ледовательным воспитанием расового духа, основы которого были заложены нашим величайшим фюрером, мы поставили магические силы на службу белому человеку. Уже сейчас многие из истинных арийцев могут невербально общаться мыслями, а впереди достижение индивидуального бессмертия и способности общаться с душами умерших и проникать в прежние эпохи, о чем мечтали десятки поколений наших предков.
     Надо сказать, что упоминание о телепатических способностях истинных арийцев, в числе которых входил, к примеру, Харальд, меня немало испугало. Ведь эти "экстрасенсы" запросто могут подслушать мои мысли, и мое, если так можно выразиться, инкогнито будет раскрыто. Но раз уж назвался груздем, так полезай в кузов. С момента моего здесь появления я был вынужден во всем следовать планам моего двойника, который явно что-то затевал.
     Когда я увидел жену и дочь профессора, я понял, что насчет индивидуального бессмертия он, скорее всего, не шутит: я долго не мог понять, кто из них кто. Наконец, по одеяниям я догадался: девушка постарше в вечернем платье, будто сотканном из лебяжьих перьев - это тётя Свава, а девушка помладше в студенческом вицмундирчике с серебряным "поэтическим" аксельбантом - ее дочь Ингрид. На глаз разница в возрасте не превышала десяти лет.
     На первое подали отличные грибы, приготовленные по-венгерски прижаренными в мучной оболочке, и блюдца с микроскопически нарезанным салом. На взрослом конце стола (был еще брат тети Свавы, норвежец Хайнрих Сульхейм, управляющий одной из нефтяных вышек в Норвежском море, пришедший с супругой) разговор шел о своем, а мы, молодежь, слушали похвальбу Харальда (вот уж кто любил хвалиться, точно исландский скальд). Перво-наперво он рассказал мне о своих романах с крестьянскими девушками из окрестностей замка Кампенгаузенов близ Алленштейна в Восточной Пруссии. Видя ироническое выражение лица своей сестрицы, он добавил:
     - В сущности, разница между дворянством и крестьянством символическая, и Шпенглер об этом же пишет, - он подлил себе рейнского.
     (В Германии культ села и сельского образа жизни: любой гроссбауэр ставит себя на две готовы выше любого бюргера).
     - Ты забываешь, - возразила Ингрид, - что крестьяне Восточной Пруссии - потомки германизированных балто-пруссов, и поэтому относятся не к скандинавской, а к балто-славянской расе.
     - Отнюдь! - возразил Харальд. - Именно Восточная Пруссия наиболее расово чиста во всем Рейхе. Ведь среди "Фрау Германия" больше всего восточно-прусских уроженок.
     Азарт, с которым они спорили о расовых проблемах при выборе милой сердцу, мог бы вызвать изумление, если бы я не помнил, как девушки демократической России с третьей фразы при знакомстве ревностно сверяли гороскопы - и горе тебе, если они не совпадали! Что же касается конкурсов "Фрау Германия", то они проводились вовсе не с целью затащить как можно больше смазливых девушек в постели жюри. Когда Харальд на минуту отлучился, Ингрид кивнула мне:
     - И вот таким безответственным людям доверено великое дело государственной безопасности Рейха. Ну, вас, наверно, такие проблемы не волнуют.
     - Сталин решил еврейскую проблему таким образцом, что евреи работают на нашу страну. И до сих пор терять эту рабочую силу не было надобности.
     - И вам не противно ездить с евреями в метро и сидеть в школе за одной партой? - изумилась Ингрид, которую эта перспектива просто ужасала.
     - Это еще что! - поспешил вмешаться Харальд, желая показать себя знатоком российской жизни. - У них даже студенты-негры из Эфиопии и Анголы обучались. Попомни моё слово, Вальдемар, этот альтруизм вас погубит.
     Я сменил тему:
     - А что, у вас действительно бытуют дуэли?
     - А как же! - оживился Харальд. - Это вполне законно и называется "Суд Всевышнего Вотана". Правда, принято это только среди дворян, военных и в университетах. Один мой приятель в прошлом году погиб на такой вот дуэли. С другой стороны, все это строжайше регламентировано законами, и это немного портит общее впечатление.
