ь успею - тем
более, одеваться не хочется. Я сделал себе чай, закурил ещ„ одну сигарету,
выпил ещ„ одну рюмочку и с наслаждением развалился в кресле в комнате с
сигаретой в зубах и чашкой чая на журнальном столике. Было всего десять
утра. Малопривычный к столь раннему времени, я с удивл„нным восхищением
наблюдал солнечные лучи, которые, прорезавшись сквозь окно, ложились
золотыми прямоугольниками на пол. Лучи падали под незнакомым углом - мне
стало весело.
   "Вот так-то, Игорь Васильевич, - подумал я. - Вставайте пораньше, и вы
узнаете мир в незнакомом для себя свете". По этому поводу я поднял себя с
кресла, прош„л на кухню и выпил ещ„ рюмочку. Выпил, вернулся в комнату,
снова сел в кресло. Чай к тому времени остыл достаточно, чтоб его можно
было пить, а вот сигарета подохла - в воздухе остро тлело бычком - и
пришлось закурить новую. Русланчик бы ужаснулся - третья сигарета натощак.
А завтракать по-прежнему не хотелось. И не хотелось спускаться за почтой -
для этого нужно было одеться, а одеваться НЕ ХОТЕЛОСЬ. Почему человек не
может провести всю жизнь голым - в золотых лучах солнца, в серебряных
лучах луны... Нет, не надо сегодня серебра, нет причин для тоски, пусть
будет золотая ода к радости... Я вытянул ноги так, чтобы их пальцы
попадали в солнечные лучи. Лучи запрыгали зайчиками по ногтям, и - клянусь
- я почувствовал, как пальцы моих ног становятся золотыми.
   - Вот вам и серебряная тоска! - расхохотался я вслух. - Интересно,
сумею я написать что-нибудь под золотом?
   Продолжая хохотать, я схватил ручку и листок бумаги - прибегать к
компьютеру почему-то не хотелось - и застрочил:
   Как весело замертво падать Услышав тишайший шорох Вино превратится в
радость Любовь превратится в порох Который взорв„т нам сердце Подобно
слепой комете Скажи мне куда нам деться На этом несчастном свете Вина ль
откупорить флейту И музыку лить в стаканы Иль попросту кануть в Лету
Случайно спонтанно спьяну А может отбросить шторы И настежь раскрыть
оконце И вперить хмельные взоры В глазное яблоко солнца И пить этот свет и
мякоть До бешенства до кончины И выпив до дна заплакать Без боли и без
причины.
   Дописав, я бросил ручку и перечитал написанное. Солнце на бумаге
побледнело, мгновенно превратившись из золотого в серебряное. Ода к
радости обернулась вс„ той же серебряной тоской. Вот и не обманывай себя,
Игор„ха, ты не поэт золота, ты поэт серебра. Хоть в семь утра вставай. Я
задумался, есть ли на свете что-нибудь, кроме серебра. Может, и есть. Но
не для меня. Для Ходжи Насреддина, который смотрел на солнце, не щурясь. А
я не могу. У меня фиолетовые червячки начинают перед глазами ползать. И
вообще, я люблю серебро больше золота. Я чувствую благородство серебра, но
не чувствую благородства золота. Золото - как на мой взгляд - жлобский,
насквозь фальшивый металл. Его желтушная надутость - антипод сдержанной
трепетности серебра. Русланчик бы меня сейчас понял... Ах, да - не забыть
позавтракать и вынуть почту.
   Завтракать по-прежнему не хотелось. Ладно, хоть почту выну. Ч„рт,
прид„тся, вс„ же, одеться.
   Я, поискав, натянул трусы, которые оказались, как всегда, под подушкой,
затем остальное, взял ключи и спустился на лифте вниз.
   В почтовом ящике не было ни газет, ни журналов. Лежал лишь какой-то
ч„рный конверт квадратной формы с адресом Руслана и припиской: "Игорю
Матушинскому лично в руки".
