Я упал на колени, протянул руку, склонил голову.
   Прекрасная Фиалка! Рождена ты
   Там, где давно мое пристрастье живо.
   Ток грустных и прекрасных слез ревниво
   Тебя кропил, его росу пила ты.
   В блаженной той земле желанья святы,
   Где ждал цветок прекрасный молчаливо.
   Рукой прекрасной сорвана, - счастливой
   Моей руке - прекрасный дар - дана ты.
 
   На миг я остановился, чтобы перевести дыхание и насладиться паузой  -
и мертвой тишиной. Коломбина, забыв о султанском достоинстве, привстала,
ладонь замерла у подбородка.
 
   Боюсь, умчишься в некое мгновенье
   К прекрасной той руке: тебя держу я,
   Прижав к ГРУДИ, хотя сжимать и жалко.
   Прижав к груди - ведь скорби и сомнения
   В груди, а сердце прочь ушло, тоскуя,
   - Жить там, откуда ты пришла, Фиалка!
 
 
   И вновь тишина; наконец кто-то неуверенно хлопнул в ладоши...
   Переждав шум, я коснулся губами протянутой мне руки  и  только  тогда
взглянул на Коломбину.
   Седая борода куда-то исчезла - как и пестрый халат. На  девушке  было
платье - белое, с серебряным шитьем.
   - Я... Я не знаю этих стихов! - несколько растерянно произнесла  она.
- Да встаньте же, синьор, встаньте!
   Я повиновался. Господа комедианты окружили меня, поглядывая на своего
гостя с явным изумлением, как будто к ним на  постоялый  двор  заглянула
говорящая кошка. Не ожидали!
   - Зато наверняка знаете автора, - усмехнулся я, довольный эффектом. -
Это Лоренцо Медичи. Двести лет назад итальянский  язык  был  куда  более
выразителен.
   - Не знаю, как двести лет назад, а в эту минуту мой язык  высох,  как
копченая треска, - несколько обидчиво отозвался  Испанец,  для  верности
похлопав ладонью по уже виденному мною бочонку.
   И словно по сигналу (а может, действительно по сигналу), вся компания
разразилась дружным кличем:
   - "Лакрима Кристи"! "Лакрима Кристи"! "Лакрима Кристи"!
   Последний камешек стал на место, и  мозаика  заиграла  всеми  цветами
радуги - как и полагается после полного глотка.
 
