,  всего  лишь
потребительский? Рассуждая здраво - зачем Рэндаллу ее сила, когда у него
полно своей собственной? Что он может  приобрести  такого,  чем  уже  не
обладает, тогда  как  потерять  может...  Ну,  в  качестве  используемой
ударной единицы он ее потеряет точно. Разве что,  если  он  сделает  это
сам, то единым махом  избавится  от  всех  равномогучих  конкурентов  на
обозримом пространстве. Приходилось признать,  что  облагодетельствовать
мужчину она может исключительно бескорыстно, однократно, и скорее  всего
после он потеряет к ней всяческий интерес. Она, оглядываясь по сторонам,
тоже  останавливала  свой  взгляд  на  сильных.  Почему  к  ней   должны
относиться снисходительнее? Какой смысл в женской  преданности,  если  к
ней не приложено  ничего  посущественнее?  Ведь  магия  -  единственное,
отличающее ее от множества прочих женщин, зачастую бывших и красивее,  и
умнее, и родовитее, и способных принести мужчине здоровое многочисленное
потомство или приданое, которое можно принять в расчет.
   В сущности, вряд  ли  ее  воображение  можно  было  назвать  особенно
развращенным. Как всякое существо, вынужденное  довольствоваться  малым,
Аранта полагала, что малого ей было  бы  достаточно.  Вместо  физической
близости ей вполне хватило бы одной  уверенности,  что  это  в  принципе
возможно. Чувства, что она желанна. Мысли, что протянутая рука  встретит
поддержку. Чтобы видеть молчаливое сожаление и той, другой стороны.  При
всем при этом - да бог с ним, с сексом! Могло  ведь  оказаться,  что  на
самом деле это вовсе не так хорошо, как хотелось бы. И разве многие годы
они с Рэндаллом не жили именно так? Даже ее эротические сны все как один
были незначительными вариациями того, что однажды случилось меж  ними  в
его командирской палатке перед сражением. Что самое забавное, мэтр Уриен
под эту роль  замечательно  подходил.  В  самом  деле,  ей  чуть  больше
двадцати, ему немного не хватает до тридцати. Он выглядит  здоровым.  Не
может быть, чтобы ничто его не томило. Она могла приходить сюда, когда у
нее есть время, и видеть его, когда ей захочется. Другое дело... вряд ли
его устроило бы нечто предписанное сверху.
   - Что ты о нем думаешь? - спросила она Кеннета, когда они вернулись в
ее покои после первого дня занятий.
   -  Тот  еще  ферт,  -  незамедлительно  ответил  Кеннет,  а  как  это
расшифровывается, она от него не добилась. Хотя билась, видит бог.
   Уриен только бровь приподнял, когда выяснилось,  что  заниматься  она
собирается не одна. Одним словом, она разъяснила, что Кеннет тоже входит
в условия договора, хотя и затруднилась определить, раздосадовало ли это
библиотекаря  или  позабавило.  Тем  более  что  вид   у   Кеннета   был
одновременно вызывающий и хмурый.
   Другие смотрели в сторону, делая вид, будто не видят  его  увечья.  И
было чертовски похоже, будто они не видят и его самого.  И  едва  ли  он
смог бы найти девушку, которая не сказала бы о нем:  "А,  калека!"  Мэтр
Уриен ткнул в него пальцем.
   - Это, - спросил он, - сильно мешает жить?
   Кеннет ответил бешеным взглядом:
   - А разве я живу?
   Любому другому  этого  хватило  бы,  чтобы  оставить  Кеннета  дальше
наслаждаться своим несчастьем.
   - Могло случиться с каждым, - пожал плечами библиотекарь. - Я  -  это
я, а не кусок моей плоти. Бывает хуже. Мог ногу потерять.
   - Ну да, - прошипел Кеннет в ответ, и уже ему в спину, - тебе  бы  не
помешало. Разве что перышки очинять несподручно.
   Однако, невзирая  на  его  явное  недовольство,  ему  сунули  дешевую
бересту,  перо,  чернильницу,  дали  задание,  посадили  в  кресло  и  в
дальнейшем весь день игнорировали. Мэтр занялся своими делами,  читал  и
каталогизировал книги и составлял к ним аннотации,  записывая  данные  в
пергаментную тетрадь. Он даже  пальцы  ухитрялся  не  пачкать  въедливым
соком чернильного орешка. А Кеннет в кресле напротив пух от тоски, ерзал
и вздыхал, прилаживал перо к бересте, неуклюже тыкал им в нее,  пока,  к
его видимому облегчению, оно не ломалось, после чего Уриен с  совершенно
невозмутимым видом доставал из ящичка новое, протягивал ему через стол и
снова, казалось, забывал о его присутствии. Если бы Аранта была уверена,
что знает, чего от него можно ожидать, она бы расхохоталась.
