иными  средствами.
Шмальнешь ненароком - потом всю жизнь не  отмоешься...  Толь  Толич!  Нутром
чую: что-то здесь не то... Ну на кой ему ляд было устраивать весь этот  цирк
на воде?.. Рядом с мостом!  На  свету...  А  домовой?  Вот  ты  можешь  себе
представить второе лицо Лыцкой Партиархии с домовым на руках?..
   Генерал  Лютый  посмотрел  на  расстроенного  вконец  Николая,  вздохнул,
поднялся и, обогнув стол, ободряюще потрепал по плечу.
   - Коль, - жалобно сказал он, - ну ты сам подумай: кого мне еще бросить на
Африкана?.. Только тебя. Дело-то, видишь, сложное, ответственное... - Как-то
незаметно он поднял подполковника со стула, приобнял дружески  и,  продолжая
заговаривать зубы, повел к  дверям.  -  Вот,  послушай:  ловили  мы  однажды
маньяка-террориста... Представляешь,  взрывал  скрипичные  квартеты!  Причем
заряды, гад, закладывал - крыши с театров сносило... И с кем мы тогда только
не консультировались! С психиатрами, с  музыкантами...  А  потом  оказалось:
нормальный антисемит... Так что, может, и здесь все просто...
   С этими словами он выставил Николая в коридор и прикрыл за ним дверь. Тот
выматерился вполголоса, но, делать  нечего,  пошел  к  себе...  Рассказанная
шефом байка нисколько его не успокоила.  Кто-кто,  а  уж  Николай  Выверзнев
доподлинно знал, что до распада Сусловской области Толь Толич был участковым
и, стало быть, вести дела о террористических актах никак не мог...
   На полдороге  подполковнику  встретился  крепко  заспанный  сотрудник,  с
недоумением  взиравший  на  рамку  в   собственных   руках.   Рамка   лениво
проворачивалась то по  часовой  стрелке,  то  против  оной...  Процесс  этот
почему-то сильно напоминал позевывание.
   - Ну, что? -  недружелюбно  спросил  Николай.  Сотрудник  виновато  пожал
плечами:
   - Да вот не нащупал пока... Может, молчит, затаился...
   Выверзнев желчно усмехнулся и  двинулся  дальше.  Отпер  кабинет,  вошел.
Лежащая  на  столе  трубка  продолжала  щебетать.  Возникло  острое  желание
вернуться в  коридор,  притащить  сюда  за  шиворот  этого  недоумка  с  его
ублюдочной рамкой и натыкать заспанной мордой прямо в чирикающий наушник.
   Николай сел за стол, положил трубку и  включил  компьютер.  Но  пока  тот
грузился, телефон замурлыкал снова.
   - Слушаю... - буркнул Николай.
   - Песик, нас опять разъединили...
   Бли-ин!.. Подполковник Выверзнев  ошалело  взглянул  на  отнятую  от  уха
трубку. Стало быть, не болтунец... Когда же он, в самом деле,  дал  ей  этот
номер?.. Пьяный был, что ли?..
 
 
   Посадив ребят в засаду, Николай умышленно покинул здание музея  не  через
служебный, а через парадный ход. Прикуривая, постоял на крыльце,  огляделся.
Под белыми лампами фонарей мерцали вымытые со  стиральным  порошком  влажные
еще асфальты, молочно сияла зебра перехода. Вдалеке помигивали светофоры,  и
Николаю  вспомнилось  вдруг,  что  в  Лыцке  уличным   движением   управляют
регулировщики, ибо светофор и Люцифер - один черт по смыслу...
   На территории Баклужино успешно действовало  не  менее  семи  иностранных
разведок (прочие - не в счет). Поэтому  не  следовало  даже  надеяться,  что
такая серьезная акция,  как  засада  в  краеведческом  музее,  не  привлечет
всеобщего внимания... Можно, конечно, было бы провести ее и на высшем уровне
секретности, ненавязчиво внедрить ребят в музейный персонал, но вот тогда бы
все и впрямь насторожились - от Лыцка до Каракалпакии... Честно говоря, будь
на то воля Николая - своими бы руками смастерил и повесил на парадную  дверь
табличку: "Внимание! В музее - засада". Специально для Африкана...
