.  Ее
прикосновения возбуждали меня, как никогда ранее не возбуждали прикосновения
любой другой женщины. Я достаточно разбираюсь в жизни, чтобы определить  мои
новые ощущения как доказательство возникшей любви, но ведь я - то  не  любил
эту маленькую дикарку со сломанными ногтями,  настолько  покрытую  грязью  и
зеленым соком от листвы и травы, что невозможно было определить  натуральный
цвет ее  кожи.  Но  ее  ясные  глаза,  белозубая  улыбка,  серебряный  смех,
царственная  походка  -  все  указывало   на   внутреннее   благородство   и
достоинство, и даже грязь была не в состоянии скрыть это.
   Солнце уже склонялось к закату, когда мы набрели  на  небольшую  речушку,
впадающую в один из заливов внутреннего моря.  Путешествие  наше  вплоть  до
этого момента было сопряжено с массой  опасностей,  как,  впрочем,  и  любое
путешествие в этой ужасной стране. Но  я  не  буду  утомлять  вас  описанием
многочисленных нападений со стороны самых разных существ, встречавшихся  нам
на пути и преследовавших нас по пятам. Мы всегда были настороже.
   К этому времени я уже достиг некоторого  прогресса  в  изучении  местного
языка и уже знал названия многих животных и растений. Кроме того, я  знал  и
такие слова, как "море", "река", "скала", "небо", "солнце", "облако". Я  был
доволен своими успехами, но я так и не знал до сих пор имени моей  спутницы.
Не долго думая, я указал на себя и произнес: "Том", затем указал  на  нее  и
сделал вопросительное  выражение  лица.  Девушка  запустила  пальцы  в  свои
роскошные волосы и недоуменно поглядела на меня. Я  повторил  свои  действия
дюжину раз.
   - Том, - произнесла  она  наконец  своим  нежным  мелодичным  голосом,  и
повторила: - Том!
   Прежде я как-то никогда не задумывался о своем имени, но услышав  его  из
ее уст, я впервые в жизни осознал, как все-таки здорово оно звучит. Лицо  ее
внезапно прояснилось, она ударила себя в грудь и  воскликнула:  "Ад-жор!"  -
Аджор! - повторил я.
   Она засмеялась и захлопала в ладоши.
   Итак, теперь мы знали  имена  друг  друга.  Это  было  уже  кое-что.  Мне
нравилось ее имя - Аджор, а ей, похоже, нравилось мое, поскольку  она  часто
его повторяла.
   Скалы окаймляли залив и тянулись вдоль берега впадавшей в  него  речушки.
Следы выветривания в них  были  очень  заметны;  в  одном  месте  я  обратил
внимание на довольно  большое  углубление  и  нависавший  над  ним  каменный
козырек. Это сулило ночлег не под  открытым  небом.  Вокруг  валялась  масса
каменных обломков, вполне пригодных для сооружения баррикады. Я  остановился
и знаками стал- объяснять Аджор, что мы здесь заночуем.
   Как только она сообразила,  что  к  чему,  она  сразу  же  выразила  свое
согласие энергичным кивком, а затем, коснувшись  моего  ружья,  сделала  мне
знак следовать за ней к реке. На берегу она остановилась, сняла свой пояс  и
кинжал, бросила их на землю, а затем, расстегнув нижний конец своего одеяния
в том месте, где оно крепилось  к  металлическому  обручу  на  ноге,  легким
движением плеч сбросила с себя свою кожаную накидку. Все это  случилось  так
естественно и так быстро,  что  я  только  и  смог  застыть  в  изумлении  с
выпученными глазами и открытым ртом, как рыба, выброшенная  на  сушу.  Аджор
же, одарив меня своей белозубой улыбкой, круто повернулась и нырнула в воду.
В течение пяти минут, пока она купалась, я охранял ее  с  оружием  в  руках.
Когда она вышла из реки, ее сверкающая от  воды  кожа  была  белой  и  очень
красивой. Вытереться было  нечем,  но  на  эту  мелочь,  которая  для  меня,
например, имела бы существенное значение, она просто не обратила внимания, а
облачилась вновь в свой простой, но вполне эффектный костюм.
   До ночи еще оставалось около часа.  Я  сильно  проголодался,  поэтому  мы
прошли с четверть мили назад по своим следам до небольшой  ложбины,  где  мы
видели пасущихся антилоп. Здесь  я  подстрелил  молодого  самца.  Грохот  от
выстрела спугнул остальное стадо, и оно бросилось бежать, но почти сразу  же
на пути его бегства раздался рык какого-то хищного зверя, воспользовавшегося
паникой, чтобы найти добычу и для себя.