   А поскольку ее тяжелый труд требовал полного сосредоточения,  то  она
отгородилась от  них  обоих  стенами  холодного  воздуха,  что,  кстати,
остужало слишком пылкое  воображение,  и  паче  того,  даже  повернулась
спиной, чтобы ничье присутствие над нею не довлело.
   Она работала добросовестно  и  вскорости  была  вознаграждена.  Буквы
подтянулись  и  выровнялись,  и  хотя  им,  конечно,  далеко   было   до
каллиграфического почерка  Уриена,  где  надо  -  острого,  где  надо  -
округлого, и ровного, словно  по  линейке,  скоро  она  сама  уже  могла
разобрать, что написала. Но Кеннет в этом отношении оказался безнадежен.
В ответ на ее вопросительный взгляд поверх его головы Уриен,  встречаясь
с ним глазами, отрицательно  качал  головой,  и  великое  противосидение
продолжалось.
   Однако понемногу ситуация стала  развиваться,  причем  в  неожиданную
сторону.  Однажды,  оторвавшись  от   собственной   войны   со   знаками
препинания, Аранта услышала за своей спиной негромкий разговор,  который
затем продолжался раз от  разу,  и  она  с  изумлением  обнаружила,  что
буквально бесится от того, что не может разобрать в нем ни слова, хотя в
самом деле рискует, что они заметят ее торчащее из-за пюпитра ухо.  Кому
из них удалось разговорить другого и что у них могло быть общего?!
   Надо сказать, что независимо от ее желания в занятиях у нее случались
перерывы. Сплошь да рядом она требовалась королю для совета по тому  или
иному делу или просто для присутствия, ради  дипломатии  и  впечатления.
Приходилось бросать все, и чтобы не потерять нить, она поручала  Кеннету
разобраться  в  новом  материале,  чтобы  вечером,  у  себя,  наверстать
упущенное. С поручениями такого рода он справлялся, излагая ей  материал
четко и связно, вполне достаточно, чтобы назавтра ей не ударить лицом  в
грязь, и тут же выбрасывал пройденное из головы. Она уже могла составить
юридически грамотный, имеющий силу документ, а он все еще не написал  ни
слова без ошибки.
   Но в библиотеку его уже не приходилось тянуть на веревке. Более того,
он все более охотно оставался там "за нее". И то ли ей показалось, то ли
и в самом деле в глазах у  Кеннета  снова  отразилось  солнце.  И  когда
обнаружилось, что вот уже несколько дней она не слышит из своей прихожей
этого раздражающего стука ножа в дверь, она  встревожилась.  Происходило
что-то  вне  зоны  ее  контроля.  Ухо,  высунутое  ею   из-за   пюпитра,
удлинилось. Словно в насмешку шепотки  в  ее  присутствии  прекратились,
мужчины молчали с видом, который казался ей загадочным, и она еще раз  в
приватной обстановке поинтересовалась у Кеннета его мнением относительно
Уриена.
   - О-о, - протянул тот, - замечательный парень. Но, - он со  значением
поднял палец вверх и ухмыльнулся, - тот еще ферт! Не забывай!
   И она опять осталась с чувством, будто ее водят за нос.
   Если бы, собственно говоря, не нос,  ей  бы  еще  долго  пребывать  в
недоумении. Проникнувшись охотничьим азартом, она во что бы то ни  стало
решила разоблачить их секреты и не могла  придумать  ничего  лучше,  чем
находить  себе  неотложные  дела,  внезапно  и   с   чрезвычайно   точно
рассчитанными промежутками времени выходя и входя в  библиотеку.  У  нее
ведь, черт их возьми совсем, действительно могли быть дела! Она никак не
могла пройти мимо подарка, который поднесло ей ее обоняние.
   Будь она изнеженной  городской  дамой,  не  поработай  она  несколько
напряженных месяцев в госпитале на подхвате у лучшего в стране  хирурга,
она могла бы и по сей день оставаться в недоумении. Но запах пота был ей
знаком не меньше всех других запахов, производимых физиологией человека.
И вообще говоря, именно этот запах она  никак  не  ожидала  встретить  в
библиотеке. В тот миг, когда он коснулся ее ноздрей, она  всеми  фибрами
души возненавидела эти преувеличенно невинные физиономии.