   - Добрый вечер, Николай Саныч... Прогуливаетесь?..
   Приподнятая светлая шляпа над сребристо опушенной лысиной и старательная,
как у черепа, улыбка...
   - Добрый, добрый... - улыбнулся в ответ Николай.  -  Вот  вышел,  знаете,
воздухом подышать...
   Ни хрена себе вечер - утро скоро! Кстати,  раскланявшийся  с  Выверзневым
старикан числился у него в списке как заведомо  работающий  на  красноярскую
разведку  и,  предположительно,  подрабатывающий  в  оренбургской.  Впрочем,
население в суверенной Республике Баклужино было маленькое,  поэтому  каждый
на кого-нибудь да работал. Не на тех, так на других.
   Николай шел по гулким ночным тротуарам, пытаясь не  думать  о  порученном
ему деле. Рано. Вот накопим фактов - тогда и  подумаем...  Гораздо  полезнее
было поразмыслить над тем, как это он ухитрился рассекретить свой  служебный
номер. Песик...
   Нет, абсолютно точно: сам он ей номера не сообщал. Стало быть, кто-то  из
осведомителей... Николай мысленно проглядел список лучших своих стукачей.  В
той или иной степени все они были знакомы с  Никой  Невыразиновой.  То  есть
номер она могла вытрясти из кого угодно... М-да, ситуация...
   Стараниями Глеба Портнягина районный центр помаленьку  обретал  столичный
лоск.  Беззвучно  полыхали  рекламы.  Бродвей.  Посреди  площади  на  низком
гранитном цоколе сияла Царь-ступа. Отбитый кусок был аккуратно  прислонен  к
чугунному  тулову...  Потом  загремело,  заклацало,   и   мимо   Выверзнева,
вырвавшись из бетонной норы, прокатил недавно пущенный скоростной трамвай  -
надо полагать, последний на сегодня...
   Точнее - на вчера... Миновав  трехэтажное  розовое  здание  консерватории
(бывшая музыкальная школа), подполковник закурил еще одну сигарету и свернул
с проспекта в переулок. Сразу же повеяло старым Баклужино. Фонари не горели.
Тихо ботала по древесной фене потрепанная черная листва да невидимая  мелкая
собачонка тявкала тоненько и отрывисто - как в бутылку.
 
 
   Звонок не работал, пришлось стучать. Дверь Николаю открыл щуплый, похожий
на подростка мужичок. На вид ему можно было дать и тридцать, и сорок,  а  со
зла и все сорок пять лет. На самом же деле безработному  Максиму  Крохотову,
как значилось в одном из поминальничков подполковника  Выверзнева,  стукнуло
недавно пятьдесят два года.
   Сна - ни в одном глазу, что,  впрочем,  естественно,  ибо  о  предстоящем
визите Крохотов был предупрежден заранее.
   - Здравствуй-здравствуй...  -  рассеянно  отозвался  на  его  приветствие
Николай и, войдя, окинул утомленным оком скудную  обстановку.  -  Как  жизнь
молодая?..
   Поговорили о жизни, об отсутствии  в  ней  счастья,  о  ценах.  Выверзнев
ненавязчиво предложил некую толику денег. Хозяин  столь  же  ненавязчиво  ее
принял.
   - Пройтись не желаешь? - спросил Николай.
   - С вами? - опасливо уточнил тот.
   - Нет, без меня... Ночь, кстати, великолепная... Воздух, звезды...
   - А гулять долго?
   - Часика полтора...
