ько ему из-
вестным значением. Чтобы эти стихи понять, надо чувствовать, надо видеть
мир так, как их автор. Где же это Дар собирается искать такого читателя?
    И полуграмотный к тому же! Корову через "а" пишет! Поэт, тоже...
    Но... знаете,  как он назвал простоквашу? "Молоко в бреду". Перебре-
дившее молоко...  Я машинально выключила свет.  Что? Уже утро? В комнате
завозился  Санька.  Пора  кипятить чай.  Когда я вошла,  Санька сидел на
оленьей шкуре и вполне невинно таращился на меня. - Я вчера чего?..
    - А ничего. Засиделись, заболтались, ты и уснул в уголочке. Пей чай.
    Через две недели я включилась в работу на полный ход.  Телефон вякал
постоянно,  ступеньки  лестницы в мансарду опять разболтались под ногами
многочисленных посетителей,  рукописи циркулировали с постоянством кабо-
тажного флота,  мне начали сниться рифмованные сны. Прозаики пока не то-
ропились со мной общаться, но так бывает всегда - первыми слетаются поэ-
ты, корпус быстрого реагирования.
    Я очень  старалась,  чтобы  мой  дом не стад похожим на литературную
контору,  а сама я - на хозяйку модного салона.  Пока что мои рифмоплеты
видели во мне просто симпатичную девчонку с хорошим образованием,  кото-
рая готова была бесконечно терпеливо слушать и читать их опусы. Ну, хоб-
би у девочонки такое.  И опять же - живет девчонка одна, без родителей и
мужа, прийти можно в любое время и в любом составе. И сидеть хоть сутка-
ми.  Удобно. Санечка как-то целый вечер читал прелестные стихи - явно не
свои.  Сначала интриговал,  а потом назвал имя автора - красивое женское
имя. Я отметила его в памяти, а стихи... они уже лежали в ящике стола, -
записанные на желтых кленовых листьях. Для непосвященного - гербарий, да
и все.  А то эти ребятки,  страдающие избыточным демократизмом, и в стол
мой свободно лазают.
    Однажды Дар привел с собой Матвея и гитару. Ну, как он там пел, этот
мрачный  лохматый Матвей - не моего ума дело,  это надо вызывать из Ялты
региональную "Йоко" - Алку, пусть слушает и забирает новоявленного барда
под свое крыло. Но тексты вполне могут существовать как стихи в печатном
варианте. Это я беру.
    Началась и суровая проза - Стае принес большое количество абсурдист-
ских миниатюр.
    Я забрала  у  него  пакет и отправила в Москву,  нашим факультетским
спецам. Результат оказался неожиданным: через месяц Стаса вызвали в сто-
лицу  на  семинар молодых прозаиков.  Обалдевший Стае неделю хвастался в
кофейне красивой бумагой вызова с шапкой Союза писателей. Такой бумаги в
нашем городе отродясь не видели.
    Итак, через месяц два бесспорных поэта божией милостью, Дар и Санеч-
ка,  бард - Матвей, миниатюрист Стае, драматург Леший (чтоб меня украли,
это фамилия!). И еще десять отпетых графоманов, выпускать которых из ви-
ду все же не следовало в расчете на вечный российский авось.  А вдруг из
кого-нибудь проклюнется "Моцарт"?
    В начале  августа  нагрянула в гости Ирка - получила распределение в
наши Палестины. Факультет живописи и ваяния, специальность - "Гали" (так
звали  жену  Сальватора  Дали).  Ирка пребывала в расстроенных чувствах:
предстояло ехать на жительство в Коктебель.  Летом там, конечно, хорошо.
Море,  пляж.  Сердоликовая бухта,  Кучук-Енишар, виноград и полстраны на
отдыхе.  А какого черта там делать зимой, когда днем свистит степной ве-
тер,  снося в море весь снежный покров полуострова, а ночью волны гремят
о берег грозной канонадой, швыряясь горстями драгоценных камней? И коря-
вые акации гнутся до земли,  мотая на ветру жалкими украшениями из буке-
тиков омелы...  И ноздреватые стены дома Волошина на рассвете плачут со-
леными слезами тумана...
    Впрочем, мы утешились мыслью,  что Ирка может зиму проводить у меня.
Воодушевившись этой идеей,  мы вышли в город съесть по мороженому,  коль
уж до зимы еще далеко.
