Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
били, а пока - лень.
- Вас проводить? - спросил кавалергард Белов.
- Найду, - лучезарно улыбнулся капитан Никоненко, - до свидания.
Он вышел в тесный предбанник и неторопливо прикрыл за собой дверь.
Иногда этот несложный маневр позволял ему услышать кое-что интересное,
но сейчас за тоненькой фанерной дверцей царило молчание.
Умные, черти. Впечатлениями делиться не спешат. Выжидают.
За черным офисным столом сидела давешняя Клаудиа Шиффер и делала вид,
что читает. Никоненко готов был голову дать на отсечение, что ничего она
не читала, а все время подслушивала под дверью - такое искренне
незаинтересованное лицо у нее было.
- Спасибо вам за кофе, - сказал Никоненко галантно, с удовольствием
глядя в славную мордашку с широкими силами, острым подбородком и матовой
гладкой кожей. Ему очень хотелось потрогать ее щеку. Он был совершенно
уверен, что на ощупь она - как крымский персик из его детства.
- Это не я, - уверила его Клаудиа Шиффер и улыбнулась так, что
капитан Никоненко едва не застонал, - это у нас Зина варит. Павел
Андреич ей даже специальный кофейник купил. Вам понравилось?
- Очень, - подтвердил капитан, смеясь над собой освоим энтузиазмом. -
Еще раз спасибо.
Она посмотрела на него, и он понял, что она мучительно пытается
заставить себя то ли сказать, то ли спросить о чем-то.
- Да? - спросил он, подбадривая ее. - Что вы хотите сказать?
В конце концов, ему было всего тридцать четыре, а она была так
хороша... Не пугающе хороша, а расслабляюще хороша.
Глаза у нее округлились, как будто он застал ее за чем-то
неприличным, но она быстро взяла себя в руки.
- Не сказать, - уточнила она и мило улыбнулась, - спросить... Можно?
- Можно, - кивнул капитан. Из-за тонкой двери по-прежнему не было
слышно голосов, и это свидетельствовало о том, что трое начальников
знают, что он до сих пор толчется в предбаннике.
- Вы уже знаете, кто это.., сделал?
- Нет, - честно сказал капитан, - не знаю. Я даже, не знаю, делал ли
вообще. А что? Вы можете сообщить какие-нибудь подробности?
На персиковом личике вдруг проступил ужас, как кровавое пятно на
белоснежном платке. Проступил и схлынул. Она справилась с собой.
Это еще что такое? Клаудиа Шиффер что-то знает или просто она уж
такая тонкая натура?
- Конечно, я ничего не знаю, - сказала она быстро, поднялась из-за
стола и зачем-то полезла в шкаф. - Просто это все ужасно. Не знаю, как
вы работаете, когда вокруг вас сплошные трупы.
- Ну, не сплошные, - сказал Никоненко, изучая ее спину с водопадом
платиновых волос, - и не всегда трупы...
Зазвонил телефон, и Клаудиа кинулась к нему, как будто ей должны были
сию минуту сообщить о выигрыше в "Русское лото".
Никоненко тихонько попрощался и вышел из вагончика прямо в весну.
Некоторое время он постоял на крылечке, жмурясь и вдыхая запах апреля, а
потом пошел в сторону будки прораба, увязая ботинками в грязи.
Он понял наконец, что было не так в окружающем его мире.
Тишина.
Тишина была такая, что слышно было, как кричит ошалевшая от весны
птица в ближайшем лесочке. Из-за тишины громадная стройка казалась
совершенно мертвой. Неизвестные капитану Никоненко машины, оранжевые,
желтые и красные, с черными иероглифами, шедшими сверху вниз поперек
мощных металлических тел, казались великанами, которых наказал за что-то
всемогущий волшебник, лишив голоса и способности двигаться. Не было
видно людей, никто не перекликался под синим бездонным небом, и только
мерно поскрипывал трос гигантского крана, который раскачивал теплый
апрельский ветер.
Капитану стало не по себе.
Черт знает что тут происходит. Может, и прав местный активист и
правозащитник, по совместительству электрик с молочной фермы, может, и
не надо тут ничего строить. Вон тишина какая.., странная. Оказывается,
даже шума шоссе отсюда не слышно.
