ался все гуще. Продавливался в рот.  Магвер  чувствовал,  как
воздух переливается по языку, теплой каплей  стекает  в  горло,  распирает
грудь, заглушает сердце.
   И была пульсация жил, сухих змей, извивающихся по  коже,  в  коже,  под
кожей. Болезненная, ужасающая.
   Он шел, ноги отмеряли  расстояние,  полуприкрытые  глаза  рассматривали
удивительный мир, лишенный цвета, вкуса, запаха.
   На болота! На болота... Там спасение.
   О Земля! Как тяжело, как трудно, когда человек смотрит, но вокруг  себя
не видит ничего, кроме миражей, воспоминаний, всплывающих со  дна  больной
памяти. И более явственных, чем явь - стоит лишь протянуть руку.
   Тот день, когда появился Острый.
   Очередная встреча, вначале с Тневом, учеником Острого. И  только  потом
уже с Шепчущим. Беседы, рассказы.
   Вопросы. Магвер всегда задавал много вопросов.  Его  интересовало  все,
что связано с Шепчущими. Самые простые - сколько их, где  живут  зимой.  И
потруднее - откуда они вообще взялись, почему, несмотря на  все  облавы  и
охоты, назначенные воеводой награды и массу шпионов,  Шепчущие  так  редко
попадаются в лапы бана.
   Бесконечные рассказы о былых поколениях, о могуществе Лесистых  Гор,  о
войне с Городом Ос.
   Однако все это было давно, так давно... Теперь у него уже ни друзей, ни
Острого... Ничего. Ничего!
   Только боль и страх придавали ему  силы,  позволявшие  идти,  толкавшие
вперед - к болотам. Однако с каждой минутой  он  двигался  все  медленнее,
переполняемый болью и видениями.


   Он перестал воспринимать уходящее время. Не отличал  утренней  зари  от
вечерней, дня от ночи. Не знал, в нужном ли идет направлении - с таким  же
успехом он мог сейчас кружить на месте,  либо,  перепутав  стороны  света,
идти к поселениям людей. А идти надо было на болота, все дальше и дальше!
   Хоть уже давно у него не было во рту  маковой  росинки,  голод  казался
ничем по сравнению с засевшей под кожей,  натягивающей  ее  и  разрывающей
болью.
   Но он продолжал идти, спотыкаясь, падая, ломая кусты, продираясь сквозь
заросли. Он шел.
   Магвер знал, что пока еще он нормальный человек, но его  тело  в  любой
момент могло начать изменяться.
   На третий день он упал, нога оскользнулась на склоне  лесного  яра,  он
рухнул вниз.
   Ткнулся лицом в грязь, покрывающую дно впадины.  С  трудом  поднялся  и
начал  карабкаться  по  скользкому  склону.  Мягкие  пальцы  рвали  землю,
ослабевшие руки напряглись, лицо зарывалось во влажный мох. Он чувствовал,
как с каждым шагом из него вытекают остатки сил.
   Он вскарабкался на край яра, там бессильно упал и замер.  Жилы  на  его
теле начали распухать.


   Дорон наклонился, одновременно отводя рукой слишком низко раскинувшуюся
еловую ветвь. Убитая лань давила на плечи, в тот день он охотился довольно
далеко от своего укрытия, поэтому торопился еще до темна  успеть  ободрать
шкуру и выпотрошить добычу. На это потребуется время, а он  хотел  сегодня
лечь пораньше. Завтра чуть свет - в Дабору. Бану оставалось жить два дня.
   Сумрак понемногу сгущался, вечерний холод начинал покусывать вспотевшее
утомленное тело. Однако Дорон не снижал темпа, наоборот, пошел быстрее.
   Он ступал мягко, чтобы не нарушать покоя  деревьев.  Здесь,  у  комлей,
было тихо. Правда, кричали птицы,  иногда  слышался  голос  других  лесных
существ, но Дорон этого почти не замечал. Как же отличался этот лесной шум
от городского гомона, насколько же он был прекраснее, мягче.