   Выпроводив хозяина, подполковник запер за ним дверь и, пройдя  на  кухню,
наглухо задернул ветхую занавеску.  Затем  с  видом  решившего  застрелиться
запустил правую руку под мышку, но извлек отнюдь не ствол,  а  всего-навсего
пластиковый пакет со сливками. Вскрыл, вылил половину содержимого в мисочку,
установил ее в  центре  хромого  кухонного  стола,  снял  гипсовую  решетку,
прикрывавшую жерло вентиляционного хода, и произвел  тихий  условный  свист.
После чего присел к столу - и стал ждать.
   Вскоре в черной квадратной  дыре  возникло  мохнатое  личико  и  опасливо
повело выпуклыми глазенками.
   - Порядок, порядок... - успокоил его Николай. - Можешь не проверять...  А
я вон тебе эстонских сливок принес... Ты ведь любишь эстонские?..
   Согнутым  пальцем  он  подтолкнул  миску  поближе,  и  выпуклые  глазенки
вспыхнули. Домовой проворно сбежал на коготках по стенке, мигом очутился  на
столе и, блаженно заурчав, окунул мордашку в импортный продукт.
   - А  Череп  с  Есаулом  разбираться  будет...  -  сообщил  он,  чмокая  и
облизываясь. - Есаул его в прошлой жизни на пятнадцать сребреников  кинул...
Это им астролог рассказал, только его уже замочили...
   - Да ты поешь сначала... Поболтать успеем...
   Закинув ногу за ногу, Николай курил и поглядывал на гостя  с  дружелюбной
усталой улыбкой. Верный заветам незабвенного шефа охранки Сергея Васильевича
Зубатова, он полагал дурной привычкой сразу же брать осведомителя в оборот и
вытрясать из него нужные сведения... Стукача надо любить. Ты сначала  с  ним
потолкуй, поговори по душам, узнай,  не  нуждается  ли  в  чем,  помоги  при
возможности... А сведения он и сам тебе все выложит.
   Лахудриком  Николай  дорожил.  Этот  домовой,  доставшийся  контрразведке
Баклужино в наследство от советского режима, когда-то работал на  КГБ,  а  в
1950 году, сразу после раскола  нечистой  силы,  был  даже  внедрен  в  ряды
катакомбных. Очень любил сливки.
   Размашисто вылизав миску, он утерся, сел на корточки и, сияя  глазенками,
принялся взахлеб делиться новостями:
   - А Череп говорит: включаю счетчик с Ирода Антипы... А там с Ирода  такое
накапало!.. Да еще и по курсу... Все на ушах, из Тирасполя бригада едет...
   - Да ладно тебе... - благодушно  прервал  его  Выверзнев.  -  Сам-то  как
живешь? Давно ведь не виделись...
   Честно сказать, разборки баклужинской мафии,  пусть  даже  и  осложненные
интервенцией зарубежного криминалитета, сейчас его трогали мало.
   Плечики Лахудрика брезгливо передернулись под гороховой шерсткой.
   - Беженцы достали... - посетовал он.
   - Беженцы? - с проблеском интереса спросил Николай. - Откуда?
   -Да эти, чумахлинские...
   - А-а... Там же завтра два квартала под снос! А что за беженцы? Люди  или
домовые?..
   - Да и те, и другие, - безрадостно отозвался Лахудрик.  -  Такой  колхоз!
Деревня - она и есть деревня... Нет, ну вот чего они сюда прутся? В  Чумахле
им, что ли, места мало?
   Николай Выверзнев с сочувствием поцокал языком.
   - А дымчатые есть?
   - Лыцкие, что ли?.. Тоже хватает... Вроде и границу закрыли,  и  блокпост
закляли - нет, как-то вот  все  равно  просачиваются...  Житья  уже  от  них
никакого!.. Кормильчик  со  своими  бойцами  от  мафиозных  структур  заказы
принимает - на полтергейст! Это как? Достойно?.. Да  никогда  у  нас  такого
раньше не было...
   - А ты лыцких-то... всех знаешь?..
   Лахудрик запнулся. Над занавеской в черном окне желтела  однобокая  луна.
