ами и палочками с лошадиными головами. Он ненавидел розовый цвет.
     - Я бы обошелся без детских рисунков и на  стакане,  -  пробурчал  он
себе под нос.
     Бирди похлопала его по колену. Они сидели бок  о  бок  на  кушетке  в
гостиной.
     - Я знаю, дорогой, - сказала она. - Но доктор Бирд считает, что  это,
в конце концов, помогает. И, честно говоря, я думаю, он прав.
     - Как так?
     - Ну, основной принцип состоит в воссоздании твоего детства. То есть,
любви, веры и наивности, которые были присущи тебе в то время. Я знаю, что
это звучит глупо,  но  стиль  детской  комнаты  должен  напоминать  твоему
бедному подсознанию о том, что было  утрачено  и  о  том,  что  это  можно
вернуть.
     - О каких любви, вере и наивности идет речь? -  спросил  Бейли.  -  Я
хорошо помню свое детство, и оно  было  совсем  обычным.  Меня  заставляли
ходить в школу и постоянно ненавидели. Хулиган, живущий по соседству часто
устраивал засады на дороге, по которой  я  возвращался  домой,  и  избивал
меня. Но почему-то я не мог сказать об этом родителям. Как-то раз я прочел
рассказ о привидениях, и потом несколько недель  кряду  просыпался  каждую
ночь от переполнявших меня ужасов.  Моего  щенка  переехала  машина,  меня
застали за..
     - Шшшш, дорогой, - она прижала свою  большую  гладкую  ладонь  к  его
губам и прильнула к нему. Туалетная вода, которой она всегда пользовалась,
пахла непреодолимо сладко. - Я знаю. Но мы имеем в виду идеальное детство.
Тебе необходимо  научиться  -  глубоко-глубоко  внутри  себя  -  научиться
любить. И быть любимым. Тогда ты снова будешь в порядке.
     - Послушай, - сказал  он;  его  раздражение  росло  в  геометрической
прогрессии, - предположим,  что  моя  проблема  состоит  не  в  аутогенном
неврозе или каком-нибудь другом  ярлыке,  который  вы  на  меня  повесили.
Предположим, что это органическая шизофрения. Тогда причем здесь любовь, о
которой вы все время мычите?
     Бирди улыбнулась: ее терпение было безграничным.
     -  Любовь  -   это   основное   необходимое   условие   существования
млекопитающих, - сказала она. - А  мы  относимся  к  млекопитающим.  -  Ее
телосложение не  оставляло  на  этот  счет  никаких  сомнений.  -  Грудные
младенцы в сиротских приютах умирают,  потому  что  их  не  убаюкивают  на
руках. Если ты получил каплю любви, и  этого  оказалось  недостаточно,  то
взрослея, ты чувствуешь  голод  по  любви.  Дефицит  любви  деформирует  и
истощает тебя так же, как это бывает в случае с рахитом. Этим мы  здесь  и
занимаемся - даем тебе любовь,  которая  тебе  необходима,  чтобы  ты  был
стройным и сильным.
     Он вскочил.
     - Я слышал это уже сотни раз, еще немного и меня  просто  стошнит!  -
закричал он. - А что ты скажешь насчет настоящего психоза?
     - Ну, я думаю, он имеет отношение к метаболизму, - ответила Бирди.  -
Вернее, так думают ученые. Хотя я считаю, что любая  болезнь  такого  рода
начинается опять же таки из-за недостатка любви. Да разве ты  сам  так  не
считаешь?
     - Я... я...
     - В любом случае, -  продолжила  она,  -  шизофрения  характеризуется
потерей связи с  окружающим  миром.  Ведь  мы  не  можем  рассчитывать  на
излечение без восстановления этой связи?  Ты  только  хорошенько  подумай,
дорогой, и поймешь, что я права. А любовь - это  мост,  соединяющий  любые
пропасти.
     Бейли так и подмывало выругаться, и желательно понецензурней.  Но  те
ругательства, которые  он  мог  вспомнить,  были  слишком  слабыми.  Бирди
встала, откинула на спину свои светлые волосы и расстегнула платье.
     - Я считаю, нам следовало бы снова заняться любовью,  -  сказала  она
жестко.
     Он не очень этого хотел, но она настаивала - кроме  того,  чем,  черт
возьми, можно было еще заниматься? -  поэтому  они  оказались  в  спальне.
Только на этот  раз  он  был  ни  на  что  не  способен.  Она  была  полна
сочувствия, баюкала его в своих объятиях и пела колыбельную. Но,  конечно,
сначала ему было необходимо принять барбитурат.
