна до дома Мэри Карсон сорок миль  и  двадцать
семь ворот, - и никакого другого жилья не сыщешь  ближе  чем  за  сто  шесть
миль. К востоку владения Мэри Карсон сужаются клином, и границей  им  служит
Баруон - так местные жители называют реку Дарлинг в северном ее  течении,  -
этот огромный мутный поток тянется на тысячу миль и под  конец  сливается  с
Мурреем и впадает в Индийский океан за полторы тысячи  миль,  на  самом  юге
Австралии. Джиленкрик,  речка  в  ущель