Тусклая - как лампочка в подъезде.
   - В столице?.. Н-ну, в общем, да... Кого больше,  кого  меньше...  А  кто
нужен?
   - Хм... - В раздумье подполковник Выверзнев смял лицо ладонью. - Пока  не
знаю... - признался он, отнимая ладонь. - Но кто-то должен появиться. Причем
не сегодня-завтра...
   Лахудрик внимательно взглянул на Николая и  уразумел,  что  разговор  уже
идет всерьез.
   - Дымчатый? - настороженно уточнил он.
   - Дымчатый... Средних размеров... И-и... пожалуй,  все.  Перешел  границу
этой ночью... Точнее - был перенесен...  -  Николай  подумал.  -  Кем-то  из
Лыцких Чудотворцев. Вряд ли он станет  этим  хвастаться  перед  братвой,  но
может проговориться и случайно...
   - Так они что?.. Вместе границу переходили?..
   - Вместе...
   Лахудрик сидел неподвижно и лишь озадаченно помаргивал. То, что он сейчас
услышал от подполковника, представлялось ему невероятным.  Да  и  перетрусил
вдобавок домовичок... С Лыцкими Чудотворцами шутки плохи...  Плеснет  святой
водой - и прощай, Баклужино, здравствуй, астрал!..
   - А я что?..
   - Ничего... Как объявится - скажешь...
   Лахудрик все еще колебался. Николай крякнул, нахмурился и снова потянулся
к пакету.
   - Ты... это... - сказал  он,  пододвигая  миску  поближе.  -  Еще  сливок
хочешь?..
 
 
 
Глава 5. АФРИКАН, 
СОРОК ЧЕТЫРЕ ГОДА, ПРОТОПАРТОРГ 
 
   Когда какая-то зловредная мелюзга дерзнула пощекотать из-под  воды  левую
пятку, Африкан, достигший уже к тому  времени  середины  Чумахлинки,  ощутил
легкий испуг. Ему представилось вдруг, что вот сейчас, именно  в  этот  миг,
Партиарх  Порфирий,  брезгливо  поджав  губы,  вычеркивает  его  из   списка
чудотворцев -  и  холодная  темная  вода  тут  же  расступается  под  босыми
подошвами. А плавать Африкан и вправду не умел...
   Хотя, конечно, не все так просто...  Единым  росчерком  пера  харизмы  не
лишишь. Пока толпа верит в своего избранника - тот не утонет  ни  при  каких
обстоятельствах. Даже когда слух об отставке достигнет людских ушей, поверят
ему далеко не сразу. Должна пройти неделя, а то и две, прежде  чем  средства
массовой информации убедят население, что народный любимец лишь прикидывался
таковым. Однако и в этом  случае  наверняка  останется  какое-то  количество
непереубежденных упрямцев.  Разумеется,  по  воде  при  такой  поддержке  не
прогуляешься, а вот чудо помельче можно и сотворить...
   Потом с лыцкого берега полетели пули, и Африкану стало  не  до  сомнений.
Обозлившись,  он  проклял  пулемет,  а  заодно  и   безымянного   подводного
щекотунчика...
   Кстати, вскарабкаться на двухметровый обрыв по вымытым из грунта  извивам
толстых корней оказалось куда труднее, нежели пешком в шквалах прожекторного
света пересечь при пулеметном огне разлившуюся Чумахлинку. На всякий  случай
протопарторг, выбравшись на сушу, сразу же отвел глаза прожектористам, и оба
луча, потеряв нарушителя, слепо зашарили по  берегу.  От  близости  холодной
воды поламывало суставы. Покряхтывая, опальный чудотворец присел на какую-то
корягу и бережно открепил от рясы приблудившегося домовичка.
   - Ну вот... - протяжно молвил он. - Давай-ка, друг  Анчутка,  для  начала
отдышимся...
