как мрак  снаружи  разрывают
вспышки световой рекламы изобилующих поблизости баров, публичных  домов  и
казино.
     В голове его  стучали  неизвестно  где  и  когда  услышанные  строчки
стихов:  "Разломается  все,  что  изношено...  разобьется,  рассыплется  в
прах... Но останется тяжкою ношею чье-то счастье в моих руках".
     Однако дочь, видимо, расценила его молчание категорически-однозначно.
За спиной Рамирова выстрелом хлопнула дверь, и он услышал  удаляющийся  по
коридору топот каблучков.
     Идиот, обругал себя Ян и рванулся вслед за  Джилькой,  вопя  на  весь
пансион:
     - Джилька, постой! Вернись, я прошу тебя!..
     Но  ее  уже  и  след  простыл,   только   колыхались,   встревоженные
стремительным ее порывом, кружевные занавески на окне коридора -  гордость
мадам Лэст, считавшей, что именно они могут  превратить  любой  бордель  в
пансион.
     Из номера в конце коридора, где уже несколько дней  проживали  весьма
подозрительные люди, показалась чья-то синяя, пьяная, опухшая физиономия и
что-то невразумительно просипела вслед Рамирову.
     Ян выскочил  на  "парадное"  крыльцо  пансиона  и  огляделся,  однако
фигурки дочери не было видно. Он уже  собирался  вернуться  восвояси,  как
вдруг услышал из-за  угла  соседствующей  с  пансионом  аптеки  сдавленный
возглас, и тревожное предчувствие заставило его вздрогнуть.
     Не разбирая дороги, он ринулся туда, и, свернув за угол, увидел,  что
предчувствие не обмануло его.
     Пансион  находился  в  районе,   славившимся   исключительно   дурной
репутацией. Кого здесь только не было! Но, как это ни парадоксально,  если
бы   Джилька   стала   объектом   нападения   со   стороны    каких-нибудь
профессиональных "урок", Рамиров испытал бы некоторое облегчение: те  хотя
бы  соблюдают  кое-какие   правила,   пусть   даже   на   уровне   уличных
взаимоотношений.
     Но дочь нарвалась на так называемых стив-уолкеров, а это было гораздо
хуже.  Стив-уолкеры  представляли  собой  маргинальную  молодежь,  праздно
шатающуюся по ночным улицам и пристающим из садистских побуждений ко  всем
прохожим без исключения. На все правила и этические нормы, в том  числе  и
гангстерские, они плевали с высокой колокольни. В  данном  случае,  поймав
одинокую, беззащитную девушку, они преследовали сразу две шкурных  цели  -
это явствовало из их действий. Двое, прижав Джильку к  стене,  тискали  ее
своими ручищами, возбужденно  сопя  и  посмеиваясь.  Двое  других,  видно,
предпочитали  материальную  выгоду,  потому  что  исследовали   содержимое
сумочки своей жертвы.
     Первым побуждением Рамирова было разогнать шайку негодяев,  как  стаю
шакалов. Однако, в руке одного из подонков сверкнул луч лазерного ножа,  и
лезть  в  драку  сразу  означало  рисковать  жизнью  дочери.  Поэтому  Ян,
изображая подпившего, а потому занудного и туповатого, простака, выписывая
ногами кренделя, двинулся по тротуару, бурча на ходу:
     - Че эт вы здесь делаете, ребята, а?
     Один из стив-уолкеров бросил через плечо:
     - Хотим послушать, как крик девушки переходит в крик женщины!
     - Чего-чего? - "тупо" удивился Рамиров.
     Он был вынужден остановиться, потому что двое парней  загородили  ему
дорогу.
     - Что-то мне твой фейс знаком, падаль, - сказал один из  них,  изучая
лицо Рамирова в  свете,  падавшем  из  витрины  аптеки.  -  Ты  что,  тоже
претендуешь на участие в "групешнике"?
     Больше всего Рамиров сейчас боялся, что дочь крикнет "Папа!", но один
из парней, тискавших Джильку, предусмотрительно зажимал ей рот.
     -  Так  вы...  это...  трахать  ее  собрались,  что  ли?  -   невинно
поинтересовался Рамиров, покачиваясь из стороны в сторону.
     - Фу, как грубо, - ответствовал стив-уолкер, который, судя по  всему,
был главарем этой мерзкой  компании.  -  Мы  просто  хотим  подружиться  с
"найсовой" девчонкой...
     - Уперев ее головой в стену, - добавил другой. Парни дружно,  как  по
команде, загоготали.
     Рамиров стиснул зубы. Шутники паршивые, подумал он. С завтрашнего дня
за два квартала будете обходить эту улицу!..
