убков  голов  и
лап. Кровь лужами растекалась  по  мостовой,  взлетала  в  воздух  черными
фонтанами. Слышались отдельные вскрики, но  они  тонули  в  мощных  звуках
ударов топора начальника королевской стражи.
    Поначалу гоблины даже пытались сразиться с ним и вели себя  почти  как
люди, но то ли смерть предводителя их так  напугала,  то  ли  сама  ярость
атаки, то ли мысль, которая в этим мгновения мелькнула даже у сэра Джона и
герцога Вассанта: кем бы ни был Кособокий на самом деле, сейчас в нем явно
бушевало что-то нечеловеческое. Короче говоря, что-то, а может  быть,  все
сразу, да вдобавок что-то еще, что было ведомо только гоблинам,  мгновенно
испарило их боевой задор, и они утратили его быстрее, чем кровь вытекла из
тел их изрубленных на куски сородичей. Гоблины  развернулись  и  бросились
наутек, попутно приканчивая своих соратников.
    Как только Кособокий начал крушить гоблинов с тыла,  прокладывая  себе
путь к двум  окруженным  людям,  началась  паника  и  в  передовых  рядах.
Гоблины, вплотную подступившие к сэру Джону и герцогу, отвернулись от  них
и стали рваться наружу, утыкаясь в спины  своих  товарищей.  В  результате
множество гоблинов погибло от рук соплеменников -  пожалуй,  даже  больше,
чем уложили все трое друзей, вместе взятые. Уцелевшие же твари улепетывали
проворнее деревянной лошадки, которая оторвалась от карусели.
    Отвратительные  трупы  гоблинов  усеяли  мостовую,  в  воздухе   повис
омерзительный запах жженой серы. Двое друзей, еще не до конца веря в  свое
чудесное спасение, отерли  лезвия  мечей,  убрали  их  в  ножны,  а  затем
отвесили Кособокому учтивейший поклон.
    Он ответил  им  столь  же  учтивым  поклоном,  и  все  они  обменялись
рукопожатиями.
    - Просто превосходно, - наконец удалось выговорить герцогу,  когда  он
совладал с охватившими его чувствами. Стоило ему это сказать,  как  темные
тучи отползли от луны, и мостовая, залитая  кровью  и  нечистотами,  снова
заблестела.
    - Если бы не ты, мы бы пропали, - добавил сэр Джон Слитгиззард.
    Кособокий  кивнул.  То  ли  пока  в  нем   было   еще   слишком   мало
человеческого, чтобы он мог  небрежно  проговорить  что-нибудь  типа:  "Не
стоит благодарности", то ли наоборот, он стал слишком человечен. Как бы то
ни было, сказал он исключительно о деле:
    - Нужно как можно быстрее оповестить  о  случившемся  Седрика,  короля
Бонифация  и  принца  Аматуса.  Хорошо  вооруженные  и  дисциплинированные
гоблины, дерзнувшие выбраться  на  поверхность  земли,  -  это  говорит  о
вторжении в Королевство сил,  которые  при  всем  желании  не  могут  быть
сочтены дружественными. Но сначала нужно заняться вашими ранами: эти твари
частенько орудуют отравленным оружием. Вы оба так нужны принцу, что  я  не
могу позволить, чтобы вы пали жертвами чьего-то недосмотра, в том числе  и
вашего собственного.
    А потом они втроем зашагали по заброшенному району города и  почти  не
переговаривались по пути. В обществе начальника стражи сэр Джон  и  герцог
Вассант чувствовали себя столь же спокойно, как за  стенами  замка.  Через
некоторое время они добрались до той части Венда,  где  им  могла  грозить
лишь самая обычная опасность, и друзья зашагали чуть медленнее. Затем  они
перешли в район еще менее заброшенный и безлюдный, и  сердца  их  забились
ровнее. Наконец они ступили в знакомые оживленные  кварталы.  Улицы  здесь
были запружены народом, невзирая на поздний час, поскольку  стояла  теплая
лунная весенняя ночь.  Казалось,  они  только  что  выбрались  в  город  с
намерением посетить "Серого хорька".
    Толпа на улицах так шумела,  что  можно  было  говорить  свободно,  не
боясь, что подслушают, и сэр Джон решился спросить:
    - Мы вам нравимся, начальник стражи?
    Рука Кособокого скользнула к железной маске  -  туда,  где,  наверное,
располагался его подбородок. Великан поскреб подбородок и  глубокомысленно
изрек:
    - Я давным-давно забыл, что это значит "нравиться". Пожалуй, я мог  бы
сказать, что  вы  мне  нравитесь  настолько  же,  насколько  нравятся  все
остальные. Мне не нравится врать, это я знаю точно, поэтому больше  я  вам
ничего не скажу.