   Охотничьим ножом я отрезал заднюю часть туши, и мы вернулись назад. Здесь
я с помощью Аджор набрал достаточно дров для костра, но  прежде  чем  зажечь
огонь, я позаботился сложить у входа в пещеру довольно много обломков камней
для устройства баррикады на ночь в целях защиты от ночных хищников.
   Я никогда не забуду выражения  лица  Аджор,  когда  я,  чиркнув  спичкой,
поджег хворост. Казалось, будто она  наблюдала  за  деянием  божества.  Было
ясно, что Аджор не имела ни малейшего представления  о  современных  методах
добывания огня. Спору нет, мои ружье и револьвер казались ей  замечательными
штуками, но на эти тоненькие палочки, рождающие огонь, она смотрела  как  на
несравненно более великое чудо.
   Пока мясо поджаривалось, мы с Аджор вновь попытались завязать беседу, но,
не смотря на взаимный энтузиазм, жесты и звуки, толку было мало. И вот тогда
Аджор взялась за дело по настоящему. Как я позже узнал, она решила начать  с
простейшей языковой формы Каспака, или, если уж на  то  пошло,  то  и  всего
мира, - диалекта, на котором разговаривают племена Болу. Я обнаружил, что он
довольно легок в усвоении. Хотя моя учительница и не знала моего  языка,  ее
врожденные способности и природная изобретательность  позволили  в  короткий
срок добиться больших успехов.
   После ужина я собрал еще дров, чтобы иметь возможность поддерживать огонь
у входа в  пещеру  всю  ночь,  считая  его  хорошей  защитой  от  возможного
нападения. Затем мы снова уселись рядом у костра и продолжили наш урок.  Нас
окружали ночные звуки: рев, мяуканье, вой и лай  разнообразных  хищников  от
волка и тигра до шакала и гиенодона, жалобные  вопли  настигнутой  добычи  и
шипение гигантских пресмыкающихся; лишь человеческого голоса не было  слышно
в этом ужасном хоре.
   Удивительно, что весь этот шум, раздающийся со всех сторон и  достигающий
порой такого уровня,  что  дрожала  земля,  мною  просто  не  воспринимался,
настолько я был поглощен процессом обучения и своей прекрасной учительницей,
хотя в другое время я, несомненно, проявил бы гораздо больше внимания к этой
величественной демонстрации сил и мощи  природы.  Лицо  и  голос  прекрасной
девушки, доверчиво прижимающейся ко мне в попытке объяснить значение  одного
слова или поправить произношение другого, полностью  завладели  всеми  моими
чувствами. Отблески пламени играли  на  ее  оживленном  лице,  отражались  в
сияющих глазах, высвечивали грациозность движений ее  рук.  В  свете  костра
ярко выделялись ее белоснежные зубы,  блеск  золотых  украшений  подчеркивал
белизну и безупречность ее кожи. Боюсь, что я  обращал  больше  внимание  на
этого очаровательного зверька, чем на пополнение своего  словарного  запаса,
но как бы то ни было,  я  многому  научился  в  эту  ночь,  хотя  и  не  все
относилось к знакомому языку.
   Аджор, видимо, всерьез настроилась научить меня разговорной речи  Каспака
как можно быстрее, и  мне  кажется,  в  этом  ее  стремлении  присутствовало
свойственное всем женщинам непобедимое любопытство. Конечно, Аджор  хотелось
бы, чтобы я как можно скорее заговорил на ее языке, но в первую очередь  для
того, чтобы я смог, наконец, удовлетворить ее любопытство  по  отношению  ко
мне, которое настолько переполняло ее существо, что, казалось,  она  вот-вот
взорвется. Вся она была как живой вопросительный знак, то и дело задавая мне
вопросы, на которые я не мог ответить, не овладев как следует языком.  Глаза
ее оживленно блестели, руки энергично жестикулировали, ее язычок не  умолкал
ни на минуту - и все безрезультатно. Я  мог  сказать:  "человек",  "дерево",
"скала" и еще массу всяких слов на чистом каспакском, но весь этот  лексикон
не мог служить основой для нормальной беседы. В отчаянии  Аджор  то  и  дело
принималась колотить меня по груди  своими  крепкими  маленькими  кулачками,
когда я в очередной раз оказывался не в состоянии связать двух слов, пока до
нее не доходил весь юмор ситуации. Тогда она обессиленно откидывалась  назад
в приступе заразительного хохота.
   Она пыталась научить меня нескольким глаголам, изображая  соответствующие
каждому из них  действия  и  называя  их  соответствующим  словом.  Мы  были
настолько поглощены этим занятием, что перестали обращать внимание  на  все,
что происходило вокруг. Как раз перед этим она объясняла мне, что  выражение
"джу" означает "стой", так что когда она крикнула:  "Казор!"  и  замерла,  я
решил, что это просто еще одно значение слова "стой", я  совсем  забыл,  что
"казор" означает "берегись". Я повторил это выражение вслед  за  ней,  но  в
этот момент обратил внимание на выражение ее лица и направленный мимо  меня,
в  сторону  входа,  взгляд.  Быстро  обернувшись,  я  увидел  жуткую  морду,
заполнившую собой все узкое отверстие  входа  в  пещеру.  Свирепый  оскал  и
характерные черты не  оставляли  сомнений  -  это  был  гигантский  пещерный
медведь! Я охотился когда-то в белых  горах  Аризоны  на  гризли  и  полагал
тогда, что более крупного и опасного зверя не существует, однако в сравнении
с навестившим нас экземпляром самый большой гризли  выглядел  бы  не  больше
собаки.
   Я постарался разложить огонь перед самым входом таким образом, чтобы  дым
вытягивался наружу через отверстие в баррикаде. Сама  же  она  было  сложена
так, чтобы ни один крупный  зверь  не  смог  беспрепятственно  проникнуть  в
пещеру. В основном, правда, я полагался на костер" думая, что ни один  зверь
в огонь не полезет. Вот тут-то я оказался неправ: медведь находился не более
чем в футе от пламени костра, начинающего,  впрочем,  понемногу  угасать.  В
этом была моя вина - слишком занятый процессом обучения  и  учительницей,  я
просто забыл вовремя подбросить дров.
   Аджор выхватила свой бесполезный маленький ножик и жестом указала на  мое
ружье, произнеся при этом несколько слов совершенно  спокойным  тоном.  Ясно
было, что она предлагает мне стрелять, но как раз этого-то  я  делать  и  не
хотел, зная, что даже крупнокалиберные пули только разозлят медведя, и тогда
он в ярости сможет забраться в пещеру, несмотря на заваленный вход.  Поэтому
стрелять я решил только в самом крайнем случае.
   Вместо  этого  я  подбросил  в  огонь  еще  хвороста.  Поваливший  дым  и
усилившееся пламя заставили зверя  отойти  на  почтительное  расстояние.  Но
совсем убраться  он,  похоже,  не  собирался.  Маленькие  глазки  продолжали
сверкать в пламени костра в некотором отдалении, а ужасный рев  не  позволял
усомниться в его намерениях. Какое-то время  медведь  неподвижно  стоял,  не
сводя глаз с нашего ненадежного пристанища; я же ломал голову  в  бесплодных
попытках  придумать  какой-нибудь  способ  обороны  или  бегства,  прекрасно
понимая,  что  стоит  только  медведю  полезть   напролом,   моя   баррикада
рассыплется, как карточный домик, под его могучими лапами.
   Аджор снова жестом предложила мне  стрелять,  но  я,  зная,  что  свалить
животное с первого выстрела  невозможно,  зато  разозлить  можно  наверняка,
предпочел пока выжидать. Это ожидание показалось мне  вечностью.  Горящие  в
ночи  угольки  глаз,  поистине  сейсмические  раскаты  чудовищного  рычания,
проникающие, казалось, в самую глубь земли и толщу окрестных  скал,  здорово
действовали на нервы. Наконец, медведь тронулся с места и снова  приблизился
к отверстию входа. Несмотря на то, что я навалил в огонь столько  дров,  что
мы с Аджор уже начали поджариваться, морда зверя вновь просунулась  в  узкое
отверстие лаза. Несколько секунд медведь сохранял это положение,  затем  его
оскаленная пасть вновь исчезла. Я вздохнул с облегчением, решив,  что  огонь
пришелся ему не по нутру, и он отправился искать более доступную добычу,
   Но радость моя оказалась мимолетной, а  сердце  у  меня  упало,  когда  я
увидел огромную  лапу,  просовывающуюся  в  отверстие,  лапу,  в  окружности
имеющую почти такие же размеры, как суповая тарелка. Легко, как бы  играючи,
эта лапа зацепила один  из  крупных  камней,  которыми  я  заложил  вход,  и
выкатила его в несколько приемов наружу. Вслед за  этим  в  отверстии  вновь
показалась  голова  медведя,  но  на  этот  раз  ему  удалось  просунуть  ее
значительно дальше.  Туловище,  однако,  пройти  все  еще  не  могло.  Аджор
придвинулась ближе ко мне. Теперь она касалась  меня  своим  плечом,  и  мне
показалось, что по  ее  телу  пробежала  легкая  дрожь,  но  никаких  других
признаков страха я больше не заметил. Я поднял ружье к плечу, придя в  конце
концов к решению, что ждать дольше бесполезно.  Моей  единственной  надеждой
было успеть выпустить как можно больше пуль, пока зверь не забрался внутрь.