   Суматоха на мосту всполошила всю потустороннюю живность.  Придремавшее  в
кроне вербы крупное аукало, одурев спросонок, вскинулось и  огласило  рощицу
рублеными командами, тяжким буханьем сапог,  собачьим  лаем...  Вне  всякого
сомнения, там, вдалеке, баклужинцы подняли заставу в ружье.
   - Бежим!.. - вскрикнул ополоумевший от страха Анчутка.
   Африкан неспешно повернулся к домовому и, вздернув пегие  брови,  оглядел
его с головенки до пяточек. Честно сказать, он и сам не  понимал  до  конца,
что его побудило взять под покровительство эту мелкую пушистую  нечисть.  Ну
что ж... Говорят, у каждого антисемита есть свой любимый еврей.  Так  почему
бы протопарторгу Африкану не обзавестись любимчиком из домовых?..
   Протопарторг насупился, снял с плеча висящие на шнурках ботинки и, как бы
не слыша приближающегося шума, принялся обуваться. Порфирию о  его  бегстве,
несомненно, уже доложили. А назавтра Партиарху станет известно и о  нынешней
пограничной заварухе. Еще день он будет колебаться, а потом... Кстати, а что
потом? Как бы сам Африкан поступил на  месте  Порфирия?  Во  всяком  случае,
взять и объявить во всеуслышание  ближайшего  своего  соратника  беглецом  и
ренегатом он бы не решился...
   Широкое лицо чудотворца  было  скорбно-задумчиво.  Вокруг  примыкающей  к
обрыву  лужайки  металась  незримая  простому  люду  мелкая  лесная  погань:
заблудилки, спотыкалки, толканчики... На саму лужайку даже и не  совались  -
отпугивала алая аура Африкана.  Просунулось  в  развилину  стволов  очумелое
рыльце лешего. Хозяин рощицы испуганно повел  круглыми  бельмами,  шевельнул
вывороченными ноздрями -  и  сгинул.  Анчутку  он  не  приметил.  Хотя  будь
домовичок один - нипочем бы ему не укрыться от приметливой родни...
   Потом кто-то по-кабаньи проломился через кустарник и страшно скомандовал:
   - Стой! Руки за голову!
   Анчутка в ужасе схватил протопарторга за ногу, мешая  шнуровать  ботинок.
Тот поднял голову и различил в двух шагах перед собой  кряжистого  отрока  в
каске и в бронежилете поверх пятнистого комбинезона. Потопал обутой ногой  и
недовольно кивнул в сторону чернеющей в сумерках осины. Пограничник  тут  же
перенацелил автомат и, мягкой тяжелой  поступью  подойдя  к  дереву,  уперся
стволом  в  кору.  Привычными  движениями  обыскал  осину,  нашарил   сучок,
нахмурился.
   - Контрабанда?.. - недобро осведомился он. - А ну-ка документы!..  Куда?!
Руки за голову, я сказал!.. Сам достану...
   Африкан принялся за второй ботинок. Пограничник с угрюмым сопеньем изучал
в свете фонарика сорванный с дерева нежный молодой листок.
   - Справка об освобождении?.. Мало того, что  рецидивист,  так  ты  еще  и
шпионов переправляешь?.. Говори, сука, где клиент! Где этот, в рясе?..
   Потянуло легким  ночным  ветерком.  Листва  осины  сбивчиво  забормотала.
Пограничник выслушал древесный лепет  с  тяжелым  недоверием.  Тем  временем
через кустарник проломился еще один пятнистый в бронежилете и, кинув быстрый
взгляд в сторону товарища, проверяющего документы, устремился к берегу.
   - Хлюпало! - с  плаксивой  угрозой  в  голосе  взвыл  он,  склоняясь  над
обрывом. - Ну  ты  что  ж  ершей  не  ловишь,  черт  пучеглазый!..  Водяной,
называется! Лыцку продался?..
   Внизу плеснуло,  зашуршал  осыпающийся  по  крутизне  песок,  заскрипели,
затрещали вымытые из берега древесные корни.  Кто-то  карабкался  по  круче.