     Вероятно, именно эта мысль заставила его забеспокоиться. Черт возьми!
Ведь со мной все в порядке, не считая того, что я уже сыт  по  горло  всем
этим...
     Он вышел из ванной. Его костюм был не слишком свободного  покроя,  но
был удобен и приятно оформлен. Крадучись, он прошел  до  окна  гостиной  и
выглянул наружу. Окно было зарешечено, но только для того, чтобы пациент -
если он вдруг окажется лунатиком - не поскользнулся; по крайней мере,  так
объяснили Бейли. Он имел полную свободу действий. Как  только  ему  станет
лучше, он получит разрешение уходить из клиники на выходные.  А  пока  его
могли навещать все кто угодно.
     Вид, который открывался с двадцатого этажа  самого  высокого  корпуса
Медицинского Центра, поражал своими масштабами. Зелень  парка  Голден-Гейт
простиралась до океана, который сверкал  в  солнечных  лучах.  Он  мельком
посмотрел на мост, парящий над входом в гавань, на воду, которая блестела,
убегая к холмам восточного побережья. На чаек, на лодки, на корабли  и  на
самолеты. В комнату врывался легкий морской ветерок - прохладный, пахнущий
морем и приносящий с собой отдаленный шум транспорта.
     Правда, этот шум был слишком далеким, приглушенным; и если не считать
этого комплекса на холме - гордости Сан-Франциско - всюду были видны следы
запущенности:   то   пустая   витрина   магазина,    то    полуразрушенный
многоквартирный дом. Деловая жизнь города все больше деградировала, совсем
как Уильям Бейли. Как социолог он имел возможность ознакомиться  с  любыми
данными. У него не  было  сомнений.  По  крайней  мере,  никаких  сомнений
относительно причины такого упадка. Ведь если психические заболевания всех
уровней  -  от  некоторой  эксцентричности  до  полного   сумасшествия   -
приобретали характер эпидемии, и если государственная политика Соединенных
Штатов состояла в такой чрезмерно  щедрой  заботе  о  жертвах  психических
расстройств, то каким-то образом следовало за  это  расплачиваться.  Кроме
того, налоги и инфляция со своими обычными побочными  эффектами  оказывали
дополнительное негативное воздействие.
     Он было отрицал целесообразностью такой политики. Он  и  сейчас,  как
ему казалось, мог бы отрицать, несмотря на то, что теперь он стал одним из
тех, кто пользуется всеми  выгодами  этой  политики.  Но  предостережения,
высказываемые меньшинством людей, к которому он  принадлежал,  для  других
оставались лишь  пустым  звуком.  Люди  либо  отказывались  верить  фактам
экономической жизни, либо смотрели широко открытыми глазами и  спрашивали:
"Ну и что? Вы имеете в виду, что есть что-либо более важное, чем  здоровье
людей, которых мы любим?"
     Возможно, обескураженно думал он, что безуспешность его усилий и была
причиной нервного срыва, который привел его сюда.
     Потом, поскольку ему не о чем было  больше  думать,  он  задумался  о
смысле жизни, затравленной и загнанной в клетку. Изо всех сил он ударил по
подоконнику кулаком, потом еще и еще, и еще.
     - Черт побери Бога. Черт побери Бога. Черт побери Бога, - повторял он
все    быстрее    и    быстрее.    -    Чертпоберибога,    чертпоберибога,
чертпоберибога-чертпоберибога-чертпоберибога чертпоберибога чертпоберибога
чертпоберибога, У-У-У-У-У, У-У-У-У-У, ч-ч-ч, ч-ч-ч, ч-ч-ч...
     - Билли! Что ты _д_е_л_а_е_ш_ь_?
     Бейли остановился. Очень медленно обернулся.  Округлая  фигура  Бирди
Кэрол заполняла дверной проем. Она держала  в  руках  букет  лютиков.  Как
всегда она была одета в гражданское платье, оно  было  огненно-красным,  и
только   маленький   значок    указывал    на    то,    что    она    была
специалистом-психиатром.
     Он старался не выдать ярости, хотя она его  просто  душила,  и  резко
ответил:
     - Я мог бы спросить тебя о том же.
     - Ну, я пришла  повидать  тебя.  -  Она  закрыла  дверь  и  торопливо
приблизилась к нему. - Посмотри, я принесла тебе цветы. Ты однажды сказал,
что любишь лютики. Я их тоже люблю.