*** 
 
   Дивное дело, но в бочонке действительно оказалось "Лакрима Кристи". В
последний раз я пробовал его двадцать лет назад, перед  самым  отъездом.
Потом, хлебая болотную воду и - временами - мескаль или пульке, я  часто
вспоминал последний глоток в остийской  траттории  -  мы  забежали  туда
перед самым отплытием. Нет слов, умеют в Италии делать вина! Особенно  в
Неаполе. Вначале, когда я попробовал "Латино", то решил, что лучшего мне
не найти. Но за "Латино" последовало "Греко", за ним - "Мангьягерра",  а
уж когда дошла очередь до "Лакрима Кристи"!..
   Увы,  в  этот  вечер  я  лишь  пригубил  из   поданного   мне   кубка
(деревянного, с  позолотой),  чем  тут  же  заслужил  новое  прозвище  -
"синьора Непьющего". Моим хозяевам пришлось самим бороться с  выпущенным
ими из бочонка страшным демоном Бахусом, начисто забыв, что турки, как и
все добрые мусульмане,  не  потребляют  порожденное  виноградной  лозой.
Тосты следовали за тостами. Выпили за шестнадцать воинов со  стрелами  в
руках, поразивших воинство  фараоново,  отдельно  -  за  меня,  а  затем
настала  очередь  Мельпомены.  Тут  ее  весьма  чтили,  поскольку  тосты
поднимались не просто так, а с великим разбором. Сначала выпили за Южных
Масок: Ковьелло, Пульчинелло, Тарталью. Затем -  за  Северных:  Доктора,
Бригеллу и Арлекина. Я так и не успел понять, к каким из  них  относятся
здесь присутствующие и кто, собственно, есть кто. Испанец оказался,  как
я  и  подозревал,  Капитаном,  Кардинал  (высечь  бы  его,   выдумщика!)
Тартальей, а юркая брюнетка, уже успевшая  скинуть  чадру,  -  Клименой.
Кажется, тут хватало и Южных, и Северных.
   Между тем неутомимые  лицедеи  уже  провозглашали  здравицу  в  честь
мастеров кукол и марионеток, за ними последовали сочинители  текстов,  а
заодно и типографы, оные тексты издающие.
   Последний тост я выпил без  всякой  охоты.  Если  "текстами"  господа
лицедеи называют слышанные мною вирши, то поздравлять их  авторов  не  с
чем. К тому же я в простоте своей душевной был уверен, что Комедия  дель
Арте славна импровизацией, а вовсе не "текстами".
   Мне не без  смущения  пояснили,  что  слава  -  славой,  а  на  одной
импровизации далеко не  уедешь.  Посему  многие  труппы  уже  много  лет
кормятся, так сказать, объедками чужого репертуара. А господа сочинители
охотно перерабатывают пьесы Жоделя и Лариве в немудреные фарсы.
   Этот короткий рассказ послужил хорошим поводом к тому,  чтобы  выпить
за "настоящих" драматургов:  за  всех  вместе,  а  затем  за  каждого  в
отдельности.
   После тоста за Кристофера Марло я понял, что пора уходить. Не телом -
мыслями. Я-первый остался в забитом народом зале  с  низким  закопченным
потолком, где уже  появилась  гитара  и  кто-то  (кажется,  все  тот  же
Капитан-Испанец)  готовился  терзать  беззащитные  струны,  а   я-другой
привычно потянулся к недочитанному  документу.  Веселья  не  получилось.
Наверно, я и впрямь Неулыбчивый.
 
*** 
 
   "Как скоро показалась трава на поле, стали собираться хлопы на  Киев,
подступили к днепровскому перевозу в числе 1080 человек, а в Киеве  ждал
их казак бывалый, некий мещанин киевский, с которым было все улажено. До
данному им знаку Киев обступили со всех сторон, началась на улицах  злая
потеха: начали разбивать латинские кляшторы, до остатка  все  выграбили,
что еще в них оставалось, и монахов, и ксендзов волочили по  улицам,  за
учениками же коллегиума гонялись, как за зайцами, с торжеством великим и
смехом хватали их и побивали. Набравши на челны  113  человек  ксендзов,
прочих братьев, шляхтичей  и  шляхтянок  с  детьми,  побросали  в  воду,
запретили под смертною казнию, чтоб ни один  мещанин  не  смел  укрывать
латинов в своем доме. И вот испуганные обыватели страха ради  иудейского
погнали  несчастных  из  домов  своих  на  верную  смерть.  Тела  убитых
оставались псам. Ворвались и  в  склепы,  где  хоронили  мертвых,  трупы
выбросили собакам, а которые еще  были  целы,  те  поставили  по  углам,
подперши палками и вложивши книги в руки..."
   И вложивши книги в руки... Отцу  Мигелю  Библию  прибили  к  груди  -
железным штырем. Только не мертвому - живому. Прости им  всем,  Господи,
ибо не ведают...
 