   Тишину леса разорвал стон. Ужасный стон обезумевшего от боли животного.
Но животное так не кричит. Дорон понял это сразу.
   Он осторожно опустил лань на землю. Вынул из  лубков  лук,  наложил  на
тетиву стрелу.
   Стон повторился. Дорон когда-то уже слышал такой звук. В горящем  сарае
выл запертый пес. Давным-давно. Много лет назад.
   Он осторожно крался, приближался  к  стонущему  и,  еще  не  видя  его,
чувствовал, что тот уже совсем близко. Поднял лук, натянул тетиву.  И  тут
увидел. Заслоненный  стволами  деревьев  человеческий  силуэт.  Мечущееся,
разрывающее руками землю тело.
   Дорон сделал несколько шагов, опустил лук.
   То, что лежало перед ним, когда-то было человеком. Лохмотья  прикрывали
разбухшее тело. Только лицо оставалось  нормальным.  Бледное,  измученное,
грязное, но несомненно человеческое лицо молодого парня.  Глаза,  карие  и
большие, теперь - налитые кровью, слезящиеся. Искусанные  до  крови  губы.
Густые светлые волосы. И едва  пробивающиеся  еще  юношеские  усы.  Сейчас
белые как снег. Парень кричал.
   Его плечи, грудь и ноги  покрывала  синевато-зеленая  пленка  -  тонкая
пленка,  облегающая  тело  словно   вторая   кожа.   Под   ней   виднелись
спазматически напрягающиеся мускулы и темные набухшие жилы, бегущие  вдоль
туловища и ног. Юношу сотрясала  дрожь.  Он  пробовал  защищаться,  хватал
руками траву, припадал к земле, надеясь в ней  найти  помощь  и  спасение.
Тщетно.
   Он не обращал внимания на Дорона, впрочем, он, пожалуй, ничего не видел
и не слышал. Синие жилы под кожей медленно пульсировали,  перемещаясь  все
выше, к шее и лицу.
   Дорон знал это лицо.


   Дорон стоял на коленях над успокоившимся и  неподвижным  телом.  Пальцы
левой руки сжимали голову юноши, правая касалась коры молодого дубка. Зубы
сжимали деревянный амулет.
   Ему удалось остановить болезнь, он  успокоил  ее  властью  своей  мощи,
усмирил, но чувствовал, как  ядовитые  духи  напирают,  рвут  и  раздирают
поставленные заслоны. Чтобы вылечить юношу окончательно, надо было идти на
болота.
   Дорон вспомнил, откуда знает  паренька.  Это  он  на  площади  Каштанов
бросал беличьи хвосты. Значит, он - враг  бана  и  Гвардии,  преследуемый,
вероятно, сыщиками из Горчема. Но на груди парня был вырезанный ножом знак
- птица Ко-Анагель, знак клятвопреступника. Неужели ж  он  предал  друзей,
перекинулся на услужение к бану и наказан за это?
   Но, глядя в измученное лицо Магвера, Дорон не обнаружил в  нем  фальши,
это не было лицо отступника. Дорон доверял своим чувствам, знал, что может
на них положиться. Конечно, этого еще недостаточно, чтобы отправляться  на
болота в рискованный и опасный путь. Однако  Дорону  нужен  был  помощник.
Такой, которому нечего было бы терять.


   Черные Болота раскинулись к востоку от Пассенских Гор.
   Северные края.
   Говорили, что теми  землями  управляет  другая  магия,  законы,  чуждые
власти Круга. В древние времена сила Круга загнала их в  мрачные  закутки,
такие,  как  этот.  И  они  держались,  уснувшие,  скованные,  никогда  не
выходящие наружу, но здесь, у себя, страшные и загадочные.  Никто  никогда
не заходил в сердце  болот,  только  травники,  ворожеи  и  бродяги  порой
появлялись в их пределах.
