оны он  держал
обеими руками, а ночная рубашка его, обшитая кружевами, была  расстегнута  и
спускалась с плеч...  Ребенок  робко  осмотрелся  и  побежал  еще  скорее  к
проволочной решетке. Лиана неслышными шагами следовала за ним.
   - Что ты делаешь тут, Лео? - спросила она, удерживая его.
   Он испуганно вскрикнул.
   - Ах, новая мама! - сказал он, как бы успокоившись. - Ты скажешь об  этом
дедушке?
   - - Если ты намерен поступить дурно, то конечно.
   - Heт, мама, - ответил  он  своим  твердым,  уверенным  гоном  и  тряхнул
локонами; он, по-видимому,  выскочил  из  кровати.  -  Я  только  хочу  дать
Габриелю эти шоколадные фигуры, - я не сам взял их,  право,  мама!  Господин
Рюдигер положил их мне за ужином на тарелку. Я всегда прячу их для Габриеля,
но наутро не нахожу уже их в кармане: фрейлейн Бергер очень  любит  их,  она
целый день жует и всюду шныряет, противная...
   - Да где же эта фрейлейн Бергер? - спросила Лиана.
   Наставница была представлена ей после свадьбы и произвела  на  нее  очень
благоприятное впечатление.
   Она играет в фанты в классной комнате и не позволяет  мне  входить  туда;
она заперла дверь, - ворчал Лео. - Они там ужасно шумят и пьют пунш; я слышу
это сквозь замочную скважину... Я сегодня совсем не видел  Габриеля,  потому
что худо вел себя, но покойной ночи я ведь могу пожелать ему,  -  проговорил
он своим обычным упрямым тоном. - Могу я, мама? Да, могу?
   Он просил хотя и настойчиво, но  с  полным  доверием  ребенка  к  матери;
радостно встрепенулось сердце молодой женщины: этот упрямый ребенок с первой
минуты добровольно подчинялся ее  материнскому  авторитету,  и  луч  счастия
проник в ее изболевшуюся,  печальную  душу;  она  обняла  мальчика  и  нежно
поцеловала его.
   - Дай мне конфеты, Лео! Я сама отнесу их Габриелю. Ты должен теперь  лечь
спать, - сказала она и протянула руку. -  Я  скажу  ему  от  тебя  "покойной
ночи"; но где я найду его?
   Лео охотно вывернул карманы и высыпал конфеты в красивые руки матери. Она
улыбнулась: такого богатства шоколада нельзя было  показать  деду:  выговор,
сделанный за фруктовое мороженое, не ускользнул от ее тонкого слуха.
   - Ты должна идти туда,  мимо  пруда,  -  объяснил  мальчик,  указывая  на
проволочную решетку. - А только в дом нельзя  входить,  дедушка  это  строго
запретил, а фрейлейн Бергер говорит,  что  там  живет  колдунья  с  длинными
зубами; конечно, это  глупости,  и  я  не  боюсь.  Ведь  не  кусает  же  она
Габриеля?..
   Молодая мать застегнула рубашечку Лео и повела  его  за  руку  обратно  в
замок... У потолка была привешена лампа, освещавшая сквозь зеленое  граненое
стекло магическим светом спальню ребенка.  Постель  царственного  дитяти  не
могла бы быть роскошнее и изящнее постели этого потомка Майнау. Но  несмотря
на всю окружавшую его роскошь, на шелковые занавесы у  постели,  на  дорогие
кружева и шитье, украшавшие подушки  и  простыни  малютки,  бедному  ребенку
недоставало нежных попечений... Его сна не  охраняла  добрая  любящая  рука,
хотя бронзовый ангел и поддерживал  шелковые  складки  над  его  постелью  и
простирал над ним свои блестящие золотые крылышки...
   Из соседней классной комнаты доносился веселый  хохот  и  звон  стаканов.
Лиане казалось, что душа умершей матери  должна,  грозная,  витать  здесь  и
чертить на стене Mene, Tekel... <Сочтено, взвешено... (арам.).  Библия,  Кн.
Даниила, V, 25 - 29.> забывшей свои обязанности наставнице.
   - Мама, - сказал ребенок робко и торопливо, лаская ее  своими  маленькими
ручками, в то время как она заботливо укрывала его одеялом,  -  как  хорошо,
когда ты здесь! Ты всегда будешь приходить? Первая мама никогда не приходила
к моей кровати... А ты наверное пойдешь к Габриелю и отнесешь  ему  от  меня
шоколад?