*** 
 
   - Где вы, синьор Неулыбчивый?
   Я-первый дал маху: позволил обнаружить отсутствие  своего  невидимого
собрата и вдобавок умудрился  проморгать  резкое  изменение  диспозиции.
Только что рядом с мною сидел Кардинал, посвечивая изрядным синяком  под
левым глазом. Мы (то есть он  и  я-первый),  кажется,  обсуждали  с  ним
достоинства ранних пьес  Лопе  де  Веги,  причем  мой  собеседник  успел
проявить неплохое знание предмета. Теперь  же  на  его  месте  оказалась
синьорина капокомико собственной персоной. И когда только успела?
   - Так все-таки, где вы?
   - В Киеве, - без особой охоты сообщил  я,  уже  жалея,  что  поддался
уговорам и пришел на это сонмище.
   - А где это? В Америке?
   Я  невольно  вздрогнул.  Про  Америку  я  им   ничего   не   говорил.
Случайность? Совпадение?
   -  Почти,  -  охотно  согласился  я.  -  Извините,  кажется,  немного
задумался...
   Девушка улыбнулась, на щеках проступили еле заметные  ямочки.  Только
сейчас я по-настоящему  смог  рассмотреть  ее  лицо.  Я  не  знаток,  но
красавицей ее назвать  трудно.  Маленький  острый  нос,  большой  рот  с
пухлыми "мавританскими" губами, чуть оттопыренные уши  с  еле  заметными
мочками, слева над верхней губой - небольшая родинка... Да что это я?  К
счастью, мне не придется составлять объявление  о  розыске  с  указанием
точных примет! '
   - Не стоит. - Ее лицо тут же исчезло под небольшой черной маской, и я
невольно устыдился. - Актрису надо разглядывать,  когда  она  на  сцене.
Знаете, многие дворяне, из тех, кто  побогаче,  охотно  берут  актрис  в
содержанки - и очень быстро разочаровываются. Им нравится  образ,  а  не
женщина. Если хотите, призрак...
   В ее голосе внезапно послышалась еле скрытая горечь, и я удержался от
дальнейших расспросов.
   - Поэтому я люблю носить маску. И вы, кажется, тоже.
   Когда я играл  Илочечонка,  сына  ягуара,  то  действительно  надевал
маску, но девушка имела в виду совсем другое. Да, в наблюдательности  ей
не откажешь.
   - У меня сейчас много дел, - осторожно начал я. - Хлопоты, знаете...
   - Вы... - негоциант?
   Кажется, она хотела сказать "купец", но в последний миг  исправилась.
"Негоциант" звучит несколько благороднее. Итак, за дворянина она меня не
приняла. Что значит не носить шпагу!
   Прежде чем ответить, стоило  подумать.  Те  сделки,  которые  удалось
заключить в Амстердаме, тянут почти на миллион дукатов. Но...
   - Приходилось заниматься и этим, синьорина капокомико. Но вообще-то у
меня другое ремесло.
   - Но вы же не моряк? Ваши руки...
   Да, у девушки острый  глаз.  Наверно,  отсюда  и  Америка.  Загар  не
скроешь,  а  плащ  из  Амстердама  слабо  ассоциируется  с  Турцией  или
Магрибом.
   Интересно все-таки, кто я? Еще полгода назад на такой вопрос ответить
было очень просто.
   - Я гидравликус.
   - Кто-о?!
   Объясниться мне не дали. Несколько голосов дружно укорили Коломбину в
том, что  она  узурпирует  внимание  гостя.  Громче  всех  звучал  щебет
Климены, которая попыталась подсесть  ближе,  но  тут  же  ретировалась,
встретившись взглядом с синьориной капокомико. Мне тоже досталось  -  за
отрыв  от  компании.  Пришлось  вновь  хлебнуть  из  кубка,  но  это  не
удовлетворило  присутствующих.  От  меня  потребовали  открыть  страшную
тайну: играл ли я на подмостках, а если играл,  то  где  и  какие  роли.
Похоже,  моя  скромная   декламация   о   фиалке   произвела   некоторое
впечатление, и мне было сказано, дабы я не юлил, ибо коллегу  они  чуют,
как вино в запечатанной бочке, - за полсотни шагов.
   Я покосился на Коломбину и поймал ее  любопытный  взгляд.  И  вправду
интересно: играют ли гидравликусы в театре?
   Проще всего было солгать. Даже не солгать, а сообщить чистую  правду:
в профессиональной труппе не состоял и хлеб лицедейством не зарабатывал.
Но...
   ...Но  всегда  найдется  маленький,  черненький,  дергающий  тебя  за
язык...
   Узнав, что я все-таки бывал на сцене,  собрание  тут  же  осушило  по
кубку за собрата и тут же потребовало воспроизвести что-нибудь из  моего
постоянного репертуара. Это было уже  хуже.  Хотя  бы  потому,  что  моя
первая роль - царя Ирода - мне никогда не нравилась,  а  рассказывать  о
сыне  ягуара  не  имело  смысла,  ибо  отважный   Илочечонк   изъяснялся
исключительно на гуарани.
   Впрочем...
   Я встал, подождал, пока стихнет шум, окинул взглядом  присутствующих,
а затем поглядел вверх. И тут же все исчезло. Вместо  грубой  деревянной
люстры, на которой плавились дешевые сальные свечи, передо  мной  встала
каменистая вершина, и над  ней  возвышались  позолоченные  крыши  города
Куско. Города, который мне предстояло взять.
   ...Эта роль мне долго не давалась. Я не солдат  и  никогда  не  водил
армии на приступ. Но как-то я представил, что передо мною  -  не  Куско,
давно погибшая столица  Детей  Солнца,  а  Сан-Паулу,  гнездо  проклятых
бандерайтов. И все сразу же стало на свои места.
   Мы играли эту пьесу всего дважды. В последний раз -  совсем  недавно,
всего полгода назад. Это было как раз перед тем, как отец Мигель уехал в
Капауко. Уехад - и не вернулся...
   На  мне  короткий  военный  плащ,  у  пояса  меч.  -  деревянный,   с
нефритовыми вкладышами...
 