   Здесь можно было встретить ящеров величиной с собак, бескрылых  птиц  с
клювами-тверже камня, змей длиной по сто стоп и толщиной  в  человека.  Но
это еще можно было понять - ведь  в  дальних  краях  тоже  вроде  бы  жили
существа, отличающиеся от тех, что заселяют Лесистые Горы. Хороший охотник
там любого, даже самого удивительного зверя может  победить  или  хотя  бы
сразиться с ним.
   Но здесь запросто можно встретить существ в сотни раз  более  страшных:
пальчников, овладевающих человеческими руками,  зимниц,  которые  кормятся
человеческим теплом, выжигающих глаза гластников,  миражерий,  принимающих
самые удивительные формы. И других, совсем не известных, таких, которых ни
один человек не видел, а уж если увидел, то не  возвращался  живым,  чтобы
рассказать о встреченном.
   На трясины иногда забирались некоторые ворожеи и знахари. Побывал здесь
и бан сразу после того, как взял власть в свои руки. Бросил в  болото  три
кремневых топора, показав всем, что принимает их  во  владение  вместе  со
всеми Лесистыми Горами, а потом быстро вернулся в Горчем.
   Дорон никогда не приближался к трясинам. Это было опасно, а  он  обещал
избегать опасных мест.  Однако  сейчас  он  отказался  от  тех  клятв.  Он
чувствовал мощь, нагнетаемую в его тело деревьями, знал, что у него хватит
сил, и, опасаясь болот, в то же время понимал, что может пойти против них.
   Тем более что ему действительно необходим был  помощник.  Он  придумал,
как убить бана собственными  руками,  не  нарушая  предсказания  Деревьев.
Однако все может сложиться так, что  этот  элементарно  простой  план  "не
пойдет". Тогда надо будет воспользоваться другим способом,  но  для  этого
необходим помощник. Какой-то внутренний голос нашептывал  ему,  что  лучше
всего подойдет этот паренек. Дорон оставил его лежать без сознания в своем
укрытии и уже второй день шел к болотам.


   Стучат,  стучат  колотушки,  перестукиваются  тонкие  досочки,  верещат
вращающиеся мельнички, гудят глиняные барабаны. Краски пляшут в их ритме и
вне его,  окружают  со  всех  сторон,  подгоняют.  Из  путаницы  расцветок
возникает изображение.
   Три серых менгира, гранитные блоки, вонзившиеся в землю, рядом -  камни
поменьше, окружающие Круг Лесистых Гор - Круг Мха. Вокруг  лес.  В  центре
круга женщина. Высокая, смуглокожая, с узкими блестящими глазами,  черными
волосами, ниспадающими на плечи. На лбу татуировка, знак Небесных Уст,  на
щеках черные знаки власти. Свободное платье покрывает ее тело,  с  шеи  на
грудь  свисает  ожерелье.  Каждый  камушек  из  других   Кругов.   Женщина
опускается на колени, целует Землю Родительницу.
   Магвер видит все четко и, хоть не может знать имени женщины, знает, кто
она такая. Когда возникла картинка, исчезла боль и Магвер забыл, кто он  и
что с ним происходит, забыл обо всем. Изображение  заполнило  его  зрение,
слух, обоняние, всю голову, все тело. Женщина снова  поднялась,  раскинула
руки, тень упала на мох и связала воедино ее тело, землю  и  менгиры.  Она
замерла и стояла, подобная камням, земля под ее ногами задрожала.  В  этот
момент она впитала в себя все - землю и деревья, людей и животных, и  даже
воду, все Лесистые Горы были ею и в ней. Магвер видел Матерь Лесистых Гор.
