Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Фэнтази
      Корепанов Алексей. Раздумья Атланта -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  -
я с тем, кто сидел напротив... - Телевизор у него будет работать - вот какая польза! - Мой собеседник широко улыбнулся, но глаза его отнюдь не улыбались. - А зачем ему телевизор? Пусть лучше книжки читает. - Ну-у, старик! - Кузя развел руками и развалился на табурете, прислонившись спиной к стене. - Не хочется ему книжек, телевизор ему хочется смотреть. - А если не отдам? - напрямик спросил я. Мне надоел наш Эзопов язык. - По башке - и в колодец? Или как? - Зачем по башке? - Кузя вздохнул. - Поверь, старик, позарез нужно... - Почему же не заберешь? Не можешь? Мой собеседник выпрямился, опять в упор взглянул на меня. Тяжелый у него был взгляд, нехороший. - Если бы мог - забрал бы. Я побарабанил пальцами по столу, потом как бы невзначай придвинул поближе к себе недопитую бутылку; ничего другого, увесистого, для самообороны, под рукой не было. - Послушай, Кузя, или как тебя там? Зачем тебе блюдо? Что оно такое? Кузя, усмехнувшись, потянулся через стол и водворил бутылку на прежнее место. - Старик, я же сказал: антенна. Не все и не всем полезно знать. Подарил бы - да и дело с концом. - Вы кто - инопланетяне? Демоны из темного мира? Кузя скривился и повторил: - Есть знание, которое не приносит пользы. Вероятно, алкоголь все-таки продолжал еще резвиться в моей голове, делая меня более храбрым, чем я есть на самом деле. Я положил руки на стол, подался к Кузе, к тому, кто прикидывался Кузей, кто принял облик Кузи, и медленно произнес: - Тот факт, что вы пытаетесь завладеть блюдом с помощью обмана, говорит о нечистых намерениях. Ни отдавать, ни дарить его я никому не собираюсь. Вот так. Я сказал! - И я повторил знаменитый жест Глеба Жеглова-Высоцкого. - Та-ак, - протянул Кузя, блуждая взглядом по стене за моей головой. - Что ж, нет так нет. Но учти: и у тебя, и у твоих близких могут быть - и будут - большие, скажем так, неприятности. Уж будь уверен. Мне стало совсем мерзко, но я постарался не подать виду, не потерять лица перед этим потусторонним засранцем. - Вот тебе и раз! - Я нашел в себе силы изобразить усмешку. - Вот тебе и "подарок"! Это же запугивание уже получается, принуждение... Может ли считаться настоящим подарком подарок принудительный? - Не может, - мрачно ответил мой собеседник. - Принуждения не будет. Просто вскоре ты увидишь, прочувствуешь и осознаешь, сколько неприятностей ты нажил, и сам от всего сердца возжелаешь сделать подарок. И ничегошеньки не потеряешь. Кроме неприятностей, конечно. И вот когда ты надумаешь сделать подарок - просто скажи. Тебя услышат. Он тяжело поднялся, отодвинул табурет, и я тоже встал из-за стола. - Посошков на дорожку распивать не будем. - Взгляд его был колючим, губы кривились. - До встречи, Дрюня! Он направился к выходу и я, оторопев, отступил в сторону, пропуская его. "Дрюней" называла меня только Алена... и та, вторая... Откуда этот, в обличье Кузи... значит ли это?.. - Эй! - бросил я ему в спину, уверенный уже, что он не собирается бить меня по голове или живьем поджаривать на газовой плите. - А одежду свою не заберешь, трусики-лифчики? - Сам пользуйся, - ответил он, не оборачиваясь, и вышел в прихожую. Я не стал его провожать. Я подошел к окну и долго стоял, упираясь руками в подоконник, но из подъезда так никто и не вышел. Вполне возможно, что некто или нечто, скопировавшее телесную оборочку моего бывшего однокурсника Валерки Кузнецова, просто превратилось в муху... Потом я вновь сел за кухонный стол и налил себе еще водки. Я пил водку, и мое душевное состояние становилось все ужаснее, хотя ужаснее, кажется было некуда, и в памяти всплыло какое-то липкое, неприятное, угрожающее