   Куско! Сияющий город!
   Ныне ты враг Ольянтаю!
   Видишь, я меч поднимаю,
   Будешь ты мною расколот!
   Я твое сердце достану,
   Брошу орлам на съсденье!
   Гибель несу я тирану,
   Мстя за свое униженье.
   Яркого Солнца столица,
   Город богатства и славы!
   Знай же: на ложе кровавом
   Инкское счастье затмится!
 
   Я медленно поднял руку к ненавистному  городу,  не  грозя,  а  словно
закрываясь от невыносимого блеска  золота.  Горе  вам,  Сыновья  Солнца!
Горе!
   Они погибли давно - еще до того, как родился мой отец  и  отец  моего
отца.  Возле  Тринидада  до  сих  пор  страшным  призраком  стоят  руины
погибшего дворца, заросшие густой колючей  травой.  Там  тоже  ягуары  -
каменные, с навеки застывшим оскалом.
 
   Куско! Ты, мною сожженный,
   Небо затмишь голубое!
   С ложа страданий с тобою
   Сверзнется Инка сраженный.
   В жизни я больше не буду
   Милости ждать на коленях,
   В новых кровавых сраженьях
   Славу и трон я добуду!
 
 
   Теперь  улыбнуться,  нет  -  оскалиться,  левая  рука   еле   заметно
дергается, пытаясь сжаться в кулак... Все!
 
