льзивших за стенами комнаты.
    - Наш гарнизон сильно поредел,  - с печальной улыбкой сказал Гул.  -
Варт,  Капсукас...  И, может быть, теперь Циранкевич. Остаюсь я один. Не
слишком ли много жертв принесено было радиониту?  И какой ужас, если эти
жертвы окажутся бесплодными. Слушайте, если со мной что-нибудь случится,
то откройте ящик вот этого стола и возьмите мои записки!
    Он на минуту показал мне объемистую тетрадь в зеленом переплете.
    - Но не оставайтесь здесь больше ни одной минуты. Спешите в Тракай и
дальше в Польшу!  Нигде не останавливайтесь.  В лаборатории ни к чему не
прикасайтесь, иначе может произойти несчастье.
    - Но ведь оно может произойти и без меня,  - сказал я,  пугаясь  при
мысли о запасах этого проклятого радионита, находившихся в подвале.
    - Все  ограничится взрывом части здания,  - ответил Гул.  - Там есть
предохранитель. Но, главное, позаботьтесь о том, чтобы сохранить мои за-
писи.  Там  описаны опыты,  которые создадут новую эру в науке.  Я нашел
путь к решению мировой загадки,  и мне хотелось бы,  чтобы теория строе-
ния, созданная Гудом, не умерла вместе с ним. Радионит - это только при-
ложение теории,  одно из возможных приближений. Главное - мои шесть фор-
мул, которые вы опубликуете в какомнибудь специальном журнале и предста-
вите в Академию наук.
    Он еще раз достал рукопись,  как будто желая передать ее мне  немед-
ленно, но потом решительно бросил обратно в ящик и запер стол.
    Часы пробили одиннадцать, двенадцать, и стрелка продвигалась к часу,
когда мы вдруг услышали приближающиеся шаги.  Они гулко звучали в сосед-
нем зале, все ближе и ближе; дверь распахнулась, и в библиотеку спокойно
вошел высокий человек,  одетый в зеленую охотничью куртку.  За ним пока-
зался Циранкевич.
    - Добрый вечер,  профессор! - произнес человек в охотничьем костюме,
кланяясь Гулу и как будто не замечая моего присутствия.  - Ловкую  штуку
вы со мной сыграли, нечего сказать!
    - Вот  убийца  Капсукаса и Варта!  - громко заявил Циранкевич.  - Не
бойтесь, он безоружен,
    К нашему удивлению,  преступник не обнаруживал ни  малейшего  испуга
или растерянности.  Он с любопытством оглядывал комнату и,  увидев удив-
ленное лицо Гинтараса, сказал с усмешкой:
    - Ну и мастер же вы ругаться! Много вы мне наговорили хороших слов в
день смерти Капсукаса.
    Он произносил слова с заметным немецким акцентом. Впрочем, его можно
было принять и за шведа,  и за датчанина. Судя по внешности, этому чело-
веку было не больше тридцати лет.  Его лицо с твердо очерченными линиями
напоминало каменную маску;  четырехугольный,  давно небритый  подбородок
выдавался вперед,  в серых глазах застыло такое подозрительное, насторо-
женное выражение, какое бывает у хищных животных, выслеживающих добычу.
    Невольно бросалась в глаза огромная рука, в которой он держал фураж-
ку;  длинные узловатые пальцы быстро перебирали суконный околыш, и каза-
лось, что эта нервная, необыкновенно подвижная кисть принадлежит другому
человеку или живет своей особой жизнью, как самостоятельное существо.
    - Как вас зовут? - спросил резким голосом Гул. Убийца пожал плечами.
    - Полагаю, что знакомство со мной не доставит вам особого удовольст-
вия,  да и к чему вся эта комедия суда?  Моя игра проиграна,  и следова-
тельно мне остается только уплатить долг.
    Дерзость и смелость этого человека меня поражали не менее, чем Гула.
И только Циранкевич,  стоявший с револьвером у двери, сохранял спокойное
и суровое выражение.
