! Но я молчу, - пусть их думают, что мина.
Пришли в Одессу. Я моментально рапорт начальнику порта и копию в союз.
"Доношу, мол, что благодаря исключительной бдительности матроса Бузенко (
он у меня уже матросом заделался ) было избегнуто столкновение с миной и
гибель судна. Ходатайствую о переводе Бузенко, ввиду выдающихся заслуг,
матросом первой статьи на пассажирский параход Крымско-Кавказской линии".
  Жд„м. Теперь уже уберут, никто не сомневается.
  Проходит так дня четыре, вижу - бежит Бузенко, рожа как самовар, кричит:
"Вез„т тебе, П„тр Егорыч!" Вытаскивает из кармана бумагу - назначение - и
да„т мне. Читаю... и что бы вы думали ( Кузнецов всплеснул руками), в
бумаге написано: " Ввиду заслуг и, одним словом, прочей хреновины, матрос
Бузенко назначается профуполномоченным Черноморского союза водников на
судне "Виктория". Я даже плюнул. "Ну, говорю, и зануда же ты, Бузенко,
вез„т тебе, как сукиному сыну"!
  И вот, представьте, потом до конца с ним плавал - и ничего. Ругались
только помаленьку.
  Кузнецов пытался начать новую историю, но Левшин прервал его:
  - Погоди, П„тр Егорыч, оставь до следующего раза. Всего не перескажешь.
  Кузнецов занялся Обручевым. Рассказал, что жить на пенсию трудно,
приходиться подрабатывать - делать модели параходов, яхт, крейсеров и
сдавать на комиссию в игрушечный магазин. Левшин говорил тихо Бергу:
  - Вы уверены, что это излечимо? Она мне сестра только по матери. История,
знаете, тяж„лая. В девятнадцатом году у не„ родилась дочка. Время было
корявое - ни молока, ни хлеба, а реб„нок первый. Отец бился как рыба об
л„д, он корректором служил в типографии в Москве, но толку было мало. У
сестры не хватает молока, девочка вот-вот умр„т. Была у сестры знакомая,
бывшая генеральша. На Смоленском торговала простынями, бель„м, - вообще
барахольщица. Сестра пошла к ней, просит, - найдите мне хоть какой-нибудь
заработок, я готова на улицу идти. Старуха нашла, - правда предупредила,
что работа рискованная: скупать золото и ценности для заграницы.
Познакомила его с каким-то бывшим адвокатом. Адвокат этот был вроде
поверенного у американской шайки.
  Берг придвинулся.
  - Ну вот. От мужа она скрыла. Говорила, что торгует на базаре, бер„т на
комиссию вещи. Девочка выжила. Время пошло другое, стало легче. Так вот и
тянулось до прошлой зимы. А зимой адвокат попался на т„мном деле, его
потянули, а за ним и всех. И сестру притянули. Муж узнал. Он человек
неприятный, крутой. Очень принципиальный человек. Даже дочку в суд водил.
Ещ„ до суда подал в загс заявление о разводе, девочку оставил себе. Я с
ним говорил. "Ну что ж, - это его слова мне, - Нинка должна забыть свою
мать". Сестру он уже не любил. Знаете - химик, химическая душа. Сестру,
конечно, оправдали, приговорили к общественному порицанию. В
предварительном заключении она просидела два месяца. Что было у них - не
знаю. Он е„ в дом не пустил. Потом вот приехал в Одессу, женился на
другой, получил место на заводе. Сестра приехала следом за ним, жила у
меня, убивалась из-за девочки, даже хотела е„ украсть. Насч„т кино вы
знаете?
  - Да, знаю. Когда вы уходите в рейс?
  - Недельки через три.
  - А как девочка, помнит е„?
  Вопросы Берга были безсвязны. Левшин бубнил, глядя под стол, разговор
его, видимо, мучил.
  - Девочке шесть лет. Конечно, помнит. Очень грустная девочка. Жалко е„,
знаете...