    Герцог Вассант, человек сообразительный, догадался, к чему клонит  сэр
Джон, и дерзнул задать другой вопрос:
    - Тогда скажи хотя бы: мы что-то значим для тебя?
    Как прозвучал ответ Кособокого - угрюмо или горько? Ни  сэр  Джон,  ни
герцог Вассант так и не смогли назвать этого чувства, но оба  впоследствии
процитировали его слова в письмах к друзьям:
    - Для меня много значат все люди. Слишком много. Это часть  того,  что
означает жить под проклятием.
    Герцог кивнул, хотя, не будучи проклятым, он и понятия  не  имел,  что
это значит.
    - Ты чувствуешь все наши страдания?
    - Чувствую. Чувствую так, как каждый из вас  чувствует  боль  друга  -
больше,  чем  свою  собственную.  Я  чувствую,  как  всем  вам  хочется  с
состраданием коснуться страждущего собрата, но знаю, что нет того, кто  бы
сумел это сделать. Я чувствую причину этой боли, и...  и...  -  Тут  голос
Кособокого превратился в мрачный шепот, похожий на легчайший  ветерок,  от
которого закачались бы тела повешенных. - И я чувствую боль каждого из вас
и наслаждаюсь ею. И еще я чувствую, что это  наслаждение  испытывает  тот,
кто я есть на самом деле.
    После  продолжительной  паузы,  застенчиво  и  осторожно  -  так,  что
впоследствии и сэр Джон,  и  герцог  Вассант  могли  поклясться,  что  его
предыдущие слова не иначе как им пригрезились в  страшном  сне,  Кособокий
проговорил:
    - И все же я не испытываю радости, когда  кто-то  из  вас  попадает  в
беду, и мне приятно, что именно вам я оказал услугу. Вот и все,  что  пока
мне известно о дружбе. Надеюсь, я заслужил вашу похвалу.
    - Заслужил, - одновременно негромко проговорили друзья, и все трое бок
о бок пошли дальше, и путь их был долог и труден. Их  ожидало  еще  немало
сражений, подобных тому, что недавно  закончилось.  К  рассвету  в  городе
воздух пропах кровью вражеских лазутчиков и содержимым вывороченных  кишок
гоблинов. Герцог Вассант и сэр Джон, добравшись  наконец  до  королевского
замка, завалились спать и спали  полдня.  Седрик  распорядился,  чтобы  их
никто не тревожил.
    Вот ведь странно: спали они без снов, а проснувшись, увидели  ласковое
закатное солнышко и улыбнулись. Но такие уж люди загадочные существа.

                                                                   ГЛАВА 3
                               ПРО ТО, КАК НАДОЛГО ПРЕРВАЛСЯ ВОЕННЫЙ СОВЕТ

    Миновало несколько недель, и до столицы  дошли  вести  о  том,  что  в
Айсотском ущелье начал таять  снег.  На  ту  пору  истребление  лазутчиков
Вальдо стало поистине беспощадным. Агентов врага убивали и  захватывали  в
плен  в  огромном  количестве.  Можно  сказать,  город  в  некотором  роде
превратился в поле боя. Кроме того, вспыхнули два  гоблинских  бунта,  оба
нешуточные, в конце концов Аматусу пришлось совершить дерзкий  марш-бросок
в подземелья, в результате которого гоблины были  перебиты,  их  обиталища
разрушены, и повсюду были наложены беломагические заклятия.
    Гоблинов стало больше, и организованы они теперь были куда лучше,  чем
раньше,  но  сражались  они  попрежнему  неумело,  и  их  уничтожение   не
представляло большого труда. Попав в плен  и  угодив  в  пыточные  камеры,
гоблины, все до одного, поспешно признавались в  том,  что  теперь  у  них
новый король, совсем не похожий на предыдущего.
    - Наверняка они не лгут, и король у них действительно другой, если ему
удается добиться повиновения подданных на таком расстоянии от его царства,
- печально сказал Бонифаций Седрику в то время, как они вдвоем поднимались
по витой лестнице в тронный  зал.  -  Прежде  ни  один  гоблин  был  не  в
состоянии исполнять приказы, будучи отделен от сородичей.  И  даже  тогда,
когда  гоблины  сражались  сообща,  дисциплина  у  них  была  -  хуже   не
придумаешь. Плохие новости,  очень  плохие.  Даже  если  бы  Вальдо  и  не
готовился к походу на Королевство, выходки гоблинов можно было  бы  счесть
опасными. А ведь не исключено, что он с ними в сговоре.