    В нарядном  летнем кафе над сонной речушкой нам подали замечательный
пломбир с орехами и восхитительно  запотевшую  бутылку  поганой  местной
"Фанты".  Ирка, выпив бокал, пришла в хорошее расположение духа и приня-
лась рассказывать столичные  новости.  Я  слушала  вполуха,  наслаждаясь
прохладой и выковыривая из мороженого жареные орешки. Вдруг Ирка толкну-
ла меня под столом ногой. - Что?
    - Смотри, - прелесть какая...
    Я медленно обернулась.  Невдалеке за столиком сидела Темная Звезда в
белом  легком платье,  в шляпке с вуалью.  Она вертела в пальцах высокий
узкий стакан и нетерпеливо поглядывала на ведущую в кафе ажурную  калит-
ку.  Напротив  нее  опустилась  на голубой венский стул молодая женщина,
предварительно спросив разре- шения,  каковое было дано  Темной  Звездой
несколько раздраженно.
    Именно эта женщина,  отнюдь не Темная Звезда, привлекла внимание Ир-
ки.  Приглядевшись,  я поняла свою подругу.  Глаз художника отдыхал  при
взгляде на нее. Перед нами было воплощенное Рыжее Лето. Стриженые огнен-
ные волосы излучали зной.  Под длинными выгоревшими ресницами прохладно,
как вода в глубоком колодце,  блестели агатовые глаза.  Короткая золотая
юбка открывала сильные,  шоколадно загорелые ноги. Высокую грудь обтяги-
вала оранжевая маечка самого легкомысленного фасона. На гладкой шее све-
тились кораллы, как спелые плоды боярышника. Тонкие запястья скованы си-
яющими браслетами. Дерзко, карнавально... Женщина в костюме Рыжее Лето.
    - Какой интересный контраст... - Ирина наконец заметила Темную Звез-
ду.
    Да уж. Стальной январский рассвет и пламенный июльский полдень. Жен-
щина Рыжее Лето медленно поднесла ко рту ложечку мороженого. Показалось,
что пломбир растаял и закипел,  едва  коснувшись  пылающих  губ.  Темная
Звезда глотнула колючего теплого шампанского,  и почудилось, будто напи-
ток льдинками просыпался в белое горло.
    Нехорошее предчувствие охватило меня.  Я беспомощно  огляделась.  Ну
так  и есть.  В кафе появился Санька.  Я отъехала на стуле в тень кустов
сирени. Ирка остро глянула на меня и повернулась так, чтобы прикрывать.
    Санька, конечно, же, пришел по следу Темной Звезды. Она увидела его,
но и бровью не повела. Она явно ждала кого-то.
    А Санька,  сделав несколько кругов между столиками кафе, выхватил из
вазочки на столе красную розу и двинулся прямо к Темной Звезде. Склонил-
ся перед ней - шутовски,  но и всерьез,  протянул ей Цветок, явно болтая
отчаянную чепуху.  Темная Звезда взяла розу и,  не глядя, швырнула ее на
землю. Санька же рухнул на колени и принялся юродствовать. С его губ ле-
тел горячечный рифмованный бред, столько что не шла пена. Темная Звезда,
не обращая внимания на шокированную публику,  гневно рванулась к выходу.
А Санька упад головой на стул,  где она только что сидела,  обнял его  и
замер.
    Я не ус пела вмешаться. Это сделала за меня Женщина Рыжее Лето, наб-
людавшая за всей сценой хладнокровно и чуточку презрительно. Она спокой-
но  взяла  недопитую  Темной Звездой бутылку шампанского и твердой рукой
вылила вино на многострадального поэта.  Поэт немедленно пришел в себя и
абсолютно нормальным голосом поинтересовался: - Ты что, с ума сошла?
    - Остыл?  Может,  еще мороженого добавить?  - Да иди "ты... - Санька
ладонью стер с лица шипящие пузырьки  шампанского  и  побежал  за  своей
Звездой.
    Женщина Рыжее  Лето пожала плечами и вернулась к своему пломбиру.  Я
давно уже давилась хохотом в платок.  Ирка покачала головой: - Да, мать,
клиентура у тебя... не завидую. - Ладно, посмотрим, что ты себе найдешь.
Я проводила Ирку на автобус и пошла домой, где обнаружила Лешего, Матвея
и Кешку. Двое первых ругали современную поэзию, швыряясь громкими имена-
ми и цитатами,  а мой юный сосед тихо сидел в уголку, разинув рот и вос-
хищаясь  смелостью  критиков.  Меня немедленно втянули в дискуссию двумя
всего лишь провокационными вопросами. Мы бы непременно поругались, но на
лестнице прозвучали быстрые шаги,  и в распахнутую дверь сначала протис-
нулся здоровенный рюкзак, а за ним - Стае собственной персоной.