    
  
  
 
   * * *
  
  
 Я сидел один в совершенно пустом пивном баре "Солнечный", потягивал
"Жигул„вское" местного разлива, бессмысленно перекладывал из руки в руку
дискету для "zip"а, и предавался мрачным размышлениям.
   Трус я, вот что. И всегда был трусом. Даже в детстве, на качелях - так
и не осмелился совершить "солнышко" - полный оборот вокруг оси, хотя уже
был прекрасно осведомл„н о центробежной силе, и знал, что упасть с качелей
вниз головой физически невозможно. Но очко-то сыграло, коньконул я - вот и
не решился. И теперь - хотя опасности вообще никакой нет - не решаюсь
последовать инструкциям этой дискеты, хотя опасаться, повторяю, нечего -
просто не люблю я таких посланий без обратного адреса. А эта дискета -
явная анонимка. Я обнаружил е„ сегодня в почтовом ящике - в плотном ч„рном
конверте с адресом Руслана и подписью "Игорю Матушинскому, лично в руки",
хотя кроме меня и Руслана только три человека в Саратове знали, где я живу
в настоящий момент. Ч„рный конверт сам по себе выглядел достаточно мрачно
и нав„л меня на странные размышления. Мне ли не знать, насколько сильно
порой бывает влияние мистических знамений на нашу жизнь. Ч„рный квадрат
конверта - конверт был почему-то квадратный - вызвал в памяти массу
ассоциаций... Малевич, военные похоронки... Если их две взять, покрасить в
ч„рный и приложить друг к другу. Глупость какая-то. Возьму-ко ещ„ пива. Я
подош„л к стойке и с умилением обнаружил, что за то время, пока я
предавался упадническим размышлениям, подвезли свежайших раков и они
теперь лежали за прилавком солидной красной горкой. Стало понятно
происхождение названия этого места в Москве. "Красная горка - а вы не
слышали? Да Господи, самый раковый у нас тут район!" То же у Коваля,
кажется: "В рака нужно больше соли, больше перцу, больше лаврового лука."
Блин, баран, листа, листа лаврового!
   Какого ещ„ лука в рака... Это там у него, кажется Петюшка Собаковский
вещал - хотя нет, это капитан, потому что - "... с Петюшкой Собаковским мы
как-то съели по сто раков".
   Мне бы сейчас раков отведать. Кажется, я даже облизнулся, но тотчас
смутился и спрятал язык. Хочется - перехочется. У меня из личных после дня
рождения всего червонец остался. Я взял ещ„ кружку пива (без раков), и
вернулся к своему столику. Нечего мне миндальничать, сегодня ночью же
попробую. Ишь ты! Я припомнил текст, что был на дискете. "Высший Разум!
Пришельцы, ещ„, небось, какие! Но, Игорь, не из какого-нибудь сраного
Космоса, а из другого измерения".
   Интересно, как они видят наш мир? Наверное, так, как мы видим
двухмерный мир.
   Всезнание! К ихнему всезнанию мне б ещ„ и деньжат немного. А может,
именно с помощью всезнания я деньжата и раздобуду? Как же, держи карман
шире, раскатил губу по всей Ивановской, а губа-то ох, не дура у тебя, ох,
до чего не дура, аж жуть, Матушинский-сякой!
   Тут я с новым умилением обнаружил, что в бар стали сползаться первые
чумазые посетители. Ну да, смена-то закончилась, трудовой люд спешит
залить горе пивом.
   Напротив меня уселся потный грязноватый индивид и дыхнул мне в лицо
запахом смазки и лука. Я быстро допил сво„ пиво, ставшее в момент
безвкусным, и хотел было удалиться, сохраняя, впрочем, достоинство, как
вдруг узнал в индивиде Митяя с товарной станции.
   - Ну, - насмешливо сказал Митяй, глядя своим прищуром мне в глаза, -
говорил я тебе, что мы ещ„ встретимся. И не на угле. Не хош угостить
коллегу кружкой пива?
   - Хотелось бы, - смущ„нно ответил я.
   - Понятно, - с каким-то удовольствием кивнул Митяй. - Финансы поют
романсы?