    Они прошли  мимо  длинного  чудесного  гобелена,  сотканного  Психеей.
Гобелен изображал историю Королевства с того  самого  дня,  как  Бонифаций
воссел на престол. Каждый год Психея добавляла  к  гобелену  новый  кусок,
отражающий какое-либо событие, и почти всегда изображала Бонифация. И  вот
теперь, когда они с королем шли мимо гобелена, Седрик  заметил,  что  лицо
Бонифация становится все больше и больше похожим  на  его  изображения  на
гобелене. Наконец они дошли до того места, где сходство стало совершенным.
    - Я всегда удивлялся тому, как в этом замке уютно и  тепло,  -  сказал
вдруг Седрик, сам изумившись тому, откуда у  него  взялась  эта  мысль.  -
Какой-то он нетипичный, не сказочный.
    - Еще счастье, что ты не сказал, что он -  не  настоящий,  -  вздохнул
король. - Ведь власть и сила Королевства покоятся  на  его  реальности,  а
реальность под  вопросом.  Однако  сомнения  твои  правомерны.  Хотя...  в
большинстве сказок в замках  обитают  злобные  узурпаторы,  потому-то  там
холодно и мрачно - ну, в смысле, атмосфера там такая царит. А после  того,
как узурпатора свергают...
    - Да-да,  понимаю,  -  кивнул  премьер-министр.  -  В  сказках  всегда
говорится о том, что тогда в замке звенит радостный смех, воцаряются тепло
и любовь. И потом все живут долго и счастливо. Но и это трудно  отнести  к
нашему замку - ведь он знавал и дни скорби.
    - Между тем здесь никогда не горевали понапрасну, - заметил король.  -
Будь это так, Королевство стало бы попросту реальным и просто-таки исчезло
бы.
    Седрику и Бонифацию оставалось одолеть  последний  лестничный  пролет.
Старый премьер-министр понимал, что король  намекает  на  какие-то  тайны,
ведомые лишь членам королевского семейства, и потому, думая о  том,  какие
записи ему предстоит сделать вечером в дневнике, Седрик спросил:
    - Но как короли обретают подобные знания?
    - Мы читаем, - коротко отозвался Бонифаций, когда они  остановились  у
двери, ведущей в тронный зал.
    Там уже собрались почти все члены военного  совета.  Советники  нервно
расхаживали по залу и  тревожно  переговаривались  под  военным  флагом  -
огромным полотнищем с изображением Руки и Книги. Этот флаг  вывешивался  в
тронном зале в дни государственных бедствий. Бонифаций выпил  бокал  вина,
закусил сыром, а затем  приветствовал  вельмож,  прибывших  из  отдаленных
провинций, и только потом перешел к делу.
    Прибыли многие благородные особы, из которых в первую очередь  следует
отметить лордов, обитавших к югу от  Железного  озера.  Именно  эти  земли
должны были принять на  себя  первый  удар  войска  Вальдо,  если  бы  тот
двинулся на Королевство через Айсотское ущелье. Присутствовали и лорды  из
других краев. Среди них был и престарелый граф, много лет исполнявший роль
отца Каллиопы. Лицо его выражало столь  неподдельную  печаль,  что  Седрик
разволновался: выполнит ли граф обязательства, возложенные на него войной?
Другие аристократы расхаживали по залу. Некоторые из них напустили на себя
скучающий вид и разговаривали  исключительно  о  живописи  и  садоводстве.
Другие старались держаться браво и болтали об  охоте  и  театрах,  и  лишь
немногие   сидели   спокойно   и   печально    посматривали    на    своих
соотечественников,  с  грустью  думая  о  том,  скольким  жизням   суждено
прерваться, скольким землям сгореть в огне пожарищ. Эти  не  притворялись,
не играли никаких ролей, они считали, что главное - остаться самим собой.
    Естественно, среди собравшихся находились и сэр  Джон  Слитгиззард,  и
герцог Вассант. Теперь все знали, что они -  верные  соратники  принца,  и
никто не сомневался в том, что когда Аматус станет королем, они  обеспечат
ему всяческую поддержку и защиту. Оба они  настолько  подходили  для  этой
работы, что им никто не завидовал. Наоборот, все испытывали облегчение при
мысли о том, что разбитные товарищи юности принца превратились к поре  его
зрелости в настоящих, несокрушимых, надежных друзей. Они сидели  рядышком.