   Медведь же к этому моменту уже ухитрился  вытащить  из  завала  еще  один
крупный обломок и готов был к решительному штурму. Тщательно прицелившись  и
сосредоточившись, я мягко потянул за спусковой  крючок.  Промахнуться  я  не
мог! Я был так же холоден и спокоен, как на стрельбище. Повторяю, я  не  мог
промахнуться! И в тот самый момент, когда медведь уже готов был броситься на
меня, вместо выстрела раздался жалкий щелчок. Осечка!
   В этот момент медведь издал  такой  душераздирающий  рев,  сопровождаемый
грозным рычанием откуда-то снаружи, что  все  прочие  звуки  показались  мне
нежной музыкой. Вслед за этим он повернулся и  отступил.  Какое-то  время  я
стоял в растерянности, пытаясь сообразить причину столь неожиданной ретирады
в момент, когда мы уже были у него в лапах. Не слабый же  щелчок  от  осечки
отпугнул чудовище. Но нам недолго пришлось ждать ответа на все эти  вопросы.
Снаружи, перемежающийся ревом и рычанием, до нас  донесся  шум  произошедшей
там схватки. Теперь все стало ясно. Пытающийся добраться до нас медведь  был
в свою очередь атакован каким-то еще более крупным  хищником,  и  теперь  за
стенами пещеры шла борьба двух титанов не на жизнь, а на смерть. С короткими
передышками, в течение которых мы могли слышать тяжелое дыхание  соперников,
эта схватка продолжалась около часа, пока, наконец, шум ее не начал  стихать
и не замер совсем.
   По предложению Аджор, высказанному знаками и  теми  несколькими  словами,
что я  уже  знал,  я  перенес  костер  к  самому  выходу,  чтобы  очередному
непрошеному посетителю пришлось добраться до нас в буквальном смысле  сквозь
огонь; затем мы уселись и стали ждать, пока не явится победитель.  Проходило
время, мы все сидели с прикованными к отверстию входа взорами, но больше нас
никто так и не побеспокоил.
   Наконец, я знаком  предложил  Аджор  лечь  спать  -  ей  было  необходимо
отдохнуть, сам же я до самого рассвета оставался на страже. Проснувшись, она
настояла на том, чтобы я тоже поспал, причем мои возражения она даже слушать
не стала, а просто повалила меня на пол и, в шутку угрожая ножом,  заставила
закрыть глаза.

   Глава II

   Когда я проснулся, был уже день, а Аджор, сидя на  корточках,  жарила  на
углях большой кусок мяса антилопы. Вы  не  поверите,  но  солнечный  свет  и
восхитительный аромат жареного  мяса  наполнили  меня  ощущением  счастья  и
возродили надежду, совсем было угасшую  в  предыдущую  ночь.  Между  прочим,
стройная фигурка моей  ясноглазой  спутницы  тоже  оказала  на  меня  весьма
тонизирующее действие.
   Она подняла голову и улыбнулась мне, еще раз  показав  свои  великолепные
зубы и жмурясь от удовольствия, - прелестнейшая картина. Помнится, тогда я в
первый раз пожалел, что она - всего лишь маленькая  необразованная  дикарка.
Она поманила меня за  собой  наружу,  где  мне  стала  ясна  причина  нашего
спасения от медведя: огромный саблезубый тигр с изорванной в  клочья  шкурой
валялся мертвый в нескольких шагах  от  пещеры,  а  рядом  с  ним  столь  же
растерзанный, с выпученными внутренностями, лежал  труп  пещерного  медведя.
Быть обязанным жизнью саблезубому тигру, да еще в двадцатом столетии, - это,
согласитесь,  случай  уникальный;  но  это   произошло,   и   доказательства
находились у меня перед глазами.
   Крупные хищники Каспака настолько велики,  что  им  необходимо  постоянно
добывать себе пищу для поддержания жизни и сил, вследствие чего  они  готовы
сожрать что угодно и без промедления бросаются на любое животное, попавшееся
им на глаза, независимо от того, сильнее их противник или слабее.  Из  более
поздних наблюдений - я  упоминаю  об  этом,  как  о  заслуживающем  внимания
палеонтологов и зоологов, - я  вывел  заключение,  что  такие  хищники,  как
пещерный лев, пещерный медведь, саблезубый тигр, а также крупные  плотоядные
ящеры, обычно убивают добычу дважды в день: утром и после захода солнца. Они
тут же пожирают добычу целиком, затем на несколько часов залегают  спать.  К
счастью, количество этих  хищников  сравнительно  невелико,  иначе  во  всем
Каспаке не сохранилось бы животных других видов. Сама их  свирепость  служит
сдерживающим фактором в росте их поголовья и позволяет  существовать  другим
видам: даже в брачный сезон нередки случаи, когда самец нападает  на  самку,
убивает и пожирает ее, кроме того, и самец  и  самка  часто  пожирают  своих
детенышей.  А  каким  образом  в  этом  диком  краю  сумели  выжить  люди  и
человекообразные, это уже находится выше моего понимания.
   После завтрака мы с Аджор вновь продолжили путешествие на  север.  Пройдя
совсем немного,  мы  были  атакованы  толпой  человекообразных,  вооруженных
дубинами. По внешнему виду они казались  более  развитыми,  чем  алу.  Аджор
сообщила мне, что это бо-лу, или "люди дубины". Револьверный выстрел  уложил
одного и обратил в бегство остальных, но в течение всего дня они  продолжали
нас преследовать, пока мы не покинули пределов их территории и не  оказались
в области, населенной "людьми топора", или  сто-лу.  Это  племя  было  менее
волосато, стояло в развитии ближе к человеку и не проявляло по  отношению  к
нам стремления непременно нас прикончить. Скорее, они проявляли  любопытство
и некоторое время следовали за нами, внимательно разглядывая. Они заговорили
с нами, и Аджор ответила, но ее ответы, похоже, не  очень  понравились,  так
как поведение сто-лу стало угрожающим. Я думаю, что рано или поздно  они  бы
набросились на нас, но в  этот  момент  небольшая  антилопа,  прятавшаяся  в
кустах, покинула свое убежище и бросилась  нам  наперерез.  Нам  нужно  было
мясо; время уже перевалило за полдень, и я проголодался. Выхватив револьвер,
я одним выстрелом свалил животное  на  бегу.  Эффект  от  выстрела  оказался
потрясающим.  Отбросив  все  свои  враждебные  помыслы,   сто-лу   мгновенно
рассыпались во все стороны и попрятались.
   Эту ночь мы провели на берегу ручья, найдя небольшую пещеру в  прибрежных
скалах, так хорошо укрытую, что только случайность могла позволить  крупному
зверю обнаружить ее. Поужинав  мясом  убитой  антилопы  и  собранными  Аджор
фруктами, мы забрались внутрь. Я забаррикадировал вход припасенными для этой
цели ветками и камнями. Теперь, чтобы добраться до нас, нападающему пришлось
бы переплыть ручей  и  взобраться  в  пещеру,  так  что  я  чувствовал  себя
достаточно уверенно. Помещение, правда, оказалось тесноватым: низкий потолок
на позволял выпрямиться во весь рост, пол же был так узок, что нам с  трудом
удалось улечься вдвоем. Но мы так устали, что чувствуя себя в  безопасности,
уснули мгновенно.
   В последующие три дня мы смогли пройти совсем немного. Сомневаюсь, что мы
покрыли хотя бы десять миль, так как нам приходилось проводить долгие  часы,
прячась от многочисленных хищников,  постоянно  попадавшихся  нам  на  пути.
Хищных млекопитающих стало намного больше, а вот ящеров поубавилось, правда,
те, что встречались, обладали колоссальными размерами. Я никогда  не  забуду
одного из них, на которого мы  случайно  наткнулись  в  прибрежных  камышах.
Высота  его  горба  превышала  двенадцать  футов,   а   длина   от   кончика
необыкновенно длинного  хвоста