     - Странно, мне казалось, что вашей системе ближе мнение кардинала Ришелье, что дворяне имеют праве умирать только на службе королю.
     - Ах, социализм! Социализм в нашей стране - это забава масс. Для истинных рыцарей Святого Грааля эта мораль не годится. Сам величайший фюрер долго колебался, прежде чем назвать нашу партию социалистической. Но сейчас это не актуально: социальные проблемы в общем решены, и от человека требуется не общественная инициатива, а верность присяге.
     За разговорами я не забывал отведать всех блюд, которые итальянская прислуга подавала на стол. За отличными баварскими колбасками с кетчупом последовали соленые огурцы для аппетита и гусь с яблоками. Потом целое ассорти рулетиков-штрудель и микробутерброды с явно русской икрой горбуши. Запивали мы все это отличными рейнскими винами.
     После ужина Ингрид пригласила нас в комнату с роялем и спела одну из своих песен о смелых немецких космонавтах, штурмующих небо и благославляемых из могилы стариком Кантом. Я же заметил целую фонотеку лазерных дисков и стал их перебирать: они были с чисто немецкой пунктуальностью рассортированы по жанрам и хронологически. Начиналось все с народных песен, потом шли пятнадцать дисков со средневековой немецкой музыкой, потом классика - Глюк, Бах, Вагнер, Шуман, Штрауссы, Лист, далее отец национал-социалистической музыки Пфицнер и венец Франц Легар, юбимый композитор Гитлера, потом партийные марши и сборник музыки из кинофильмов, среди которых затесались "Джентельмены предпочитают блондинок" и "Кубанские казаки" Наконец, несколько совершенно неизвестных мне фамилий - корифеи немецкой музыки конца XX столетья. Я поинтересовался у Харальда об одном из них (кажется, его звали Фридрих Этцель), и он поставил его диск на проигрыватель. Это были вариации на темы Вагнера, музыка по стилю слегка смахивала на известный мне "Нью-Эйдж", и в то же время напоминала стиль Жана-Мишеля Жара.
     - Этот стиль называется "Бургундская музыка", - пояснил Харальд на мое замечание о галлицизме мелодии.
     - Кстати, - решил я спросить об одной вещи, давно меня интересовавшей, - это верно, что Йозеф Геббельс в молодости написал несколько пьес в стиле Достоевского?
     - И не только в молодости! Вот, пожалуйста, - Харальд показал мне в библиотеке огромный темно-коричневый массив книг, который я поначалу принял за Большую Фашистскую Энциклопедию. На самом деле это было полное двестипятьдесятчетырехтомное собрание сочинений второго фюрера немецкого народа - Йозефа Геббельса. Это было самое гигантское в мире собрание сочинений, благо автор трудился над ним семьдесят лет. Харальд пролистал последний, справочный том и подал мне его, раскрытый на сороковой странице.
     В обширной библиотеке ромбовидной формы было не меньше десяти тысяч томов: монотонно-многотомные собрания сочинений, яркие зоологические атласы в суперобложках.
     - У вас в России какие-нибудь анекдоты о немцах рассказывают? - ни с того ни с сего спросил Харальд.
     - Да. (Я как раз вовремя вспомнил самый безобидный анекдот.) Как-то раз ООН... то есть не ООН... а, в общем, в СССР решили написать книгу о слонах, ну и запросили во всех прочих странах соответствующие образцы. Немцы прислали массивный десятитомник, вроде как этот, озаглавленный "Введение в науку о слонах", американцы прислали маленький яркий буклет страницы в две с фотографией Мадонны и названием "Все, что должен знать о слонах средний американец"...
     Харальд уже давился от хохота.
     - Японцы прислали книгу на бамбуковой дощечке на тему "Использование слоновьего бивня в харакири" (тут уж я стал импровизировать, примеряясь к известной Харальду геополитической обстановке). Англичане прислали свой трехтомный бестселлер...
     - Бест... что?
     - Бестселлер... ну, книга сезона, - пояснил я. - "Британская политика в странах, где водятся слоны". А туркам ничего другого не оставалось, чтобы прислать свою агитационную брошюрку "Турецкий слон - младший брат русского слона!"
     - Длинно и увлекательно. Это целый культурологический трактат. У вас все анекдоты такие?