Герцог поглощал вкуснейшие пирожные, от которых просто не смог отказаться,
а сэр Джон прихлебывал крепкий чай  нового  сорта,  который  только-только
начали ввозить в Королевство с востока через Великую Пустыню.
    - Вот интересно, - задумчиво протянул  сэр  Джон,  -  откуда  в  нашей
сказке взялся чай? У меня такое ощущение, что  такие  сказки  должны  быть
постарее чая.
    - Знаешь, главное, чтобы древность присутствовала. Всякая древняя вещь
- а древность не всегда измеряется  годами  -  таит  в  себе  удивительные
запасы времени, - изрек герцог, старательно  облизывая  с  пальцев  нежный
крем и всей душой мечтая о том, чтобы его не тянуло столь неодолимо съесть
еще одно пирожное. - Так всегда говаривал Голиас. Понятия не имею, что  бы
это могло значить, но похоже, это и есть ответ на твой вопрос.
    Сэр Джон кивнул. Он по опыту знал, что  лучшие  ответы  звучат  именно
так.
    Тут как раз в тронный зал вошли Психея и Кособокий. Похоже,  появление
Спутников принца всех порадовало.
    А вот появление самого принца - наоборот. Аматус и  Каллиопа  вошли  в
зал вдвоем. Принц был одет подобающе случаю  -  в  полукамзол,  штанину  и
невысокие парадные туфли. Правда,  почему-то  возникало  впечатление,  что
одевался  он  впопыхах.  Каллиопа  же  явилась  такая  растрепанная,   что
внешность ее буквально кричала о том, что она только что встала с постели.
Все присутствующие вытаращили глаза и уставились на вошедшую парочку.
    Старик граф кинулся к Каллиопе и отвесил своей мнимой дочери увесистую
пощечину, прозвучавшую ударом в барабан. Слезы набежали на глаза Каллиопы,
но она выпрямилась, вздернула подбородок и гневно воззрилась на  графа.  А
граф обратился к принцу:
    - Ваше высочество, я служил вашему деду и служу вашему отцу. А теперь,
похоже, моя  дочь  решила  служить  вам  особым  образом.  За  свои  раны,
полученные в боях, я должен благодарить вашего деда. За ущерб,  нанесенный
моей казне приготовлениями к войне, я должен благодарить вашего отца...
    А за удар, нанесенный моей чести, ваше высочество, и чести всего моего
семейства, я остаюсь вашим подданным, настолько, насколько должен.  Но  не
более того. Дружбе между нашими домами, хотя мне терять больше, чем вам, -
конец, и она не возникнет вновь. Можете забрать себе эту потаскушку, плоть
от плоти моей, и делайте с ней, что вам  заблагорассудится.  Пусть  станет
вашей игрушкой, пусть будет костью для собаки, свиной тушей для мясника. Я
не желаю оставаться на вашем совете.
    С этими словами старый граф сорвал с груди  орден,  полученный  им  за
заслуги в сражении на Колокольном Побережье, - тяжелый  золотой  медальон,
каких в Королевстве было всего-то восемь штук. Все присутствующие  в  зале
замерли в ужасе от того, что ожидали увидеть.  А  граф  плюнул  на  орден,
швырнул его к ногам Аматуса, развернулся,  сверкнув  самоцветами  на  алой
шляпе,  и  вышел  из  зала.  Тяжелая  дубовая  дверь  с   громким   стуком
захлопнулась за ним.
    Тут же  поднялся  ужасающий  шум  и  гам.  Седрик  кричал  и  призывал
собравшихся  к  порядку,  попутно  отдавая  приказы,  противоречащие  один
другому. Каллиопа  разрыдалась  и  упала  на  грудь  Аматусу.  Поддерживая
единственной рукой, принц бережно вывел девушку из зала. Король  Бонифаций
принялся эхом повторять  приказы  Седрика,  в  особенности  ему  удавались
распоряжения, противоречащие приказам премьер-министра. Все  это  время  в
тронный зал кто-то входил,  кто-то  выходил.  Двери  поминутно  хлопали  с
ужасающим грохотом.
    Стоя на страже в  углу  зала,  Родерик,  всегда  присутствовавший  при
важных событиях во дворце, не смущаясь, плакал навзрыд от  стыда,  но  при
этом думал о том, что перед его глазами только  что  разыгралось  действие
первое, сцена вторая из пьесы "Трагическая смерть Бонифация Добродушного".