слово, похожее на шипенье змеи: полиморф. Полиморф-ф... Вот с кем я, по-видимому, имел дело. Большие неприятности, конечно, меня страшили; только вот что именно понимать под большими неприятностями? Наверное, самой большой неприятностью можно считать смерть, но как раз смерти-то я и не боялся - не мучительного умирания, не предсмертных страданий, а смерти как таковой, как оборотной стороны жизни. Да, был у меня период жуткого страха, неприятия, протеста (такой период, возможно, бывает у каждого), но я ухватился за идею переселения душ, я безоговорочно поверил в эту идею, потому что очень хотел поверить - и заглушил этот постоянно гнездящийся в каждом из нас страх... Конечно, трудно было смириться с мыслью о том, что вновь воплотишься ты уже не здесь и не таким, но я кое-что сказал по этому поводу самому себе. Раз и навсегда. "Послушай, уважаемый котяга Андрей, - сказал я себе, - ты, конечно, скорбишь о том, что в следующем воплощении не сможешь баловаться с компьютером, пить пиво в июльскую жару и получать удовольствие от прогулок под осенним дождем. Там все будет другим. Но ведь вполне возможно, уважаемый, что в предыдущей жизни, в каком-то другом мире, самой большой для тебя радостью было пожевать слипшихся в комок холодных и скользких червей, а потом принять ванну из содержимого тухлых яиц, а самым высшим наслаждением, истинным кайфом, было поковыряться железной иглой в собственном больном зубе; и ты с горечью думал тогда, что в следующей жизни будешь лишен всех этих удовольствий... Так не кажется ли тебе, уважаемый Андрей, что в новой жизни, которая придет на смену этой, тебе и в голову не взбредет жалеть о компьютерах, пиве в жару и прогулках под дождем, как не жалеешь ты об утраченных навсегда червях, тухлых яйцах и игле в больной зуб?.." Такая аргументация в свое время меня вполне успокоила и прибавила оптимизма... но в данном случае под большими неприятностями полиморф мог подразумевать вовсе не смерть. И вообще дело было не в этом! Полиморф сулил большие неприятности не только мне, но и моим близким. Дочери. Алене. Возможно, бывшей жене и бывшей теще. Возможно, нижегородской тетке по отцовской линии... Я не знал, что такое эти полиморфы, и на что они способны. И поэтому склонен был предполагать худшее. Но подарить блюдо, абсолютно ничего не зная о возможных последствиях... для себя... для других... Голова моя тяжелела от водки, а в груди закипала горячая злость, совершенно беспредметная злость, порожденная отчаянием, осознанием тупиковости ситуации. Резко смахнув на пол хлебную горбушку, я выдернулся из-за стола и направился в комнату. Блюдо по-прежнему висело на стене, каким-то непонятным образом переместившись с речного дня назад, в мою квартиру. Я снял его, вернулся на кухню и достал с полки молоток и широкое зубило. Я понятия не имел, из какого сплава сделано блюдо, но намеревался обрабатывать его молотком до тех пор, пока оно не потеряет свою форму и не перестанет быть пригодным для любого применения. Положив на пол зубило, я установил на нем ребром злополучное блюдо и, придерживая его за край левой рукой, размахнулся и правой рукой, вооруженной молотком, нанес первый сокрушительный удар. Потом еще и еще. Не знаю, что могли представить себе соседи в связи с поднятым мною грохотом, да и не думал я о соседях; стиснув зубы, я вовсю орудовал молотком, стремясь, для начала, хотя бы согнуть блюдо. Дребезжала в сушилке над раковиной посуда, а солонка свалилась со стола, рассыпав все свое содержимое... Несмотря на все мои отчаянные усилия, блюдо не поддавалось; тут нужен был, наверное, не молоток, а кувалда. Или заводской пресс. Нанеся не менее полусотни ударов, я добился только того, что на покрывающем блюдо то ли лаке, то ли эмали, то ли каком-то