   Возбужденный магией оборотника разум проникал сквозь столетия, в  глубь
времен, от которых осталась только песнь, обратившаяся в  сказку.  Картины
перемешивались, накладывались одна  на  другую,  исчезали,  в  голове,  не
переставая,  гудел  сумасшедший   ритм,   задаваемый   сотнями   невидимых
инструментов. Вот город с птичьего полета  -  ровные  ряды  улиц,  гудение
человеческого муравейника, запах дыма. Но это не Дабора.  В  склоне  скалы
зияют черные отверстия, охраняемые воинами. Мало кто может войти в пещеры,
большинство углубившихся в  провалы  Стеклянной  Горы  никогда  больше  не
увидят дневного света. Магвер догадывается - это Увегна  и  подземелья,  в
которых живут Мастера Стекла. Там создаются все те чудеса,  которые  можно
увидеть на рынках Даборы.
   Он словно бы вполз внутрь. Дневной свет погас за первым  же  поворотом,
остался только зыбкий отблеск факелов. Но тут  же  другое  пламя  начинает
рассеивать тьму. Горячая ярь Горы дает людям  свой  свет.  Каменные  чаны,
заполненные жидким стеклом. Полуобнаженные потные мужчины с задубевшей  от
жара кожей дуют в деревянные трубы,  формуя  сосуды  и  украшения.  Магвер
склоняется над раскаленной каменной чашей,  из  которой  вытекает  сияющее
тысячами отблесков стекло. Жара. И тьма.
   И снова колотушки, и снова барабаны, а на  их  бой  накладывается  звук
боевых рогов. Вышагивают ровные ряды бойцов, полощутся штандарты,  блестят
на солнце кремневые острия пик. Это армия Лесистых Гор, свободной  страны.
Это воины, рожденные в Кругу Мха - земля  дает  их  телам  свое  биение  и
одаряет своей милостью.
   Армия направляется к границе Лесистых Гор. Там, на подмокшей болотистой
земле, не принадлежащей ни Кругу Мха, ни Внешнему Кругу,  будет  проходить
последний бой. Но уже раньше пролилось много крови. Вооруженные отряды  не
раз случайно заходили в глубь владений противника. Мало кто из  смельчаков
возвращался после таких вылазок, ведь сражаясь на чужой  земле,  они  были
слабее ее защитников. Проникающий в страну врага должен ударить неожиданно
и тут же выбраться вон, потому что в обычном бою  у  него  нет  шансов  на
победу. Многие десятилетия продолжалась  полупартизанская  война,  наконец
две  армии  встали  лицом  к  лицу,  чтобы  на  ничейной  земле   провести
окончательный бой.
   Поют, поют роги.  Изображение  плывет,  переливается,  становится  лишь
отражением в воде. Вода? А может, это  разогретое,  вздымающееся  пузырями
стекло в чане, порождающее видение ушедших и страшных времен?
   Колонны воинов идут через  лес.  Идут  утоптанным  трактом;  в  тумане,
наплывающем с болот; в  шуме  деревьев,  заранее  оплакивающих  тех,  кому
предназначено пасть; в  внезапном  шевелении  болотных  жителей,  существ,
жаждущих горячей крови и столь же горячей человеческой жизни. О да, Черная
Роза многих уколет своим шипом. И все это охвачено  красноватым  отсветом,
обволакивающим  людей  и  деревья,  выписывающим  вокруг  солнца  туманные
обводы. Или это блеск горящего стекла? Или кровь?
   А потом вой ветра, сумасшедший вихрь  сорванных  бурей  листьев,  крики
птиц, тысячи глаз, уставившихся  во  тьму.  Потом  топот  башмаков,  хруст
костей, каша раздавленных тел, спазм вырванных языков, боевой  клич,  ряды
перекрещивающихся балок, пот, смывающий  краски  с  лиц  воинов.  Болотный
туман, заволакивающий поле брани.
   Дым победы, поднимающийся от сигнальных костров, и  скороходы,  несущие
весть о бое. Победа - на восток. Поражение - на запад.