    - Почему вы совершили эти убийства? - Потому что вас всех и особенно
капитана Циранкевича я считаю самыми опасными людьми на всем земном  ша-
ре!  - В серых глазах убийцы сверкнуло злобное выражение.  - Да и что же
вас приводит в негодование? Вы - гениальный ученый, но, как часто бывает
с  гениями  и  детьми,  не понимаете самых простых вещей!  Вас возмущает
убийство двух человек, из которых один собирался сжечь всю землю, а дру-
гой хотел перевернуть вверх дном жизнь людей. Или что вы скажете о капи-
тане, который при помощи радионита мечтает отправить на тот свет четвер-
тую часть населения обоих полушарий? Мы, кажется, тут все, за исключени-
ем шофера и журналиста, свободны от всяких предрассудков.
    - Вы его видели,  - сказал Циранкевич, - и теперь мы окончим то, что
начали в одном из помещений верхнего этажа.
    Пальцы человека  в охотничьей куртке забегали еще быстрее,  ощупывая
фуражку, но лицо оставалось неподвижным.
    - Это и мое мнение,  - бросил он.  - Как бывший офицер, я могу наде-
яться, что дело будет покончено одним выстрелом.
    Капитан утвердительно кивнул головой.  - Надеюсь, больше говорить не
о чем. Идем! - И, подняв револьвер, Циранкевич пропустил мимо себя прес-
тупника.
    На пороге  последний  на  минуту остановился.  - У вас есть еще один
враг,  более опасный,  чем я. Не знаю, дьявол он или человек, но береги-
тесь, Гуд... Вы все стоите так же близко к концу, как и я!
    С этими  словами  он  вышел из комнаты и медленно по диагонали пошел
через квадратный зал в ту сторону, где чуть заметно белели окна, пропус-
кая слабый свет звезд.  Стоя в дверях,  я видел,  как на каменных плитах
загорались мерцающие огненно-желтые пятна,  быстро принимавшие голубова-
тый фантастический оттенок.
    - Раз, два, три... четыре!.. - шепотом считал Гинтарас, и когда ска-
зал "семь",  - прогремел выстрел, и следы разом оборвались среди пустын-
ного зала.
    В моей  старой записной книжке я нашел несколько строчек о последних
трех днях моего пребывания в лаборатории Гуда. Ниже я помещаю эти замет-
ки.  27-го мая.  У меня только одна мысль и одно желание:  скорее бежать
отсюда!  Циранкевич сказал,  что мы уезжаем через пять дней,  но даже  и
этот срок кажется мне бесконечным.  Сегодня утром я едва не поддался ис-
кушению уехать в Тракай с каким-то автомобилистом,  который  при  помощи
Гинтараса  починял свою машину у ворот монастыря.  Остается еще сто две-
надцать часов!  Не знаю, чем наполнить это время, так как Гул и Циранке-
вич  по целым дням остаются в лаборатории,  а я,  по просьбе профессора,
который стал до крайности подозрительным и все  чего-то  боится,  должен
безотлучно сидеть в библиотеке,  сохраняя от невидимого врага его драго-
ценные записки.  Меня возмущает уверенность Гула,  что все  люди  должны
считать за величайшую честь участвовать в его трудах над радионитом.  Он
убежден,  кажется, что я должен считать себя очень счастливым, волей-не-
волей служа этому демону разрушения.
    28-го мая.  Наконец я увидел или,  вернее,  услышал того неуловимого
врага Гула,  о котором говорил убийца наших  товарищей.  Впрочем,  может
быть,  это была галлюцинация.  Я не знаю, я ничего не знаю. Новая наука,
чудесное открытие Гула,  его распадающаяся материя для меня так же непо-
нятны и непостижимы, как и таинственное, жуткое прошлое, которое смотрит
из всех углов этого здания,  построенного из камней и мрака,  окутайного
серой пылью, в которой все исчезает, и в которую все возвращается.
    Сегодня за  обедом я вспомнил,  что забыл свой портсигар в лаборато-
рии,  и спустился за ним в эту "колыбель радионита",  как  Гул  называет
подвал.  На рабочем столе профессора мерцал синеватый свет радиоактивной
лампы,  похожий на свет яркой звезды в морозную ночь. Можно было усилить
его  до блеска солнца,  но я не знал,  как это сделать.  Печальный серый
сумрак сгущался в углах,  не позволяя ничего различить в  десяти  шагах.
