же не занимали ни эта, ни какие-либо иные  загадки  мозга.
Он глубоко спал. И во сне увидел подтверждение именно оккультной теории.
   Ибо вместе со сном к нему пришли видения.
   Казалось, во сне он все глубже погружается в самого себя. Неведомыми,
призрачными  путями  входил  он  в  ту  сокровенную  цитадель,   которая
называется  подсознанием.  Здесь  залегал  многослойный  осадок  мыслей,
ощущений и воспоминаний, давно забытых на поверхностных уровнях  разума.
Воспоминания из раннего детства, из младенческого  возраста,  вплоть  до
расплывчатых импульсов, записанных в период, когда он находился в утробе
матери.
   Он миновал их и прошел  под  покрывалом  тьмы.  Стремительные  образы
вихрем  закружились  вокруг  него,  мимолетные  видения  картин  и  лиц,
сопровождаемые звуками и ощущениями. Они проносились  настолько  быстро,
что он едва успевал ухватить формы и суть.
   То были записи из жизни его отца и матери там, на  далекой  старинной
Земле.
   Все дальше, все глубже...
   Он перебрал воспоминания из многих жизней, сотен жизней, жизней своих
прямых  предков.  Он  разглядывал  их  одну  за  другой,  поколение   за
поколением, столетие за столетием, точно просматривал микрофильм.
   Вот позади уже тысячи. Картинки мелькали с  быстротой  молнии,  и  во
всех видениях его неотступно преследовала крохотная  блестящая  точка  -
его собственное "я"...
   Гигантский гриб желто-алого  огня,  подобно  рассерженному  великану,
вздымается  над  островом  Манхэттен,   своей   громоподобной   поступью
сравнивая с  землей  небоскребы.  Воспоминание  всеобщего  апокалипсиса,
названного "Тридцатишестиминутная война"...
   Темные  очертания  проносящихся  в  небе  над   долиной   Чонг-Ходонг
вражеских МИГов...  осколок  с  памяти  далекого  предка,  воевавшего  в
Корейскую войну".
   Французская деревушка, мирно дремлющая весенним утром. В  придорожной
пыли о чем-то сердито  кудахчут  куры.  А  с  востока  из-за  березового
перелеска доносится слабое уханье орудий. Усталые,  потрепанные  легионы
кайзера упорно продвигаются к Парижу...
   Рев пушек и дробный топот копыт. В пыли  жаркого  солнечного  полудня
сверкают  стальные  сабли.  За  рявкающими  пушками  крестьянские   лица
русских, изумленно взирающих на эскадроны кавалеристов, несущихся  прямо
на огонь батарей. Раскрасневшиеся, возбужденные, орущие - лорд  Кардиган
ведет "Летучий отряд" в пасть смерти...
   Вот темп усилился. Быстрее замелькали видения...
   Небеса над Лондоном налиты красным. Ряды согбенных  фигурок  покидают
по мостам город, унося на спине впопыхах собранные скудные пожитки. Этим
утром выехал король Чарльз со всем двором. А  в  городе  бушует  Большой
Пожар...
   Под яростными порывами ветра бьется и жалобно  скрипит  размалеванная
деревянная вывеска. Дождь со снегом ударяет в окна  старой,  приземистой
харчевни. Но внутри на решетке полыхает  веселый  огонь,  отбрасывая  на
стены  огромные  черные  тени,  и  бородатые  люди  в  грубых  шарфах  и
измазанных накидках, кивая и улыбаясь, собравшись в круг,  слушают  Бена
Джонсона.  Из  дальнего  угла  молодой  Эдмунд   Спенсер,   бледный,   с
заплетающимся языком, спросил еще подогретого эля и тут же склонился над
столом, спеша записать вдруг пришедшие на ум строчки...
   Быстрей, еще быстрей! Словно большие крылья бьют по воздуху -  вверх,
вниз, во тьму, на свет...
   Серое  дождливое  утро.  Рыцари  в  забрызганных  слякотью  плащах  и
кольчугах, покрытых пятнами ржавчины. Под нечесаными бородами  и,  слоем
грязи смотрят бледные напряженные  лица.  В  глазах  застыл  ужас,  губы
шепчут слова страшных проклятий, а перед ними на  земле  не  человек,  а
рыжеволосый лев, неподвижный, из правого глаза  зловеще  торчит  стрела.
Гарольд Годвинссон мертв... саксонское дело проиграно... и королем будет
Вильгельм-нормандец. Стоя коленями в жидкой грязи, они беззвучно  рыдают
над телом своего повелителя...