     - А нож-то зачем? - продолжал он играть роль дурака. -  Вы  же  ее...
это... порезать можете. По неосторожности...
     - Порезать не порежем, -  задумчиво  отозвался  главарь.  -  Но  того
здоровья у нее уже не будет!
     Среди своих он, видимо, пользовался репутацией заслуженного юмориста.
     - Ну, тогда я пошел, - словно только что осознав смысл происходящего,
сказал  Рамиров  и  сделал  вид,  будто  собирается  двинуться  дальше  по
тротуару.
     Стив-уолкеры опять зашлись противным смехом.
     - Ну нет уж, - сказал главарь шайки, хватая  Рамирова  за  шиворот  и
швыряя его к стене рядом с Джилькой. -  Ты  нам  еще  понадобишься,  жаба,
поэтому тебе придется подождать, пока мы с "герлой" закончим...
     Владеющему искусством рукопашного боя, как музыканту или  шахматисту,
следует постоянно поддерживать свою форму. Рамиров же дрался последний раз
бог знает когда, да и то по причине нетрезвого состояния. Однако, тело его
еще, оказывается, не забыло кое-каких навыков. Во всяком случае, одного из
любителей глубокого "петтинга" - того, что был  с  ножом,  -  он  выключил
безукоризненно и надежно.  Ударом  ребром  ладони  по  горлу.  Второму  он
целился в солнечное  сплетение,  но  угодил  кулаком  под  ребра,  отбивая
противнику печень. Помня о том, что в уличных драках, как  и  в  воздушных
боях, очень любят заходить в спину, он  на  всякий  случай  выбросил  ногу
резким движением назад и не прогадал: ступня угодила в мягкое  -  судя  по
вскрику и нецензурной брани за спиной, в чей-то пах...
     С остальными, когда они кинулись на него,  пришлось  повозиться,  тем
более,  что   большинство   стив-уолкеров,   видно,   занималось   не   то
кикбоксингом, не то кетчем. Первое время Рамиров еще контролировал себя  и
старался не калечить нападавших, а просто выводить их из строя.  Но  когда
сзади его огрели чем-то вроде кастета по затылку, и в голове вспыхнуло  на
мгновение миниатюрное солнце, а потом еще удар тяжелым ботинком  вскользь,
но очень больно пришелся по челюсти, Ян стал  драться  уже  по-настоящему.
Как двадцать с лишним лет назад приходилось драться в Пандухе...
     Он опомнился только тогда, когда стив-уолкеры вдруг прыснули  наутек,
оставляя на тротуаре неподвижные тела своих сотоварищей и  на  бегу  вопя:
"Мы еще встретимся с тобой, падаль!"...
     Рамиров, скривившись от боли, ощупал пострадавшие места своей  головы
и повернулся к Джильке, испуганно жавшейся к стене.
     Машинально оправляя порванное платье, она как-то странно смотрела  на
отца.
     - С тобой все в порядке? - спросил  Ян  и  шагнул  к  девушке,  чтобы
обнять ее, но она молча попятилась  -  вернее,  попыталась  попятиться  от
него, хотя стена не давала ей сделать это.
     В этот момент Рамиров с горечью и отчаянием  вспомнил,  как  когда-то
вот так же вела себя жена Юля, когда он защитил ее от  хулиганов.  История
повторяется, подумал он. И вовсе не обязательно в виде фарса, какой уж тут
фарс... Видно, так мне суждено: спасать дорогих мне женщин и натыкаться на
стену из их отчужденного презрения...
     - Джилька, - сказал он и все-таки обнял скованные мелкой дрожью плечи
дочери. - Теперь ты поняла, почему я не могу, не имею  права  любить  твою
маму? До тех пор, пока во мне сидит... _э_т_о_... я недостоин вас обеих...
     Джилька уткнулась лицом в его грудь и наконец-то заплакала.
     - Какой же ты у меня дурачок, па, - выдавила она сквозь слезы.
     И стена, начавшая было вырастать  между  ними  в  этот  вечер,  сразу
рухнула.



                     РЕТРОСПЕКТИВА-2. ВСТРЕЧА В БАНКЕ

     Очередь к стойке двигалась  с  такой  скоростью,  что  Рамиров  успел
досконально изучить все рекламные щиты на стенах. Он уже  в  тысячный  раз
проклял себя за то, что тащился в  банк  по  жаре  через  весь  город.  Но
добывать деньги надо было обязательно,  во  избежание  трений  с  хозяйкой
пансиона.
     Наконец, подошел его черед сунуть в заветное окошечко стойки голову.