     - Нет, почему? Например, такой: "Колобок повесился".
     - Кто повесился?
     - Колобок, сказочный герой - пампушка, которую старики-крестьяне выпекают в печке и которая от них убегает. Суть состоит в том, что у пампушки нет ног, она круглая как глобус.
     - Это же неэстетично. Среди разумных существ лишь белый человек прекрасен видом и совершенен формой. Наделение разумом неживых существ - это какая-то новая демонология, вернее, пошлый кубизм. Русский философ Бердяев, которого вы выгнали из страны, осуждал это.
     (Оказывается, в Германии из всего Бердяева напечатали лишь "Философию неравенства" и "Кризис искусства".)
     Тут снова появилась прислужница и подала нам на эмалированной подносе бочоночки с медом алого оттенка.
     - Это особый арийский мед, получаемый от арийских пчел, которых привез из Тибета доктор Шеффер, - сказал Харальд.
     Поедая довольно приторный мед, я продолжал рассматривать библиотеку. Гегель, Гете, Ганс Эверс, Киплинг, Эрнст Юнгер, Гобино, Данилевский, Гоголь, Гвидо фон Лист, Горбигер, Плотин, Карл Май, Татищев, Мережковский, Кнут Гамсун, Аннунцио, Лесков.
     - Тебя удивляет подбор книг? - спросил мой немецкий друг. - А у вас какие самые популярные авторы?
     - Аркадий Гайдар, - выдавил я, припомнив повсеместные многотомники этого девяностолетнего старца. - А из немецких - Гете и Ремарк.
     (Я было подумал, что фамилия Ремарка ничего не говорит моему собеседнику, но ошибся.)
     - Да, - согласился со мной Харальд, - Ремарк, несомненно, талантливый писатель, но, увы, его взгляды противоречат нашей немецкой идеологии. Это великая трагедия для человека, когда он отказывается от своей нации, от своей вековой традиции и меняет их на бесплодные блуждания в чужих пределах... Ведь они почти ровесники с Геббельсом: оба - пасынки веймарской эры, но сколь различны судьбы. Рейхсминистр, впоследствии Фюрер - и безвестный эмигрант.
     Потом мы с Ингрид долго и безрезультатно играли на компьютере (в Германии компьютеры иногда называют "Вундербаррауге" - чудесный глаз) в бридж. Моя сводная сестра, дочь полковника, очаровательное соломенноволосое дитя пяти лет нарисовала целое стадо коров на деревенской околице, что мы и оценили.
     Перед сном (мы с Харальдом делили одну комнату в мансарде) он сказал мне:
     - Завтра (мне твоя мама говорила) ты поедешь "лечить клыки", как она выразилась. Потом, если желание после такой процедуры будет, покажу тебе Берлин, а послезавтра отправляемся в наш родовой замок - познакомлю тебя со своими подружками, - Харальд прищелкнул пальцами.
     - Да, нет, мои зубы в порядке, я лечил их в декабре! - возразил я.
     (Это было удивительно до невероятности: история повторялась - в конце прошлого года мама договорилась с одним дантистом, мужем ее сотрудницы, и я за месяц привел челюсти в порядок - я имею в виду мой бывший мир. Ну, не говорить же ей, что ее старания уже увенчались успехом).
     А Харальд о своем:
     - Ах, я же забыл, ты - человек женатый.
     - Ничего страшного, - парировал я, - знакомство с твоими подружками меня ни к чему не обязывает.
     - И то верно.
     Утомленный морем впечатлений, я тут же уснул.

АВЕНТЮРА ТРЕТЬЯ,
в которой мы с Харальдом попадаем в скверную историю, но все заканчивается благополучно.

     Честь, доблесть, великодушие, жизненная сила - основные черты германского характера.
     Монтескье.

     Проснулся я от того, что кто-то властной рукой качал большую лодку, в которой я сидел во втором или третьем сне. Очнувшись, я увидел Харальда, уже бодрого, одетого и причесанного (у немцев распространены два типа причесок: "гитлеровский" пробор и "геббельсовский" зачес назад - первый встречается у пожилых людей, второй - у молодежи).
     - Вставай, Вальдемар. Уже семь часов!