   Завывая как сумасшедшие, с сухопарыми жилистыми  телами,  вымазанными
чем-то голубым, пикты волнами  накатываются  на  мощные  стены,  ползут,
карабкаются вверх, навстречу остриям римских  мечей.  Люций  Альбионский
смачно выругался и рыкающим  голосом  отдал  приказ.  В  ясном  холодном
воздухе прозвучал рог, и войска подкрепления на сырой  глинистой  дороге
прибавили шаг. "Эта битва обещает  быть  длинной  и  кровавой,  -  думал
пожилой усталый римлянин, - но и она когда-нибудь кончится.  Только  что
толку? Рано или поздно стена Гадриана падет, падет и империя... тогда во
имя чего мы сражаемся и умираем на  этих  туманных  равнинах  варварской
Каледонии?.."
   Полыхание золотого шлема в первых лучах солнца! Легионеры  в  красных
плащах идут сомкнутыми колоннами, покачиваясь в такт и бряцая доспехами,
чтобы сразиться с бородатыми дикарями. Сидя на вороном жеребце, патриций
Сципион Африканский холодно улыбнулся. Он доволен. Ненавистный правитель
Карфагена побежден; все, что они могут выставить  против  железной  силы
непобедимого  Рима,  -  это  кучка  местных  дикарей.  Скоро  блистающая
африканская столица падет, и  это  будет  величайшим  триумфом  молодого
Рима. Тогда откроется прямой путь к основанию империи, и ничто не сможет
помешать ему установить господство над миром...
   Непроглядная ночь, черные  крылья  легли  на  хмурые  улицы  древнего
Вавилона. Все спят: и побежденные персы, и их  неустрашимые  завоеватели
македонцы, до отвала наевшиеся на пиру в честь победы.  Только  в  одном
дворцовом окне горит  масляная  лампа  -  там  над  древними  рукописями
склонился, что-то нашептывая сам себе, время от времени  шурша  листами,
молодой воин, едва переступивший порог юности. Вот он отхлебнул красного
вина и, придвинув ближе к огню рисованную  на  пергаменте  карту,  снова
принялся ее тщательно рассматривать; язычок пламени золотом играл нашего
рыжих волосах... Ага,  это  путь  в  земли  индусов...  и  когда  гордые
гангариды падут перед ним на колени... потом дальше в сказочный Катай до
самого края земли... и тогда Зевс, его отец, отведет ему место  в  сонме
бессмертных богов, ибо своими подвигами он  превзошел  всех,  когда-либо
живших в этом мире... пламя задрожало и ослабло,  но  он  этого  уже  не
видит, ибо юное  тело  слабо  и  быстро  устает.  Спит  юный  Александр;
утомленный  днем,  он  мечтает  во  сне  об  ослепительной   славе,   не
подозревая, как не подозревают его друзья и враги, что он уже обречен...
   Еще быстрей! Так быстро, что не  поспевает  мысль,  тысячи  жизней  в
мгновение ока...
   В полной тайне его  выносят  из  дворца,  сложенного  из  обожженного
кирпича, и по  реке  с  густо  поросшими  тростником  берегами  везут  к
скрытому склепу. Там уже все готово. Его несут вдоль  рядов  низкорослых
смуглых людей, одетых в полотняные юбки, и те склоняют  перед  ним  свои
бритые головы, как склоняет под ветром налитые колосья пшеница. Высокими
в унисон голосами они начинают читать нараспев вечные священные слова:
   "Да упокоится он в Западной Горе, чтобы свободно выходить на землю  и
смотреть на Солнце, и пусть будут открыты все дороги праведной душе, что
пребывает сейчас в царстве Мрака! Да будет одарен он милостью входить  в
наш   мир,   чтобы,   вселяясь   в    душу    человека,    нести    дары
Тому-кто-из-потустороннего-предела и жертвы приносить Ре-Гору, Некбет  и
Гатору, Богине Воздуха, Принцессе Злых Пустынь, Озирису, Большому  богу,
Анубию и Господину Алых стран, за что да  одарят  они  его  блаженством,
вдыхать прохладу Северного ветра!"
   Так мумия Нармера Льва,  того,  кто  силой  своего  меча  воссоединил
Верховья и Низовья, нашла последнее убежище в  потайном  склепе.  Первый
фараон Египта, пройдя сквозь тени, вступил в солнечный свет богов.
   И наконец, в однообразной череде воспоминаний из доисторических  эпох
он вдруг увидел Его, сверкающего и величественного. Словно Дух Пылающего
Золота высился Он среди мрака.
   Он заговорил, тихо, спокойно, как говорят шепотом, но  в  его  голосе
наряду с миром  слышались  мощь,  непобедимая  молодость  и  пыл,  перед
которыми оказались бессильны все немыслимые тысячелетия его  призрачного
существования.
   - Я Валькирий, - тихо заговорил  он.  -  Властители  Жизни  и  Смерти
изгнали меня из Вечности в мир Времени за преступление, о  котором  тебе
ведомо. Я прожил десять тысяч раз по миллиону жизней, переходя из мира в
мир, из тела в тело; мне предстоит еще  пережить  бессчетное  количество
перевоплощений, и так будет до тех пор, пока я не  выполню  поставленной
передо мной задачи. С твоей поддержкой, о Кирин, я искуплю  свой  давний
грех...
   Казалось, что  в  окружении  расплывчатых  теней  подсознания,  среди
обломков и обрывков навсегда забытых жизней,  в  глубинах  странных,  не
очерченных во времени видений, не могло  остаться  места  удивлению.  Но
Кирин, напротив, был поражен. Подумать только, он стал хозяином у  бога!
До чего нелепая мысль, и в то же время - до чего точная!  И  разве  этот
бог - не тот же вор?
   - Уже давно меня гнетет усталость от этой серой и однообразной  жизни
смертных, - тихо продолжал голос.  -  Одна  жизнь  сменяется  другой,  и
каждый раз один и тот же скупой набор эмоций, немногих и ущербных чувств
и ограниченных возможностей. Человеческое тело  для  бессмертного  -  не
более чем ветхая, грязная тюрьма. Поэтому я  уходил  в  глубины,  разума
моих хозяев и там мечтал о былой славе... и о славе грядущей.
   Взметнулись ли на миг чуть выше тусклые огни? Или  же  то  был  блеск
ушедшего величия, вспыхнувший в призраке изгнанного божества?  Кирин  не
мог сказать наверняка.
   - Скоро ми войдем в Башню, ты и я. Я помогу, но многого не  жди,  ибо
за вечность заточения моя сила вытекла по капле, к  тому  же  я  истощен
потерей энергии, что вложил в тебя, хотя о том и  не  жалею.  А  потому,
Кирин, будь начеку и ступай осторожно: отныне я смогу прийти  на  помощь
только раз.
   В душе его нарастал смутный протест.  Как  объяснить  этому  доброму,
скорбному, усталому созданию, что он вовсе не собирается расставаться  с
"Медузой"? Как  обнажить  перед  увечным  ангелом  свой  стыд,  название
которому - алчность? Он мучительно  подбирал  нужные  слова,  как  вдруг
почувствовал, что сон оставляет его. Нет, не сейчас...
   Он вдруг почувствовал, как кто-то  осторожно  трясет  его  за  плечо,
открыл глаза и увидел старину Темуджина, с улыбкой щурившегося  на  него
сверху вниз. Вместе со зрением вернулся слух.
   - Просыпайся, парень,  -  сказал  маг.  -  Приехали!  В  телескопе  -
Пелизон!

13. ЗАРЛАК ВСТУПАЕТ В ИГРУ

   Глубоко  под  землей,  в  мрачной,  вырубленной  в   скале   комнате,
освещенной холодным сиянием немеркнущих  ламп,  за  огромным  столом  из
черного дерева сидел в одиночестве сухопарый человек.
   Он был одет во все черное. Черный переливчатый  шелк  рукавов  легким
шуршанием отвечал на каждое движение руки,  листающей  страницы  древней
книги, которая лежала перед ним на столе.  Вспыхивали  и  гасли  блестки
драгоценных камней, вшитых по  складкам  просторной  сутаны,  скрывавшей
человека от чужого глаза.
   Вместо лица  -  темный  овал  маски  под  выступающим  далеко  вперед
капюшоном. Остались одни глаза - серые, со взглядом холодным, точно лед,
и в то же время жарким,  как  огонь.  Неподвижной  тенью  он  навис  над
испещренным рунами листом старинной рукописной  книги,  и  казалось,  во
всей этой зловещей фигуре  остались  жить  одни  глаза.  В  них  полыхал
яростный огонь неукротимой энергии. В  пристальном  взгляде  угадывалась
бесчеловечная жестокость, которая, однако, не могла затмить  безудержную
жажду власти.
   Книга, над  которой  склонился  этот  закутанный  в  черное  человек,
пережила многое и многих. Тысяча веков миновала с тех дней,  когда  рука
неведомого   переписчика   покрывала   витиеватыми    иероглифами    эти
пожелтевшие,  в  паутинке  тончайших  морщинок  кожаные  листы.   Книга,
лежавшая перед  ним  на  массивном  столе,  была  старше,  чем  летопись
человечества. Речная глина, из которой  люди  однажды  слепили  кирпичи,
чтобы потом возвести из  них  стены  Ура  в  Чалдизе,  еще  пребывала  в
первозданном  состоянии,  когда   на   эти   высохшие,   ломающиеся   от
неосторожного прикосновения листы ложились первые значки. Блоки пирамиды
Хеопса еще спали в теле  скал,  стоявших  вдоль  долины  Нила.  Огромная
сверкающая стена льда, что, перемалывая все  на  своем  пути,  пришла  с
бескрайнего,  таинственного  севера,  лишь  недавно  отступила  в   свои
исконные  пределы.   Человек   находился   в   возрасте   младенца,   он
только-только шагнул на низкую ступеньку, отделявшую его от зверя,  едва
встал на  ноги,  освоил  самые  примитивные  орудия  труда.  Аура  почти
физически  ощутимой  изначальной  древности  окружала  старинную  книгу,
сквозь сотни тысячелетий она пронесла в себе пыль неторопливого времени.
   Но что бы ни пытался отыскать человек в сутане в этом  своде  древней
мудрости, все ускользало от него. С тихим проклятием он закрыл  книгу  и
оттолкнул ее в сторону, затем откинулся на спинку  богатого,  как  трон,
стула и предался размышлениям; его голодные, с блеском  холодной  ярости
глаза устремились в непроницаемый сумрак подземной комнаты.
   Слабый звук за спиной. Сталь звякает о сталь. Похожая на клешню  рука
в наростах отодвигает темную гардину. За ней  черный  провал  -  вход  в
коридор. Из темноты в комнату  ступает  карлик,  облаченный  в  стальные
доспехи.  Фантастические  на  вид  доспехи   разрисованы   извивающимися
драконами и оскаленными дьявольскими мордами. Из-под  сплошного  покрова
стали виднеются лишь отвратительные  руки  и  желтоватое  с  лягушачьими
чертами лицо.
   Он был невероятно безобразен. Не рот, а безгубая прорезь, глаза - три
пылающие  щелки,  полные  злобы  и  хитрости.  Голова   начисто   лишена
волосяного покрова.
   - Хозяин! - проквакало существо. Человек в сутане обернулся.
   - Говори! - хрипло приказал он.
   - Мы потеряли  связь  с  Пангоем,  -  сказал  карлик  Смерти.  -  Его
передатчик замолчал в третьей четверти часа Жабы.
   - Мертв или без сознания?
   - Мертв.
   Слово эхом отдалось от свода и угасло до невнятного  шепота.  Лицо  в
черной маске  надолго  задержалось  на  карлике,  глаза  излучали  серый
мертвящий холод. Зарлак, повелитель карликов  Смерти,  король  Пелизона,
переживал редкое чувство горечи  от  постигшей  его  неудачи.  Старинная
книга, которую он так тщательно изучал и, отчаявшись, оттолкнул от себя,
была его последней надеждой. Все время, что он пробыл в  этом  пустынном
мире, населенном дикарями, им двигала  одна  мысль  -  любыми  способами
разгадать  тайну  Железной  Башни.  Он  просмотрел   все   полуистлевшие
рукописи, так  или  иначе  затрагивающие  культ  Смерти,  -  тщетно.  Он
раскопал все старинные слухи и сплетни  -  результат  тот  же.  В  конце
концов в поисках ключа, который отворил бы  ему  охраняемые  демонами  и
заклятиями ворота Башни, он обратился к древним Книгам Власти, но  книги
обманули его. Неудача с Пангоем на Зангримаре принесла новые  огорчения.
Сейчас  маска  скрывала  под  собой   лицо,   изборожденное   морщинами,
обезображенное яростью и бессильной злобой. Но в темных зрачках  светили
звериная ненависть и жестокость. Еле  заметно  вздрогнув,  карлик  отвел
глаза - он не в силах был вынести этот горящий взгляд.
   - Подай мне записи! - приказал Зарлак.
   Карлик молча  протянул  своему  хозяину  моток  пластиковой  ленты  с
черными волнистыми полосами по серой поверхности.  Всматриваясь  в  них,
Зарлак начал медленно  протягивать  ленту  между  пальцев,  затянутых  в
черные перчатки.
   - Последние записи показывают, что он застал в своих покоях  какую-то
девушку-рабыню, - осторожно заговорил карлик. - Он  попытался  допросить
ее, но в это время внезапно проснулся землянин, и между  ними  произошла
схватка. Похоже на то, что землянин Кирин убил Пангоя...
   - Глупец, я и сам могу прочесть телеметрию! - Зарлак скрипнул зубами.
С  глухим  рычанием  он  отбросил  ленту.  Пангой  представлял  огромную
ценность. Нексиец так никогда и не узнал, что, прежде чем он  прибыл  на
Зангримар, в  его  мозговую  ткань  хирургическим  путем  были  вживлены
телепатические рецепторы. Колдун не подозревал, что работает на Зарлака,
короля Пелизона. И вот его невольный шпион убит, а он так и не проник  в
тайну Железной Башни.
   Карлик - его звали Вулкар - незаметно пододвинулся ближе.
   - Что же теперь  будет,  хозяин?  -  прошептал  он.  Холодный  взгляд
Зарлака по-прежнему сверлил густые сумерки.
   - Теперь землянин, конечно, явится сюда,  -  сказал  король.  -  Если
только сумеет вырваться из когтей Королевы Ведьм живым  и  вернуть  свой
корабль.
   - Разве это возможно? Королева  такая  сильная...  -  с  сомнением  в
голосе протянул Вулкар.
   - Пангой тоже был сильным, - грубо оборвал Зарлак. - Его  власть  над
разумом не имела границ  -  вот  почему  великие  колдуны  Некса  первым
послали на Зангримар именно его. Только такой человек, как он, сумел  бы
разрушить планы Азейры, прежде чем та ввергла бы  половину  галактики  в
пучину войны. - Невидимая улыбка тронула скрытые маской губы Зарлака.  -
Но несмотря на все  свое  могущество,  глупец  не  устоял  перед  чарами
женщины. Он безнадежно влюбился в королеву... а та, зная,  каким  мощным
оружием является власть над разумом, приняла его к себе на  службу.  Она
не знала, равно как и он, что его мозг передает мне  все,  что  видит  и
слышит ее поклонник. Вулкар злорадно захихикал.
   - А ведь эту любовь устроили ему вы, хозяин!
   - Ты прав. - Зарлак усмехнулся. - Это была мастерская  работа.  В  то
время я посещал младшую ступень школы колдовства на Нексе.  Когда  стало
известно, что с миссией пошлют Пангоя, я заманил его в  свою  комнату  и
там вживил в мозг телепатические рецепторы.  А  заодно  внушил  ему  под
гипнозом, чтобы он возжелал ведьму и пал бы под ее чарами. Я  рискнул  в
надежде, что в Азейре осталось достаточно от женщины, чтобы  ей  льстило
слепое обожание, и что поэтому она скорее  приблизит  его  к  себе,  чем
убьет. Все шло хорошо, как вдруг является землянин и каким-то непонятным
образом побеждает колдуна...
   - Так вы считаете, что этому Кирину удастся сбежать с Зангримара?
   Король кивнул:
   - Если в нем достало силы сокрушить нексийца, у него есть  все  шансы
вывернуться из цепких  лапок  Королевы  Ведьм.  И  тогда  он  непременно
прилетит на Пелизон.
   От слов хозяина в голове  закованного  в  сталь  человечка  с  трудом
зашевелились мысли. Карлики Смерти охраняли Железную Башню с фанатизмом,
закаленным в веках; ни один пришелец не имел права проникнуть в Башню  -
всех, кто настаивал,  убили.  Но  Скрытный,  приманив  к  себе  Вулкара,
отвратил его от древних обетов и подчинил  своей  воле.  Сердце  карлика
точил червь жадности и страсти; тонко сыграв на алчности,  Зарлак  сумел
накрепко привязать его к себе и лишь тогда посвятил в свои тайные планы.
   Вулкар оказался ценным  союзником.  Обоими  владело  одно  желание  -
похитить сокровище Железной Башни и, заполучив сердце демона, установить
свое господство над множеством миров. Вулкар исходил слюной всякий  раз,
как вспоминал, что хозяин обещал ему золото и женщин... земных женщин!
   - Если он явится, что будем делать, хозяин?
   - Расставим силки и поймаем птичку, - ответил король Пелизона.
   - На пути к Башне?
   Скрытный  презрительно  рассмеялся.  Голос   его   упал   до   тихого
вкрадчивого мурлыканья:
   - Конечно нет, идиот! Только после того, как он  украдет  "Медузу"  и
выйдет из Башни!
   Коварство,  сквозившее  в  голосе  хозяина,  тронуло  струны  в  душе
Вулкара. В безудержном веселье маленький карлик Смерти принялся  скакать
по мрачной комнате, то и  дело  подпрыгивая  и  тихонько  повизгивая  от
восторга. И, как  бы  вторя  ему,  укрытую  сумраком  подземную  комнату
наполнили раскаты хриплого демонического смеха