  Левшин поморгал глазами, отвернулся.
  - Не сердитесь на меня, - сказал Берг. - Я лезу не в сво„ дело, но
понимаете... нехорошо вс„ это. Неужели так вс„ и останется?
  Левшин молчал, сгорбившись.
  - Я бы взял, - сказал он тихо, - да ведь я плаваю. Не на кого е„ оставить.
  - А он отдаст?
  - По суду отдаст.
  - Тогда будем судиться.
  Обручев оглянулся.
  - Тогда будем судиться, - повторил Берг. - Сегодня я поеду к доктору.
Надо узнать вс„ точно и действовать.
  Вечером Берг поехал к доктору. Он узнал, что больной лучше. Спокойно,
даже небрежно он передал доктору свой разговор с Левшиным.
  - Она сейчас почти нормальна, - сказал доктро, раздумывая, - может
быть... знаете, сильное средство, но оно может оказаться спасением. Вы
бер„тесь привезти девочку?
  - Я берусь вернуть е„ совершенно.
  Доктор был смущ„н. Он ходил по комнате, мычал. Казалось, он не верил.
Потом согласился.
  - Ну ладно, действуйте. Благословляю. Страшновато, но хуже не будет.
  На следующий день Берг поехал с Обручевым для очистки совести на
Аркадийский пляж. Л„жа на горячем песке, Обручев сказал:
  - Вы закрутили сложную махинацию. В ч„м дело?
  - Маленькая вивисекция. Тема, - глаза Берга потемнели от гнева, - тема
для сентиментального рассказа, господин Марсель Пруст.
  - Что с вами?
  - Ничего. Как вы думаете, вивисекция существуе для блага человечества?
  - Пожалуй.
  - А ваша аккуратная гуманность?
  Обручев пожал плечами.
  - Не будем ссориться.
  Но Берг не унимался.
  - Гуманист, - сказал он насмешливо. - Вы не замечаете человеческих
страданий потому, что это, видите ли, неделикатно. В какой-то глупой
книжке я проч„л рассуждение о высшей деликатности. Примерно там сказано
так. В комнату, где сидят несколько человек, входит женщина. Глаза е„
заплаканы. Деликатные люди делают вид, что не замечают этого. Но человек
деликатный в высшей степени должен уступить ей место спиной к свету, чтобы
е„ заплаканные глаза не были даже заметны. А грубиян и вивисектор
постарается узнать и устранить причину е„ сл„з.
  Обручев поморщился.
  - Вы раздражены, перегрелись на солнце. Пойд„м лучше в воду.
  Раздражение Берга быстро прошло. Обратно они шли по Французскому
бульвару. Берег вдали обрывался; над ним дрожала синеватым угаром жара.
  - Я могу быть добрым только назло, - говорил Берг, к великой радости
Обручева.
  Мысли его и Берге блестяще подтверждались. Берг хитро улыбался. Его не
оставляла уверенность, что вс„ удастся как нельзя лучше. Эта уверенность
много раз выручала его из запутанных положений и вызывала необычайное
раздражение у людей, настроенных пессимистически.
  Суд состоялся через неделю. В засаленной комнате было уныло, и все
краски, казалось, погасли. Здесь, в суде, особенно болезненно ощуюались
яркость и шум жизнерадостных улиц.
  Нелидов - высокий, белокурый и злой - сидел на скамье и читал газету. Его
голова в кудряшках, тонкие губы, ноги в коричневых крагах были не нужни
здесь, на юге, в кружащемся потоке белых одежд, ярких губ, вес„лого гомона.
  Судьи вышли торопливо. Один из них был с костыл„м. Председатель
пробормотал, заикаясь и как бы засыпая в конце каждой фразы, заявление
Левшина. Он подозвал единственного свидетеля, доктора Павла Ивановича, и,
глядя поверх его головы, произн„с скороговоркой:
  - Свидетель, вы предупреждаетесь, в случае ложных показаний - будете
отвечать закону. Выйдите из зала.
  Начало не сулило ничего хорошего. Девочку судья называл "гражданка Нина
Нелидова", листал дело с нескрываемой досадой. Очевидно, всех в мире он
считал сутягами и не мог понять, во имя чего капитан требует отдать ему
девочку, зачем ему это нужно и зачем в это дело запутался известный
общественник врач.
  В мозгу судьи, по догадкам Берга, не существовали такие слова, как
"любовь", "материнство", "страдание"; вместо них бродили серые, как крысы,
слова: "иждивение", "вменяемость", "половое влечение", "расторжение брака"
и "уплата алиментов".
  Его слова, высосанные протоколистами вместе с никотином из обмякших
папирос. Они способны вызвать рвоту. Голос закона ( в детстве Берг
представлял закон в виде бел„сого мужчины с пустыми глазами, коротким
„жиком и сухими и холодными пальцами ) скрежетал в этих словах потрясающим
пренебрежением к живой душе человеческой.
  Судья опросил Левшина, хмуро поглядел на его белый китель. Хромой
заседатель спросил дребезжащим голосом, не плавал ли Левшин на
"Констанции", и на ответ, что плавал, ядовито улыбнулся и сказал
значительно: "Я не имею больше вопросов". Левшин вспотел' с медного и
открытого его лица стекал пот.
  Нелидов отвечал сухо и брезгливо, сказал, что если "суд уверен в
излечении больной пут„м возвращения ей дочери Нины и вправе реашть этот
чисто медицинский вопрос, то приговору он подчинится".
  "Глупо"' - подумал Берг, а судья резко сказал:
  - Говорите короче, а прав суда прошу не касаться.
  Нелидов пожал плечами и сел. Вызвали Павла Ивановича. Он говорил
уверенно, назвал судью "товарищ Орешкин", - ему часто приходилось
выступать экспертом. Судья слушал недоверчиво. После того как Павел
Иванович кончил свою речь утверждением, что больная может выздороветь,
если будет устранена причина болезни, то есть если ей вернут реб„нка,
судья, рисовавший на папке, поднял глаза и раздраж„нно спросил:
  - Суд вас спрашивает, выздоровеет ли больная в случае возврата ей реб„нка
или нет? Отвечайте точно.
  Павел Иванович разв„л руками и мягко повторил:
  - Да, я думаю, что она выздоровеет.
  Суд удалился на совещание. Левшин вытер пот и сказал Бергу:
  - Ч„рт их пойм„т. По-моему, они разобрались, в ч„м дело.
  Вышли курить на лестницу. На лестнице чистенькая старушка-пенсионерка
говорила милиционеру:
  - Сколько я страданий приняла - и японскую, и германскую, и немецкую
войну, и убийства, и с голоду дохла - так ты вправе меня выселять? Я ещ„
интеллигентный молодой человек. Из-за такого, как ты, моя дочка погибла.
Старалась для вас, заразилась от солдата венерической болезнью, а меня
выселять... - Старушка собралась плакать.
  Милиционер угрюмо молчал.
  Суд совещался минут десять. Наконец суд появился. Председатель глотая от
спешки слова, проч„л приговор:
  "Принимая во внимание такие-то, такие-то и такие-то обстоятельства, суд
постановил изъять гражданку Нину Нелидову, шести лет, ввиду согласия отца,
и передать на воспитание матери, гражданке Елене Сергеевне Левшиной,
обуславливая эту передау е„ предварительным и полным выздоровлением,
впредь до чего опекуном и воспитателем назначить дядю упомянутой Нины
Нелидовой - гражданина Левшина Петра Сергеевича, тридцати восьми лет,
третьего помощника на пароходе "Перекоп", каковой гражданин Левшин
обязуется дать гражданке Нине Нелидовой трудовое воспитание и отказывается
от получения алиментов, с чем, однако, суд согласиться не может, а потому
постонавляет взыскивать с гражданина Нелидова на содержание дочери по
сорок рублей в месяц до наступления совершеннолетия вышеупомянутой."