   - Хрен их знает, чего они там поют, но - поют.
   - Ладно, коллега, давай я тебя угощу. Не побрезгуешь?
   - Не надейся.
   Митяй сходил к стойке и вернулся с четырьмя кружками пива и тарелкой
раков.
   - Работнику труда умственного от благодарного пролетариата, - объявил
он.
   "Вс„ ж, поем сегодня раков", - с беззастенчивой признательностью
подумал я. И принялся за работу. Взламывал панцири, высасывал сладкий сок.
Митяй с удовольствием наблюдал за мной.
   - Что, поэт, иной раз и ты не прочь поработать руками?
   - И ртом, - добавил я.
   - Скользко шутишь, - скрутил физиономию в улыбку Митяй.
   - Стар я, батюшка, шутить.
   - Ну-ну. - Митяй отхлебнул полкружки. - Вишь, как приятно работяге
пь„тся?
   - А мне, думаешь, не приятно? - Я тоже отхлебнул полкружки.
   - Сравнил ту приятность и эту. - Митяй махнул рукой. - Не, ты представь:
   намахался ты кайлом, руки ноют, плечи ноют, поясница ноет, душа... тоже
ноет. И тут ты хватаешь своей мозолистой рукой кружку пива и высасываешь
из не„ сладкой горечи. И по всему телу, по всей душе полз„т благодать.
Благостная расслабуха. - Митяй зажмурился, как сытый кот, и отхлебнул ещ„.
В кружке осталось на донышке.
   - Любопытная концепция, - заметил я.
   - А ты не выражайся. Ты поработай с мо„. Кстати, вагоны разгружать
когда снова прид„шь?
   - Приблизительно никогда.
   - Шо ж так? Без денег сидишь, а подзаработать не желаешь? Или
физический труд претит?
   - Да ничего мне не претит. Но есть причины...
   - Лень?
   - Ага.
   - Эт ты молодец, хорошо ответил. - Митяй неожиданно залыбился и хлопнул
меня по плечу. - Без понтов, как без пружинок. Хотя и вр„шь.
   - Хотя и вру.
   - Мне перед моей бабой тоже одно время неудобно было, что я, мол,
грузчик, а не академик. - Митяй с якобы пониманием поглядел на меня. - Так
что я сделал?
   Послал бабу на хер. С тех пор горя не знаю. Баба - существо временное,
а деньги - предмет постоянный. Мой тебе совет - гони свою, пока не поздно.
   - Поздно.
   - Сочувствую, - равнодушно сказал Митяй. - Ч„, такая хорошая?
   - Тебе и не снилось.
   - Вез„т. - Митяй взялся за вторую кружку. Я корпел над раками.
   - Экай же ты счастливчик, - поцокал языком Митяй. - И стихи он пишет, и
любовь у него неземная, и дядя Митяй его раками с пивом кормит... Ну,
понятно, чего тебе ещ„ какие-то вагоны разгружать... А в голову тебе,
скажем, не приходило, что за это тво„ счастье кто-то другой горбатиться
должен? А то и сл„зы в подушку проливать? Может, ты кусок чьего-то счастья
украл?
   - С получки верну.
   - Юморист ты. А я серь„зно. Хотя я тебя и понимаю - с радости почему б
и не поюморить.
   - С радости... - Я хмыкнул. - Дурбень ты, Митяй. Где ж ты на свете
радость видел.
   - Шо, нету? - обрадовался Митяй. - То-то и я смотрю...
   - Счастье - есть. Но не от радости. А от тоски.
   "От серебряной тоски", - подумалось назойливо.
   - А ты, часом, не заболел? - Митяй участливо потрогал мой лоб. -
Счастье от тоски... Горе от ума. Вон, пивко лучше хлебай. Вс„ полезней.
   Я отпил из кружки.
   - Кстати, - вспомнил я, - как там твой напарник? Ну, Петро, в смысле?
   - А п„с его знает. Я его после той разгрузки и не видел. Сагитировал ты
его чем-то против меня. То от него не избавиться было, а теперь уж вот как
несколько дней и носу не кажет.