другом составе появились многочисленные трещины. Но не более. Положив молоток, я, отдуваясь, сел на пол возле блюда. И увидел, что кое-где кусочки темно-зеленого покрытия отвалились после моей яростной атаки и под ними обнаружились пятна кирпичного цвета, испещренные мелкими тускло-золотистыми письменами, совсем не похожими на покрывающие поверхность блюда узоры. Повозиться пришлось довольно долго, но все-таки мне, с помощью зубила и молотка, удалось полностью расчистить эти письмена. Я сидел на полу, пропотевший от макушки до подошв, разглядывал преобразившуюся реликвию и думал о том, что, возможно, письмена эти рассказывают о ее предназначении. Лично мне они, разумеется, ничего не говорили, но я знал, кому их нужно показать - когда-то я уже показывал блюдо, желая выяснить его историческую ценность. Я сидел, чувствуя, как давит на плечи груз нежданно-негаданно появившихся проблем, я был потрясен и подавлен происшедшими событиями; злость прошла, сменившись безмерной усталостью и ощущением тревоги, готовой вот-вот воплотиться в чудовищные, зримые формы... Оставив инструменты и блюдо на полу, я поплелся в ванную. А потом, уже добравшись до подушки, я громко сказал незримым наблюдателям: "А пошли вы все в задницу! Плевать я на вас хотел..." - и почти сразу провалился в черную пустоту, в которой мелькали какие-то тревожные полуобразы, постепенно приближаясь и неотвратимо сжимая кольцо... Тревога не оставила меня и утром, когда я с тяжелой головой и гнуснейшим настроением потерянно бродил по квартире и все никак не мог заставить себя собираться на работу. Блюдо никуда не исчезло, оно все так же лежало на полу, усыпанное темно-зелеными шелушинками, и тусклые угловатые письмена выглядели зловеще, как надпись над вратами Дантова Ада. Слова псевдо-Кузи о грядущих больших неприятностях не давали мне покоя, и я внутренне готовился к самому худшему... Я вновь взял реликвию с собой, и весь день старался не думать ни о чем, кроме того дела, за которое получал зарплату... но допускал ошибку за ошибкой, а после обеденного перерыва и вовсе запорол задание - какая там работа, если сидишь в постоянном напряжении и ждешь, что вот-вот обрушится потолок или ворвутся в нас компьютерный центр лихие налетчики, паля из автоматов по беззащитным котягам... Ближе к вечеру меня позвали к телефону. Я с замиранием сердца взял трубку, ожидая услышать какое-нибудь страшное известие, но это по междугородке звонила Алена. - Андрюшенька, что там у тебя? Все в порядке? Помогли твои меры? Я, конечно же, не собирался плакаться ей по поводу своих проблем. Я постарался придать голосу побольше бодрости и ответил: - Полнейший порядок, Аленушка. Ноу проблемз. - Ты что-нибудь выяснил? - Попробую сегодня, проконсультируюсь у специалистов. А как твои дела? Алена ответила, что уже взяла билет на завтрашний автобус, приедет в пятнадцать десять, но на работу, конечно, не пойдет - глупо, вернувшись из командировки во второй половине дня, идти на работу, да еще и в пятницу. Она предложила встретиться вечером и погулять (о моей квартире она даже не упоминала), и мы договорились, что завтра в семь я буду ждать ее на бульваре у швейной фабрики. Алена была цела и невредима, но это не могло служить поводом для излишнего оптимизма - возможно, полиморфы просто давали мне время для принятия решения, прежде чем претворять в жизнь угрозу насчет больших неприятностей. Отбыв до конца трудовой день, я пришпорил "Агасфера" и направился к тому человеку, который уже осматривал раньше мамино блюдо. Вадим Юрьевич, так звали этого человека, когда-то преподавал в нашем пединституте, а теперь, насколько мне было известно, был связан с каким-то международным культурологическим фондом и слыл экспертом по раритетам (это вам не котяга