-Вс„, - сказал председатель. - Стороны, подпишитесь. Копию приговора
получите в канцелярии.
  Левшин отош„л с Нелидовым в сторону. Левшин был красен и взволнован.
Нелидов глядел через его плечо, потом холодно посмотрел в рот Левшина и
громко сказал:
  - Когда хотите. Чем раньше, тем лучше. Моя жена не имеет времени с ней
возиться.
  Он повернулся и вышел.
  - Ну, гусь, - сказал, прощаясь доктор. - Я жду вас завтра. Она почти
здорова.
  Берг и Левшин были озабочены смешной для взрослых мужчин и сложной
задачей, - устроить Нинку у Левшина. Левшин купил провизии, молока,
фруктов, куклу ( он так краснел, когда е„ выбирал, что, казалось, кровь
брызнет из пор; он чувствовал себя, как молодой отец ).
  Жил он в Лермонтовском переулке, в Отраде. У соседа Левшин занял походную
кровать для Берга, - это было решено, что Берг у него переночует.
  К вечеру Левшин поехал за Ниной. В т„мной передней Нина бросилась к нему,
крепко обхватила за ноги и спрятала голову в коленях. Ей уже сказали, что
она два месяца погостит у дяди Пети и даже поедет с ним на параходе на
Кавказ. Левшин впервые в жизни заплакал, не стыдясь своих сл„з. Он неловко
гладил головку девочки и отворачивался, сопя и задыхаясь, потом незаметно
вытер сл„зы рукавом кителя.
  - Ну, Нинок, поедем.
  Нелидов прин„с корзинку с вещами Нины, потрепал е„ по щеке и сказал
сурово:
  - Ты смотри, приходи иногда с дядей.
  Нина отвернулась. Левшин, не глядя, сунул Нелидову руку и вышел на
лестницу. По дороге на извозчике девочка болтала, крепко держалась за его
рукав. Левшин курил, и был опять спокойным любимым дядей с обветренным
крепким лицом.
  "Вс„ будет прекрасно. Вс„ будет хорошо, ты, крошечная" - мысленно говорил
он Нине.
  С Бергом девочка подняла возню, потом пошли на берег смотреть, как рыбаки
вытаскивают сети. Берг ловил ей крабов, рыбаки считают их нечистыми и
выбрасывают из сетей. Пыльный закат желтел над глинистыми берегами, и
Нинке и Бергу одинаково казалось, что они знают друг друга давным-давно.
  Дома девочка быстро уснула. Капитан неумели умыл е„, уже сонную, уложил,
даже что-то пошептал над ней.
  Потом он долго сидел с Бергом у открытого окна. Зв„зды пламенели в
просветах тяж„лой листвы. Сол„ный воздух лился рекой. Пересыпь висела в
ночи роем огненных, взлетевших и остановившихся пч„л. Тепло и нежно
пробасил в море параход.
  Утром Левшин сказал Нинке, что приехала мама. Девочка долго возилась с
куклой, потом заплакала. Берг и Левшин растерялись - Берг отч„тливо понял,
что он затеял.
  "Вдруг вс„ провалится, - подумал он, холодея. - Тогда хоть пулю в лоб".
  Мелькнула мысль о бегстве, но Берг прогнал е„. "Крепись", - шептал он
себе, глядя на улицу, потом задумал: если трамвай обгонит извозчика до
столба, то вс„ пропало, если нет - он спас„н. Берг волновался, как на
бегах. Трамвай не догнал извозчика, и Берг облегч„нно вздохнул.
  - Нинок, - сказал он спокойно, - поедем сейчас к маме, а по дороге зайд„м
к одному дедушке-старичку: он делает кораблики. Мы тебе купим кораблик.
  Девочка стихла, искоса посмотрела на Берга. Приш„л Обручев,
мобилизованный на всякий случай. Пошли к Кузнецову, - он жил на
Черноморской, в т„мной комнате с окнами на море. Под притолокой висела
клетка с сумрачным инвалидом щеглом. Море в окнах было з„л„ное и шумное от
ветра. Буйная зелень Черноморской шумела и качалась, гоняя по земле тысячи
маленьких солнц.
  Остовы игрушечных шхун лежали вверх килями на подоконнике и сохли на
ветру. Кузнецов в очках, похожий на дряхлого и любимого дедушку, пилил
лобзиком фанеру.
  - Клипер вот затеял. - Он кивнул на кораблик, стоявший на игрушечных
стапелях. - Теперь это, знаете, история, - клиперов уже нет. Последний
переделали под плавучий маяк в Таганроге. А в мо„ время красавцы были
клипера, - чай возили вокруг всей Африки в Европу. О Суэцком канале в те
времена ещ„ никто не мечтал.
  Нинке Кузнецов подарил яхту с громадным парусом. Ореховый лак е„ бледно
сверкал на солнце.
  Нина застенчиво приняла подарок, потом спряталась за Левшина.
  На Слободку ехали страшно долго, - так, по крайней мере, показалось
Бергу. Доктор потрепал девочку по щеке, отв„л Берга в сторону.
  - Я е„ подготовил. С девочкой пойду я и Левшин. Вы останетесь здесь.
Думаю, что сегодня вы увидете маленькое чудо.
  Он улыбнулся, но вместо улыбки лицо его сморщилось в нервную гримасу.
  Они ушли. Обручев ходил по комнате, вынул из ящика яхту и долго вертел е„
в руках. В голове скакали клочки несуразных мыслей: " Сколько она стоит?
Да, да, да... значит, так. Полтора рубля и дом на Черноморской номер
пятнадцать."
Он повертел яхту, спрятал е„ в ящик. Руки его тряслись, он засунул их в
карманы. Говорить он не мог: губы д„ргала судорога. Берг сидел спиной к
окну и прислушивался. Обручев обернулся. Берг вздрогнул, уронил папиросу.
  - Тише вы, - сказал он с ненавистью. - Не скрипите ботинками.
  Берг улыбался так же, как доктор, - криво, болезненно. Улыбка его была
похожа на гримасу невыносимой боли.
  - Скорей бы. - Обручев почти плакал. - Что они, умерли, что ли!
  Берг медленно встал, повернулся к окну, отскочил в глубь комнаты и
пробормотал:
  - Уже.. уже...
  В саду раздался крик. Много позже при воспоминании о н„м Берг всегда
мучительно краснел. Это был крик животной радости. Так кричат раненые,
когда у них вынули пулю. За криком последовал чистый мягкий смех, бубнил
капитан и тихо, вполголоса, говорил что-то доктор.
  Потом женский голос, незнакомый и внятный, сказал в саду, как на сцене:
  - Покажите же мне его. Сейчас, непременно.
  - Берг, - Обручев задохся, - она выздоровела, видите, Берг.
  - Тише, - приглуш„нно крикнул Берг. - Надо бежать!
  Он толкнул Обручева к двери на ч„рный ход. Они выскочили на крыльцо и
промчались через сад. Берг перепрыгнул через низкую ограду, поранил руку о
колючую проволоку. Они долго бежали по огороду, ломая помидоры и чей-то
голос яростно вопил, казалось, над самой головой:
  - Стой, байстрюки, сволочь несчастная! Стой!
  Они перелезли через вторую ограду, пробежали пыльным переулком и
остановились. Было знойно и пусто. С руки Берга капала ч„рная кровь. Берг
туго затянул руку носовым платком.
  - Теперь драла! - сказал он, вс„ ещ„ вздрагивая. - Двинем пешком, на
трамвае опасно, - мы можем их встретить.