У Никоненко уже давно чесалось между лопатками - верный признак того,
что за ним наблюдают. Он перешагнул лужу и, старательно удерживая
равновесие, оглянулся.
Ему показалось, что кто-то внимательно смотрит на него через тонкую
штору, которой было завешено оконце прицепа. Кажется, он даже различил
контур головы и лица. Кто это? Мастерица варить кофе по имени Зина? Или
кто-то еще?
И еще эта чертова тишина, совершенно не подходящая для такого
индустриального пейзажа!
"Зачем я теряю здесь время? - мысленно возмутился капитан Никоненко.
- Да еще раздумываю над всякой ерундой, как будто мне нечего делать! А
меня, между прочим, работа ждет. Вся эта бодяга выеденного яйца не
стоит, а я тут полдня проковырялся!"
Он потопал ногами по сухой и твердой земле, сбивая с ботинок комья
песка и глины, и решительно постучал в хлипкую дверцу прорабской будки.
"Два вопроса, - пообещал он себе. - Два вопроса, и я уеду. Делать мне
здесь совершенно нечего, несмотря на всех платинововолосых красавиц,
вместе взятых".
Впервые в жизни интуиция подвела капитана Никоненко.
***
Степан в окно видел, как закрывается за капитаном дверь, и
представлял себе, как он сейчас входит в вагончик к прорабу, как
осматривает все вокруг ленивым, но очень внимательным взглядом, как
Петрович поднимается ему навстречу, неловко прижав к уху вечную
телефонную трубку, как протягивает ему огромную мозолистую лапищу, как
жестом приглашает сесть и тут же выбегает из-за стола, волоча за собой
телефон, чтобы расчистить место на стуле, и скидывает бумаги прямо на
пол, и задевает головой оранжевую каску, которая висит очень неудобно,
над самым столом, так что все непрерывно ее роняют.
- Ну что? - Пульсация в голове набирала обороты. Запустилась она во
время разговора с этой идиоткой из школы, и - Степан знал это по опыту -
запустилась всерьез и надолго.
- Что "что"? - спросил Чернов. - В каком смысле "что"?
- Без всякого смысла "что", - пробормотал Степан и потер затылок. -
Спрашиваю, что будем делать?
- А что нужно делать? - подал голос Белов.
- Вы дурака-то не валяйте! - прикрикнул Степан. - Работать мы не
можем, и хрен его знает, когда сможем. Я, конечно, этому Никоненко
позвоню сегодня сорок раз, но боюсь, ничего не поможет... Я, блин, даже
не знаю, как денег ему предложить!..
- А за что предлагать-то? - не понял Чернов. В стратегических
вопросах он был наивен, как выпускник духовной семинарии. - Чтобы дело
закрыл? Так мы ведь даже еще не знаем...
- Денег ему сейчас предлагать нельзя, Паш, - задумчиво перебил Белов.
- Ты ему денег сунешь, а он еще сочинит невесть что, подумает, что мы
тут какие-нибудь миллионы в землю зарываем или нефтепровод кладем.
- Какой еще нефтепровод? - удивился Чернов..
Белов посмотрел на него и усмехнулся.
Несмотря на то что они - все трое - дружили уже лет сто или двести,
между заместителями существовала некая конкуренция за близость и доверие
шефа.
"Строительные технологии" принадлежали Степану, это, было его детище,
его пот и кровь, его бессонные ночи, его риск и его ответственность.
Чернов и Белов делили с ним повседневные дела и заботы, но отвечал за
все он один. Они оба находились приблизительно на одинаковом уровне и -
ниже Степана. Иногда их глупая конкуренция Степана забавляла, иногда -
как сейчас - она его раздражала.
- Руднев так и не позвонил, - сказал Степан, наливая себе холодного
кофе. - Боюсь, приедет он и вместо работы застанет тут.., ментов.
- Не приедет. Что ему тут делать, Паш? Он на прошлой неделе был.
Кроме того, он никогда без звонка не приезжает.
Боится врасплох застать. Ему ведь тоже перед своим начальством
отвечать неохота.
- Как не вовремя этот Муркин сдохнуть вздумал! - вдруг выпалил
Чернов. - И что бы ему где-нибудь в другом месте сдохнуть!
