Дуглас  БРАЙАН

                              ДИАДЕМА БОГИНИ




     Кабак Абулетеса располагался в том квартале Шадизара, где  в  больших
количествах обитали висельники разных мастей - похитители  людей,  наемные
убийцы, уличные грабители, бандиты с  большой  дороги  и,  наконец,  воры,
карманники, жулики всех родов, званий и  степеней  квалификации,  которыми
столь славен был  чудесный  город  Шадизар,  получивший  прозвание  "Город
Воров". Сам Абулетес, жирный, неопрятный человек неопределенного возраста,
работал с утра до вечера, обслуживая  своих  беспокойных  клиентов  и,  по
слухам, отличался исключительной честностью, прибегая только к шантажу, да
и то в редких случаях.  Чтобы  Абулетес  обсчитал  какого-нибудь  громилу,
зарабатывающего себе  на  хлеб  грабежом  или  разбоем,  такого  никто  не
упомнит. Был он крайне услужлив, и на него всегда можно было положиться  в
тех нередких случаях, когда требовалось срочно спрятать похищенную  девицу
- при этом в такое место, где, во-первых, никто  не  услышит  ее  жалобных
воплей и  рыданий,  а  во-вторых,  не  будет  нанесен  ущерб  ее  красоте.
Незаменим был Абулетес и в качестве укрывателя краденого, а что до  трупов
неведомого  происхождения  -  то  не  было  ему  равного,  если  возникала
необходимость избавиться от такой обузы, как покойник.
     Именно поэтому дела Абулетеса процветали. Он  по-своему  любил  своих
клиентов и, навалившись на стойку животом в заляпанном фартуке, смотрел на
них маленькими заплывшими глазками почти любовно. Вот  дюжий  кофитянин  с
серьгой в ухе - недавно утащил из почтенного дома трех дочерей-красавиц на
выданье и с большой выгодой для себя продал на туранской границе.  В  углу
двое  заморанцев,  смуглых,  низкорослых,  вертких.   Абулетес   мимолетно
поморщился: не любил он своих соотечественников. Уж вот от кого  постоянно
жди подвоха. То ли дело гирканцы -  спокойные,  выдержанные  люди,  всегда
высказываются ясно и  прямо,  а  если  им  возразит,  то  просто  зарежут.
Абулетес  никогда  не  возражал  гирканцам,  и  потому  недоразумений   не
возникало.
     Его взгляд остановился в углу возле двери в кабак, и хозяин  невольно
вздохнул. Там сидел самый неприятный из всех его клиентов. Это был  совсем
молодой  человек,  который  порой  убивал  в  день  до  четырех   человек,
осмелившихся  обратиться  к  нему  с  вполне  закономерным   "малыш"   или
"мальчик". За "парня" он мог расквасить  нос,  за  "молодого  человека"  -
подбить глаз. Обращение "приятель" вызывало лишь скрежет зубов, однако без
членовредительства. Абулетес пытался как-то отечески втолковать юноше, что
весь Шадизар не может знать его по имени, что же до прозвищ,  то  ведь  их
нужно еще придумать.
     - Пусть называют "киммериец", - мрачно заявил парень.
     Абулетес воздел к небу жирные короткие ручки и закатил глаза:
     - Спаси нас, пресветлый Митра, да откуда же они могут знать,  что  ты
киммериец, ма... приятель!
     Мгновение Абулетеса  сверлил  свирепый  взгляд  синих  глаз  молодого
варвара, после чего тот ответил:
     - Погляди на себя в зеркало, Абулетес. Как по тебе за  версту  видно,
что ты прятал в своем  подвале  тех  трех  высокородных  дурочек,  которых
недавно продали в гарем, так и моя внешность...
     - ...указывает на  человека  благородного,  отважного  и  наделенного
прочими достоинствами, - подхватил Абулетес. - Но поверь мне, друг мой,  в
Заморе никто слыхом не слыхивал ни о какой Симмерии...
     - Киммерии, - поправил юноша, медленно багровея от злости.
     - Неважно. Это я сказал с акцентом. Словом, Конан, я просил  бы  тебя
быть посдержаннее. Знаешь, в конце концов, молодость - не порок, напротив,
прекрасное время жизни. Если бы я мог вернуть мои молодые годы...
     Конан из Киммерии смерил его с головы до ног презрительным  взглядом,
и Абулетес поспешил налить ему вина.
     Впрочем, после этого разговора  киммериец  стал  действительно  более
сдержанным.