   Лиана все обещала. Успокоенный ребенок склонил свою головку на подушку, и
минут через пять его ровное дыхание  показало  Лиане,  что  он  уже  заснул.
Неслышными шагами вышла Лиана из комнаты и заперла снаружи дверь, в  которую
он выбежал.

Глава 7

   Пробило половина  одиннадцатого,  когда  Лиана  снова  вошла  в  цветник,
расположенный перед окнами ее комнат. Вдали виднелась  проволочная  решетка.
"Козел  отпущения",  как  назвал  сегодня  Рюдигер   бледного,   молчаливого
мальчика,  вероятно,  уже  давно  спал,  и  не  он  был   главною   причиною
непреодолимого желания,  которое  влекло  молодую  женщину  к  таинственному
убежищу. Обернувшись  назад,  она  внимательно  осмотрела  старинный  замок,
который в  своем  строгом  великолепии,  с  массивными  сводами,  с  резными
листочками клевера, украшавшими сводчатые окна, и с фигурой родового патрона
на выступе фасада, величественно  возвышался  наподобие  аббатства,  облитый
серебристым светом луны.  Все  окна  были  темны,  только  из  нижнего  зала
пробивался  свет  лампы  в   темноту   колоннад...   Ей   показалось,   что,
прислонившись к одной  из  колонн,  неподвижно  стоял  какой-то  человек,  и
пристально смотрел в полуотворенную дверью - воображение! Ни  одна  песчинка
не шевелилась под ногами человека, ни малейшее движение не обнаруживало  его
дыхания, то, вероятно, была тень, падавшая от колонны.
   Молодая женщина шла с сильно бьющимся сердцем по узкой песчаной тропинке,
головы ее еще  касались  нижние  ветви  орешника  и  можжевельника;  но  вот
затворилась за нею калитка проволочной решетки,  и  характер  растительности
изменился: на мягкой зеленой  мураве  поднимался  могучий  индийский  банан,
широкие листья которого бросали на траву  гигантскую  тень;  потом  тропинка
пошла сквозь густой кустарник. Кругом искрились мириады светляков;  наверху,
в ветвях, раздавался шорох; оторванная ветка упала на плечо молодой женщины,
справа и слева к ней протягивались маленькие лапы обезьян и лукавые глаза их
с любопытством заглядывали ей в лицо. Она невольно провела рукою по лбу, как
бы желая  освободиться  от  тяжелого  сна;  может  быть,  из  темной  зелени
высунется зияющая пасть  пестрой  змеи  или  выступит  перед  ней  неуклюжий
исполин-слон, чтобы растоптать ее  своими  мощными  ногами?..  Она,  как  бы
ожидая их, остановилась; но из куста выпорхнула только испуганная цесарка, а
через несколько шагов расступились кусты  и  деревья  и  перед  нею  явилась
неподвижная, как зеркало, поверхность пруда; золотые купола индийского храма
величественно поднимались к небу, как будто мраморные ступени его вели прямо
к священным водам Ганга, а не к водам пруда немецкой долины.
   Тяжело дыша от невольного страха, который наводит на  нас  одиночество  в
неизвестной местности и который вместе с тем неудержимо влечет  нас  вперед,
Лиана медленно обошла пруд, не подозревая, что  белая  одежда  ее,  стройная
фигура и роскошные золотые волосы, отражаясь в поверхности пруда,  придавали
какое-то  особенное  очарование  этому   своеобразному   пейзажу;   она   не
подозревала также,  что,  когда  затворилась  за  нею  проволочная  решетка,
виденная ею тень отделилась от колонны и неслышными  шагами  последовала  за
ней, как будто в золотистых косах, сбегавших вдоль ее спины и блестевших при
лунном свете почти фосфорическим блеском, заключался  магнетический  ток,  с
непреодолимой силой увлекавший за собою эту тень.
   Показались белые стены низенького  домика;  кругом  его  вилась  песчаная
дорожка, и весь он утопал среди чудных сортов роз; тут  цвели  и  благоухали
карликовые и штамбовые розы и даже по бокам дорожки вились  некоторые  ветки
чайных роз, бледные  цветки  которых  тяжело  склонились,  точно  убаюканные
кротким светом луны. Постройка этого домика была так легка,  что,  казалось,
его снесет первый сильный порыв ветра вместе  с  тростниковой  черепицей  на
крыше и бамбуковыми столбиками, поддерживавшими веранду. Окна были  большие,
но защищенные точеною деревянною решеткой.
   Нерешительно ступила молодая женщина на низенькую ступеньку веранды,  пол
которой был устлан  циновками  из  пальмовой  коры;  они  были  так  гладки,
блестящи и свежи, как будто  предназначались  прохлаждать  ноги  утомленного
зноем индийца. Сквозь решетку окна виднелся свет  от  лампы,  привешенной  к
потолку; штора из  пестрой  плетенки  опускалась  до  того  места,  где  был
сердцеобразный вырез в деревянной решетке;  сквозь  это-то  отверстие  Лиана
могла увидеть большую часть внутренней обстановки комнаты.
   У противоположной стены стояла кровать из тростника. На белых, как  снег,
простынях лежало необыкновенно нежное существо, лицо которого было скрыто  в
подушках, и потому трудно было решить -  женщине  или  ребенку  принадлежало
оно. Мягкие  складки  белого  кисейного  одеяния  ниспадали  до  самых  ног,
чрезвычайно маленьких и мертвенно-бледных, лежавших  неподвижно.  Обнаженная
до самого плеча, худая и тонкая, как у тринадцатилетней девочки, рука тяжело
свесилась с постели; широкие блестящие золотые браслеты красовались у  кисти
и повыше локтя и производили неприятное впечатление:  казалось,  они  должны
были раздражать эту нежную кожу...  Высокая  здоровая  женщина,  стоявшая  у
кровати с серебряною ложкой в руке и упрашивавшая о чем-то, стараясь придать
своему грубому голосу мягкий оттенок, была знакома Лиане как  представленная
ей после свадьбы под именем г-жи Лен, ключницы замка.
   Ложка, которую  женщина  старалась  держать  дальше  от  своего  чистого,
нарядного фартука, конечно, была наполнена лекарством  и  приводила  в  ужас
больную. Как ни уговаривала ее женщина, как ни  гладила  ласково  по  голове
свободною рукой, больная не уступала.
   - Не могу ничего сделать, Габриель, - сказала наконец Лен, повернувшись к
той части комнаты, которую Лиана не могла видеть, - ты должен поддержать  ей
голову... Ей во что бы то ни стало нужно уснуть, дитя мое.
   Бледный мальчик, "козел  отпущения"  Лео,  по  дошел  ближе  и  осторожно
попробовал просунуть руку между подушкой и лицом больной. При этом  движении
больная с ужасом подняла голову, и  Лиана  увидала  худенькое,  бледное,  но
вместе с  тем  прекрасное  лицо  женщины.  Лиану  до  глубины  души  поразил
выразительный взгляд необыкновенно больших глаз, с таким  нежным  упреком  и
мольбою смотревших на мальчика. Мальчик отступил на шаг и опустил руки.
   - Нет, нет, я ничего не сделаю тебе! - сказал он, и в его  нежном  голосе
звучало горе и сострадание. - Не могу, Лен, ей больно!.. Лучше я  усыплю  ее
песнями.
   - В таком случае ты можешь петь до утра, - возразила Лен. - Когда ей  так
нехорошо, как сегодня, песнями не усыпишь ее, ведь это ты сам знаешь.
   Она пожала плечами, но не имела духу принуждать Габриеля помочь ей. Какое
мягкое сердце билось в груди у этой, по-видимому, грубой женщины, с  резкими
чертами лица,  которая  казалась  такою  угрюмою  и  неприступною  во  время
представления ее новой госпоже!
   Лиана отворила дверь, находившуюся между двух окон, и  вошла  в  комнату.
Ключница испуганно вскрикнула и чуть не пролила лекарства.
   - Подержите больную, - сказала Лиана, я дам ей лекарство.
   Внезапное  появление  стройной  молодой  женщины   в   белой   одежде   с
аристократическими манерами, положительно парализовало  больную  -  она,  не
шевелясь, а только пристально глядя в наклонившееся над нею миловидное  лицо
молодой женщины, беспрекословно приняла лекарство.
   - Вот лекарство и принято, мой милый, сказала Лиана и положила  ложку  на
стол. - Ей не причинили боли, и теперь она заснет.
   Лиана нежно погладила темную головку Габриеля.
   - Ты, верно, очень любишь ее?
   - Она моя мать, - с неизъяснимою нежностью ответил мальчик.
   - Это бедные люди, баронесса, очень бедные, вмешалась ключница  грубым  и
сухим голосом.
   Ни в голосе, ни в лице ее не было  и  тени  той  нежности  и  сочувствия,
которыми несколько минут назад дышало все ее существо.
   - Бедные? - переспросила молодая женщина и невольно указала на  блестящие
браслеты на руках, на дорогие ожерелья на груди больной, которая до сих  пор
не отводила своих восторженных глаз от Лианы.
   Теперь ее лицо приняло выражение страха и тревоги, и она судорожно  сжала
левой  рукой  какой-то  предмет,  висевший  на   одной   ниточке   ожерелья,
по-видимому, серебряный флакон.
   - Ну, ну успокойся; баронесса ничего у тебя не отнимет! - проговорила Лен
резким и повелительным тоном. - Они бедны, баронесса, - обратилась она снова
к Лиане. - Эти безделушки ведь не прокармливают, - она указала на украшения,
- да, в сущности, они ей и не принадлежат, и старый господин  гофмаршал  мог
бы отнять их, если бы захотел. У нее нет никого и ничего на  свете,  и  если
она и мальчик получают здесь, в замке, приют и пропитание, то это  чисто  из
милости.
   Все объяснение было сделано с такою последовательною беспощадностью,  что
у Лианы болезненно сжалось сердце, особенно когда Габриель,  нагнувшись  над
матерью, осыпал ее  нежными  ласками,  как  беззащитного  ребенка,  которого
ласками можно заставить забыть причиненное ему  горе...  Прекрасная  головка
мальчика, задумчиво склоненная набок, с грустной складкой вокруг рта, носила
на лице отпечаток терпения и рабского послушания, выработавшихся  вследствие
постоянных притеснений. Лиана могла  бы  спросить:  кто  эта  необыкновенная
женщина и как она  попала  сюда  с  ребенком,  осужденным  расти  под  таким
страшным  гнетом?  Но  страх  услышать  дальнейшие  беспощадные   объяснения
ключницы заставил ее удовлетвориться тем, что уже услышала. Она выложила  из
кармана на стол шоколадные фигуры.
   - Это Лео посылает тебе, - сказала она, - и я пришла от него сказать тебе
"покойной ночи".
   - Он добрый, и я люблю его, - ответил мальчик  со  своей  меланхолической
улыбкой.
   - Это хорошо, дитя мое, но ты не должен более терпеть  наказание  за  его
шалости.
   Она взяла его за подбородок и, приподняв его головку, с любовью заглянула
в его невинные глазки.
   - Неужели у тебя хватает мужества всегда молча сносить  несправедливости?
- спросила она кротко и серьезно.
   Некрасивое лицо ключницы вспыхнуло от удивления; она,  видимо,  с  минуту
боролась с охватившим ее чувством умиления, но это было только одну  минуту,
а затем, глядя испытующе на свою  госпожу,  она  сказала  еще  более  резким
тоном:
   - Габриелю, баронесса, это вовсе не вредит, и если к нему несправедливы в
замке, то он  должен  благодарить  за  это  и  целовать  руку,  которая  его
карает... Он будет монахом, пойдет в монастырь, а там надо на  всякую  обиду
молчать, как бы ни кипело гневом сердце... Маленького барона Лео  он  должен
любить, ведь по его милости он до  сих  пор  здесь:  это  он  выпрашивает  у
гофмаршала, а то давно бы  Габриеля  разлучили  с  матерью.  Глаза  мальчика
наполнились слезами.
   - Ты должен быть монахом? Тебя принуждают к  этому,  Габриель?  -  быстро
спросила Лиана.
   - Говори правду, сын мой, кто принуждает тебя?  -  раздался  сзади  голос
придворного священника, совершавшего сегодня брачный обряд.
   Он стоял на пороге отворенной на веранде двери, и темная фигура его резко
выделялась на облитых лунным светом  розовых  кустах.  При  виде  его  Лиана
невольно вспомнила о тени, виденной ею у колонны: значит, он подсматривал  и
следил за нею.
   Лен присела, а священник с изящным поклоном, улыбаясь, вошел в комнату  и
сказал:
   - Успокойтесь, баронесса, мы совсем не так  жестоки  в  Шенверте,  мы  не
позволяем  себе  таких  возмутительных  насилий,  о   которых   повествуется
легковерному свету в сказке о мальчике Мортаро, не так ли, дитя мое?
   Он ласково положил свою тонкую белую руку на плечо Габриеля. Если  бы  не
длинная монашеская одежда и не тонзура, белым пятном выделявшаяся на  темной
кудрявой голове его, никто не принял бы этого человека за духовное лицо.  Ни
тени той величавой медлительности  в  движениях,  которая  часто  отзывается
чем-то заученным, театральным, ни малейшего умиления в тоне и словах!..  Еще
сегодня за столом, во время жаркого политического спора,  его  металлический
голос звучал вызовом, подобно боевому кличу.
   При его появлении больная снова уткнулась лицом  в  подушки  и  притихла,
будто уснула; она  походила  на  испуганную,  дрожащую  птичку,  старающуюся
укрыться от рук ловца.
   - Что с ней опять сегодня? - спросил священник. - Она очень  взволнована,
- я даже в ризнице слышал ее стоны.
   - Ваше преподобие, герцогиня опять проезжала сегодня мимо дома,  а  после
этого, как вам известно, ей  всегда  бывает  хуже,  -  почтительно  ответила
ключница, но с худо скрытою досадой.
   На губах священника мелькнула насмешливая улыбка.
   - Но она должна  свыкнуться  с  этим,  -  сказал  он,  пожав  плечами.  -
Герцогиня, конечно, не откажется от своих прогулок  по  "Кашмирской  долине"
ради этой несчастной, да у кого же достало  бы  мужества  требовать  от  нее
подобной жертвы?
   Он подошел ближе к кровати; больная содрогнулась.
   При всей вашей строгости, вы, верно, слишком  снисходительны  к  больной,
добрейшая г-жа Лен? - сказал он. - К чему эти тяжелые браслеты  на  разбитых
параличом членах? К чему эти ожерелья на груди?
   - Она умерла бы, ваше преподобие, если бы  я  лишила  ее  этих  вещей,  -
сказала Лен сквозь  зубы,  с  какою-то  особою  торопливостью,  и  маленькие
глубокие глаза ее сверкнули.
   - Не думайте этого: она так слаба, худа и так изнурена, что  едва  дышит.
Эта тяжесть при ее беспомощности тревожит ее больше,  нежели  вы  думаете...
Подойдите сюда, попробуем!
   Теперь больная широко открыла глаза, они были  полны  ужаса.  Прижавши  к
груди левую руку, она испустила тот же жалобный стон,  какой  Лиана  слышала
днем в своей комнате. Лен стала между кроватью и священником и положила свою
широкую костлявую руку на маленькую, судорожно сжатую руку больной.
   - Ваше преподобие, смею просить вас, уважьте мою просьбу! -  протестовала
она особенно резко и решительно. - Это ведь и до меня  касается!..  Если  вы
мне растревожите ее, кому придется не спать ночей? Все мне, несчастной...  Я
могла бы избежать этого, конечно, могла бы иметь покой, как  прочие  люди  в
замке, которые ни за какие блага не придут сюда.., и я делаю это вовсе не из
любви или сожаления, - я не из  числа  мягкосердечных  и  не  хочу  казаться
лучше, чем я на самом деле... Да и какое мне до нее дело, -  продолжала  она
спокойнее, но с досадою. - Если я здесь прислуживаю, так это  из  усердия  к
моим господам, которые меня кормят.
   - Ах, вот вы из-за  чего  хлопочете!  -  произнес  священник,  с  улыбкой
покачав головой. - Но  кто  же  сомневается  в  вашей  верности  и  в  вашем
бескорыстии?.. Пусть останутся у больной ее игрушки,  я  не  хочу  осложнять
ваши обязанности.
   Во время этого разговора Лиана незаметно вышла. Все эти лица произвели на
нее такое тяжелое  впечатление,  что  она  почувствовала  потребность  снова
видеть прозрачное звездное небо  над  своей  головой,  снова  дышать  свежим
ночным воздухом, услышать  шум  своих  шагов  по  песчаной  тропинке,  чтобы
убедиться, что она  не  находится  под  влиянием  фантастического  сна.  Все
виденное ею  казалось  картиной,  полной  анахронизмов;  странное  худенькое
существо лежало на тростниковой кровати, окутанное облаком  белой  кисеи,  в
тяжелых золотых украшениях,  подобно  индийской  принцессе,  и  эта  суровая
женщина с ее простонародным немецким наречием, туго накрахмаленным фартуком,
роговым   гребнем   в   седой   косе,   представляли    почти    невероятную
противоположность!
   Воздух был полон опьяняющего аромата от  множества  роз.  Легкий  ветерок
играл в их листве я,  пробираясь  сквозь  освещенную  луной  чащу  деревьев,
разносил по саду тихие звуки эоловых арф. Молодая женщина невольно приложила
похолодевшие руки к сильно бьющимся вискам и сошла с веранды.
   - "Кашмирская долина" - рай, который не  уме-.1и  понять  первые  люди  и
заградили его для всех нас, - сказал последовавший за ней священник и  пошел
рядом. - Большинство ищет его и, помня проклятие, минует  его,  не