    - Чего,  чай пьете?  - сварливо спросил он. - Прекратите немедленно.
Начнем сначала, я московских конфет привез.
    Из недр  рюкзака появились многочисленные кулечки,  коробки печенья,
сигареты,  лимоны. Стае накрывал стол и отрывочно излагал свои столичные
похождения.  Был он какой-то смущенный и невеселый. Я попросила его при-
держать повествование и отправила Кешку на соседнюю улицу с наказом при-
тащить сюда Дара.  Звонить ему все равно бесполезно,  он час будет соби-
раться.
    Но, кажется,  я зря понадеялась на Кешку - он неожиданно задержался.
Стае  более не мог терпеть,  и нам пришлось слушать его московскую одис-
сею. В общем, одиссея довольно типичная для провинциала.
    На семинаре Стае раззнакомился с хорошими ребятами, сплошь гениями и
сплошь непечатаемыми.  За время семинара Стае, похоже, разучился спать и
нажил мозоль на языке.  В первую же неделю молодые прозаики сумели  убе-
дить  друг друга в том,  что их произведения куда как выше уровня совре-
менной литературы, и просто непонятно, отчего это издатели не толкутся в
очереди под дверями конференц-зала,  где и происходили занятия.  Молодые
гении решили исправить сию несправедливость и предприняли рейд  по  сто-
личным редакциям. - Ну и?..
    - Да что!  Нужны мы там...  Такое впечатление,  что все в литературу
кинулись.  Эпидемия!  В каждой редакции портфель сформирован на на  года
вперед, литконсультанты вежливо улыбаются, потом доверительно, оглядыва-
ясь на дверь главного,  сообщают: ну ты ж понимаешь, старик, у нас само-
тек вообще не печатается,  ну,  если хочешь - оставь свою рукопись, но я
тебе ничего не обещаю,  вот если бы ты пришел с рекомендацией  от  члена
редколлегии...  итак далее. А по глазам же вижу: оставлю я ему рукопись,
так он даже и читать не станет. Надо оно ему!
    Разозлились мы,  отловили одного такого,  напоили коньяком, увезли с
собой на семинар.  Так он всю ночь нам рассказывал тайную механику наше-
го,  так сказать, издательского процесса. Ну и лопухи мы с вами, братцы!
Послушал я, послушал - начисто прочь всякая охота соваться в это болото.
Да пошли они все. В конце концов, пишу я для себя, это меня там на семи-
наре просто заведи:  печататься да печататься,  чего, мол, ты ломаешься,
как девочка,  пора продаваться...  Девочка! Оказались мы там, как старые
проститутки,  - никому не нужны.  Один даже взятку дать пытался, от него
так шарахнулись! А он-то просто ведь с отчаяния, понимаете? Ну, глупость
сделал, попер напролом. Так ему теперь там хоть вовсе не появляйся. Да и
я не собираюсь. Для себя пишу ведь...
    Последняя фраза прозвучала фальшиво.  Ох,  парни,  парни... никто не
спишет  для себя.  Неопубликованное произведение - нерожденный младенец.
Если он не появится на  свет,  "родительница"  помереть  может.  Сколько
угодно...
    А все  эти  декларации  -  "пишу для себя" - всего лишь кокетство по
формуле "зелен виноград".
    Ничего нового для меня в рассказе Стаса не содержалось.  Знаю я  все
эти дела.  Затем сюда и приехала, чтобы ломать всю эту издательскую сис-
тему,  в которую,  между прочим, входят и мощнейшие залежи стереотипов в
головах драгоценных моих юных дарований.  Вроде акушерки я тут.  Ничего,
творцы мои милые, будем рожать... А это всегда больно.
    Между прочим,  куда запропастился Кешка?  А вот и он -  свистнул  во
дворе и единым духом взлетел по лестнице.  Глаза квадратные,  лицо блед-
ное,  аж веснушки позеленели, от бурного дыхания цепочка на - груди пры-
гает.
    - Атас, парни! У Дара шмон!
    Стае вскочил,  опрокинув на джинсы кружку с горя- чим чаем.  Пока он
ругался сквозь зубы,  ухватила Кешку за шейный платок и  почти  насильно
заставила сесть. - Тихо ты. Кто? - А я знаю?
    - Тогда почему решил,  что именно шмон?  - Ого,  ты бы слышала,  как
разговаривают!  Двое!  В штатском!  И участкового нету! И вообще... - Ты
там был?