- Да не в Муркиие дело! - вдруг взбеленился Степан. - Дело в том, что
наша охрана все про.., проспала! Уволю к едрене фене всех до одного!..
- А может, и не было никого, Паш, - сказал Белов успокаивающе. - Мы
же не знаем. Может, он гулял, гулял, да и упал.
- Гулял, блин! Ночью по объекту гуляет человек. Поди в потемках
разгляди, наш он или не наш! У нас только один фонарь горит, остальные
переколотили! Ну хоть для порядка они должны были высунуть рыла из своей
конуры или не должны?! Кстати, Черный, я сорок раз говорил, что фонари
должны гореть! Все! Все до единого!
- Да бьют же, сволочи!
- Значит, надо один раз поймать и по шее дать - и перестанут! А пока
не перестали, пусть Петрович лампы каждый день меняет! Это что?
Непонятно?
- Понятно, - буркнул Чернов.
Степан был не слишком крикливый начальник. Как правило, замов он
жалел - или просто так уважал - и голос на них повышал редко. Сейчас он
был слишком раздражен, чтобы думать о таких пустяках, как то, что через
тонкие стены вагончика его крик разносится, наверное, по всей стройке,
не говоря уж о том, что Саша в предбаннике сидит, навострив свои
хорошенькие розовые ушки.,';
Отбойный молоток в голове стучал неистово.
"У тебя вполне аристократические головные боли, Паша", - говорила ему
мама, а он злился. Мама умерла, а головная боль осталась.
Да еще эта идиотка из школы добавила энергии молотку, который дробил
его череп. Чем Иван мог так уж ей не угодить? Что такого сложного и
судьбоносного в литературе для второго класса?! Или это намек на то, что
он и ей должен заплатить?
- Паш, ты успокойся, - посоветовал Белов негромко, - пока что мы все
равно ничего предпринять не сможем. Я сейчас на Профсоюзную уеду, а ты
тут разберешься не торопясь.
Белов как бы уравнивал себя со Степаном, давая ему понять, что Чернов
в данном случае им не помощник.
- Надо чем-то людей занять, - сказал Чернов злым голосом. Когда Белов
был так важен и уверен в себе, Чернов почему-то чувствовал себя дураком,
- или они к вечеру перепьются и утром у нас будет еще десяток трупов.
Степан усмехнулся.
- Вот ты и займи, Черный! Саша! - заорал он неожиданно. - Заходи,
хватит подслушивать!
Все трое уставились на дверь, которая тихонько приоткрылась, и
показалась пунцовая Саша с какой-то папкой в руках.
- Как ты догадался, что я подслушиваю? - спросила она у Степана
тоненьким голосом.
Мужики переглянулись. Сначала Белов посмотрел на Чернова, потом
Чернов на Степана, потом они все трое перевели взгляд на Сашу и
захохотали.
Никому - ни одной другой сотруднице или сотруднику - они не спустили
бы подслушивание под дверью. Но почему-то им даже в голову не приходило,
что Сашино подслушивание ничем не лучше, чем чье-то еще.
Они - все трое - относились к ней с некоторым налетом романтического
рыцарства, в котором было всего понемножку - тоски по тому, что не
сбудется никогда, по собственной юности, уже скрывшейся за поворотом, по
необременительным, легким, ни к чему не обязывающим отношениям, которых
не бывает на самом деле, странной смеси бесшабашности, удовольствия,
молодецкой удали, снисходительности и желания защищать. И еще где-то
совсем глубоко было нечто трудноопределимое - сухое щелканье на крепком
ветру рыцарских штандартов, шум моря в скалах, развевающиеся вуали,
очертания нежных губ под струящимся шелком, топот лошадиных копыт по
плотной и сырой от росы земле, запах вереска и тумана, крепостная стена
до неба в серых пятнах лишайника, и в прекрасных холодных северных
глазах - обещание верности и счастья на следующие десять столетий.
Не то чтобы она об этом знала - знать этого она не могла, потому что
они и сами этого не знали и никогда об этом не думали, - но чувствовала
что-то такое и иногда пользовалась этим.
- Не смейтесь, - попросила она и улыбнулась робкой улыбкой. - Просто
мне страшно и противно. А я же знаю, что вы мне ничего не расскажете,
даже если я к вам приставать буду.