    Одним из первых из зала ускользнул сэр Джон Слитгиззард. И конечно же,
как только он успел затаиться за ширмой в  потайной  комнатке  за  троном,
дверь отворилась вновь, из комнаты вышел некто, очень  красиво  одетый,  и
устремился вверх по лестнице.
    Сэр  Джон   бесшумно   проследовал   за   незнакомцем   до   кладовой,
расположенной в одной из башен.
    А потом он выхватил шпагу и распахнул дверь.
    Незнакомец все еще сжимал в  руке  перо,  а  к  его  камзолу  прилипли
обрывки тонкого шнурка, которым он привязывал  записку,  но  вот  почтовый
голубь наверняка улетел - его клетка была пуста. Сэр Джон рванулся  вперед
и проткнул шею незнакомца шпагой. Изменник рухнул на пол.
    Вынув из кобуры мушкет, Слитгиззард перешагнул через труп,  перегнулся
через подоконник и выглянул наружу. Одинокий голубок еще кружил над замком
- голуби всегда так делают, когда им нужно набрать  высоту  перед  дальней
дорогой. Птица была уже высоко, казалась белым пятнышком в  небе,  и  кому
лучше сэра Джона знать, на какое расстояние стреляет мушкет, и все  же  он
взвел курок, положил руку с мушкетом на другую руку,  сжатую  в  кулак,  и
легонько потянул спусковой крючок. Мушкет изрыгнул пламя.
    Слитгиззард успел испустить глубокий выдох, а потом с неба  посыпались
перья,  и  мертвый  голубь  упал  где-то  на  внутреннем  дворе.   Заметив
мальчишку-лакея, таращащегося на голубя разинув рот. Сэр Джон крикнул:
    - Принеси мне эту птицу - получишь золотой флавин!
    Голубь ударился о парапет и упал на низкий,  покрытый  черепицей  скат
крыши часовни. Мальчишка вскарабкался туда по водосточному желобу,  а  сэр
Джон бегом пустился вниз по лестнице.
    В записке, привязанной к лапке голубя,  положение  дел  в  Королевстве
описывалось как "близкое к началу всенародного бунта". Это, конечно,  было
далеко от истины, но кроме того, в послании  содержалась  карта  страны  и
перечень военных укреплений, а вот их местоположение было  указано  верно.
Сэр Джон запустил руку в кошель и вручил мальчишке-лакею золотой флавин.
    - Говорят, вы самый лучший стрелок во всем Королевстве,  -  восхищенно
проговорил мальчишка. - Говорят, потому принц вас при себе и держит.
    - Что? А? - только и сказал сэр  Джон.  Вообще-то  он  слыл  человеком
учтивым и всегда уделял внимание  детям,  но  сейчас  он  слишком  глубоко
задумался о значении записки и карты -  О...  -  Он  посмотрел  в  сияющие
восторгом глаза юного лакея и улыбнулся. В этом  возрасте  и  он,  бывало,
восхищался опытными воинами. - Гм-м-м. Да, безусловно, это был  мой  самый
удачный  выстрел,  лучше  мне  вряд  ли  когда-либо  удастся   выстрелить,
учитывая, сколь многое тут зависело от чистого везения. Но даже если это и
не так, то этот выстрел уж точно был самым важным. Боюсь, теперь я  должен
тебя покинуть. Мне нужно срочно потолковать с премьер-министром.
    Сэр Джон улыбнулся лакею, который, стоя перед ним навытяжку, казалось,
за время разговора подрос на дюйм, и повернулся к двери.
    - Сэр, - осмелился окликнуть его мальчишка. Сэр Джон обернулся.
    - Как бы мне научиться вот так стрелять?
    Сэр Джон совершенно серьезно ответил:
    - Для этого нужны всего три вещи: двадцать лет ежедневных  тренировок,
отчаянная необходимость попасть в цель, а еще - большая удача.
    Мальчик едва заметно улыбнулся.
    - Тренируюсь я ежедневно уже три года - с тех пор, как  отец  позволил
мне стрелять, - сообщил он.
    Слиттиззард поощрил мальчика улыбкой, которую тот  запомнил  на  много
лет - нам это точно известно, потому  что  мы  располагаем  письмом  этого
самого младшего лакея, написанным в ту пору, когда он состарился. В письме
упоминается улыбка сэра Джона. Лакей пишет, что затем Слитгиззард потрепал
его по плечу и сказал: "Ну что ж, значит, осталось всего семнадцать лет".

    Барон с севера и двое его слуг вышли из зала вместе, склонив головы  и
о чем-то еле