   Уже утихли крики, жуткий рев, вопли  отчаяния  и  болезненный  вой.  Из
тумана проявляется новое изображение.
   Безлистные  в  середине  лета  деревья.  И  преждевременно  постаревшие
листья, бурым ковром покрывающие землю. Камни, мгновенно ставшие  черными.
Реки, скованные льдом, хоть солнце обжигает кожу.
   Круг Мха. Камни и вырастающие между ними деревья тоже  мертвы.  Замерло
биение сердца Земли Родительницы.
   Вот она лежит, посреди святого места, мертвая женщина. Руки  раскинуты,
они опутаны ремнем, на прекрасном, хоть и немолодом лице  застыла  гримаса
скорби. Не страх, не боль, не ненависть, а лишь скорбь, сожаление  о  том,
что все же случилось такое, чего отвратить  никто  и  никогда  не  сможет.
Матерь Лесистых Гор, Хозяйка Круга Мха умерла. А в кругу уже стоят Шершни.
С  этой  поры  Городу  Ос,  а  не  Даборе  будет  служить  Круг.  А  Земля
Родительница насытится чужой кровью. По небу кружат  три  черные  точки  -
голубь, ласточка и  сокол.  Они  жалобно  кричат,  а  гвардейские  лучники
натягивают тетивы.


   Он услышал рев  за  спиной.  Мгновенно  обернулся,  выхватил  из  ножен
кароггу.
   Болото хлюпало и дергалось, скрывая какую-то фигуру. Снова хлюпнуло, на
мгновение смолкло, а потом на поверхность вынырнула голова тольпавы. Тремя
рывками могучих  рук  тольпава  подскочила  к  тропинке.  Вылезла  на  нее
быстрее, чем Дорон мог ожидать. У  нее  было  большое  округлое  тело,  на
первый взгляд похожее на человеческое. Однако  это  подобие  исчезло,  как
только  чудовище   пошевелилось.   Взгляду   предстали   лягушачьи   лапы,
плавательные пленки между пальцами, огромная плоская, вырастающая прямо из
туловища голова с большими глазами без ресниц. Тольпава распахнула  пасть,
показав беззубые десны, синие и крепкие, как кость, зарычала  и  бросилась
на Дорона. Он скинул с плеча котомку, схватил обеими руками конец  рукояти
карогги. Ждал.
   Когда  чудовище  оказалось  достаточно  близко,  Лист  напал.  Метнулся
вперед, ударил.  Но  тольпава  одним  движением  огромных  лягушачьих  лап
перепрыгнула через Дорона и оказалась у него за  спиной.  Он  в  последний
момент успел рубануть падающую на голову лапищу. Тольпава рыкнула от боли,
попятилась. Дорон пошел на нее, она, высоко подпрыгнув, снова увернулась.
   Дорон знал: тольпава намерена его измучить. Он был  быстрее  ее,  когда
она шла, но не успевал ничего сделать, когда взлетала в воздух.
   Тропинка была узкая, клочки покрывавшей ее  серой  травы  -  скользкие,
откосы -  крутые.  Достаточно  поскользнуться,  упасть  в  грязь  -  и  он
погибнет.
   Он снова ударил. На этот раз тольпава не убежала. Дождалась, пока конец
карогги вонзился ей в живот. Желтая кровь  брызнула  на  руки  пораженного
Дорона. А потом тольпава схватила его за голову. И стиснула.
   Он сумел вырвать кароггу. Но не было сил ударить второй  раз.  Тольпава
замерла, словно вытекающая  из  тела  кровь  не  имела  для  нее  никакого
значения, и продолжала сжимать лапами его голову.
   Боль  не  была  обычной  болью.  Дорон  чувствовал  сжатие,  чувствовал
четырнадцать пальцев в волосах, четырнадцать когтей, дырявящих  кожу.  Но,
кроме того, из рук тольпавы начала истекать другая боль. Ее нити,  тонкие,
как паучья паутина, проникли в череп, вползли в голову,  узкими  струйками
поплыли к глазам, ушам, носу.