   - А, может, это ты его сам против себя сагитировал?
   - Слышь, ты... - Митяй сощурил глаза. - Сидит тут, понимаешь, пь„т мо„
пиво, жр„т моих раков, ещ„ и хамит.
   - Ладно, Митяй. - Я встал из-за стола, положил Митяю руку на плечо. -
За пиво спасибо, за раков спасибо, за хамство извини. Сам в себе разберись.
   Я направился к выходу.
   - А, вс„ ж, ещ„ встретимся! - не то с угрозой, не то с надеждой крикнул
мне вдогонку Митяй.
   - Там видно будет.
   Выйдя из бара я, прижмурившись, оглядел микрорайон Солнечный. Довольно
гнусный, надо сказать, микрорайон. Однообразные десяти- и
двенадцатиэтажки, хаотично разбросанные по долинам и по взгорьям окраины
Саратова. Руслан жил прямо напротив бара, на десятом этаже типичного для
этих кра„в дома. Я обогнул этот дом по гиперболе и, зайдя с тыла, вош„л в
первый подъезд. И, как ни был я проворен, дверь с тугой-претугой пружиной
вс„ же успела звездануть меня по жопе.
   Чрезвычайно взбодренный таким при„мом, я пулей взлетел к лифту и нажал
большую красную кнопку...
   Двери лифта разъехались в стороны, открыв под собою щель. На мгновение
мелькнула сумасшедшая мысль: достать из кармана ч„ртову дискету и бросить
е„ в эту щель.
   Как говорится, концы в воду.
   Я вош„л в лифт и нажал кнопку десятого этажа. Дискета осталась в
кармане.
   - От тебя шикарно пахнет пивом! - сказал Руслан, целуя меня в прихожей.
   - И раками, - похвастался я.
   - Банк, что ли, ограбил?
   - Угостили.
   - Вез„т вам, поэтам, поборникам чести, - вздохнул Руслан. - Любого так
словесами оплести сумеете, что он вам и пиво, и раков поставит...
   - Эт мы умеем. Всякий выбирает себе жребий. Юлий, вон, Цезарь швырнул
свой вверх - и переш„л Рубикон.
   - А потом его зарезали, - с ядовитой улыбкой продолжил Руслан.
   - Но его ж не сразу зарезали.
   - А как? Постепенно?
   - Не строй из себя дурака.
   - А знаешь, Ига, Цезарь-то по другому поводу жребий кидал.
   - По какому?
   - А, вот, думает: ор„л - первым в деревне; решка - вторым в Риме.
   - И что?
   - Ну, а монета, не будь дура, встала на ребро. Пришлось ему, бедному,
стать первым в Риме. Вот его и зарезали.
   - Ис-то-рик. - Я потрепал Руслана по волосам.
   - От ис-то-ри-ка слышу.
   - Ладно, не дерзи, мальчик. Лучше позволь мне вновь восползоваться
твоим компьютером.
   - Снова в качестве микроскопа для заколачивания гвоздей?
   - Приблизительно.
   - Не дам, - потешно замотал головой Руслан. - Это унижает меня как
программиста.
   - Вот жлоб! - ахнул я. - Ты принуждаешь меня к насилию.
   - Опять бить будешь?
   - Бить не буду, но к компьютеру прорвусь. Даже если прид„тся побить.
   - Ладно, - вздохнул Русланчик. - Побей и иди печатай.
   - Обойд„шься без побоев, - сурово отрезал я.
   - Приказаний никаких не будет? - угодливо согнулся Руслан.
   - Один кофе, - приказал я. - И один сигарета.
   - Чурка нерусская, - хохотнул татарчонок. - Будет исполнено. - И
пом„лся на кухню.