     - Следишь за мной, как... как... черт знает что...
     - Но, дорогой, я не могла оставить тебя одного. Ты ведь  знаешь,  вся
твоя проблема - в одиночестве. Подумай немного и ты увидишь, что я  права.
Тебе  нужно  больше  бывать  на  людях.  -  Приблизившись  к   нему,   она
остановилась и похлопала его по плечу. -  Тебе  действительно  это  нужно.
Сходи к другим пациентам в любую из комнат отдыха. Они чудесные  люди,  ты
убедишься в этом, когда узнаешь их поближе. И  добровольные  сиделки  тоже
такие славные. Они хотят помочь тебе... помочь тебе  любить  самого  себя,
помочь тебе опять стать сильным. Что сказал об  этом  тот  славный  старый
немец? Ты знаешь, о ком я говорю...
     - "Kraft durch Freude", - высказал предположение Бейли.
     - Это значит "сила посредством радости"? Вот это я и имею в виду. Но,
дорогой, мне нужно поставить эти бедные цветочки в воду,  ведь  они  хотят
пить.
     Бирди отошла от него. Ее локоны подпрыгивали, а  бедра  покачивались,
как  тяжелые  массивы.  Фактически,  во  всем,   что   ее   ни   касалось,
присутствовала  какая-то   обстоятельность,   что-то   вроде   абсолютного
физического контроля - даже с ним в постели в жаркий полдень она не потела
- поначалу это вносило успокоение в душу  Бейли,  это  было  чем-то  вроде
образа Матери-Земли.
     Только должна ли Мать-Земля так много болтать?
     - Это был лозунг нацистов, - сказал Бейли.
     - Правда?  Как  интересно.  Ты  так  много  знаешь,  Билли,  дорогой.
Когда-нибудь мы опять поставим тебя на ноги, ты найдешь так много чудесных
способов помогать другим, верно? - Она взяла со стола небьющуюся  вазу  и,
посмотрев на увядшие в ней розы, покачала головой.  -  Бедные.  Боюсь,  их
короткая жизнь окончена. Но если они сделали твою жизнь  немного  светлее,
то они выполнили свою задачу, ведь правда?
     Бейли сжал кулаки:
     - Я знаю, например, - сказал он, -  что  нацисты  сжигали  в  газовых
печах людей, которые не укладывались в их схему. Но они, по крайней  мере,
не заставляли их при этом думать о хорошем.
     - Нет, я думаю, не заставляли. - Бирди опустила розы в мусоропровод и
отнесла вазу, лютики и свою огромную сумку в  ванную.  -  Этот  бедняга  -
Гитлер, так, кажется, его звали? - как ему, наверное, недоставало любви!
     Она оставила дверь открытой. Он мог бы избежать зрелища розовых стен,
плюшевых медвежат и палочек с конскими головами, если бы стал  смотреть  в
окно. Но он с какой-то патологической настойчивостью продолжал смотреть  в
сторону ванной. Он думал, что, возможно, это поможет ему возненавидеть эту
обстановку еще сильнее.
     - Само собой, самым большим злом было то, что другие страны воевали с
нацистами, - процедил он сквозь зубы.
     Бирди поставила сумку на сливной бачок и стала в ней рыться.
     - Конечно, - ответила она. - Я же не говорю, что людей,  которых  они
брали в плен,  не  нужно  было  освобождать.  Если  такие  пленные  вообще
существовали. Ты ведь знаешь, что представляет собой пропаганда в  военное
время. Через... сколько же лет прошло?... через пятьдесят лет разве можно,
в самом деле, поверить, что какие бы  то  ни  было  человеческие  существа
могли вести себя  подобным  образом?  Честно  говоря,  я  в  это  не  могу
поверить.
     - А я могу. Я знаю, что такое исторические свидетельства. И  я  знаю,
как люди ведут себя сейчас. Например, совершают чудовищные преступления.
     - Да, да, дорогой, но  неужели  ты  не  понимаешь?  Предположим,  эти
ужасные  вещи  действительно  были  реальными.  Или  давай   будем   более
реалистичными и подумаем о тех проступках, которые случаются в наше время,
которые, да, я знаю об этом, все  же  совершаются...  бедными,  сбитыми  с
толку жертвами бесчувственного общества. А теперь предположим,  что  людей
порабощают... или пусть даже гонят как стадо животных в газовые печи, если
такое тогда вообще могло произойти, предположим, порабощенные  смотрят  на
завоевателей глазами, полными любви, и говорят: "Вы тоже жертвы.  Вы  наши
братья. Идите сюда, давайте обнимемся." - Бирди оперлась о дверной косяк и
посмотрела на него своим долгим фарфорово-голубым взглядом. - Разве ты  не
понимаешь, каким мог бы быть результат? Разве ты не _ч_у_в_с_т_в_у_е_ш_ь_,
как все бы изменилось?
