амер, зажимая рот ладонью. Потом  прошептал  с
благоговейным ужасом:
     - Сколько?
     - Двадцать, - сказал Станко твердо.
     Илияш отодвинулся. Брови его сошлись, а рот неприятно искривился:
     - Ну, парень... Зря я с тобой, видно... Кого ты ограбил, а? Купца  на
большой дороге? Убил, небось? - он вскочил, готовый бежать  прочь.  -  Ты,
вот что... У меня ничего нет, ясно? Я честный охотник, а не убийца!
     На Станко волной накатила  усталость.  Наверное,  действие  чудесного
напитка, к сожалению, закончилось.
     - Я не убивал, - сказал он в огонь, - и  не  грабил.  Я  дом  продал,
корову, свинью, хозяйство... Все продал... А ты трясешься чего-то и ерунду
городишь...
     Илияш помедлил,  будто  прикидывая,  можно  верить  Станко  или  нет.
Бочком, бочком приблизился:
     - Покажи.
     - Что?
     - Монеты покажи. Думаю, уж не врешь ли?
     Станко,  вздохнув,  снял  с  пояса   кошелек   и   вытащил   тяжелую,
позвякивающую пригоршню золота.
     Илияш обомлел  -  в  который  раз  за  короткое  время  их  странного
знакомства.


     Когда укладывались спать, браконьер спросил ни с того ни с сего:
     - Ну, папа твой, значит, князь Лиго... А мама кто?
     Неизвестно, слышал ли Станко  его  вопрос.  Он  свернулся  калачиком,
натянув куртку на голову, и сразу же уснул.
     Илияш помялся, постоял над ним, переспросил шепотом:
     - Так кто же мама твоя, а, парень? Какая принцесса?
     Станко буркнул что-то - очевидно, во сне. Илияш пожал плечами и сел у
догорающего костра.
     Взошла луна; свернувшись, спал Станко, и даже во сне руки его сжимали
ножны меча. Напротив сидел заросший густой щетиной браконьер и разглядывал
истертую серебряную монетку - раздумывал,  потирал  лоб,  чему-то  странно
усмехался. В лунном свете безбородый профиль князя Лиго на монете  казался
особенно волевым и особенно надменным.


     Трактир умостился на перекрестке, у самой границы княжеских земель  -
как мышь под боком у дракона. За небольшую плату хозяин  водил  любопытных
на плоскую крышу и показывал сверху межу. Неглубокая эта канава делила мир
пополам - с одной стороны лежала знакомая, безопасная  земля,  на  которой
можно вырастить табак или выкопать колодец; с  другой  стороны  подступали
земли князя Лиго, "на которые кто ступит - ноги отрубают".
     Трактир  процветал  -  хаживали  сюда   браконьеры,   заглядывали   и
стражники. Немало было любопытных, явившихся поглазеть на тех и  других  и
увидеть с крыши страшную межу.
     Илияш придирчиво оглядел поклажу и снаряжение Станко и  теперь  делал
покупки. В маленькой трактирной лавке нашлась пара добротных сапог (ветхие
башмаки Станко Илияш высмеял, как непригодные для путешествия). Пропитание
во время похода должно было добывать охотой, и Илияш закупил  целый  мешок
соли - есть несоленую дичь он, оказывается, не желал.
     Наполнив заплечные мешки всякими необходимыми  припасами,  компаньоны
уселись за оструганный  стол  в  углу,  чтобы  выпить  на  дорожку.  Илияш
заговорщицки надвинул шляпу на самый лоб, а Станко  велел  сесть  лицом  к
двери и сразу же дать знать, если в трактир ввалятся "эти поганые псы".
     Станко чувствовал себя крайне неуютно -  по  крайней  мере,  пока  не
осушил три кружки пива. Сразу же после этого  его  настроение  значительно
улучшилось, он расправил плечи и огляделся вокруг.
     Трактир был сложен из цельных бревен;  потолок  закоптился  так,  что
запросто сошел бы  за  ночное  небо,  вздумай  хозяин  прилепить  на  него
несколько медных звездочек. На стенах кое-где висело старинное  оружие,  а
на камине раздувала капюшон дохлая  кобра.  Станко  поразился  -  как  они
сумели сделать такое искусное чучело?
     - Вина! - крикнул Илияш.
     Из  глубины  зала  к  ним  заспешила  девушка-служанка.   Волосы   ее
по-разбойничьи были повязаны красной косынкой, но ничего воинственного  не
было ни в тонком миловидном лице, ни в спокойных темных  глазах,  ни,  тем
более,  в  платьице  с  передничком,  среди  оборок  которого  можно  было
прочитать шелком вышитое имя: Вила.