   Я включил компьютер и вставил дискету в слот zipа. Мне смертельно
захотелось ещ„ раз перечитать послание. Монитор замерцал зв„здами, словно
настоящее ночное небо, послышалась заунывная неземная музыка - не то
марсианский гимн, не то псалмы в исполнени ансамбля херувимов, мающихся
зубной болью. Затем чернота со зв„здными родинками расступилась, точно
волшебные дверцы из "В гостях у сказки", и по лазоревому экрану поплыл
текст:
   "Игорь. К тебе обращается Высший Разум. Есть многое на свете, друг
Гораций, что и не снилось вашим мудрецам. А тебе оно может присниться,
если ты приобщишся ко мне. Как? Просто. Ложись в ночь на 27 ноября ногами
на север, и мой разум воль„тся в твой. Ты будешь знать ВС‚. И не торопись
скептически улыбаться.
   Скепсис есть признак не Высшего Разума, но мелкого ума".
   - Пип, пип, пип, - прокомментировал послание компьютер и выключился.
   Некоторое время я по инерции ошалело глядел на экран. Затем откинулся
на спинку стула.
   - Вот именно, что "пип, пип, пип", - сердито пробурчал я.
   - Ты что-то сказал? - спросил меня Руслан, входя с чашкой кофе и
дымящейся сигаретой в руке.
   - Я сказал: "пип, пип, пип", - сердито повторил я.
   - Если ты ищешь рифму, то есть хорошая рифма "влип", - услужливо
подсказал Руслан.
   - Кто влип? Куда влип? - не понял я.
   - Извини. Я думал, ты пишешь новый стих. Про "пип".
   - Кофе поставил, сигарету мне дал и вон пош„л, - окрысился я.
   - Что, плохая рифма? - удивл„нно вскинул брови Руслан.
   - Задушу, - коротко сообщил я..
   - За рифму?
   - За вс„! И за рифму, и за... - тут я ос„кся и подозрительно глянул на
Руслана.
   - А ну, признавайся, татарская душа, - твоя работа?
   - Что - моя работа? - перепугался Руслан.
   - Ну, вот это - "ноги на север"?
   Руслан подош„л ко мне и участливо потрогал лоб.
   - Что с тобою, Ига? Нехорошо себя чувствуешь?
   - Счас здесь точно кто-то будет нехорошо себя чувствовать, - прорычал
я. - Но сомневаюсь, что этим кто-то буду я.
   - А кто?
   Я издал р„в раненного тигра и заметался по комнате, чтобы кого-нибудь
не убить.
   - Ига, может, похаваем чего-нибудь? - робко пискнул из угла Русланчик.
   Я остановился.
   - Да. Пожалуй, это будет лучше всего. - Я устало вытер пот со лба. - А
что есть?
   - Картошка с грибами. Жареная. С белыми.
   Я подош„л к Руслану и ласково потрепал его по волосам.
   - Ты прощ„н, - сказал я ему.
   - А можно узнать, за что?
   - Да ни за что, - подумав, ответил я.
   - Но ведь это же самодурство!
   - А я и есть сам-дурак.
   - Ну, и хорошо, - успокоился Руслан. - Значит, с этим разобрались.
Пошли картошку чистить. Я как раз новый тупой нож купил.
   Когда грибы и картошка, издавая дивный аромат, уже шкворчали на
сковороде, Руслан сообщил следующую приятную новость:
   - А к ужину выпьем по маленькой холодненькой.
   - Это водки, что ли?
   - Керосину.
   - А почему ж тогда холодненькой? Керосин, я знаю, т„плым пьют. И,
кстати, откуда у нас водка?
   - Я не знаю, кто и зачем пь„т керосин т„плым, а водка у нас с твоего
дня рождения. Заныкал одну бутылку.
   Я смахнул невидимую миру слезу умиления и поцеловал Руслана в щ„ку.
   - Ты бы побрился, - попенял я.
   - Ты бы себе губы отрезал.
   - А как бы я тебя стал целовать?
   - Ладно, не отрезай.
   - Ладно, не брейся.
   - Никогда-никогда?
   - Русланчик, давай водки выпьем.
   - Водка - к ужину.
   - А ложка - к обеду. Ну, вс„, пора брать власть в свои руки.
   - Возьми у меня.