- Это точно, - подтвердил Степан. - Да и рассказывать нечего. Так что
возвращайся-ка ты на Дмитровку, Александра.
Да, предупреждаю всех, что завтра в семь я должен быть у Ивана в
школе, там какая-то училка отчислять его вздумала.
Так что завтра вечером меня не будет. Саш, попроси Зину чай принести.
У меня от кофе в голове октябрьская революция происходит.
- Как вы думаете, - спросила Саша, обращаясь сразу ко всем, - ничего
страшного не будет? Все.., обойдется?
Чернов запустил пальцы в короткие волосы и стал энергично драть кожу.
Ему все меньше и меньше нравилось ее беспокойство.
Почему, черт возьми, Степан этого не видит?! Она озабочена как-то
явно преувеличенно, ненатурально, что-то там есть еще, кроме обычного
женского страха перед мертвым телом, к которому она, кстати сказать, и
не приближалась.
Что же?
В кармане у Степана заверещал мобильный, и он вытащил его,
выворачивая подкладку.
- Да.
- Степка! - радостно сказала Леночка. - Ты где?
Сегодня очень плохой день. Совсем плохой. Давно у него не было такого
поганого дня. И Леночка, как всегда, точно знает, когда нужно позвонить,
чтобы совсем добить его.
- Я на работе, - сказал он хрипло и махнул рукой замам и Саше, чтобы
они оставили его одного. Разговаривать с Леночкой прилюдно он так и не
научился. Замы задвигали стульями, загрохотали по хлипкому полу
ботинками. Проскрипела фанерная дверца. Проскрипела и затихла, приглушив
голоса и создав видимость уединения.
- Зачем ты звонишь? - спросил Степан. - Деньги кончились?
- И деньги тоже кончились, - засмеялась Леночка, - ты мой хороший, ты
все отлично понимаешь!
- Понимаю, - согласился Степан.
- Ты чего не приезжаешь, Степа? Я скуча-аю, пла-ачу, жду-у...
- Плачешь? - переспросил Степан, и она опять засмеялась.
Как же его угораздило когда-то жениться на ней?!
- Конечно, плачу, - подтвердила Леночка. - Нет, правда, почему ты не
приезжаешь?
- Мне некогда, - выдавил Степан.
Несмотря на то что они давно разошлись, она продолжала считать
Степана своей собственностью, как считала собственностью все вокруг, что
ей нравилось или было нужно. Или не нравилось и не было нужно, но
почему-то хотелось получить.
Наверное, Степан никогда не решился бы расстаться с ней, если бы она
не ушла сама. Она порабощала и закабаляла его, безоговорочно и целиком,
как лихой татарский воин безоружного славянина, и, чувствуя свое
унизительное рабское положение, Степан ничего не мог с этим поделать.
Он продолжал встречаться с ней - правда, довольно редко, раз в месяц,
а то и реже. Она была ненасытна и изобретательна в постели, и после
секса с ней Степан чувствовал себя так, как будто наелся жирных черных
пиявок. Он хотел - и не мог - относиться к ней так же легко и весело,
как она к нему.
Он хотел стать таким же, как она - свободным, раскованным, хватающим
все, что подворачивалось под руку, никому и ничему не обязанным. По
крайней мере в отношениях с ней. И не мог.
Она вышла за него замуж "на спор", как однажды призналась после
очередной неистовой ночи, забравшей у Степана все силы. "Господи,
неужели ты думал, что именно тебя я хотела получить в мужья! - кричала
она в другой раз. - Кому ты нужен, жирный, уродливый мешок с дерьмом! Ты
в зеркало-то на себя смотришь, когда бреешься?!"
Она бросила бы его сразу, если бы у него не было денег.
Леночка была сказочно хороша собой, и на поддержание этой сказочной
красоты требовались средства, и немалые.
Почему-то, несмотря на буйную красу, желающих содержать ее постоянно
не находилось, но она была оптимисткой и твердо верила, что в один
прекрасный день все-таки уведет Билла Гейтса у его тупой американской
женушки.