     Был он высокого роста, широкоплеч  и  мускулист.  Отличное  сложение,
правильные черты лица и,  как  это  ни  странно,  своеобразное  варварское
благородство  -  все  это  привлекало  к  нему  людей.  Впрочем,  было  бы
правильнее сказать иначе: это привлекало к нему женщин. В настоящее  время
он обзавелся подружкой по имени Семирамис. Это была невысокая,  широкая  в
кости девушка с большим  жизненным  опытом,  она  была  старше  Конана  по
меньшей мере лет на десять. Насколько было известно  Абулетесу,  эта  дама
бессовестно вымогала у него деньги, которые парень  добывал  из  кошельков
состоятельных шадизарских купцов. Поэтому Конан всегда был  без  гроша.  В
этом смысле Семирамис постоянно стояла у трактирщика на пути,  и  Абулетес
ненавидел ее вполне искренне.
     Требовать у Конана плату за постой и обеды, которые юноша поглощал со
свойственным его возрасту неумеренным аппетитом, Абулетес считал чистейшим
самоубийством. Ждать, покуда киммериец заплатит, было  делом  безнадежным.
Выселить его не представлялось  возможным.  Поэтому  Абулетес  предпочитал
ладить с молодым варваром и лишь разбавлял вино, которое тот потреблял еще
в больших количествах, чем съестное, а хлеб подавал черствый.  Варвар  еще
не до конца разобрался с благами цивилизации и не  всегда  отличал  первый
сорт от второго: что до свежести продуктов, то его больше интересовало  их
количество.
     Вот и сейчас: сидит за столиком в "своем" углу возле выхода и срывает
зубами мясо с бычьей ляжки. Плохо прожаренное мясо трещит на крепких белых
зубах варвара. Жирный сок стекает по локтям, и  время  от  времени  парень
наклоняет голову и облизывает руки.  Длинные  черные  волосы  болтаются  в
опасной близости к мясу, вот-вот запачкаются. Впрочем, Конана это не очень
волновало.
     У  входа  в  кабак  загремело  оружие.  Все  присутствующие  замерли,
повернувшись к двери. Руки потянулись к поясам, где каждый без  исключения
носил нож, звезду с заточенными краями, трос с металлическими шариками  на
конце либо какое-нибудь другое оружие. Варвар  хмуро  улыбнулся  и  тронул
широкий меч, с которым не расставался никогда (Абулетес  подозревал,  что,
даже занимаясь любовью с ненасытной Семирамис, Конан одну руку  держит  на
рукояти меча).
     Пригибаясь, чтобы не задеть о притолоку высоким коническим шлемом,  в
кабак вошел офицер заморанской гвардии. За ним в кабак  ворвалось  десятка
два солдат в блестящих кольчугах. Они  выстроились  полукругом  за  спиной
своего  командира,  как  по  команде  выставив  вперед  пики  с   пестрыми
бунчуками.
     Абулетес выронил кружку, которую в этот момент споласкивал в  тазу  с
такой грязной водой, что скорее  пачкал,  чем  отмывал  в  ней  посуду.  С
жалобным плеском кружка погрузилась в воду, и жирные пятна сомкнулись  над
ней.
     - Гвардия... - прошептал хозяин кабака. - Кто же  из  этих  паразитов
затронул государственные интересы? Говорил же им: грабьте мирных  горожан,
крадите девственниц из почтенных семей, убивайте невинных, но  избави  вас
Митра и Варуна посягать  на  дворец,  хотя  вот  уж  где  кишат  настоящие
злодеи...
     - Всем оставаться на местах! - прогремел офицер. -  Где  хозяин  этой
вонючей дыры?
     - Я здесь, - дрожащим голосом отозвался  Абулетес,  поспешно  обтирая
руки о засаленный фартук. - Что-нибудь случилось?
     - Нам  известно,  что  вы  укрываете  краденое,  даете  приют  всяким
бандюгам и расплодили по городу воров.
     - Насчет "расплодил" - это явное преувеличение,  господин  офицер!  -
затараторил  Абулетес.  -  Воры,  ваше  высокоблагородие,  плодятся  сами,
спросите хоть Семирамис... - Он вовремя  прикусил  язык,  поймав  яростный
взгляд Конана.
     - Семирамис? - Офицер снял с пояса глиняную табличку и пошарил по ней
взглядом. Он умел читать и очень гордился этим. - Кто такая? В моем списке
нет.
     - Это одна... э... почтенная дама, - пролепетал Абулетес,  оказавшись
между  двух  огней:  справа  его   сверлил   взглядом   киммериец,   слева
начальственным взором мерил его офицер. - У меня с  ней  нелады,  господин
офицер, вот я и брякнул, исключительно чтобы опорочить ее честное имя...