какой-нибудь!). Посредником в нашем знакомстве выступил года три-четыре назад один мой приятель, и я время от времени оказывал Вадиму Юрьевичу кое-какие компьютерные услуги. Собственно, именно для этого Вадиму Юрьевичу и было нужно знакомство со мной. Разумеется, услуги я оказывал не без корысти для себя. Подогнав "Агасфера" под самое крыльцо, я взял завернутое в газету блюдо и поднялся на третий этаж. Вадим Юрьевич открыл дверь, прикрикнул на резвящегося в прихожей огромного бульдога, пожал мне руку и предложил пройти в комнату. Был он высок, сухощав и седовлас и внешностью своей всегда напоминал мне то ли шерифов, то ли ковбоев из старых вестернов. - Да можно и здесь, Вадим Юрьевич. - Я извлек блюдо из газеты и протянул эксперту. - Вот, посбивал с него облицовку. Вадим Юрьевич осторожно принял блюдо кончиками пальцев (так следователи обращаются с уликами-вещдоками, оставленными на месте преступления), повернул к свету, заинтересованно оглядел письмена. Я напряженно уставился на него, словно он должен был прямо сейчас, с ходу, перевести этот текст. Неожиданно у меня мелькнула мысль о том, что текст может оказаться чем-нибудь вроде: "этим полукреслом мастер Гамбс начинает новую партию мебели..." - Оч-чень интере... - начал было Вадим Юрьевич, медленно покрутил блюдо, как корабельный штурвал, и посмотрел на меня каким-то отрешенным взглядом. Я понял, что он, пожалуй, меня уже не видит. - Вы не возражаете, Андрей, если я пока оставлю его у себя? - Ради Бога, Вадим Юрьевич! - Я потом вам позвоню, у меня ваш рабочий и домашний есть. - Вадим Юрьевич вновь рассматривал письмена, склоняя голову то к левому, то к правому плечу. - Тут, по-моему, очень интересные... очень интересные... Я сообразил, что уже совершенно лишний здесь, в этой прихожей. - До свидания, Вадим Юрьевич. Извините, что побеспокоил. - Хорошо, хорошо, Андрей, - совершенно рефлекторно отозвался эксперт, продолжая покручивать блюдо. - Я позвоню. Я возвращался домой, и в душе моей трепетала слабая надежда на то, что расшифрованные Вадимом Юрьевичем знаки подскажут мне выход из невеселого моего положения. Я вел машину очень осторожно, я был предельно внимательным и тащился со скоростью дорожного катка. Меня ждал наполненный тревогой и ожиданием беды вечер, и сколько таких вечеров было впереди?.. Без трех минут семь я подошел к швейной фабрике и начал прогуливаться по бульвару, в тени высоких лип. На бульваре было многолюдно, туда-сюда сновали троллейбусы, за столиками под полосатыми тентами молодежь баловалась мороженым, пивом и пепси-колой. Противники пока выжидали, не вмешивались в события - три часа назад я позвонил Алене и узнал, что она уже приехала и намерена отмыться от дорожной пыли и вообще привести себя в порядок. А полчаса назад теперь уже она позвонила мне и сказала, что только что вышла из парикмахерской и берет курс на бульвар. Я бродил по бульвару, высматривая Алену среди гуляющих и спешащих по своим делам людей. Первая волна беспокойства обдала меня в семь пятнадцать. Потом волны покатили одна за другой, все более крутые, все более настойчивые. Я пока еще отбивался от них, но следом за ними шел девятый вал... Он обрушился на меня в семь сорок пять - со времени Алениного звонка миновал уже час с четвертью, а за час с четвертью можно было, не особенно спеша, пройти полгорода. Я понял, что Алена не придет. Перебежав дорогу перед самым носом грузовика, я бросился к телефону-автомату. Трубку подняла Аленина мама. На мой вопрос она ответила, что Алена домой не звонила, и тут же встревоженно поинтересовалась, что случилось. Я заверил ее, что ничего не случилось; просто мы, вероятно, разминулись, сказал я. Я был почти уверен, что охотники за блюдом приступили к исполнению своих обещаний. Промаявшись еще минут сорок (за это время надежда сгорела окончательно, и дым успел развеяться), я вновь набрал номер Алены. Выслушал информацию взволнованной и расстроенной Алениной мамы и с тяжелым сердцем отправился за "Агасфером". Противник произвел первый выстрел. Оказывается, Алена уже позвонила маме. Из травмопункта. Спеша на свидание, она спускалась по ступенькам сквера-каскада и подвернула ногу. Да так, что не могла идти. Добрые люди помогли ей выбраться из сквера, а до травмопункта она доехала на маршрутном такси. И выяснилось, что у нее даже не вывих, а трещина... Ей уже наложили гипс, и теперь она ждала, когда я заберу ее оттуда... Я, наплевав на осторожность, гнал "москвич" к травмопункту, уныло и обреченно думая о том, что это только начало, только первый, сравнительно легкий удар (хотя для Алены он был, конечно, не таким уж и легким), и что ни о каком случайном совпадении не может быть и речи. Будущее не сулило ничего хорошего. Алена сидела на скамейке возле травмопункта, еще больше похорошевшая после парикмахерской, но не очень веселая; на ее правой ступне вместо туфельки красовалась гипсовая нашлепка, а туфельку Алена держала в руке. - Вот и сходили за хлебушком... - грустно сказала она, когда я подошел к ней. - Ты становишься опасным, Андрюша, к тебе опасно ходить на свидания. Это она, конечно, пыталась шутить, но слова ее были сущей правдой; началась пальба по близким мне людям. Вернее, пока еще не пальба, а пристрелка... "То ли еще будет", - подумал я. С моей помощью Алена доскакала до "Агасфера" и я повез ее домой. Не к себе, конечно, а к ней. - По-моему, там была кожура от банана, - удрученно сказала Алена, морщась от боли. - Елки-палки, могла ли я подумать лет десять назад, что в своем родном, отнюдь не тропическом городе когда-нибудь переломаю кости из-за кожуры от банана! Я привез Алену домой, послушал охи и ахи ее родителей, в подробностях узнал историю падения и накладывания гипса, а потом Алена приняла снотворное, дабы сном заглушить боль. Потом мы с Алениным папой посидели немного на кухне, выпили по рюмке коньяка и я узнал о его политических симпатиях и антипатиях, а также о том, какие меры нужно немедленно принять, чтобы попытаться вытащить страну из экономической пропасти. Потом на кухню пришла Аленина мама, сообщила, что Алена наконец заснула, и я откланялся. Дома я с ногами залез на диван и уставился в пространство. Мне было очень плохо. И чем больше я вот так бесцельно сидел, стараясь ни о чем не думать, тем сильнее охватывало меня беспокойство, накладываясь на мое и без того сквернейшее душевное состояние. Я попытался отыскать причину беспокойства, и мне это удалось. Я поднялся, вышел в прихожую и набрал номер своей бывшей жены. - Я вас слушаю, - сказал в трубке голос Людмилы. И только сейчас я сообразил, что совершенно не знаю, как вести разговор. Но просто взять и положить трубку я тоже не мог. Я должен был проверить. - Здравствуй, Люда, - сказал я после короткой внутренней борьбы. - Это Андрей. - Здравствуй, - не сразу отозвалась она, и ее голос был подобен никогда не тающим горным льдам. Потом воцарилось выжидательное молчание. - У вас ничего не случилось? - выдавил я, чувствуя всю глупость своего вопроса. С тех пор, как она ушла к маме, мы не звонили друг другу. - С чего это вдруг такая забота? - холодно осведомилась Людмила. - И что у нас должно случиться? - Да нет, это я так, - торопливо ответил я. - Не случилось - и слава Богу. До свидания. Сигналы отбоя зазвучали в трубке сразу же после моих последних слов. Я еще немного постоял возле телефона, а потом вернулся в комнату и включил телевизор, уповая на то, что он хотя бы ненадолго приглушит чувство обреченности, подавившее во мне все другие чувства

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору