казнить
или миловать?  - заорал он прямо в восьмигранник.  - Я - человек,  а  ты
кто?
    - Я не являюсь отдельным существом,  как ты. Я есть сумма многих ин-
теллектов неизвестной тебе планеты. Смерть разумна, если служит на поль-
зу интеллекта. Твоя
    смерть полезна, потому что устраняет угрозу нашим исследованиям.
    Филер стоял  как  громом пораженный.  Незнакомец,  кто бы он ни был,
разговаривал,  используя одному ему известную логику. Он понял их, приз-
нал  их  логические посылки и чувствовал себя виноватым в том,  что спо-
собствовал неправильному выводу. Ведь он действительно ворвался сюда си-
лой.
    - Подожди! - закричал Филер. - Прежде чем я умру, я хочу спросить. -
Спрашивай.
    - Откуда ты и с какой целью ведешь свои исследования?
    - В твоей памяти нет данных о нашем  солнце.  Оно  тебе  неизвестно.
Название тебе ничего не скажет.  С помощью адаптеров,  как вот этот,  мы
исследуем бесконечный космос и ищем разумные существа.
    - Разве ты не заметил, что в этой системе есть подобные существа? Мы
тебя вызывали. Почему ты не отвечал? Все было бы тогда по-другому.
    - Я регистрировал твои сигналы.  Но отсутствовала основа для понима-
ния,  потому что код невозможно было сразу расшифровать.  Лишь теперь  я
установил с тобой контакт.  Но ты еще не достиг первой ступени разума. И
потому адаптер отправится дальше.
    - Значит, ты не считаешь меня разумным? - спросил Филер.
    Потребовалась длительная пауза,  прежде чем "Разумные" дали ответ. У
них не было однозначной оценки для его действий.  Они беседовали с неиз-
вестным существом и обменивались информацией. Этот незнакомец, очевидно,
был  частью большого сообщества и пользовался вспомогательными средства-
ми, изготовленными искусственным путем. Но где доказательства его разум-
ности? Разве его поступки не продиктованы в огромной степени инстинктами
и безрассудством?  Применение силы и агрессивные эмоции являлись до  сих
пор единственным критерием оценки разумности живого существа.  - Нет,  -
наконец последовал ответ. - Потому что я проник в адаптер путем насилия?
    - Да.
    - Ты мыслишь односторонне,  слишком абстрактно и не даешь себе труда
поразмыслить.  Мир состоит не только из белого и черного. Между ними су-
ществует множество оттенков.  Я лишь один человек, один из многих милли-
ардов. Мы, как отдельные существа, несовершенны. Мы только учимся совер-
шенству.  Война,  разрушение и насилие были постоянными явлениями  нашей
истории, но мы их преодолели. - Филер теперь совершенно успокоился. - Но
не один-единственный человек составляет земную  цивилизацию,  а  все  мы
вместе.  Почему  ты не установишь контакт со всем человечеством в целом?
Ты задаешь вопросы о разуме и хочешь быть моим наставником и судьей. При
том ты сам надменный эгоцентрик. Докажи мне сначала, что ты сам разумен,
прежде чем экзаменовать меня!
    Ответы и вопросы незнакомца удивили их. Цивилизация несет в себе все
недостатки своих членов. И если один несовершенен и слаб, то и вся циви-
лизация с изъяном.  Как же сможет она потом,  объединившись в  замкнутую
систему,  влиять на отдельные ее части? Этот "человек", как он себя име-
нует,  показался им противоречивее всего,  что они до сих пор знали. Его
обвинение не обидело их. Он был полностью в их власти.
    Готов ли ты принять смерть?
    Филер медлил.  Вопрос был не о неизбежном, а о принципе. Жизнь - са-
мое ценное, чем обладает человек, если он живет правильно. Не только для
себя, а в интересах всех остальных. Разве его смерть принесет всем поль-
зу?  Разве этим он послужит человечеству?  Он не был уверен, по все-таки
должен был решиться и показать этим чужакам,  что такое человек.  - Если
необходимо - да. - А когда это необходимо?