     - Ладно, этой потаскушкой займемся в другой раз, - отрубил офицер.  -
В настоящее время  нас  интересует  один  из  тех  ворюг,  которые  у  вас
проживают в холе и покое.
     - Смею вас уверить,  господин  офицер,  мои  клиенты  -  почтенные  и
славные люди, - твердо сказал Абулетес, который обрел  наконец  почву  под
ногами и заговорил увереннее. Такие диалоги ему приходилось уже  вести  не
раз, правда, не с представителями  королевской  гвардии,  а  с  жандармами
рангом пониже.
     Офицер с сомнением оглядел  "славных  людей".  На  него  настороженно
смотрели горбоносые и плосконосые, темноглазые  и  светлоглазые,  узкие  и
широкоскулые   липа,   испещренные   шрамами,    расцвеченные    клеймами,
разукрашенные синяками и свежими  ссадинами,  изуродованные  морщинами.  У
двоих или троих были вырваны ноздри, у пятерых не хватало ушей. Лишь  одно
лицо казалось по-настоящему красивым - это было лицо молодого  киммерийца.
Однако офицер не сомневался, что у юноши просто не было  времени  побывать
во всех переделках, которые выпали уже на долю его товарищей по  пансиону.
Шрамы, клейма и морщины придут в свой черед и  исполосуют  эти  правильные
черты, изуродуют чистые щеки, избороздят гладкий лоб.
     Качнув головой, офицер сердито сказал:
     - У меня нет времени на пустые разговоры с тобой,  трактирщик.  А  уж
тем более - ближе знакомиться с этим сбродом. Скажу кратко: сегодня  ночью
какой-то дерзкий  вор  обокрал  опочивальню  сиятельной  графини  Зоэ,  да
простит мне госпожа, что я произношу ее чистое имя в этом поганом месте.
     Зоэ была последней любовницей шадизарского  градоправителя,  знатного
вельможи, состоявшего в  кровном  родстве  с  королем.  Это  была  молодая
пышнотелая и белолицая красавица с длинными белокурыми волосами.  Про  нее
рассказывали, что  она  отличалась  изощренной  жестокостью  и  испытывала
сладострастное удовольствие,  насмерть  забивая  слуг  длинным  кнутом  со
свинцовыми шариками, зашитыми  по  всей  длине  кнутовища.  В  городе  она
вызывала  всеобщую  ненависть  своим  мотовством,  высокомерием  и   почти
неограниченным влиянием на градоправителя. Поэтому  известие  о  том,  что
кто-то осмелился обокрасть эту  женщину,  послужило  поводом  для  дружной
овации и  восторженного  вопля,  вырвавшегося  одновременно  из  полусотни
надорванных хриплых глоток.
     - Молчать, - рявкнул офицер. - Нам известно многое,  трактирщик.  Нам
известно,  например,  что  была  похищена  алмазная   диадема,   старинная
реликвия, привезенная для сиятельной Зоэ из самого Кхитая. След привел нас
сюда. И что еще забавнее, друг мой... как бишь тебя?
     - Абулетес, - пробормотал хозяин, который  начинал  чувствовать,  что
дело заходит слишком далеко. Опытным  взглядом  он  смерил  расстояние  до
стойки, прикидывая, успеет  ли  убрать  бьющиеся  предметы  до  того,  как
начнется всеобщая свалка.
     - Какая разница, -  высокомерно  отозвался  офицер.  -  Словом,  этот
подонок сейчас скрывается у тебя. Либо ты выдашь его сам, либо  мы  найдем
его и арестуем.
     - Господин, мне неизвестно об этой краже,  -  сказал  Абулетес.  -  Я
впервые слышу о ней от вас. Если вы считаете, что  виновный  скрывается  у
меня, - прошу.
     Он прекрасно понимал, что примитивный обыск ничего не даст, и  потому
не очень-то беспокоился. И тут произошла катастрофа.
     Поскольку солдаты вошли очень  тихо  и  ожидаемая  потасовка  еще  не
началась, в верхних комнатах, предназначенных для  ночлега,  а  также  для
свиданий с доступными девушками по доступным ценам, ничего не было слышно.
По лестнице, громко стуча каблуками, сбежала эта проклятая дура Семирамис.
Раскачивая  широкими  бедрами,  еле   прикрытыми   полупрозрачным   шелком
ядовито-фиолетового цвета, она устремилась к Конану. Абулетес  еле  слышно
застонал сквозь стиснутые  зубы.  На  длинных  черных  волосах  Семирамис,
распущенных по такому случаю по  плечам,  возлежала  та  самая  кхитайская
диадема, о которой только что шла речь. Ошибиться было невозможно:  алмазы
сверкали даже в полутемном помещении, словно светились  своим  собственным
светом. Две змеи из белого  золота  сплетались  хвостами  над  узким  лбом
шадизарской потаскушки. Продетые сквозь змеиные  тела  кольца  с  длинными
подвесками звенели при каждом движении головы, сплетая странную мелодию.
     - Конан! - завопила она своим низким пропитым голосом и устремилась к
молодому варвару. - Какая очаровашка! Ты просто чудо, и я навечно...
     Тут только ее глаза привыкли к полумраку и она разглядела  стоящих  у
входа солдат, застывших со своими пиками. Даже в темноте было заметно, что
Семирамис побледнела.
     Офицер расхохотался.
     - Вот и решение загадки, - сказал он и обернулся к солдатам. -  Взять
ее!
     Солдаты устремились  вперед.  Семирамис  обеими  руками  вцепилась  в
диадему и помчалась обратно к лестнице, своротив по дороге столик и,  судя
по  громкому  крику  боли,   посадив   себе   на   обольстительное   бедро
основательный синяк.
     Мгновенным движением Конан вскочил, перевернув  стол,  схватил  левой
рукой табурет, а правой вытащил меч. Обрушив табурет  на  конический  шлем
офицера, он рассек мечом воздух и ловко отразил  удар  пики,  направленный
ему в грудь.
     - Беги, Семирамис! - зычно крикнул он.
     Солдаты, разъяренные сопротивлением, набросились на молодого варвара,
который оскалил свои  белые  зубы  и  радостно  устремился  им  навстречу.
Копошась на полу, офицер, наполовину оглушенный, стонал:
     - Девку  хватайте,  девку!  Спасайте  диадему!  С  вором   разберемся
после...
     Но его никто не слушал.  "Хорошенькая  же  дисциплина  в  королевской
гвардии", - ошеломленно думал Абулетес,  устремляясь  к  стойке  бара.  Он
привык к тому, что солдаты жандармерии беспрекословно  подчиняются  своему
начальству. К тому же жандармы  всегда  стремились  вернуть  похищенное  в
большей степени, нежели отловить и покарать преступника.  Объяснялось  это
тем, что  в  жандармерии  служили  преимущественно  простолюдины,  которым
платили за возмещение ущерба, а не за  отрубленные  головы.  Что  касается
гвардейцев,  то  они,  даже  рядовые,  большей   частью   происходили   из
благородных семейств и погоню за  потаскушкой,  пусть  даже  в  украденной
диадеме, почитали за дело презренное. Совсем другое - открытая битва. К их
услугам был великолепный варвар с двуручным мечом, которым он  орудовал  с
такой легкостью, будто то была бамбуковая палка.
     Лишь двое или трое погнались за  Семирамис.  Обернувшись  на  верхней
ступеньке, она с силой лягнула одного из них каблуком  между  ног.  Солдат
взревел от боли и повалился на своих товарищей. Пока  они  барахтались  на
полу у основания лестницы, потирая шишки и останавливая кровь, бегущую  из
носа, Семирамис уже исчезла.
     Конан испустил свой боевой клич, от которого задрожали стены  тесного
помещения и зазвенели стеклянные стаканы за стойкой Абулетеса.  В  тот  же
миг кто-то запустил кружкой в масляную  лампу,  и  комната  погрузилась  в
полную темноту. Некоторое время во мраке раздавались лязг металла и  треск
дерева, потом послышались крики  боли,  стоны,  вопли  о  пощаде.  Наконец
Абулетес нашел за стойкой глиняную лампу и начал стучать кресалом.  Кто-то
невидимый схватил  его  за  руку,  и  тихий  голос  со  странным  акцентом
прошептал ему прямо в ухо:
     - Господин, лучше не делать эта.
     Голос звучал мягко, но в нем таилась странная угроза.  Абулетес  счел
за лучшее довериться чутью: кто бы ни был этот незнакомец, с ним лучше  не
портить отношения.
     Свет зажгли гораздо позднее и совсем в другом месте. С  улицы  кто-то
принес факел (оказалось - кофитянин с серьгой в  ухе).  В  багровом  свете
предстала картина побоища. На полу лежал  офицер,  затоптанный  в  схватке
насмерть. Несколько трупов в блестящих кольчугах плавали  в  лужах  крови.
Повсюду  валялись  пики.  Бунчуки  намокли  в  крови  и  вине  и  обвисли.
Большинство солдат и часть посетителей исчезли бесследно. Один из  раненых
солдат жался в  углу  и  метался  взглядом  от  стены  до  выхода,  видимо
соображая, как же ему выбраться отсюда.
     А на столе, болтая ногами в сандалиях, сидел молодой киммериец  и  от
души потешался.
     - Ну что, - сказал он, не  обращаясь  ни  к  кому  в  отдельности,  -
кто-нибудь еще хочет со мной побаловаться? А то я не наигрался.
     Ответа, как и надо было ожидать, не  последовало.  Раненый  солдат  в
отчаянии прикусил губы, когда варвар гибким движением спрыгнул со стола  и
направился к нему. Похоже, гвардеец не сомневался - сейчас его  прикончат.
Однако Конан постоял над  ним,  хмыкнул  презрительно  и  потыкал  в  него
грязной сандалией, намеренно пачкая блестящую кольчугу.
     - Эй ты, - сказал он, - убирайся. Не умеешь драться -  не  берись  за
оружие. И скажи своему безмозглому начальству, чтобы  не  вздумало  больше
тягаться с Конаном из Киммерии. Даже если эта жирная  баба,  графиня  Зоэ,
отправит против меня целый полк, я свалю вас всех. Клянусь Кромом, я  буду
присылать ей по отрубленной голове в день, если она не успокоится!
     Солдат с трудом перевел дыхание и, цепляясь за стену, встал на ноги.
     - Я могу идти, господин? - спросил он, не веря своим ушам.
     - Разумеется, - презрительно бросил Конан.
     - Мое имя Аршак, и я навеки твой должник, - сказал солдат,  но  Конан
уже повернулся к нему спиной. Наклонившись над офицером, киммериец снял  с
его пояса  глиняную  табличку.  Во  время  потасовки  она  осталась  почти
невредимой, если не считать того, что треснула пополам.  Офицер  навалился
на нее животом и тем самым, можно считать, спас от повреждений.  Несколько
секунд киммериец тупо смотрел на клиновидные буквы, потом пожал плечами  и
раздавил табличку подошвой сандалии.
     - Абулетес! - рявкнул Конан.
     - Здесь, - уныло отозвался хозяин, предвидя  заранее  просьбу  своего
постояльца.
     - Похорони эту падаль и вели служанкам помыть  полы,  -  распорядился
варвар.
     - Послушай, Конан, - сказал  Абулетес,  подходя  к  молодому  варвару
поближе и после некоторого колебания кладя руку ему на плечо. -  Ты  очень
обязал бы меня, если бы нынче  же  съехал.  Ты  мне  очень  нравишься,  ты
благородный  и  очень  симпатичный  моло...   мужчина,   но   слишком   уж
беспокойный.
     Конан посмотрел ему в глаза, и Абулетес смешался.
     - Конан, - снова проговорил он, однако руку с плеча варвара убрал.  -
Слушай, Конан, я сделаю все, что ты хочешь, и даже платы не потре...
     - Что? - кратко спросил Конан.
     Абулетес взорвался, хотя понимал, что порыв может стоить ему жизни.
     - Проклятье Сета на твою безмозглую  башку,  киммерийский  дикарь!  -
заорал он. - Хорошо, я закопаю трупы на городской свалке.  Но  полы  пусть
моет эта твоя дурища, Семирамис, которую ты обрядил как королеву! В  конце
концов, это из-за ее глупости тут так напачкали...
     Конан задумчиво осматривал клинок двуручного меча и, обнаружив на нем
пятнышко крови, обтер его об одежду Абулетеса. Трактирщик сдался.
     - Хорошо, - прошептал он. - Будь по-твоему, киммериец. Но  если  меня
вызовут во дворец и начнут пытать, я могу не выдержать испытания и назвать
твое имя.
     - Ты можешь не дожидаться начала пытки, - хмыкнул Конан. - Я разрешаю
тебе сказать им все. Пусть приходят  и  забирают  меня,  если  у  них  это
получится.
     Он с лязгом  сунул  меч  в  ножны,  повернулся  и  побежал  вверх  по
лестнице.


     Графиня Зоэ бушевала.
     - Моя диадема! -  пронзительно  кричала  она.  -  Мои  драгоценности!
Подумать только, даже  в  своем  дворце  я  не  могу  чувствовать  себя  в
безопасности! Кто этот вор?
     Аршак склонил голову.
     - Какой-то варвар из дикой северной страны