     Девушка прислуживала им с начала вечера; Станко то и  дело  ловил  на
себе внимательный взгляд, но совершенно другие  заботы  тут  же  вытесняли
Вилу из его мыслей. Теперь он отважился взглянуть ей прямо в глаза -  и  с
удовольствием увидел, как белые ее щеки темнеют от прилива крови.
     - Мне - еще вина, - заявил Илияш и вдруг пропел  хриплым  тенором:  -
Ви-ила, Вила, когда ж все это бы-ыло?!.. Тра-ла, тра-ла-ла...
     Из-за соседнего стола на них  покосились,  а  бедная  Вила  смутилась
вконец.
     - ...А юноше - еще пива, так ведь, Станко?
     И, не дожидаясь  подтверждения,  Илияш  отправил  служанку  движением
руки.
     Станко украдкой повернулся - рядом на стене  был  приколочен  гладкий
щит. В пыльной и кое-где покрытой  вмятинами  поверхности  щита  отражался
Станко - мускулистый, широкоплечий,  с  небрежно  разбросанной  по  плечам
гривой темных волос, со стальным блеском в прищуренных глазах  и  родинкой
на правой щеке... Он вспомнил, как покраснела Вила, и почему-то  покраснел
тоже.
     - О лани-иты, лани-иты, румянцем зали-иты! - запел  тут  же  Илияш  и
продолжал без перехода: - Идем мы с тобой, Станко, прямо свинье в  зубы...
Или кабану под хвост, кому как больше нравится... А почему, спрошу я тебя,
настояще мужчины не  могут  отправиться  к  крысе  в  глотку?  На-астоящие
мужчины, тебе сколько лет, кстати?
     -  Шестнадцать,  -  ответил  Станко,  который  от  неожиданности   не
догадался прибавить себе год или два.
     Илияш удивился:
     - Да? А в кого ты здоровенный такой уродился, в маму или в папу?
     Станко нахмурился. Илияш, конечно, болтун и пустозвон, но и в  шутках
следует знать меру...
     Стараясь держаться подальше от Илияша, к  столу  бочком  приблизилась
Вила. Кувшин вина и огромная кружка пива  перекочевали  с  ее  подноса  на
оструганную столешницу. Станко опять поймал на себе взгляд - и отвернулся.
     - Выпьем, - Илияш плеснул вина в свой стакан, так что вокруг на столе
сразу образовалась красная лужа, - выпьем на дорожку... Пусть добрые духи,
как говорится, "бархатом - дорогу нашу, а врагам - по  пьявке  в  кашу"...
Пьявку им в  зубы,  этим  собакам-дозорникам!  -  Илияш  понизил  голос  и
оглянулся.
     - Выпьем, - сказал  и  без  того  захмелевший  Станко.  -  Выпьем  за
князя... Пожелаем ему легкой смерти! - он  расхохотался,  довольный  своей
шуткой, а Илияш тем временем завертел головой с удвоенным старанием  -  не
слышал ли кто?!
     - Ты... потише пока, - браконьер  перегнулся  через  стол.  -  Языком
трепать - это пожалуйста, а на деле кто чего стоит - скоро увидим...
     Станко медленно поставил опустевшую кружку на стол. Склонил голову  -
молодой бычок, да и только.
     - Убью, - сказал он тихо и глухо. - Поклялся - и убью.
     И такой ненавистью полны были эти слова, что Илияш отшатнулся:
     - Слушай... Не мое дело, конечно... Но он тебе папа, папочка,  что  ж
ты шипишь, как змея... Да за что ты его... невзлюбил, а?
     Станко тупо уставился в красную лужу на столе. Проговорил наконец:
     - Ладно, я тебе расскажу, чтобы зубы поберег, зря не скалил...
     Он откинулся на спинку  стула  и  прерывисто  вздохнул,  собираясь  с
мыслями. История, которую  он  намеревался  рассказать,  была  священна  -
вспоминая ее накануне  похода,  он  будто  подвергал  себя  очистительному
ритуалу. А Илияш - ладно уж, если хочет, пусть послушает...
     - Мать моя, - начал он медленно, - мать моя  жила  в  одном  поселке,
далеко отсюда... Она была единственная дочь в уважаемой семье, и у нее был
жених, готовили свадьбу. Она  была...  Непорочная  девушка...  И  накануне
свадьбы через поселок проезжал князь Лиго со стражниками.
     Илияш слушал, подавшись вперед, оставив шутки, плотно сдвинув брови.
     - Накануне свадьбы... - продолжал  Станко.  -  Мать  стояла  у  ворот
отчего дома, нарядная, счастливая... И она понравилась князю!