    - Если в результате установится доверие между тобой и моей  родиной,
то я пожертвую жизнью, поскольку я виновен.
    Была ли эта позиция живого существа главной чертой незнакомой им ци-
вилизации? "Разумные" убедились в том, что отметили еще в начале контак-
та. Это существо могло действовать нелогично и зависело от своих эмоции,
но оно было в состоянии учиться и  познавать.  Подобный  синтез  был  им
чужд, однако они приняли его к сведению.
    Удивляло то,  что существо было эгоистично в смысле чувств, но не по
отношению к своему обществу.
    Может быть, есть разум, отличный от их разума? Надо его исследовать.
    В это мгновение они почувствовали сильные помехи в канале связи.  Он
был деформирован полем тяготения, вероятно, из-за гравитационных колеба-
ний системы,  которая находилась на дуге,  ведущей к адаптеру. Канал был
поврежден. Им надо было срочно возвращаться... - ...отправлю тебя к...
    Излучение октаэдра замерцало.  Голос в глубине его стал тихим и пре-
рывистым.
    - Нет.  Подожди!  - закричал Филер. - У меня к тебе еще много вопро-
сов.
    Не воз...  связь...  энергия... - Ты вернешься? - Если анализ... ра-
зумное...
    Пятно перед ним превратилось в точку  и  погасло.  Наступила  полная
темнота.
    Беспокойство Гарбора  росло с каждой минутой.  Уже два часа прошло с
тех пор,  как Филер вышел из корабля и в течение часа  находился  внутри
незнакомого объекта,  не подавая никаких признаков жизни. Ничего не про-
исходило.
    Гарбор пребывал в нерешительности.  Может,  ему увеличить скорость и
покинуть зону,  чтобы достичь места,  откуда возможна радиосвязь? Он из-
вестил бы Землю и вернулся назад. Он просчитал все снова. Или все же по-
дождать?  Или поспешить на помощь Филеру? Он не знал, что делать. Гарбор
был просто не в состоянии оценить происходящее и понять, что важнее. Все
это  было  для него слишком сложно.  Любое решение влекло за собой сотню
вариантов,  так что он совсем запутался. Когда капсула Филера показалась
на оптических при-
    борах, он не сразу почувствовал облегчение.  Слишком сильно было ду-
шевное потрясение.  Время,  пока Филер пристыковался и вошел в  корабль,
показалось ему вечностью.
    Филер вошел в кабину управления корабля совершенно обессиленным.  Но
он знал, как жаждет Гарбор подробностей, и был так переполнен случившим-
ся, что, несмотря на слабость, рассказывал обо всем с энтузиазмом.
    - Нет,  я  не знаю,  как там все функционирует.  Этот голос,  он был
просто во мне.  Я никого не видел. Наверное, корабль служил для связи их
планеты с внеземным...  мне не совсем ясно.  Потом они внезапно улетели,
потому что были какие-то неполадки... Не знаю...
    - А что теперь будет? - спросил Гарбор. - Они полетят дальше или ос-
танутся здесь?
    - Гарбор, этого я не могу сказать. Было слишком мало времени. Единс-
твенное,  о чем мы успели побеседовать, был вопрос, являюсь ли я челове-
ком разумным.
    - Человеком? - спросил озадаченно Гарбор. - А разве это не видно?



ВОЛЬФРАМ КОБЕР
ЦАТАР

    Когда мы встретились,  в первый момент я не узнал его. Он совершенно
не походил на человека, образ которого сохранился в моей памяти. Он выг-
лядел измученным, щеки ввалились, и от прежде пышных, густых волос оста-
лось лишь несколько тонких прядей.
    Вначале, когда мы почему-то уставились друг на друга,  в моей голове
шевельнулось какое-то смутное воспоминание. Я напряг остатки былой памя-
ти,  сопоставил,  разложил по полочкам.  В моем возрасте уже не  кажется
странным,  что требуется некоторое время, пока где-то там, в мозгу, отк-
роется нужный клапан:  я не сразу вспомнил эти колючие глаза и от рожде-
ния непомерно большое левое ухо.