     - Кажется, ваш метод лечения не сделал меня лучше,  -  сказал  Бейли,
резко дернув плечами.
     - Ну, для этого необходимо время.
     Бирди вернулась к своему занятию. Она вынула из сумки  складной  нож,
освободила лезвие и стала обрезать корешки лютиков.
     - А истинная любовь бесконечна, - сказала она. Истинная любовь "долго
терпит, не мыслит зла, все переносит и никогда не иссякает".
     Он не мог остановиться: он должен был сделать первый шаг к ней, потом
еще шаг; рев в голове становился все сильнее.
     - Ты меня любишь? - спросил Бейли и собственный голос  показался  ему
далеким и глухим. - Или я для тебя лишь очередное задание?
     - Я люблю каждого человека, - проворковала она.
     - И в постели тоже?
     - О, Билли, любовь не совместима с ревностью.  Любовь  распределяется
поровну. Я использую свое тело как один из способов, чтобы любить  тебя  в
числе многих.
     Он стоял в дверях ванной; он раскачивался - то поднимаясь на цыпочки,
то опускаясь.
     - Но я тебе не безразличен? -  сорвался  он  на  крик.  -  Я,  взятый
отдельно, и не потому, что я один из двуногих животных, а потому, что я  -
это я!
     Ее щеки не залил румянец смущения. Бейли вообще  ни  разу  не  видел,
чтобы ее идеально кремовая кожа как-нибудь меняла цвет. Но  ресницы  Бирди
задрожали, и она опустила глаза.
     - Ну, - пробормотала она, - я иногда  думала,  что,  если  это  может
сделать тебя счастливым, мы могли бы пожениться,  когда  ты  выздоровеешь.
Какое благозвучное имя - Бирди Бейли - правда?
     Его пронзительный крик выражал неизъяснимую муку; он выхватил  из  ее
руки нож и стал наносить удары - один за другим.
     - Пожалуйста, не делай этого, - сказала она. - Это ведь не проявление
любви.
     Бейли распорол ей  живот.  Борясь  с  темнотой,  сгущающейся  вокруг,
мгновение он  смотрел  на  провода,  на  транзисторы,  термогенные  выводы
сверхпроводников, мощный аккумулятор. Он бы остановился, если  бы  уже  не
занес руку для очередного удара.
     Нож распорол изоляцию кабеля. Произошло короткое замыкание.  Ощущение
тока было  сродни  ощущению  ненависти  -  безупречно  однородной,  черной
ненависти, скользящей по его телу, овладевающей им, сливающейся  с  ним  в
единое целое. Боль пришла со сбоем в работе сердца.
     Уильям Бейли упал на Бирди; его тело дымилось.
     Конечно, она просто машина, промелькнула мысль  в  последнем  осколке
его сознания, ни одно человеческое существо не могло бы так себя вести.
     Потом сердце остановилось, и он умер.
     Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало  ветром,  кружило  в
вихре, бросало вверх и вниз, и снова  вверх,  в  реве  и  свисте,  в  шуме
чудовищного галопа. Он не знал, хлестал ли его ветер  холодом  или  опалял
жарой. Он об этом  и  не  думал  -  его  глаза  ослепляли  молнии,  громом
отзывался стук зубов.
     "Глаза?" - промелькнула вспышка удивления. - "Зубы?  Но  я  мертв....
Минутку. Одну минутку. Итого, сколько смертей уже было?
     "Ноль, - считал Бог, - один, десять, одиннадцать, сто."
     - Почему ты не даешь мне время подумать? - завопил он.
     Сосредоточившись, он мог поддерживать определенное  равновесие  среди
хаоса,   окружавшего   его.   Он   был   Уильямом    Бейли.    Социологом.
Психоневротиком. Окончившим свою жизнь  в  медицинском  учреждении  -  три
различные жизни в трех различных учреждениях, каждое из которых было таким
же отвратительным, как и другие.
     Зачем Моделирующее Устройство так поступает?
     Да, его проблема была достаточно реальной. Психопатология становилась
все более распространенным явлением. Общество как-то должно  было  с  этим
бороться.