     Он грохнул о стол пустой  кружкой.  В  дальнем  углу  трактира  шумно
заржала  пьяная  компания.  Пальцы  Станко,  сжимающие  деревянную  ручку,
побелели.
     - Она ПОНРАВИЛАСЬ князю! И он... он... Он  схватил  ее,  не  сходя  с
седла! Он вырвал ее из рук отца, который попытался вступиться... Он рассек
лицо ее жениху, который кинулся под копыта лошади... И он увез ее, увез, и
лакеи его рвали животы со смеху, понимаешь?! Увез в поле... И там... прямо
в поле... Так грязно, жестоко... Надругался и бросил. В поле...  И  некому
было ее защитить!
     Илияш вздрогнул и поднял голову. В глазах у Станко стояли слезы.
     В дальнем углу трактира  опрокинули  стол  и  подрались.  То  и  дело
хлопала дверь; мимо, удивленно взглянув,  скользнула  Вила  -  разбойничья
красная косынка ее была теперь украшена одинокой розой.
     Станко молчал долго. Молчал и Илияш.
     - С тех пор,  -  наконец  выдавил  Станко,  -  с  тех  пор  ее  жизнь
переменилась, совсем переменилась... Наложить на себя  руки  ей  не  дали.
Родители не пережили позора, умерли чуть не в один день... Знаешь, в  селе
очень строго, если девушка... ну, ты понимаешь... А мать  родила...  меня.
Уходила, пряталась... Ее на цепь посадили у колодца,  есть  такой  обычай,
если девушка родит... Все должны плевать ей в лицо. И плевали... Она... Ну
что тебе рассказывать... Я с пеленок был байстрюк,  ублюдок,  "нагульный",
"прижитый"... А князь...
     Голос Станко задрожал от ненависти. Илияш смотрел, как  суживаются  в
щелку, подергиваются пеленой его обычно ясные глаза.
     - КНЯЗЬ... Князь Лиго... Он  и  забыл  о  ней,  конечно.  Он  пил-ел,
спал-гулял, тискал девок... А мама умерла полгода назад. И когда  умирала,
позвала меня и... Убей, говорит,  его.  Казни  его.  Казни,  пусть  не  на
площади, пусть не в петле... Отомсти... - он всхлипнул. - С тем и отошла.
     Пьяную компанию  выставили  из  трактира.  Стало  тихо,  только  Вила
звенела посудой, разбирая завалы, оставленные побоищем.
     - Он думал выйти сухим из воды, - сказал Станко с нехорошей усмешкой.
- А вот на этот раз не выйдет. Потому что я его обязательно убью,  что  бы
ни случилось!
     И он сжал под столом рукоятку своего меча.
     Илияш молча взял со стола свой  стакан  и  огромными  глотками  начал
поглощать вино.
     - Да... Печальная история, - сказал  он  наконец,  слизнув  последнюю
каплю. - Нечего сказать... Да только знаешь, парень...  Может  быть,  мать
твоя просто согрешила в юности, а потом, чтобы грех прикрыть, эту  историю
приду...
     Увесистая пивная кружка,  направляемая  молодой  безжалостной  рукой,
угодила Илияшу прямо в нос.
     Брызнула кровь. Еще не успев опомниться, Илияш перехватил правую руку
Станко и, едва уклоняясь от беспорядочных ударов левой руки, закричал:
     - Да пошутил я! Бешеный, пошутил!
     Кровь заливала его кожаную безрукавку. Станко,  бледный,  оскаленный,
отбросил кружку и, высвободив правую руку, попытался  схватить  Илияша  за
горло.
     - Хозяин! Драка! - закричали сразу из нескольких углов.
     Илияш ускользнул из стальных объятий своего  противника  и,  отскочив
под защиту широкого стола, выставил перед собой ладонь:
     - Станко, ладно... Хорошо, извини,  я  пошутил...  Ну,  мало  ли  что
бывает, а твоя мать  не  такая,  вовсе  нет...  Тихо,  парень,  успокойся,
пожалуйста!
     К ним уже бежали хозяин и два здоровенных  работника.  Станко  тяжело
дышал, сжимая кулаки.
     - Все в порядке! - Илияш вскинул руки навстречу подбегающим. - Все  в
порядке,  это  ничего,  мы  уже  тихие...  Не  тревожьтесь,  господа,   не
тревожьтесь... - и он лучезарно улыбнулся, и улыбка эта, облитая кровью из
расквашенного носа, была особенно обаятельна.
     Хозяин недовольно  хмыкнул,  работники  переглянулись,  и  вся  свора
неохотно отступила.
     - Сядь, - устало сказал Илияш.
     У Станко подкосились ноги, он тяжело опустился на стул.
     - Выдержки в тебе, как меда в мухе... Перед таким походом в  трактире
шуметь... Вся затея на волоске висела, ты хоть понимаешь?
     Станко молчал, едва переводя дыхание. Илияш достал откуда-то платок и
принялся оттирать лицо, и руки, и безрукавку.
     - Крови-то сколько... Нашел кому кровь пускать, вояка...
     Станко угрюмо смотрел в стол. Илияш повздыхал  и  вытащил  из  своего
мешка пузатую баклажку. Потряс с сожалением, протянул Станко:
     - На, хлебни...
     И Станко хлебнул.
     Прояснилась отяжелевшая от пива голова. Качнулся закопченный потолок,
и Станко померещились в глубине его белые звезды.
     - Я... Выйду... - пробормотал  он  непослушным  языком  и,  счастливо
улыбаясь, отправился по нужде.
     Илияш огляделся - Вила стояла в стороне  и  провожала  Станко  долгим
внимательным взглядом.
     За Станко закрылась тяжелая дверь, он вышел на середину двора и долго
стоял в темноте, повернувшись лицом к княжеским землям... И он  не  видел,
как Илияш поманил к себе девушку, как что-то горячо и убедительно шептал в
густо покрасневшее ухо, как девушка пыталась оттолкнуть его руку,  которая
торопливо запихивала что-то ей в ладонь... Вила качала головой,  бормотала
что-то в ответ, пыталась отстраниться - но Илияш был настойчив, и снова  и
снова вкладывал в нежную ладошку что-то, невидимое прочим посетителям...
     Вила сдалась. Зажала подношения в кулаке. Что-то  буркнула  Илияшу  и
вышла.
     Станко в тот вечер так и не вернулся в обеденный зал.


     ...Он проснулся от того, что длинная соломинка влезла ему в  нос.  Он
чихнул и открыл глаза.
     Сено, и сено, и снова  сено,  золотое,  озаренное  солнцем...  Станко
схватился за голову и сел.
     Солнце  пронизывало  сарай  насквозь,  и  совсем  рядом  был  дощатый
потолок, и очень далеко внизу - дверка, низкая, как в курятнике...  Станко
обалдело огляделся - рядом на примятом  сене  лежала  красная  разбойничья
косынка, и тоже примятая.
     Пошатываясь, как пьяный, он выбрался наружу.
     Фыркали кони, грузились телеги;  сновали  работники  и  постояльцы  -
Станко все еще не понимал, где он. Придерживаясь рукой то за стену, то  за
поленницу, то за забор, двинулся в обход широкого  двора.  Уголок  красной
косынки жалобно свисал из судорожно сжатого кулака.
     За углом сарая обнаружился Илияш.
     Как ни  в  чем  ни  бывало,  браконьер  восседал  верхом  на  толстом
оструганном бревне. Рядом, привалившись друг к другу,  будто  ища  один  у
другого защиты и покровительства, жались их заплечные мешки.
     - Вот, наконец, и ты! - объявил Илияш радостно.
     Станко молчал, сжимая косынку.
     - Жаль, ночка коротка? - осведомился Илияш сочувственно.
     Не говоря ни слова, Станко забросил свой мешок за спину.



                                    2

     Через несколько часов они шли по едва  приметной  лесной  тропинке  -
впереди Илияш, вооруженный тяжелой палкой, Станко - чуть поотстав.
     Кошелек его стал намного легче - десять золотых, половина условленной
суммы,  перекочевала  к  проводнику.  Вторую  половину  Илияш  должен  был
получить в конце пути - у подножия замка.
     - У подножия! - твердил Илияш, пересчитывая монеты. - А в замок я  не
пойду, хоть ты мне золотую гору вывали и сверху пряник положи, в замок я -
ни ногой, ты это запомни!
     Он долго разглядывал монеты, пробовал на  зуб,  даже  нюхал;  Станко,
помнится, подумал тогда, что Илияш  в  жизни  не  видывал  столько  золота
сразу.
     Теперь Станко тащился следом за проводником, не  отрывая  взгляда  от
его высоких, мокрых от росы ботинок.
     Первый шаг большого пути был сделан; Станко шагал к замку князя  Лиго
с мечом на боку и жаждой мести в  душе.  Тем  обиднее  было,  что  в  этот
священный час ему думалось не об отмщении, а о неких странных вещах.
     Вчерашний  вечер  вспоминался  будто  в  дымке;  нечто  бесформенное,
теплое, не имеющее названия, сумбурное и сладкое угнездилось у него внутри
и не желало уходить.
     Вчера он впервые коснулся женской груди. Да пребудут  с  нами  добрые
духи! Даже сейчас, вспоминая об этом, он покрывался испариной,  и  хорошо,
что Илияш идет впереди и не видит его горящих щек...
     Он наткнулся на Вилу посреди двора,  в  темноте,  и  сразу  почему-то
узнал, хотя ночь стояла - глаз выколи. Она не отстранилась, не убежала;  у
его щеки как-то вдруг возникла теплая ладошка, потом губ его  коснулись...
Добрые духи! Коснулись бархатные, влажные губы, и в  ответ  им  из  самого
нутра  Станко  поднялось  мучительно-сладостное   чувство,   памятное   по
полудетским беспокойным снам, но уж куда тем снам было до этой  нестерпимо
горячей волны! Потом его куда-то вели, и он спотыкался в  темноте,  потому
что ноги стали чужими  и  все  вокруг  вертелось,  вертелось,  пронизанное
короткими вспышками... Потом...
     Станко споткнулся о выступающий из земли корень  и  перевел  дыхание.
Спина Илияша по-прежнему мерно покачивалась впереди, и светило  солнце,  и
пояс приятно оттягивала тяжесть меча, но сердце постыдно колотилось  и  не
желало успокаиваться.
     ...Потом был запах сена, и ее руки оказались смелыми до  бесстыдства.
Он сначала оцепенел, а потом расслабился, поддался, растворился в горячем,
пульсирующем... Его ладони впервые в жизни коснулись обнаженного  женского
тела, пальцы блуждали по неведомым равнинам и теплым круглым холмам, потом
забрели невесть куда...
     Длинная ветка, преграждавшая  дорогу  невысоко  над  землей,  ударила
Станко под колени.  Он  потерял  равновесие  и  грохнулся,  растянулся,  и
заплечный мешок, подскочив, стукнул его по шее, а меч - по ноге.
     Илияш обернулся мгновенно - как дикий зверь, в любую секунду  готовый
к поединку. В руке его блеснул кинжал; при виде  лежащего  вдоль  тропинки
Станко  хищная  готовность  на  его  лице  сменилась  чуть  преувеличенной
скорбью:
     - Далеко уйдем, парень...  И  селедке  не  добежать,  и  таракану  не
доплыть, так далеко мы с тобой уйдем... Эдаким манером...
     В глазах его Станко померещилась слишком уж понимающая  насмешка.  Он
встал, красный, как разбойничья косынка Вилы.
     Двинулись дальше. Станко хмурился и смотрел под ноги, а перед глазами
у него было сено, сено,  черные  кучи  сена,  полоска  неба  со  звездами,
душистые волосы на лице... Вот только удалось ли им сговориться о свадьбе?
Ведь свадьбы теперь не миновать, Вила любит его, и он, конечно, тоже...
     Пообедали на опушке молодого леска. Это было  необыкновенно  красивое
место - нечто подобное Станко видел в детстве на картине одного  бродячего
торговца. Пышные кроны, кружевная тень на высокой  траве,  далекие  холмы,
запятнанные зеленью кустов... Илияш уплетал за обе щеки  хлеб  с  сыром  и
громко рассуждал, что неплохо бы завтра изловить в силки перепелочку.
     Станко поглядывал на него  с  неодобрением.  Опасный  поход  странным
образом напоминал увеселительную прогулку с пикником; дорога лежала, как в
поговорке  говорится,  "бархатом",  и  ни  трудностей,  ни,   тем   более,
опасностей не было и в помине.
     Илияш балагурил, а Станко вспоминал, как вдохновенно  тот  расписывал
превратности предстоящего пути. На двадцать золотых можно целое  хозяйство
купить... Целое хозяйство!  Ловко  браконьер  себе  цену  набил...  Завтра
перепелочку поймаем, послезавтра -  куропаточку,  потом  зайчика  или  еще
кого... А там и замок - все эти предания насчет  ловушек  могут  оказаться
болтовней, а ты, Станко, выкладывай причитающиеся денежки!
     Илияш смахнул крошки со своей безрукавки, на которой кое-где остались
полустертые пятнышки крови. Станко вспомнил, как  мучительно  стыдно  было
ему вчера, как он стоял, не решаясь вернуться в трактир,  где  только  что
разбил приятелю нос... И тогда Вила...
     - Вставай-ка, - усмехнулся Илияш, заметив, как  некая  мечтательность
подернула до того хмурое лицо Станко. - Солнышко высоко, милая далеко, как
в песне поется... Или ты передумал и не хочешь больше убивать папу?
     Станко сжал зубы