    Да, конечно, это был Цатар, чудак, с которым я когдато познакомился,
побывав случайно в студенческой компании, но вскоре, правда, потерял его
из виду и совсем забыл.
    Я состроил непонятную гримасу, из которой трудно было заключить, что
она обозначает. Очевидно, состояние Цатара было сродни моему. Он тоже не
казался обрадованным.
    Но потом лицо его просветлело.  Внезапно он встал, взял стакан и ха-
рактерной своей походкой,  как-то бочком,  направился в мою  сторону.  -
Добрый день,  профессор О'Хара. Это прозвучало столь любезно, что немало
удивило меня. Сам не знаю почему. Я пригласил его присесть рядом.
    - Извините, что я навязываю свое общество, но среди всех присутству-
ющих,  -  он широким жестом обвел зал,  - вы единственный,  кого я знаю.
Очень рад встретить тут именно вас.
    Я не мог понять, чему он так обрадовался. Мы никогда вместе не рабо-
тали, и удивительно, что после стольких лет все-таки узнали друг друга.
    Вдруг он произнес доверительно,  почти фамильярно: - Я вижу, профес-
сор, вы ничего толком не можете припомнить. Я смущенно кивнул.
    - Давным-давно,  наверно,  лет пятнадцать назад,  мы с вами  здорово
сцепились  по поводу перехода из одного времени в другое.  Тогда я пола-
гал...
    У меня словно пелена с глаз упала.  Верно, однажды этот потешный чу-
дак пытался опровергнуть теорию деформации времени Нордфельда и Билковс-
кого,  но аргументы его были слишком неубедительны.  Я тогда снова  бук-
вально на пальцах разъяснил ему неоспоримую логику ДВ-теории,  он упрямо
стоял на своем, утверждая, что переход во времени возможен.
    Я невольно улыбнулся и тотчас же пожалел об этом.  - Да, припоминаю.
Ну и как - вам что-нибудь удалось?
    - Конечно,  профессор,  - сказал он просто, но с такой уверенностью,
которая меня озадачила. Неужели придется спорить с ним еще раз!
    - И давно вам удалось...  доказать свою гипотезу?  - спросил я осто-
рожно. - Сегодня. Я покачал головой:
    - Мой  дорогой,  простите старика за скепсис.  Но ваши утверждения и
прежде не имели достаточно веских оснований,  и я опасаюсь,  что  сейчас
тоже ничего не изменилось.
    - Вы,  видно,  принимаете меня за сумасшедшего?  - произнес он почти
любезно. Я не решился кивнуть утвердительно.
    - Видите ли,  пятнадцать  лет  назад  меня  обуревали  самые  разные
идеи-фикс.  Я пребывал в уверенности,  что время,  как материальный про-
цесс, поддается техническому воздействию. Подобно радиоактивному излуче-
нию или энергии рек.  Тогда вы чуть было меня не убедили, так как, кроме
идеи, у меня ничего не было. Возможно, вы будете рады услышать, что тог-
да я отказался от нее. Но фантазия, к счастью, осталась при мне. Ученый,
лишенный фантазии,  - это засохшее дерево. Цатар сделал маленький глоток
из своего стакана. - Так вот, два года назад мне опять представился слу-
чай.  Почти пять лет я руковожу исследованиями в институте нуклонотрони-
ки.  Моя узкая область - тахионы.  Наша задача заключается в том,  чтобы
обнаружить гипотетические частицы,  несмотря на  их  сверхзвуковую  ско-
рость.