     Но ни одна из попыток этой борьбы не имела успеха. Да, действительно,
не    имела     успеха.     Убийственное     безразличие;     убийственная
недоброжелательность; убийственная любовь. Но последняя,  на  самом  деле,
любовью и не была; в любом случае это была патологическая любовь. Она была
ничем другим, как еще одним способом попытаться заставить людей  вернуться
к той же структуре, которая исковеркала их жизнь.
     Ведь на самом деле любовь - это полное восприятие любимого  человека,
независимо от того прав он или не прав; регулирование своего  поведения  в
соответствии с поведением того, кого ты любишь,  а  не  корректировка  его
поведения  с  учетом  своих  взглядов;  предоставление  свободы   любимому
человеку и в тоже время готовность помочь в любую минуту.
     "Сто одиннадцать, тысяча, тысяча один."
     Если  причиной  эпидемии   являются   социальные   условия,   лечение
предполагает проведение фундаментальной реформы. Изменение условий. Снятие
невыносимого давления.
     Щ_е_л_к_. Хаос отдыхал.
     - Больше никакого принуждения, - потребовал  Уильям  Бейли.  -  Пусть
будет создана первая в мире действительно свободная цивилизация.


     И ему это было даровано.



                                  ЧЕТЫРЕ

     - Конечно, я озлоблен, -  сказал  человек,  который  сидел  слева  от
Бейли. Ему было под тридцать  -  среднего  роста,  светловолосый  и  очень
пьяный. - А кто бы не озлобился?  -  он  допил  свое  виски  со  льдом  и,
выдохнув с оглушительным свистом, поставил стакан на стойку.  -  Еще  одну
порцию, - выкрикнул он и повернулся к соседу, - будешь еще?
     - Нет, спасибо, - ответил Бейли.
     - О, д-давай. Я  плачу.  Что  я  еще  могу  сделать,  чтобы  ты  меня
выслушал. А то ст-т-танешь ты меня слушать, незнакомого  человека,  и  все
такое прочее. Но если Джим Ваймен - меня т-так зовут -  если  Джим  Ваймен
захочет кому-нибудь поплакаться в жилетку, Джим Ваймен может заплатить  за
то, что его выслушают.
     - Не стоит, - сказал Бейли. - Мне интересно вас  слушать.  Я,  видите
ли, несколько лет был в отъезде. Только сегодня вернулся.  Здесь  все  так
изменилось.
     - Конечно, изменилось, мистер м-м-м... мистер.  Конечно,  изменилось.
Все меняется, эт-то точно. Бармен! - вдуг заорал Ваймен. - Почему м-мне до
сих пор не налили?
     Бейли стиснул зубы, приготовившись стать свидетелем неприятной сцены.
Ему не хотелось, чтобы его вышвырнули отсюда вместе с Вайменом.  Он  хотел
отдохнуть  в  прохладной  темноте,  в  запомнившейся  с   прошлых   времен
элегантности красного  дерева  и  ворсистых  ковров,  потягивая  одинарную
порцию  слабого  разбавленного  шотландского  виски  -  все,  что  он  мог
позволить себе, он  собирался  провести  здесь  около  часа  и  попытаться
вернуть себе прежнюю уверенность. Они предупредили его, что Сан-Франциско,
как и любой другой американский город, сильно изменился; но они не сказали
ему, что эти изменения могут оказаться настолько шокирующими.
     Бармен посмотрел на Ваймена, пожал плечами  и  налил  ему.  Еще  один
симптом, подумал Бейли. Прежде в таверне Дрейка ни  за  что  не  стали  бы
обслуживать до такой  степени  напившегося  посетителя.  Но  и  оформление
таверны в  стиле  королевы  Елизаветы,  если  приглядеться  попристальнее,
довольно-таки изменилось. Все вокруг стало ветхим и пыльным.
     - Вы говорили, что  занимаетесь  научно-исследовательской  работой  -
совершенствуете компьютеры? - спросил Бейли в надежде утихомирить Ваймена.
     Уловка сработала. Речь Ваймена стала более внятной:
     - Да. В медцентре. Или, вернее, я  занимался  этим  до  сих  пор.  До
вчерашнего дня.  Теперь  уже  не  занимаюсь.  Исследовательскую  программу
аннулировали.  А  результаты   этой   работы   могли   бы   стать   самыми
ошеломительными с тех пор,  как  -  с  тех  пор,  как  -  нет,  еще  более
ошеломительными. Меняющими фундаментальные понятия!
     - А что это была за программа?
     Наверное, речь шла о программе, теоретические