Вскоре на край ее  легла  лапа  с  перепонками,  потом  показалась  жалобная
лягушачья морда. Глаза - как волдыри.
   - Ну да, не ловлю!.. - заныл в  ответ  речной  житель.  -  Я  его  еще  в
нейтральных водах  щекотать  начал.  Вот!..  -  И,  болезненно  скривившись,
бледный одутловатый Хлюпало (кстати, подозрительно похожий на скрывшегося от
правосудия Бормана) предъявил скрюченный, сильно  распухший  палец,  которым
он, судя по всему, и пытался пощекотать нарушителя из-под  воды.  -  Тут  же
судорогой свело!..
   Странные какие-то пошли водяные: ни бороды,  ни  волос  -  так,  какая-то
щетинка зеленоватая... Бритый он, что ли?..
   Африкан притопнул туго  зашнурованным  ботинком  и,  кряхтя,  поднялся  с
коряги. По всем прикидкам выходило, что статуса чудотворца его  в  ближайшие
несколько дней лишить не посмеют...
   - Лохи... - со вздохом подытожил он, не без ехидства оглядев  собравшуюся
на берегу компанию. - Пошли, Анчутка...
 
 
 
   * *
   Ночь была чернее Африкановой рясы и с такими же  бурыми  подпалинами.  По
левую руку, надо полагать, лежали невидимые пруды:  там  гремел  сатанинский
хохот лягушек. Вдали звездной россыпью мерцала окраина Чумахлы  (второго  по
величине города суверенной Республики Баклужино), а шагах в  сорока  желтели
три окошка  стоящего  на  отшибе  домика.  В  их-то  сторону  и  направлялся
неспешным уверенным шагом опальный протопарторг. Кстати, а почему окон  три,
когда должно быть два? Ах, это у него еще и дверь настежь  распахнута...  Не
решающийся отстать Анчутка семенил рядом.
   - Нельзя мне туда... - скулил он, отваживаясь время от  времени  легонько
дернуть  спутника  за  подол.  -  Домовой  увидит,  что  мы  вместе,  братве
расскажет... Свои же со свету сживут...
   - А по-другому и не бывает... - дружески утешил его  Африкан.  -  Только,
слышь, мнится мне, Анчутка, никакого уже домового там нет. Ни  домового,  ни
дворового, ни чердачного.
   Протопарторг отворил калитку. Три полотнища желтоватого света  пересекали
отцветающий сад. Безумствовала сирень. Анчутка повел ноздрями,  повеселел  и
больше за подол не дергал. Видимо, понял, что Африкан прав: был домовой,  да
недавно съехал...
   Переступив порожек, оба оказались в разоренной  кухне,  где  за  покрытым
прожженной клеенкой колченогим столом сидел, пригорюнившись,  сильно  пьяный
хозяин - волосатый до невозможности.  Заслышав  писк  половицы  под  грузной
стопой Африкана, он медленно поднял заросшее  до  глаз  лицо  и  непонимающе
уставился на вошедших. Потряс всклокоченной головой  -  и  снова  уставился.
Ошалело поскреб ногтями то место, где борода у него  переходила  в  брови...
Трезвел на глазах.
   - Ну, здравствуй, Виталя... - задушевно молвил Африкан. - Узнаешь?..  Вот
обещал вернуться - и вернулся...
   - Ты... с ума сошел... - выговорил наконец хозяин.
   - Ну, с ума-то  я,  положим,  сошел  давно...  -  усмехнувшись,  напомнил
Африкан. - А вот в Лыцке чуть было не выздоровел. Ладно спохватился вовремя!
Нет, думаю, пора в  Баклужино.  А  то,  глядишь,  и  впрямь  за  нормального
принимать начнут...
   Протопарторг покряхтел, потоптался, озираясь. Шеи у него, можно  сказать,
не  было,  поэтому  приходилось  Африкану  разворачиваться  всем   корпусом.
Сорванная занавеска, на полу - осколки