    "Да, - подумалось мне.  - Я всегда считал исследования в пограничных
областях наук об экстремальных процессах пустой тратой времени  и  энер-
гии.  В конце концов, существовали гораздо более полезные сферы. Правда,
несмотря на свой скептицизм,  я должен был снять шляпу, когда было полу-
чено известие о том,  что существование тахионов подтверждено исследова-
ниями.  Практического применения этот эксперимент не нашел,  и с тех пор
ничего нового о нем не было слышно.  По-видимому,  проблема все же оста-
лась нерешенной". Я спросил у Цатара его мнение. Тот ответил уклончиво:
    - И да, и нет, профессор. Мы исходили из того, что сверхбыстрые час-
тицы могут быть использованы практически, например для передачи информа-
ции при космических полетах. Но неудачи преследовали нас, так как у час-
тиц  оказался  более сложный характер,  чем предполагалось теоретически.
Согласно теории Нордфельда,  они сохраняют способность  жить  только  во
временном  промежутке менее сотой доли секунды.  При этом изменяется ин-
формативное содержание частицы, или, иными словами, ее структура.
    Его рассуждения,  несмотря на мою  предубежденность,  заинтересовали
меня.
    - А какое все это имеет отношение к путешествию во времени?
    - Так  ведь  они  и двигались во времени.  Я будто упал с облаков на
землю.  Если я приму его утверждение, хотя я и отказывался это понимать,
то какое доказательство он сможет привести?
    На лице Цатара появилась высокомерная улыбка,  которая,  признаться,
смутила меня.
    - Сегодня нам опять удалось поймать тахионы. Для этого я использовал
гравитационное полушарие, которое, если его строго отграничить, отражает
частицы назад,  препятствуя их улетучиванию или движению по произвольным
траекториям.  Оказалось,  что тахионы постарели примерно лет на сто;  мы
провели анализ с помощью компьютера, так что ошибка исключена. А это оз-
начает, что частицы побывали в будущем. Теперь его голос звучал торжест-
вующе.  Я не возражал ему,  хотя и знал,  как легко ошибиться при  столь
сложных исследованиях.  Когда, по возможности деликатнее, я все же изло-
жил свои сомнения, Цатар едва сдержался.
    Время открытий переступит через вас, профессор, - не скрывая раздра-
жения,  заявил он.  - То,  что сегодня кажется вам сомнительным,  завтра
станет ясным,  как дважды два,  любому ребенку.  Путешествие во  времени
возможно.  До скорой встречи.  Он резко поднялся,  оставив меня в одино-
честве.  "Эта мне молодежь, - подумал я, - наберись она терпения, поняла
бы, что мир состоит не только из ее желаний и субъективных представлений
о нем".
    Долго я ничего не слышал о Цатаре.  Втайне я надеялся,  что рано или
поздно он объявится,  но,  видно, он забыл обо мне. И хотя я скептически
относился ко всем его идеям,  присущее старикам детское любопытство под-
вигло  меня  на  особое внимание к информации,  поступавшей из института
нуклонотроники.  Однако там ни слова не упоминалось об исследованиях Ца-
тара.  И вот,  когда я решил,  что вся эта история, как и следовало ожи-
дать, канула в Лету, в одно воскресное утро раздался сигнал видеофона. Я
удивился, когда на экране появилось лицо Цатара.
    Не сочтя нужным поздороваться, он строго произнес: - Профессор O'Ха-
ра, помните ли вы наш спор? Не заглянете ли сегодня после обеда ко мне в
институт? Ровно в семнадцать.
    Я так разволновался,  что лишь кивнул в ответ.  Моя психограмма была
заложена в контрольный компьютер еще с давних времен,  так что я беспре-
пятственно вошел в институт.
    Цатар ожидал меня, явно нервничая и переминаясь с ноги на ногу.
    Его рука  оказалась  удивительно горячей,  на лбу выступили капельки
пота.
    Цатар провел меня в буфет.  По воскресеньям институт был  совершенно
пуст. Меня распирало от любопытства. - Ну как с путешествием во времени?
- Позвольте, я все изложу по порядку, и не перебивайте: у меня мало вре-
мени. Видите ли, я должен внести поправки в некоторые свои прежние поло-
жения. Кое-что в наших представлениях не соответствует действительности.
Все  гипотезы исходят из того,  что когда-нибудь человек сможет свободно
передвигаться в будущее и прошлое.  Я тоже поверил в такую  возможность.