     Оказывается, немцы - нация в высшей степени дисциплинированная - живут по солнцу: встают с его восходом и ложатся вскоре после заката. Это должно вызвать восторг у большей части экологов, тем более что белых ночей, равно как и полярных, в Германии нет.
     Я не сразу пришел в себя, заторможенно оделся, а когда узнал, что нас ожидает зарядка босиком на снегу, категорически воспротивился.
     - Странно, - покачал головой Харальд. - Насколько мне известно, Россия - достаточно физкультурная страна.
     - Это верно, но не до такой же степени! Харальд, ты не учитываешь климатического фактора. У вас в Рейхе десять градусов - уже мороз, а у нас и тридцать бывает.
     - Это хорошо. Мы нации нордические и ничего общего не имеем ни с этими лакированными обезьянами, которые разжирели на импорте нефти, ни с негроидными пляжными проститутками.
     Воспитанный в советском, а впоследствии в постсоветском интернационализме, я раз за разом поражался сочным эпитетам, которыми Харальд ничтоже сумняшеся награждал народы, как дружественные, так и враждебные Германии: "макаронники-итальянцы", "вонючие румыны", "лакированные арабские обезьяны", "педерасты-американцы". Харальд уверял меня, что все бордели Рейха комплектуются из француженок и полек (поляков в Рейхе осталось лишь несколько миллионов - меньше, чем в США), что негры, евреи и цыгане - не люди, и даже не животные (трагедию Отелло немцы считают трагедией Дездемоны).
     Пока я, тепло одетый, прохаживался по двору усадьбы, протирая талым снегом лицо, Харальд отжимался и кувыркался через голову, потом растерся до пояса снегом, обдал меня тучей снежных брызг и залпом выпил рюмку коньяка, стоявшую на столике возле крыльца. Всходило бледно-красное в зимней пелене облаков солнце, было довольно тепло и безветренно. Никем, кроме меня, не замеченный почтальон в утепленном кителе почтового ведомства опустил несколько газет в почтовый ящик у калитки. С запада со стороны Зеебурга донесся грохот тяжелого товарняка.
     - Все вы, русские, какие-то сони, - ворчал Харальд. - Твоя мама тоже иной раз к полудню просыпается.
     - Это от недостатка гемоглобина, - возразил я.
     Через два часа мы с Харальдом уже ехали в сторону центра города на взятом напрокат довольно подержанном "Рено". Перед отъездом Харальд сказал, что мне лучше всего облачиться в военную форму, поскольку штатский человек в Рейхе не смотрится, и девушки на всех вечерах ищут ладную армейскую или эсэсовскую форму, из-за чего даже многие сынки промышленников и оптовых торговцев давно сменили фраки на френчи. В ответ на мои опасения, что появление туриста из России в эсэсовской форме вызовет нежелательные недоразумения, Харальд высмеял "распространенное в России мнение, что в Рейхе на каждом перекрестке здоровенные детины со шмайстерами проверяют документы у держащих руки за головой обывателей". Я одел его яркую парадную форму старшего курсанта Гейдельбергской танковой академии войск СС им. Хорста Весселя со множеством аксельбантов и блестящими эполетами (правда, сверху на мне был мой неизменный китайский пуховик, и я мог похвастаться, что нигде в мире, от сияющих демократических пляжей Калифорнии до плацпарадов Страны Восходящего Солнца, второго такого нет - китайские рисовые поля продолжали стагнировать под японским протекторатом).
     Первым делом - по моей инициативе - мы посетили Зоологический музей, где полвека назад хаживал Штирлиц, проехали мимо Караула № 1 и оказались у Рейхстага, выходящего фасадом на Кенигс-плац. Справа в отдалении виднелись Бранденбургские ворота, которые я вчера умудрился не заметить. В другой стороне - в направлении рабочего района Моабит - был ясно виден гигантский как гора Большой Зал Рейха. Я ещё никогда не видел такого колоссального здания (хотя уже перед отъездом обратно в Россию я случайно увидел в новостях не менее гигантский Дворец Советов в Москве; его все-таки построили на месте взорванного Кагановичем Храма Христа Спасителя пятьдесят лет назад).
     Харальд был отменным гидом, и к середине дня я знал о Берлине почти все. Мы закусили в ярко освещенном (еще одна берлинская особенность) ресторане на Бюлов-штрассе и поехали в дальний конец города, где Харальд должен был встретиться со своим давним другом, уже месяц кряду зазывавшим его на карнавал, устраиваемый у него в усадьбе. Работал друг Харальда на станции глушения западных вражеских голосов. Здесь - в Мариенфельде - действительно стоял у входа во двор патруль с автоматами, но Харальд сказал им скороговоркой несколько слов, и нас пропустили без малейшей проверки. В главном корпусе за застекленными дверьми слева и справа по коридору слышался визг приемников, стрекот пеленгаторов и негромкие разговоры персонала. Искомый нами Ганс Ортвин фон Гюнше был в акустической - большой комнате, где прослушивались западные радиопередачи, и откуда в аналитические центры поступали громоздкие бобины со звукозаписью. Служащие станции глушения подобны платоновским мудрецам, которые, зная обо всех возможных альтернативах (то бишь валенах), предоставляют публике единственно правильную.
     Коллеги Гюнше ушли в буфет, а он сам торопливо запихивался чем-то вроде гамбургера, контролируя жужжание звукозаписывающей ленты.
     - Дойчланд юбер аллес!
     - Дойчлалд юбер аллес!
     (Хрестоматийное приветствие "Хайль Гитлер!", общепринятое еще тридцать лет назад, после смерти Гитлера как-то вышло из употребления, особенно когда Геббельс в начале семидесятых взял курс на национал-консерватизм, и было заменено "общегерманским приветствием").
     Нелепость моего наряда из парадной эсэсовской формы и китайского пуховика с английской надписью "Мэйд ин Чайна" едва не рассмешила Ганса.
     - Это Вальдемар, - представил меня Харальд, - Он из России, мой сводный кузен.
     - А я был в России, - кивнул Ганс, - в Готтенланде. Мне очень понравилось, только одно плохо - слишком много евреев, и они отвратительно ведут себя в общественных местах.
     (Готтенландом в Германии называют Крым, полагая крымских татар потомками готов).
     Пока я рассматривал оборудование, Харальд и Ганс скороговоркой переговаривались о каких-то делах. До меня несколько раз донеслось слово "Норд-карнавал".
     - Ну и что вы здесь глушите? - поинтересовался я.
     - Англичан и американцев: "Би-би-си", "Свободу", "Свободную Европу", голлистов. Иногда и вас приходится, - он пожал плечами. - Хрущев одно время вел коммунистическую пропаганду по радио на немецком языке. В этой акустической "Свобода" прослушивается, - он прибавил громкость. Зазвучали характерные позывные:
     - Гринвичское время - двенадцать ноль-ноль, - сообщал по-немецки шепелявый голос. - Говорит Радио "Свобода" из Дувра. В эфире полуденный выпуск новостей. Читает Ева Либерман.
     - Совместные англо-американо-канадские военно-морские учения у берегов Исландии. Казнь в Берлине лидеров антинацистской организации "Белая роза". Военный переворот в Парагвае. Представители крупнейших американских правозащитных организацией заявили, что превратят в ад жизнь Тонио Вендиса - американского актера, допустившего в последнее время ряд антисемитских высказываний. Таковы основные темы нашего полуденного выпуска новостей...
     Ганс убавил громкость и спросил Харальда:
     - Вы собираетесь посмотреть казнь на Александер-плац?
     - Нет. По телевидению ведь покажут.
     - Неравноценная замена.
     - Вальдемар, Ганс приглашает нас на карнавал в свое поместье. Сегодня вечером. Мы еще успеем домой и купим по дороге пишущую машинку для Ингрид.
     - Да он тут все рассматривает с таким удивлением, - усмехнулся Ганс, - как будто там у них ничего не глушат, - и снова прибавил громкости:
     - Наш гость сегодня вице-президент Американской лиги борьбы за права негров Фата Мара, некогда бывший бенинским студентом в Московском Университете Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы. Скажите, Фата, о вашем самом сильном впечатлении от Советского Союза.
     - Моим самым сильным впечатлением от Советского Союза было полное отсутствие в этой стране негров. Вначале я думал, что так обстоит на самом деле, однако вскоре я убедился, что стал жертвой советской пропаганды. Значительное количес