   Карогга выпала у него из рук. Не  было  сил  вздрогнуть,  пошевелиться,
мускулы  слабели,  подчиняясь  боли.  Мысли  куда-то  уплывали,  исчезали,
терялись во тьме. Дорон, Лист, избранник Священного Гая, умирал.
   И тут дрогнуло дерево. Нет, не  дерево,  слабенький  росточек,  молодая
ольха. Она родилась на  этом  болоте,  как  и  десятки  ее  сестер-ольх  -
печальных, торжественных, угрюмых. Но именно ей, юной, двухгодичной,  дано
было помочь Листу. Она услышала замирающий пульс Дорона, почувствовала его
силу, уходящую из  тела  к  Земле  Родительнице.  И  дрогнула.  Пошевелила
веточками непонятным  человеку  усилием,  протянула  их  к  ногам  Дорона.
Коснулась концами, прильнула к кожаным штанам,  вцепилась  в  торчащие  из
башмаков онучи.
   Лист задрожал.
   Тогда деревце пробило брюки, коснулось своей веткой - черной и  влажной
- его кожи.
   Нити боли  перестали  расти.  Он  ощутил  тепло  где-то  снизу,  легкую
пульсацию тепла, охватывающего ступни, щиколотки, икры, бедра.
   Ольха боролась. Нагнетала в протянутые к Дорону ветви  все  свои  соки,
отняла  воду  у  листьев,  соль  -   у   корней   и   грела,   разогревала
человека-брата.
   Дорон вновь обрел власть над своим телом. Переждал еще  минуту,  совсем
недолго, чтобы благословенное тепло пронизало все его  естество.  А  потом
рванулся. Припал к земле, схватил кароггу и вбил ее прямо в глаз тольпавы.
   Существо взвыло. Его лапищи отчаянно перемешивали воздух,  били  Дорона
по голове, животу, спине, но он не ослабил нажима. Только  когда  тольпава
утихла, он вытянул кароггу из ее черепа, отскочил.  Чудовище  рухнуло,  не
издав ни звука.
   Какое-то время Дорон стоял неподвижно, глядя  на  дело  рук  своих.  Он
позволил тольпаве схватить себя, как дурной мальчишка,  потому  что  давно
уже не бился. На этот раз смерть прошла от него на волосок.
   Лишь теперь он почувствовал  жжение  в  щиколотках.  Наклонился,  одним
рывком выдернул кусочек ветки, который уже врос в его тело. Поднес руку  к
глазам. На влажной от крови человека и чудовища ладони лежала  сухая,  как
стружка, палочка, которая на глазах у Дорона раскрошилась и распалась.
   Он опустился на землю.
   - Благодарю тебя, сестренка, благодарю...
   Погладил мертвые веточки пальцами, губами коснулся  засохших  листиков.
Наконец, отблагодарив избавительницу, поднялся  во  весь  рост.  Несколько
секунд еще смотрел на  тело  тольпавы,  потом  подхватил  котомку,  поднял
кароггу и двинулся дальше.


   Воздух был липким и серым. Запахи прелого дерева,  пожухших  листьев  и
тины мешались с гнилостной вонью газов, пробивающихся  из  глубин  болота.
Увеличенные тени деревьев выплывали из тьмы и испарений и тут же исчезали.
   Дорон уже привязал к башмакам сплетенные из ивы стопы.  Правда,  теперь
он  шел  по  твердому  грунту,  но  то  и  дело  приходилось  ступать   по
прогибающейся под ногами трясине. Он уже  был  близок  к  цели,  углубился
достаточно далеко, чтобы  отыскать  цветок  оборотника.  После  встречи  с
тольпавой никакие болотные существа больше не беспокоили  его.  Иногда  он
слышал глухой