Но все это блеф,  надувательство.  - Он сделал пренебрежительную мину. -
Фантазии Велла бессмысленны. Я пришел к заключению, что мысль о подобном
путешествии основывается на коренном заблуждении,  которого мы не ощуща-
ем,  потому что не  понимаем  природы  времени.  Время  не  поворачивает
вспять. Он сделал паузу.
    - И мы никогда не сможем путешествовать во времени. Я кивнул.
    - Одно  из  основополагающих  свойств материи - ее движение.  Совсем
другое - время,  в котором мы существуем, так называемое четвертое изме-
рение, без которого немыслима материя. Представьте себе, профессор, что
    наша жизнь запрограммирована так же, как, скажем, фильм. Она состав-
лена из отдельных кадров,  множества кадров. Что-то приводит их в движе-
ние-жизнь развивается, идет своим чередом. Если вам захочется посмотреть
какой-либо кадр из прошлого или будущего,  вы должны приостановить плен-
ку.  При  этом  движение  кадров прекратится,  движение станет неподвиж-
ностью. Ваша жизнь прекратила бы свое движение - вы были бы мертвы.
    - Сравнения всегда хромают,  Цатар,  а ваше - в особенности,  не без
иронии  возразил я.  - Если уж мне вздумается путешествовать во времени,
то я захочу видеть не отдельные картинки,  а изменение и развитие, снова
и снова. При этом фильм не останавливается, а идет дальше, и я живу.
    Это верно, просто я неточно выразил свою мысль. Он опять поверг меня
в замешательство. - Я толкую не о вашей воображаемой жизни во времени, а
о вашей реальной жизни теперь. Здесь, в нашем времени, вы могли бы оста-
новить пленку и стать для нас мертвым,  исчезнуть.  Но там, конечно, ваш
фильм пойдет дальше.
    Я разозлился: какую невероятную чушь нес этот человек!
    - Да, черт возьми, но это ведь все равно. Если я оттуда опять попаду
в наше время, здесь тут же начнется движение.
    Он опять тонко усмехнулся.
    - Этого вы не сумели бы,  профессор. Ведь в путешествие вы забираете
всю свою энергию.  Это разовый,  неповторимый процесс. Должен сознаться,
что и я не до конца постиг его природу.  Ясно одно:  если вы захотите из
достигнутого  вами чужого времени опять вернуться в старое,  нормальное,
окажется,  что вся ваша энергия уже израсходована.  В своем  времени  вы
станете ничем, не будете существовать.
    Тут я  опять  начал спорить с этим сумасшедшим,  так что у меня даже
голова закружилась,  и я в конце концов стал отстаивать его  собственную
гипотезу,  тогда как он ее отрицал. Потом я заметил что-то странное. Ца-
тар зарябил у меня перед глазами,  как-то замерцал.  Наверно,  я слишком
переволновался.
    - Скажите,  Цатар,  тогда, месяца два назад, вы ведь утверждали, что
ваши тахионы после компьютерной проверки постарели лет на сто.  Кажется,
это  должно  было  послужить убедительным доказательством в пользу вашей
теории путешествия во времени.
    - Компьютер допустил неточность.  Действительно, частицы были старше
тех,  которые мы отсылали.  Но оказалось, что это уже не те частицы. Это
были уже не тахионы.  Эти частицы распались так быстро, что мы не успели
их исследовать и что-либо доказать. Просто они исчезли. Его голос стано-
вился все менее внятным. Я с трудом разбирал его слова.
    - Они использовали свою энергию,  когда  двигались  против  движения
времени. Возможно, они опять вернулись в будущее, из которого приходили.
Право, я не знаю. Мне бы очень хотелось знать.
    Шорох за моей спиной заставил меня обернуться. Но это был всего-нав-
сего ветер, распахнувший окно. Когда я повернулся, Цатар исчез.
    Я досадовал на себя: надо было дать ему высказаться до конца, не пе-
ребивая. Тогда бы он успел рассказать, как выглядит будущее.