   Аранта,  как  уже  говорилось,  была  девушкой   неразвращенной,   но
осведомленной, поэтому немудрено, что она подумала плохое. Тем более что
такие вещи сплошь да  рядом  болтали  про  солдат  и  монахов.  Ужас  от
произнесенного про себя обвинения застил  ей  глаза,  и  несколько  дней
кряду  она  не  пускала   Кеннета   в   библиотеку   одного.   И   самое
возмутительное, что он при этом был откровенно недоволен.
   Впав в панику, она и в самом деле не знала, что делать. Кеннет ее,  в
сущности, почти не беспокоил, она  была  уверена,  что  вытащит  его  из
любого дерьма. У нее ведь хватало дерзости защищать его перед королем  и
даже, что греха таить, орать на короля, когда, по ее мнению, требовалась
такая кардинальная мера. Она могла бы свалить все  на  Уриена,  даже  не
особенно  погрешив  против  совести.  Он  был,  во-первых,   старше,   а
во-вторых, до него Кеннет, она уверена, знать не знал, что  так  бывает.
Но вот что церковь как вышестоящая организация сделает с  Уриеном,  если
просочится хоть малейший слух...
   Церковь блюла чистоту своих рядов. Для этого у нее существовали  даже
соответствующие комиссии. В  глубинке  на  "естественные"  грешки  своих
служителей она посматривала сквозь пальцы, но чем  выше  был  занимаемый
пост, тем безупречнее и кристально чище должен  быть  олицетворяющий  ее
адепт. Будучи представителем своей  фамилии,  мэтр  Уриен  мог  взлететь
неописуемо высоко. Обвинение в  этом  роде  не  только  губило  всю  его
карьеру под корень. В мире, где ведьм  жгли,  а  неверных  жен  побивали
камнями, где скопище  высокопарных  зануд  считало  себя  вправе  лишить
человека жизни, обвиненный в распутстве и растлении мэтр  Уриен  однажды
просто и  навсегда  исчезнет.  И  только  слух,  а  в  лучшем  случае  -
рассекреченный за давностью  лет  протокол  пролили  бы  на  его  судьбу
некоторый свет. Ей попадались такие протоколы, покрытые пятнами плесени,
с  кривыми  крестами  в  знак  признания  вины.  Они  подвергли  бы  его
внутреннему церковному суду и сотворили бы с  ним  что-то  чудовищное  в
своей изобретательности, что привели бы в исполнение в замкнутом  кругу,
видимо, острастки ради и в целях очищения братии ужасом наглядной муки.
   Обвинив его, она могла его погубить. Она этого не хотела.

5. ЛЕДЯНОЙ АД РЭНДАЛЛА БАККАРА

   - Приветствую друзей и врагов, - заявил Рэндалл, с  порога  отыскивая
глазами Аранту. - Ничего, Брогау, не дергайтесь. У меня на  вашего  отца
злости немного. В его положении глупо было бы не попытаться, а что глупо
- то грешно. Меня приводят в бешенство те, кто позволил, чтобы  ему  это
сошло с рук.
   - Все еще ищешь измену под кроватью? - осведомилась Аранта.
   - Тем самым сокращаю шанс действительно когда-нибудь  ее  там  найти.
Мэтр может не беспокоиться. Пока он ни в чем не  замешан,  может  сидеть
спокойно. Я его не трону. Мне нужна ты.
   - Надолго? - Она неуклюже, путаясь  в  юбках,  выбралась  из  объятий
тяжелого кресла. Рэндалл, прищурившись, оценил ее маневры.
   -  Да.  Некоторое  время  это  займет.  Я  хотел,  чтобы  ты  оделась
по-мужски.
   От  ее  внимания  не  ускользнул  вопросительный  взгляд,   брошенный
Кеннетом в сторону Уриена. Библиотекарь чуть  заметно  опустил  ресницы,
что, несомненно, значило "да". С некоторых пор он казался ей  замешанным
во все подряд. Проклятие! Дождутся, что их поймает кто-нибудь другой.
   - Что, придется ехать куда-то?
   - Нет, - лаконично ответил король. - Пока только лезть.
   Впечатление было такое, будто подземные коридоры  королевского  замка
Констанцы прокладывались без какого-либо первоначального плана, а если и
по плану, то потом их спрямляли и перекраивали в соответствии с минутной
прихотью тех, кому она была по карману. Рэндалл вроде представлял  себе,
куда  идет,  а  ей  приходилось  поспешать  за  его  размашистым  шагом,
полностью ему доверившись.
   Было холодно, факелы на пути попадались  все  реже,  капавшая  с  них
смола пузырилась и шипела на льду, покрывавшем каменный пол. Дорога  шла
под уклон.
   В поход Рэндалл снарядился странно. Через  плечо  у  него  был  моток
прочной веревки, на плече он нес  связку  запасных  факелов  и  вдобавок
опирался при ходьбе на копье с толстым древком. Он ни  разу  на  нее  не
обернулся и не сказал ни слова, и вообще вел себя так, словно  в  голову
ему что-то втемяшилось. И если бы у Аранты было время поразмыслить,  она
бы встревожилась.
   Он остановился у черной дыры  в  стене,  уходящей  наклонно  вниз,  и
стоял, глядя туда и не  оборачиваясь,  достаточно  долго,  чтобы  у  его
спутницы  созрели  вопросы.  Холодный  сырой  язык  сквозняка   отклонял
факельное пламя, и гусиные мурашки покрыли ее по всему телу.
   Потом, все так же ничего не объясняя, Рэндалл сбросил поклажу наземь,
захлестнул веревку посередине копья, утвердил  последнее  поперек  дыры,
чтобы не соскользнуло, а веревку спустил вниз.
   - Ну, - спросил он,  -  достаточно  у  тебя  ко  мне  доверия,  чтобы
спуститься туда по моему слову?
   Аранта прислонилась спиной  к  стене.  Покрытая  льдом,  она  все  же
вызывала меньший  инстинктивный  ужас,  чем  этот  провал,  напоминающий
дорогу в ад.
   - Что там?
   Не стану тебя обманывать. Да и  не  хочу.  И  никогда  не  буду.  Там
собственный  персональный  ад  нашего  дома.  Я   был   там   однажды...
подготовившись куда хуже, чем сегодня. И мне хотелось взять тебя туда на
экскурсию.
   - Зачем?
   - Не веришь? Ладно. А я тебе доверюсь. Смотри, как это делается.
   Он протолкнул факелы вниз и ловко,  словно  делал  это  каждый  день,
последовал за ними, нырнув в дыру вперед ногами, и притормозил  движение
вниз по скользкому  ледяному  желобу,  удержавшись  за  веревку.  Наружу
торчала только его голова.
   - Моя жизнь в твоих руках, - сказал он. - Если хочешь  избавиться  от
меня, сломай копье. Вниз не сбрасывай, потому что тогда  я  выберусь.  А
если я выберусь...
   Продолжать он не стал, потому что не стоило. И так  было  ясно,  что,
если он выберется, кому-то сильно не поздоровится.
   И он исчез из виду, соскользнув по  веревке  вниз.  Аранта  подождала
минуту, слабо  надеясь,  что  у  него  пройдет  дурь,  потом,  обреченно
вздохнув, полезла следом. Это был ее чертов  крест.  В  эту  минуту  она
ненавидела всех мужиков как класс.
   Веревка замедлила ее движение,  но  обожгла  ладони  болью  содранной
кожи, однако все кончилось так быстро,  что  она  не  успела  и  охнуть.
Рэндалл снизу подхватил ее на руки, и пока не отпустил, ничего вокруг не
существовало, как в те времена,  когда  Грэхем  не  заложил  еще  первый
камень в основание мира.
   - Ну и на что тут можно поглядеть?
   - Сейчас.
   Она услышала щелканье кремня в темноте, запах тлеющего трута, потом в
конце концов Рэндалл запалил факел.
   - Ну... вот, - сказал он, поднимая его вверх и описывая им  круг  над
головой.
   Там  вокруг  сидели,  раскинув  крылья,  большие  горбатые  птицы   в
сказочной, сияющей бриллиантами изморози шкуре, а сам свод,  прорезанный
стрелами нервюр  и  формой  напоминающий  яйцо,  вид  изнутри,  каменной
тяжестью нависал над самой головой,  и  сверху  вниз  устремлялись  иглы
сталактитов. Ближайшая горгулья  очертанием  плеч,  размахом  крыльев  и
общим впечатлением внезапно напомнила ей  об  Уриене  Брогау,  но  потом
Аранта больше о нем не думала.
   - Насколько я понимаю,  -  сказал  Рэндалл,  -  это  помещение  очень
велико. Не в диаметре, - усмехнувшись, прервал  он  ее  едва  начавшееся
возражение. - Вглубь.
   Аранта невольно перевела взгляд себе под ноги.
   - Ты хочешь сказать, мы стоим на льду?
   - И под нами - бездна. - Он огляделся вновь,  а  потом  покосился  на
нее. - Поболтаем? Вопросы есть?
   Вопросы были, но все какие-то...  неоформленные.  За  светом  факелов
черной стеной стояла жуть.
   - Когда я угодил сюда в первый раз, - сказал Рэндалл,  -  у  меня  не
было ни палки, ни веревки, и почти сразу же не стало света. Так что, как
видишь, сегодня я о нас позаботился.
   - Что это за место?
   - Здесь топят котят Баккара.
   - Твой собственный ад?
   - Да. Я с тринадцати лет таскаю его в себе. В голове и  в  сердце,  в
каждом ночном кошмаре. Стоит мне на минуту освободить  голову,  как  мне
мерещатся бронзовые двери высотой до неба, по контуру обведенные огнем и
смыкающиеся передо  мной,  оставляющие  меня  в  холоде,  одиночестве  и
тишине. Персональный ад. В конце концов я решил, что мне нужно вернуться
сюда, увидеть все это снова, убедиться, что все стало  незначительнее  и
меньше, и совсем от него избавиться. Лучше с кем-то.  Чтобы  показать  и
рассказать, вскрыть и разложить на части. Чтобы отрезать  его  к  чертям
собачьим. А кому,  кроме  тебя,  я  могу  доверять?  Я  ведь  могу  тебе
доверять?
   Он стоял, держа факел в руке, и, казалось, почти  совсем  не  замечал
холода, подступавшего ей к самому сердцу. Было так холодно, что она даже
думать не могла.
   - Тебя скоро нашли?
   - Меня вообще не нашли.
   Она посмотрела на него, как на безумца, и он усмехнулся в ответ.
   - Никто и подумать не мог, где искать. Да и стал бы? Это, видишь  ли,
случилось в ночь свадьбы моей матери... с его...  -  он  мотнул  головой
неопределенно вверх, - отцом, будь он проклят в аду. Я вылез сам. Пойдем
покажу откуда.
   Переступая через вздыбленный  лед,  они  побрели  по  снежному  полю.
Иногда, когда было трудно, Рэндалл поддерживал ее за руку.
   - Отсюда? - недоверчиво переспросила Аранта,  разглядывая  трещину  в
стене. У нее зуб на зуб не попадал.
   - В тринадцать лет я был довольно тощим и очень хотел жить.
   Он сделал несколько шагов по ровной кромке.
   - Там соседний зал, - наконец сказал он. - В точности такой  же,  как
этот, с той лишь  разницей,  что  туда  выходит  кухонный  колодец.  Мне
удалось зацепиться за цепь, и меня вытащили в бадье.  Меня  до  сих  пор
оторопь берет, когда думаю, как я в прорубь не сорвался.
   - Ты тогда уже был... заклят? - Он кивнул.
   - Отец проделал это, умирая. Думаю, хотел с моей  помощью  отыграться
на всех тех, кого оставлял живыми. Мне было десять, и я отчаянно трусил.
Потом... потом те три года я тоже жил в  постоянном  страхе.  Немудрено,
ведь надо мною висела зловещая тень регента, любовника моей матери.  Он,
видишь ли, весьма последовательно шел  к  моему  устранению.  Во  всяком
случае, мне его планы были вполне очевидны.
   Сделав очередную паузу, Рэндалл посветил факелом в щель,  что  спасла
ему жизнь. Глянув под  ноги,  Аранта  увидела  вмерзшие  в  лед  обломки
костей.
   - Когда я выбрался отсюда, я понял, что самое страшное  со  мной  уже
случилось. Ничего... хуже быть просто не могло.  Вот  тогда  я  перестал
бояться. Вообще. Можешь ты сказать,  чтобы  я  когда-нибудь  чего-нибудь
боялся?
   Она молча покачала головой, безотчетно оглядываясь, где бы  присесть.
А может, ему бы стоило чего-нибудь бояться? Здесь, в этом месте даже вся
сила их крови ничего не значит. А кто  знает  ее,  всю  силу  их  крови?
Рэндалл с факелом в руке  казался  ей  то  воплощением  света  во  тьме,
раскинувшей над ним свои крылья, то ее порождением, и ясно было  только,
что долго в здравом рассудке она тут  не  протянет.  Рэндаллу  вроде  бы
ничего не делалось.  Мельком  подумалось,  что  все,  что  могло  с  ним
сделаться, уже сделалось двадцать лет назад. Как будто  и  не  стоял  он
посреди кошмара, жившего  внутри  него  много  лет.  Во  всяком  случае,
равнодушно посвечивая факелом в углы, он до обидного мало реагировал  на
антураж этой морозной жути.
   И наоборот. Ей самой, в сущности, ничего здесь не угрожало.  Рэндалл,
совершенно очевидно, не замышлял против нее ничего плохого.  Не  в  этот
раз. Ничто здесь не напоминало  ей,  как  ему,  о  детских  страхах.  Но
испытываемое е