     - Слушаю вас, сэр,  -  заученно  улыбнулся  приторно-вежливый  клерк,
сидевший за толстым - видимо, пуленепробиваемым - стеклом.
     - Посмотрите, пожалуйста,  -  Рамиров  протянул  клерку  свою  книжку
ветерана Пандуха. Ян всегда терялся в подобных ситуациях,  потому  что,  с
его точки зрения, попытки получить от  властей  какие-либо  -  пусть  даже
законно причитающиеся - деньги, здорово смахивали на  попрошайничество.  -
Понимаете... там должны были перевести... ежеквартальное пособие...
     Но клерк уже не внимал, пощелкивая  клавиатурой  мощного  банковского
турбо-компьютера. Потом, все так же бесстрастно улыбаясь  в  пространство,
осведомился:
     - Вы имеете в виду пособие ветерану войны, сэр?
     - Да, да, - торопливо согласился Рамиров. - Вот именно...
     Молодой человек за окошечком вежливо проговорил:
     -  Извините,  сэр,  но  с  этого  месяца  выплата   данного   пособия
прекращена. Весьма сожалею.
     - То есть как?.. - не понял Рамиров. - Но почему?
     Клерк был галантен до конца. Он явно подражал безупречно  корректным,
холеным героям телерекламы.
     - Наш банк только исполняет  решения  правительства,  сэр,  а  именно
такое решение было принято в прошлом месяце. Если оно вас не устраивает  -
советую обратиться в Министерство социального обеспечения,  сэр...  Слушаю
вас, мадам? - этот вопрос был предназначен женщине, стоявшей за Рамировым,
и явно не допускал возможности дальнейшего продолжения диалога.
     "Ровно  десять  секунд  на  обслуживание  каждого  клиента  -  такова
оперативность  обслуживания  в  Центральном  Банке  Евронаций!",  вспомнил
Рамиров голос за кадром рекламной заставки... Лучше бы он  грязно  обругал
меня и напрямую посоветовал убираться к такой-то матери со  своей  вонючей
ветеранской книжкой, чем вот так вежливо, с непременным обращением  как  к
"сэру", как и положено в солидном учреждении...
     Чувствуя себя так, будто ему плюнули на ботинок, он отошел от  стойки
и бессмысленно уставился на ближайший рекламный щит.
     Идей по поводу дальнейших действий в голове  не  было.  Так  сказать,
отсутствие присутствия... Возвращаться домой без  денег  было  равносильно
прыжку под мчащийся на полном ходу трейлер-панелевоз.  Рамиров  представил
себе злобно брызжущую слюной  мадам  Лэст  и  мысленно  даже  застонал  от
отвращения, отчаяния и унижения, нахлынувших на него одновременно.
     В этот момент кто-то  сильно  вдарил  Рамирова  по  спине.  Так,  что
показалось, будто лопатки прочно влипли в ребра и теперь  суждено  на  всю
оставшуюся жизнь остаться плоским, словно камбала.
     Ян резко обернулся и увидел перед собой широко улыбающееся лицо.
     Это был Виктор Кранц, по прозвищу "Тугой".  В  Пандухе  он  служил  с
Рамировым в  одной  роте.  За  прошедшие  двадцать  лет  Витька,  конечно,
изменился, но не настолько, чтобы его нельзя  было  узнать.  На  нем  были
потрепанные брюки "макговерн" и куртка-ветровка поверх майки  с  аляпистой
надписью на груди "Горный тигр".  Рамирова  только  слегка  удивило,  что,
несмотря на жару, на голове Тугого красовалась шапочка из необычной черной
ткани, плотно обтягивающая уши.
     - Витька! - сказал он, тоже хлопая бывшего  сослуживца  по  плечу.  -
Откуда ты здесь взялся, старина?
     - Прилетел сегодня утром, - по-прежнему улыбаясь, сообщил Кранц. -  А
ты что, обосновался в Интервиле? И вообще, где ты сейчас?
     - Да нигде, - сказал Ян.  -  Прыгаю  с  места  на  место,  потихоньку
пописываю по заказам нашей славной бульварной прессы... Ну, а ты? Что  это
ты за шапку на себя напялил? Скрываешь шрамы на бритом черепе?
     Насчет шрамов он шутил, но Витька воспринял слова  Рамирова  со  всей
серьезностью.
     - Вот именно, - сказал он. - Тут ты в точку попал... С такой  головой
мне теперь только в фильмах  ужасов  сниматься,  чтобы  почтенную  публику
попугать.
     - Это тебе тогда, в Пандухе?..
     - Если бы, - усмехнулся Кранц. - Нет, Яша, - ("Двадцать лет назад  он
меня упорно звал Яшей, хоть я ему и втолковывал, что я - Ян, а  не  Яков",
вспомнил Рамиров), - это уже потом свои так постарались, был у нас в  Зоне
один любитель бить, чуть что, дубинкой по голове, а дубиночка у него была,
для пущего удовольствия, колючей проволокой обмотана...
     - В Зоне? - переспросил Рамиров. - Ты что - отбывал срок?!
     - Так точно, три года, от звонка до  звонка...  Ты-то  в  свое  время
дембельнулся из  армии,  а  я  направил  стопы  в  унтер-офицерскую  школу
спецназа - ротный наш, старлей  Диас,  помнишь  такого?  -  надоумил  меня
написать рапорт. Способности у тебя,  Кранц,  говорит,  к  таким  делам  -
врожденные,  иди,  дурак,  делай  военную  карьеру.  Ну,  я  и  двинул   в
"учебку"...  Потом  дослужился  до  начальника  разведки  полка   в   чине
подполковника - а тут: ку-ку,  приплыла!..  Накрылись  одним  местом  наши
славные защитники  Отечества,  всех  подчистую  разогнали.  Ну,  месяц  не
прошел, как я загремел по статье в Зону...
     - За что, Вить? - тихо спросил Рамиров.
     Кранц горько усмехнулся:
     - За то, что меня всю жизнь воспитывали  защитником  Родины.  Чувство
долга, понимаешь ли... В Киеве это было, Яша.  Еду  как-то  раз  по  своим
делам в "подземке". Час пик, народу полно в  вагоне...  Стою,  читаю  себе
спокойненько "Армейский вестник". Самое скверное, что  форму  в  тот  день
зачем-то нацепил, идиот, по принципу - "нате!"... Ну,  сидит  недалеко  от
меня женщина, с сумками, пакетами, в годах уже.  И  вваливается  в  вагон,
понимаешь,  один  субъект,   сражающийся,   как   Георгий-Победоносец   на
московском  гербе,  с  зеленым  змием  внутри  себя...  Дальше  начинается
беспредел. Субъект требует от граждан  уступить  ему  место,  поскольку  в
битве со змием он растратил все свои силы и  на  ногах  уже  стоять  не  в
состоянии. Порядочные граждане молчат, но места пьянчуге  из  принципа  не
уступают. Тогда подходит он к той самой женщине в  годах,  хватает  ее  за
руку и... Честно говоря, Яш, я и не помню, как я ему тогда врезал, - туман
какой-то в глазах у меня волнами поплыл. А  когда  туман  прошел,  вижу  -
валяется забулдыга в углу вагона неподвижной грудой. Дальше так. Хватаю  я
эту груду за то место, где должна быть жопа, а другой - за то  место,  где
должен быть шиворот, и выкидываю из вагона на перрон: благо, поезд как раз
остановился на станции... Еду себе дальше. А в вагоне - мертвая тишина.  И
никто мне в глаза не  смотрит,  сука!..  В  общем,  видимо,  кто-то  успел
заложить меня по  полицейскому  коммуникатору,  который  в  каждом  вагоне
установлен, и на следующей станции влетают двое полицейских и  без  лишних
слов заламывают мне руки. Знаешь, что было самым обидным для  меня  в  тот
момент?.. То, что баба, за которую я так опрометчиво заступился, первой на
меня показывает и кричит ментам: "Вот он, хулиган поганый! Привыкли у себя
в казарме  руки  на  солдатиков  распускать,  так  теперь  повсюду  решили
наводить свои порядки!"... Представляешь?
     - Представляю, - сказал Рамиров.
     - Ну, а потом пошло-поехало, - невесело продолжал Тугой. - Впаяли мне
за  учинение  беспорядков  в  общественном  месте   на   полную   катушку.
Приплюсовали и то, что я за три часа до этого, мучаясь  от  жажды,  кружку
пива выпил, и то, что оказал сопротивление при задержании - хотя какое там
сопротивление? Ты-то знаешь, что я мог бы раскидать полисменов, как котят,
но я только спросил их: "Что же вы делаете, вашу мать?"... А главное -  ты
же знаешь, какое у всех было отношение к  военной  форме:  как  у  быка  к
красной тряпке...
     - Знаю, - сказал Рамиров. - Ну, а что теперь?
     - Теперь?
     Витька сжал челюсти и сквозь зубы сказал со злобой:
     - Ненавижу теперь шпаков! И буду мстить  им  до  конца  жизни  за  те
унижения и побои, что терпел по их милости в Зоне!..
     - Зря ты так, - сказал Рамиров. - Люди ведь не виноваты в том, что их
так настроили против военных...
     - А мне плевать! - вскинулся Витька. - Что же за народ  у  нас,  если
он, как "зомби", подчиняется любому  влиянию?!  Я  ненавижу  такой  народ,
понимаешь, ненавижу!..
     Еще  бы  немного  -  и  Кранц  сорвался  бы  на  крик.   Люди   стали
оборачиваться в их сторону.
     - Тихо, тихо, - сказал  Рамиров.  -  Успокойся,  Вить.  Давай  сменим
пластинку.
     - Давай, - неожиданно охотно сказал Кранц.  -  Скажи-ка,  как  отсюда
лучше добраться до Вандербильд-бульвара?
     Рамиров пустился  в  сбивчивые  объяснения,  но  на  середине  своего
монолога вдруг заметил, что бывший сослуживец  его  вовсе  не  слушает,  а
отсутствующим взглядом впился в рекламный щит банковской  компании  "Артур
Дилан и  сыновья".  Спустя  несколько  секунд  Кранц  побледнел  и  что-то
пробормотал.
     - Ты что, Витек? - осведомился Рамиров. "Контузили  его,  что  ли,  в
Зоне той страшной дубинкой?", мелькнуло у него в голове. - Тебе плохо?
     Кранц  перевел  на   него   застывший,   пугающий   своей   внезапной
безжизненностью взгляд.
     - Вот оно как... - непонятно сказал он севшим  голосом.  -  Давай-ка,
Яш, побыстрее двинем отсюда куда-нибудь!..
     - А что такое? - насторожился Рамиров.
     - Да ничего, - Витька изобразил на лице вымученную улыбку. Как тогда,
когда их роту фундаменталисты заперли в  мышеловку  ущелий  и  трое  суток
тщетно пытались истребить тяжелыми минометами, и Ян  с  Витькой  лежали  в
одном окопе, а между ними на земле бешено вращалась  мина,  издавая  снопы
вонючих искр,  и  оставалось  только  ждать,  когда  она  решит,  наконец,
рвануть, и кому-то следовало  лечь  на  нее  своим  телом,  чтобы  уберечь
товарища. Мина тогда  так  и  не  взорвалась,  но  Витька  все-таки  успел
броситься на нее первым. - Просто что  нам  здесь  стоять  как  вкопанным?
Пойдем  куда-нибудь,  посидим,  выпьем...  за  старые  добрые   времена...
помянем, кого положено, а?
     Что-то он скрывает, подумал Рамиров. Что-то здесь явно не так...
     - Ну, пойдем, - колеблясь, сказал он. - Только... извини, но я  -  на
мели. В кармане - ни юма! Специально притащился сюда за своей  ветеранской
пенсией, а ее, оказывается, уже отменили!
     - Быстрее, быстрее! - не слушая друга, Кранц тащил  его  за  рукав  к
выходу.
     У входных дверей они были вынуждены посторониться,  чтобы  пропустить
внутрь белокурую женщину, которая вела за руку маленькую и тоже белобрысую
девчушку с растрепанной куклой под  мышкой.  Девочка  на  ходу  ухитрялась
скакать на одной ноге, а женщина выговаривала ей по-норвежски. Они  прошли
в глубь зала, где девочка тут же уселась  прыжком  на  кресло  -  охранять
мамину сумку, - а женщина встала  в  заметно  увеличившуюся  за  последние
несколько минут очередь вдоль стойки.
     - Нет, - вдруг буркнул себе под нос Витька, останавливаясь. -  Я  так
больше не могу, понял? - И после паузы добавил: - И вообще, устал я уже от
твоего занудства, так что заткнись!
     Он решительно  сдернул  с  головы  свою  шапочку,  обнажив  стриженую
голову, где  сквозь  короткие  волосы  в  нескольких  местах  просвечивали
поистине жуткие шрамы, и, смяв, засунул ее в карман куртки.
     Рамиров, обалдело слушавший разговор  приятеля  с  самим  собой,  уже
окончательно решил было, что превратности судьбы не прошли  бесследно  для
психического здоровья Тугого, но тут двери опять стремительно  раскрылись,
и в банк вошла примечательная троица.
     Впереди шествовали два огромных, вызывающе-неряшливо одетых парня,  с
большими сумками "Крокодил". За ними следовала бритая  наголо  девчонка  в
черных очках, закрывавших пол-лица, с  головы  до  ног  обтянутая  черной,
лоснящейся, словно шкура гиппопотама, кожей. Под мышкой у всех троих  было
по блоку сигарет.
     Дальнейшее  происходило  настолько  быстро,  что  мозг   не   успевал
переварить всю зрительную информацию.
     Один из парней прыгнул к стой