   - Чего?
   - Ну, власть.
   - О, Господи! - Я отодвинул Русланчика в сторону и проложил себе дорогу
к холодильнику.
   - Боже, что за пьяница! - простонал Руслан, глядя, как я сдираю с
бутылки закрутку.
   - Тебя не спросили. - Я плюнул закруткой в Руслана.
   - Ещ„ глотка не выпил, а уже дебоширит, - заверещал Руслан. - Что же
будет, что будет...
   - Будет весело, - озорно пообещал я. - Эй, татарин, выпьешь с нами?
   - А что мне оста„тся делать, - вздохнул татарин. - Вс„ равно бутылка
погибла.
   - Рюмки доставай.
   Руслан достал, я разлил, мы выпили.
   - Дай занюхать. - Я наклонил голову Руслана к своему носу.
   - А мне чем занюхивать? - спросил Руслан.
   - Носом, естественно. Ладно, на, на, не плачь. - Я наклонил свою голову
к его носу. Русланчик внюхался и чихнул.
   - Что ты вс„ чихаешь, чихун? - обиделся я. - То плечо мне забрызгал, то
вот прич„ску спортил...
   - А вдруг я болен страшной чихоткой. - Руслан округлил от внезапного
ужаса глаза.
   - Как тебе помочь? - упавшим голосом спросил я.
   - Есть одно средство, - умирающим голосом проговорил Руслан.
   - Какое?!
   - Помешай грибы с картошкой...
   Я поспешно исполнил его последнюю волю. Руслан чихнул.
   - Ааабманшик! - возопил я. - Не буду больше мешать грибы с картошкой.
   - Тогда раскладывай их по тарелкам.
   - А ты не будешь больше чихать?
   - Никогда! - Руслан ударил себя кулаком в грудь.
   Весомость клятвы потрясла меня. Я разложил наш ужин по тарелкам. Руслан
чихнул.
   - Это невыносимо! - взорвался я. - Ты лж„шь мне во второй раз.
   - Водку разлей.
   - И ты...
   - И я чихну.
   - Шут.
   - Хам.
   - Разливай.
   - От разливая слышу.
   Я схватился за голову.
   - У меня, кажется, дежавю.
   - Очень болит? - скорбно спросил Русланчик.
   - Что болит?
   - Дежавю твоя.
   Я схватил Русланчика за шею и посадил его за кухонный стол.
   - Вот тебе водка, разливай на двоих.
   Русланчик потрогал свою шею и послушно разлил.
   - С тобой, Ига, лучше не связываться, - с ужасом произн„с он.
   - Только в постели! - Я поднял указательный палец. - Ну, приятного
аппетита.
   - Спасибо, барин. Кушайте и вы.
   - Ладно, Федька, я сегодня добрый. Можешь со мной чокнуться.
   - Благодарствуйте, Аким Яковлевич.
   Мы чокнулись, выпили и испустили по слезе.
   - А давай, - предложил Руслан, - я теперь буду Сасипатрий Матвеичем, а
ты - Васькой.
   - А зачем это?
   - Ну дава-ай...
   - Ну, давай.
   - Васька, пш„л вон из-за стола!
   Я отвесил барину подзатыльника.
   - Революция, - захныкал барин.
   - Наливай ишо! - велел я.
   Русланчик послушно налил.
   - А то по шее получу, - объяснил он.
   - Верно, - сказал я, погладив его по головке.
   Мы звякнулись рюмками и выпили.
   - Грибки - первый сорт, - заметил я, закусывая.
   - Угу.
   Мы быстро расправились с ужином, допили водку и, слегка пошатываясь,
направились в комнату.
   - А ч„, раскладушка правда сломалась? - спросил я.
   - Не, конечно. А тебе на что?
   - Эт я, выходит, маме наврал?
   - А ты не знал?
   - Знал. Каюс-сс.
   - А зачем те раскладушка?
   - А я на ней сегодня спать буду.
   - Это ещ„ что за новости?
   - Понимаешь... Наш диван на-пра-влен с