    - Что я, дурной... Я хотел Дара через окно вызвать. Подошел из сада,
слышу - голоса.  Официальные такие.  Дару про  его  нехорошее  поведение
рассказывают и санкциями грозятся. "Диссидент" говорят. Какой диссидент?
Дар отроду поэт... - Они тебя не видели?
    - Еще чего. Я на дерево влез и за стволом спрятался. - И что?
    - А ничего. Дарка сидит злющий, дымит, как паровоз, отругивается, но
чувствую - на пределе уже. А эти... даже в бумагах на столе роются...
    Мальчишки мои,  кажется, перепугались - в таком возрасте все склонны
преувеличивать собственную значимость.
    - Ладно,  вы тут посидите, только не разбегайтесь, а я схожу посмот-
рю.  Стае глянул на меня с недоумением: - Ты что? Я тебя одну не пущу. -
Да брось ты,  Стае. Мне одной удобнее. А по деревьям я тоже лазать умею.
- Ну ты,  мать,  вообще меня западло держишь? И Стае решительно принялся
натягивать куртку. - Стае, не ходи. Я быстро вернусь. А ты лучше позвони
Дару. Посмотрим, ответит ли и что именно.
    После небольшой перепалки мне все-таки удалось уйти одной.  Это было
необходимо - ведь я вовсе не думала забираться на дерево,  чтобы  загля-
нуть в окно домика Дара. Я просто-напросто оказалась в его комнате, нес-
лышимая и невидимая. Ситуацию я там застала интересную.
    За кухонным столом тихо-мирно сидели трое. Взъерошенный Дар вскрывал
трехлитровую банку малинового сока, заготовленного на зиму.
    Пока он сражался с консервным ключом, я внимательно разглядывала его
гостей.  Один их них мне незнаком совсем - какой-то потертый,  мышастого
цвета и таких же манер.  Иногда лицо его болезненно передергивалось неп-
риятной гримасой.  Не люблю я таких лиц.  Чудится мне тайная гадостность
в.  людях с подобными лицами.  В прошлом веке сказали бы - "печать поро-
ка". Впрочем, может быть, у него просто больная печень.
    А вот второго я где-то видела...  И в этот момент он повернулся. Ба!
Да это же бывший старший уполномоченный!  Он-то как сюда попал?  Ты гля-
ди... никак не желает "пост оставлять". Ну, я тебе!..
    Дар наконец открыл банку. Рубиновый напиток пролился в зеленое стек-
ло и вспыхнул черными огнями. Я проглотила слюну: сок Дар готовил класс-
но, с лимонной корочкой, с корицей...
    - А вот интересно, чего это вы ко мне вообще приперлись? - задумчиво
спросил Дар, вытирая испачканные малиной губы.
    - Исключительно  из  благих  побуждений,  - с торопливой готовностью
откликнулся старший уполномоченный.  - Вы,  молодой человек, отчета себе
не отдаете...
    - Да? Ну, может быть. Но с какой стати я этот отчет должен вам отда-
вать?
    - А как же? А как же? Вы ж не в пустыне живете, не на острове необи-
таемом,  а среди людей. А с людьми надо считаться. С обществом, так ска-
зать... - Да чем я обществу помешал? - Эх, молодо-зелено... Поглядеть на
вас - сердце разрывается.  Молодой парень, уже год нигде не работает, на
что живет - непонятно...
    - У меня были сбережения, - быстро ввернул Дар. - Да? Допустим. Но в
нашем  обществе  человека,  который нигде не работает,  называют тунеяд-
цем...
    - ...и даже принудительно лишают его этого названия  путем  команди-
ровки на лесоповал, - язвительно заметил Дар.
    Гости скучно переглянулись, затем негромко высказался серый:
    - А  что  вы себе думаете?  Если так и дальше будет продолжаться,  я
посчитаю своим долгом поставить в известность участкового...
    - Да литератор я, литератор, понимаете? Стихи пишу! - рявкнул Дар.
    Вот тут старший уполномоченный почувствовал себя в своей стихии:
    - Литера-атор... Книжечки извольте предъявить? Что, нету? Стишочки в
местной газетке?  Литература, нечего сказать. Да и, кстати, о книжечках.
Что вы читаете?  Я тут поинтересовался вашей библиотекой - сплошной  са-
миздат и тамиздат!
    - А это что, до сих пор запрещено? - наивно округлил глаза Дар.
    - А ты не храбрись. По такому подбору можно судить об умонастроениях
и... - ...о лояльности, - тихо закончил фразу Дар. - Если угодно. А что?
Не так?  И ведь результат же налицо: райком комсомола до сих пор расхле-
бывает кашу,  которую вы заварили.  Помните майский концерт?  Что вы там
читали, Дар? Это, простите великодушно, просто уж какая-то порнография.