*** 
 
   Кажется, оценили. Во всяком случае, хлопали, как мне  почудилось,  не
только из вежливости. Я поглядел на Коломбину -  девушка  не  улыбалась,
губы сжались, глаза смотрели  холодно  и  неулыбчиво,  словно  Коломбина
готовилась мне подыграть. Я вдруг  представил  ее  в  роли  Коси-Койлор,
невесты того, кто мстил надменным инкам.  А  что?  Жаль,  мне  этого  не
увидеть. В Италии не ставят "Апу Ольянтай".
   Следующий тост - за погибель города  Куско,  предложенный  неутомимой
Клименой, я пропустил, даже не став смачивать губы  в  бокале.  Я  вдруг
понял, что зашел слишком далеко. Я начал вспоминать...
   Нельзя!
   Никак нельзя! Илочечонк для того и покинул стаю,  покинул  Прохладный
Лес...
   - Синьор Неулыбчивый!
   Я обернулся.  Коломбина  обвела  взглядом  окончательно  разошедшуюся
компанию, неуверенно поджала губы.
   - Если хотите... мы можем погулять. К тому же  я  должна  отдать  вам
деньги...
   От бочонка  осталась  едва  ли  треть,  на  гитаре  оборвали  струну,
Кардинал уже успел рухнуть с лавки. Погулять? Почему бы и нет?
   - Им уже не до вас, - усмехнулась  она.  -  После  третьего  кубка...
Мужчины, что с них взять?
   Спорить я не стал, хотя  за  столом  присутствовали  и  женщины:  уже
замеченная мною Климена,  старуха  в  съехавшем  на  ухо  парике,  худая
девушка с крашенными в рыжий цвет волосами и,  конечно,  сама  синьорина
капокомико. Но крашеная (как я  понял,  Серветта)  была  слишком  занята
Испанцем, а Дуэнья (кем же еще быть  старухе?)  осушала  уже  не  третий
кубок, а как  минимум  пятый.  Климена,  явно  отчаявшись  привлечь  мое
внимание, повисла на шее у худого как жердь  парня,  если  не  ошибаюсь,
Пульчинелле. Одна Коломбина держалась молодцом. Интересно, она  в  самом
деле трезвенница или только ради подобного случая?
   Ну что ж, пока честная компания веселыми ногами скакаша и плясаша...
   - Погуляем, - согласился я. - Кажется, сегодня не так и холодно.
   - Меня зовут Адам, - сообщил я, глубоко вдыхая влажный сырой  воздух.
Тибр был совсем рядом, но темнота, затопившая набережную,  не  позволяла
увидеть желтую рябь на его неспокойной воде.
   - А меня - Франческа. - Девушка зябко передернула плечами,  поправила
скрывавшую волосы накидку. - Имя как у герцогини, хотя и отец, и мама  -
актеры, а дядя держит винную лавку  в  Вероне,  если  до  сих  пор  жив,
конечно. От отца я и унаследовала труппу...  А  вас,  очевидно,  следует
называть отец Адам?
   Ну вот, стоило zukerkompf на голову напяливать!
   - Давно догадались?
   Она пожала плечами - легко, словно отгоняя  прочь  непрошеную  зимнюю
муху.
   - Вы перекрестились на распятие, что висело у входа...
   - Как священник? - понял я, запоздало ругая себя  за  неосторожность.
Сейчас это неопасно, но  как-нибудь  такая  небрежность  может  обойтись
очень дорого.
 
*** 
 
   - Да, как священник. Потом все  накинулись  на  вино,  а  вы  вначале
прочитали молитву, а потом осенили крестом нашу недостойную компанию.
   -  Привычка,  синьорина  Франческа,  -  усмехнулся  я.  -   Елей   не
отскоблишь.
   Она остановилась, удивленно повернула голову.
   - Странно, отец Адам! Вы впервые смеетесь.  И  над  чем?  Кстати,  не
стоит называть меня столь торжественно. Простой  актрисе  вполне  хватит
имени.
   Слова о "простой актрисе" прозвучали явным вызовом.
   - Согласен, если не будете именовать меня  "отцом".  Я  служил  мессу
всего два раза  в  жизни,  причем  первый  раз,  как  и  водится,  после
рукоположения.
   Сегодняшняя служба не в счет. Меня там, можно сказать, не было.
   - По-моему,  вы  настоящий  священник.  Тогда  на  площади...  Только
священник не смеется, когда шутят над духовными особами.  Это  у  вас  в
крови. Когда вы нас выручили, я подумала было, что ошиблась...
   Девушка вновь отвернулась и стала глядеть в темноту, на невидимую  во
мгле реку. Я уже успел пожалеть, что согласился на эту прогулку. Актриса
и поп. Чем не сюжет  для  комедии?  Лучше  было  прогуляться  одному  по
ночному городу и еще раз, не спеша, никуда не торопясь, обдумать то, что
предстоит. Тем более  подумать  было  над  чем.  Хотя  бы  над  странным
докладом. Вот это место: "а в Киеве ждал их казак бывалый, некий мещанин
киевский...". Так кто же он все-таки?
 