Иван был кредитной карточкой, по которой Степан постоянно выплачивал
Леночке деньги. "В конце концов, если бы не я, - говорила она весело, -
у тебя никогда не было бы детей! А так.., пожалуйста! И у тебя ребенок,
как у всех нормальных. Ты ценишь мое благородство? Я даже фигуру не
пожалела!"
Степан ненавидел ее и не мог отказаться, когда ей приходила фантазия
позвать его в постель.
- У Ивана в школе какие-то проблемы, - выдавил Степан неизвестно
зачем.
- Господи, да у них всегда сплошные проблемы, - очевидно, она имела в
виду детей, - и чем дальше, тем больше.
Смотри, Степка, он через год-другой начнет девчонок водить, вот
тогда, ты попляшешь! Будешь график устанавливать, когда ты трахаешься, а
когда он, как в кино, где этот.., как его...ну толстый такой.., ну еще
они вдвоем... Ширвиндт, вот кто!
Почему-то Степану была отвратительна мысль о том, что Иван будет
приводить домой каких-то там девчонок. Леночка была большая мастерица
вызывать в людях отвратительные чувства.
- Слушай, а чего ты его не отдашь в интернат? - спросила Леночка
неожиданно. - Так сейчас все делают, с ними давно уже никто не
валандается так, как ты. - Очевидно, она снова имела в виду детей. - Или
тебе заняться нечем? Если нечем, то приезжай ко мне, Степочка,
миленький...
- Я переведу тебе денег, - пообещал Степан с ненавистью. - Все, Лен.
Пока.
- Нет, не пока! - засмеялась Леночка. - Хочешь, я найду ему интернат?
Я как раз вчера встретилась с одной девчонкой, которая содержит элитный
интернат. Она замужем за Маратиком. Помнишь Маратика?
Степан не помнил никакого Маратика.
- И ему проще будет. Он должен к самостоятельной жизни привыкать!
- Лен, не будет никакого Маратика и интернатика! Надо тебе, сама туда
устройся. Ты бы лучше в школу к нему заехала.
У них праздник намечается через неделю. А?
- Ой, ну зачем я поеду, - заканючила Леночка, которой совершенно не
улыбалось проторчать полдня в какой-то никому не нужной школе, - что мне
там делать? С толстожопыми мамашами языком чесать?! Это совсем не в моем
духе, ты же знаешь! Только время проводить, а у меня его совсем нет...
- На Ивана бы посмотрела...
- Степ, ну что мне на него смотреть! Только нервировать, И вообще..,
что ты пристал?!
Еще она виртуозно умела как-то так повернуть любой разговор, что
Степан оказывался виноватым.
- Ну что? Договорились? Ты сегодня заедешь?
Степан молчал.
- Ну неужели твоя нянька не может лишних два часа побыть с ним? -
спросила Леночка. Почти никогда она не называла Ивана по имени. - А я
уже вино купила и из ванны целый день не вылезаю... Я же все отлично
знаю, какие Степочка запахи любит, какие трусики... Приезжай, дорогой!..
- У тебя что, на сегодняшний вечер нет партнера для спаривания? -
спросил Степан грубо, но Леночка нисколько не обиделась.
- Но ты же мой самый старый, мой самый постоянный партнер, Степа!
Приезжай, я жду! - И прежде чем она положила трубку, Степан услышал ее
удовлетворенный смешок, из которого явствовало, что у нее нет никаких
сомнений в том, что он уже в полной боевой готовности и от нетерпения и
предвкушения встречи вовсю бьет копытом.
Ему очень хотелось что-нибудь швырнуть или разбить, и поэтому он с
преувеличенной осторожностью пристроил на край стола трубку мобильного
телефона. Если он ее сейчас кинет в стену, придется ехать за новым, а у
него нет на это времени. У него труп в котловане, и Ивана отчисляют из
школы.
В дверь осторожно поскреблись.
- Можно?
Зашла Саша с подносом в руках. На подносе вкусно дымился чай и горкой
лежали какие-то аппетитные бутерброды.
Конечно, она слышала, как он спрашивал Леночку про спаривание...
- Я сама заварила, - объяснила Саша свое появление. - Зина.., плохо
себя чувствует.
- Зина в курином обмороке пребывает, - просунув в дверь длинный нос,
уточнил Чернов. Все ясно. Они слышали разговор и теперь пытались его