    Дар фыркнул.  Он  вспомнил выступление молодых поэтов в одном из го-
родских училищ. Поглядел он с эстрады в зал на глупые, эмалево блестящие
глаза  хихикающих  девиц,  на туповатые лица вполне созревших сексуально
акселератов...  И его понесло. Он вывалил на головы юнцов и юниц все ху-
лиганские  буриме,  придуманные им и его развеселыми друзьями сугубо для
домашнего чтения под пятую бутылку вина,  все армейские экзерсисы, в со-
чинении  которых изощрялась компания псевдолейтенантов на очередных офи-
церских сборах.  Концерт имел шумный успех... Старший уполномоченный по-
бедно продолжал:  - А в прошлом году летом у вас англичане какие-то гос-
тили!
    - Да вы что?! - захлебнулся возмущением Дар. - Как вы смеете? Следи-
ли за мной?
    Гости оставили возмущение поэта без внимания, зато старший уполномо-
ченный с коварной улыбочкой вытащил из-за диванной  подушки  затрепанный
журнала "для мужчин". - Это они вам подарили?
    Дар уже  не знал - смеяться ему или гневаться.  Я долго не могла по-
нять,  почему он сразу не выгнал в шею непрошеных визитеров, а потом по-
чувствовала: каким-то жутким, мистическим холодком веяло от этого разго-
вора, от двух жалких, но все же странно грозных людей, похозяйски распо-
ложившихся в кухне Дара.
    - И вообще! - продолжал старший уполномоченный. - Народ к вам толпа-
ми шляется! Девки размалеванные! Песни орут! Притон какой-то, соседи жа-
луются.  Прекратите вы это все,  пока не поздно, мой вам добрый совет...
пока. А иначе - будем принимать меры.
    Мне это все порядком надоело.  И я не могла удержаться от мелкой па-
кости:  стакан в руке старшего уполномоченного вдруг шевельнулся и опро-
кинулся.  Надеюсь, это не отстирается. Дешевка, конечно, не месть даже -
мстишка, но уж очень хотелось.
    А дела-то,  между прочим,  у Дара неважные. Нервов ему помотают, это
точно. Слава Богу, времена другие: раньше-то по "сигналу общественности"
и вправду могли на лесоповал...
    Дома меня ждали встревоженные Санька,  Матвей и Стае. Кешка не утер-
пел и вернулся под окно Дара. Вскоре они пришли вместе - непрошеные гос-
ти наконец избавили поэта от своего присутствия, пригрозив долгой отныне
"дружбой".
    Мы впади в уныние. Не то, чтобы боялись, скорее - было противно. Дар
петушился:
    - Да  чего  они мне сделают!  Телегу на работу - так некуда...  А из
комсомола я и сам выбыл...
    Да, трудно отнять что-либо у человека, не имеющего ничего. Дар, нас-
колько  мне  известно,  умудрялся жить на сумму пятьдесят копеек в день,
причем сочинил целую философию по этому поводу.  Там были и всем извест-
ные  постулаты  вроде:  "Не  в деньгах счастье",  и совсем свежая мысль:
"Можно прожить вообще без денег".  Мы когда-то крупно поцапались с Даром
- мне противна эта философия нищеты,  а Дар утверждал,  что меня снедает
гордыня и суета,  приводил в пример йогов, дервишей и странствующих мин-
незингеров.  Ну поэт,  что с него возьмешь. Что йогам - им хорошо. Завя-
зался узлом и сиди спокойно. Развязался, руку протянул, банан съел и спи
себе на гвоздях. Тепло, и ментовка не вяжется. А любой дервиш или минне-
зингер у нас называется просто - "бомж".  Со всеми вытекающими из  этого
названия последствиями. Так-то.
    Наверное, это очень субъективно.  Я, например, лучше с голоду помру,
чем протяну руку за подаянием.  Возможно, именно это и называется горды-
ней. Но когда я смотрю на вечно веселого Дара, мне хочется быть богатой.
Для того, чтобы анонимно назначать этим охламонам стипендии. Пусть сидят
по  своим  кельям и без тягостных забот о куске насущном ваяют нетленку.
Пусть спокойно женятся и заводят детей.  Пусть ездят,  куда захотят.  Ну
невыносимо  же  видеть их существование!  А ведь еще не вывелись умники,
знающие точный рецепт:  надобно всем этим поэтам идти работать на заводы
к  станкам.  Смену отработал,  а вечером и по выходным пиши себе на здо-
ровье вирши про д