*** 
 
   - Ваши деньги, синьор  Адам.  Спасибо.  Франческа  протянула  руку  с
кошельком, не  глядя,  словно  кидая  медяк  нищему.  Или  отдавая  долг
ростовщику.
   - Не возьму, - усмехнулся я.  -  Внесите  в  кассу  вашего  театра  и
считайте, что я в доле. Потом поделимся барышами. Для  начала  советовал
бы обновить костюмы и в следующий  раз  снять  приличное  помещение  для
выступления.
   Девушка вновь пожала плечами.
   - Знаете, я в театре с первого дня жизни, так что не очень нуждаюсь в
советах. Настаивать не буду, но в любой момент наша труппа готова с вами
расплатиться. Могу выписать вексель под двенадцать процентов годовых.
   - Обиделись, - понял я. - Но за что? Она резко обернулась, и  даже  в
темноте было заметно, как сверкнули ее глаза.
   - За вашу  ложь,  синьор  Адам.  Мы  пригласили  вас,  чтобы  сказать
спасибо, и вовсе не напрашивались на откровенность. А  вы...  Может,  вы
действительно пару раз играли на сцене, но вы священник,  а  не  этот...
гидравликус!  Если  не  хотели  говорить  правду,  можно   было   просто
промолчать!
   Ах, вот оно что!  Я  вздохнул,  чувствуя  себя  без  вины  виноватым.
Грешен, конечно, но не этим.
   -  Основание  плотины,   синьорина   Фиалка,   называется   флют-бет.
Расстояние между уровнем воды и гребнем - бьеф. Бьеф  бывает  верхний  и
нижний, причем верхний меряется выше  по  течению,  то  есть  от  уровня
зеркала, а нижний - наоборот.  И  вообще,  плотины  бывают  трех  видов:
водосливная, глухая и водосбросная...
   ...Почудилось, что я  вновь  на  экзамене  в  коллегиуме.  Учили  нас
неплохо,  и  не  только  премудростям  Отцов  Церкви.  Потом  это  очень
пригодилось.
   Франческа помолчала, а затем качнула головой.
   - Виновата! И оправданий мне нет, синьор Адам, поскольку утверждение,
что все мужчины лжецы, а попы вместе с монахами - лжецы трижды,  таковым
не является. Кстати, а здесь тоже можно построить плотину?
   Она кивнула в сторону Тибра. На миг мне  показалась,  что  ее  темные
глаза светятся лукавством. Кажется, меня проверяли.
   - Вы имеете в виду наводнения? - поинтересовался я. - Вы правы,  Тибр
- река не из спокойных, но плотина...
   Я шагнул вперед, к самому краю, где под  ногами  глухо  шумела  вода,
казавшаяся теперь не рыжей, а черной.
   - Плотину, о любознательная Фиалка, строить опасно.  Раз  в  сто  лет
паводок бывает в несколько раз выше нормы, и тогда Вечный город повторит
печальную судьбу Атлантиды, о которой  писал  в  свое  время  Платон.  А
посему требуется, во-первых, построить бычок выше по течению и  обводной
канал вокруг города, дабы направлять туда паводковую воду. Дорого,  зато
надежно. И,  конечно,  укрепить  берега,  поелику  в  последний  раз  их
укрепляли в начале прошлого века, причем не особо тщательно...
   Внезапно я почувствовал, как ее пальцы прикоснулись к моей руке.
   - Еще раз извините. Будем считать...
   - Уже считаю, - охотно согласился я. - Расскажите-ка  лучше  о  вашей
труппе.
   - Ну вот еще! - Судя по ее голосу, девушка явно повеселела. - В нашей
труппе н