  В город шли долго, у всех ларьков пили, отдуваясь ледяную воду из
гран„нных стаканчиков. Около рыжего, пахнущего керосином, дома на
Молдаванке Берг присел на скамейку.
  - Отдохн„м. Хорошо, что Левшин не знает вашего адреса.
  Не заходя домой, они пошли на Австрийский пляж купаться. Когда Обручев
вылез из воды, Берг не глядя на него, пробормотал:
  - Я вам покажу вивисекцию. Сопливый гуманист.
  Обручев похлопал его по загорелой спине. Из-за рейдового мола, неся перед
носом снеговую пену, выходил в море высокий параход. Ветер косо сносил дым
из трубы. Пароход медленно поворачивался и, казалось зорко вглядывался в
шумящие стеклянные дали, куда лежал его путь.
  - Завтра двинем на пляж Ковалевского, - сказал Берг. - Вс„ остальное мы
уже осмотрели. А потом - в Крым.
  Обручев раскрыл Марселя Пруста. Он читал, и строчки сливались в серые
полосы. Вс„, что случилось было просто, понятно и вместе с тем почти
чудесно. Обручев никак не мог примирить этих двух начал. Он поглядывал на
Берга и думал, что в его жизни будет много занятных историй. Берг крепко
уснул. Наступало "второе солнце", и сон был безопасен.
  На пляже Ковалевского за Большефонтанским маяком поехали через неделю, -
Берг сж„гся и шесть дней не выходил на солнце, мазался вазелином и стонал.
На пляже было желто от глинистых обрывов. Цв„л терновник.
  По дороге к пляжу в степи росла полынь. На пляже Берг снял белые туфли, -
подошвы стали серебристо-зел„ного цвета. Он понюхал их:
  - Полынь... Бессмертная полынь...
  Берг облизал губы, поморщился.
  - Даже на губах горечь.
  Обручев взялся за неизменного Пруста. Берг достал томик стихов Мариа
Эредиа. Стихи он читал редко, только после завершения крупного дела.
  Раскрывая томик Эрдиа, он сказал:
  - Теперь можно побаловаться.
  Он л„г на спину, читал, перечитывал и вслух повторял каждую строчку.
Вдруг остановился, вгляделся в страницу и пробормотал:
  - Что за ч„рт!
  Он наш„л суровые и грустные стихи, начинающиеся словами:
   
Равнодушен древний храм на мысе над обрывом...
  Перемешала смерть в рудой земле пустынь
Героев бронзовых и мраморных богинь.
  Покоя славу их в кустарнике дремливом.

  Он увидел строчку:" Земля, как мать, нежна к забытым божествам" - и
вспомнил дневник Нелидова, сияние капитанского примуса и сво„ купанье в
Серебрянке.
  Широкий ветер дул на горячие пески и переворачивал тв„рдые страницы.
  "Эх, жить бы так целую вечность", - подумал Берг и вздрогнул от окрика
Обручева:
  - Ложитесь!
  Берг поднял голову.
  - Ложитесь, говорю вам. Спрячьте голову! Это она!
  Берг перевернулся спиной вверх, положил голову на руки и из-под пальцев
посмотрел вдоль берега. Навстречу шла Левшина. Ветер рвал е„ платье, она
по-детски придерживала его у колен. Ветер обнажал е„ ноги, показывая черту
ч„рных, туго обхватывающих б„дра, трусиков. Е„ улыбка, блеск глаз и зубов
производили впечатление необычайной молодости. Она казалась подростком.
Нинка бежала по краю прибоя. Левшина сказала:
  - Нинок, ты смотри получше. Не пропусти дядю.
  Берг затаил дыхание, - в рот ему попал песок. Левшина остановилась шагах
в ста и сбросила платье.
  - Берг, - сказал Обручев, - не похоже, что это е„ дочка. У не„ тело
девушки. Она повторяет, мне кажется, ваш гениальный план. Она ищет нас.
  - Ну и пусть. - Берг сел спиной к Левш