Неожиданно я услышал тихий мелодический звук задетой кем-то посуды.
    - Кто там? - дрожащим голосом спросил я, стоя среди лаборатории.
    Молчание. И потом чей-то едва слышный,  слабый голос, который заглу-
шался шумом крови у меня в ушах, проговорил:
    - Бегите отсюда!  Я давно ждал случая сказать, чтобы вы уходили, по-
тому что я не хочу вашей смерти.
    Мои глаза, привыкшие к темноте, различили у стены подземелья высокую
серую фигуру. Впрочем, может быть, это была только пыль и паутина. Я по-
думал,  что у меня галлюцинация, вызванная постоянным страхом и напряже-
нием нервов.
    - Там никого нет!  - сказал я вслух,  напрасно стараясь усилить свет
звезды,  горевшей над столом. И добавил, почти уверенный, что меня никто
не слышит: - Я уеду через четыре дня!
    - Будет поздно, - ответил тот же тихий голос. - Бог избрал меня сла-
бым орудием для сокрушения козней дьявола и слуг его. Я стар и долго жид
здесь, когда еще святое дерево бернардинцев цвело и приносило плоды. Те-
перь  вертоград Господен опустел,  здесь разливается адское пламя,  но я
затушу его своими слабыми высохшими руками.
    Слова звучали все громче и громче, но мой страх уже начал проходить,
как только я убедился, что имею дело не с фантомом, а с живым человеком.
Вероятнее всего,  с каким-нибудь монахом,  не пожелавшим покинуть монас-
тырь.  Серая тень медленно двинулась из слабо освещенного пространства и
слилась с древними пыльными стенами.  Мне наконец удалось осветить лабо-
раторию, но я никого не увидел. Был ли кто-нибудь здесь? Не схожу ли я в
самом деде с ума?  Или, может быть, это древнее здание, в мрачных подва-
лах  которого загорелся чудесный новый огонь,  рождает видения,  подобно
черной бездонной воде, в которую заглядывает солнце? Не знаю! Гулу я ре-
шил ничего не рассказывать. Он и без того кажется чем-то сильно встрево-
жен и жалуется на бессонницу.
    29-го мая.  Сегодня утром я нашел у своих дверей письмо на пожелтев-
шей бумаге,  вложенное в грязный конверт. Оно без подписи, без обращения
и заключает десяток слов, написанных дрожащим неровным почерком:
    "Приходите сегодня вечером к трем дубам,  по дороге в Тракай,  и там
увидите свет,  победивший тьму". Я показал это странное послание Гулу. -
Вам надо пойти,  - сказал он.  - Я хорошо знаю это место. Там совершенно
открытый холм,  на котором из трех дубов, упоминаемых в старинных леген-
дах и преданиях,  остался только один. Возьмите на всякий случай револь-
вер,  хотя, по моему мнению, вам ничто не может угрожать. Я полагаю, что
это пишет тот сумасшедший монах,  который не зная,  чем  заполнить  свое
время,  по старой привычке следит за каждым шагом своих соседей. Погово-
рите с этой пыльной мумией,  и, может быть, он избавит нас от своего на-
зойливого любопытства.
    На этих  словах  Гула мои заметки обрываются и дальше идет ряд бесс-
вязных фраз, написанных под влиянием того ужасного события, которое про-
изошло в тот вечер.
    Я отправился  к "трем дубам" в то время,  когда солнце скрывалось за
волнистой линией леса.  В неподвижном ясном воздухе  был  разлит  тонкий
аромат  цветущего шиповника и полевых трав.  Листья на вершинах деревьев
стряхивали последние золотые капли и нити,  которые исчезали в голубова-
том спокойном сумраке.  Дорога, покрытая теплой пылью, в которой недавно
погасли солнечные искры, делала множество поворотов, но я чувствовал та-
кую радость среди этого простора,  что готов был идти без конца.  Крутой
холм "трех дубов" поднимался на окраине болота, где в чаще тростника хор
лягушек  робко и тихо начинал свою страстную песню.  Старик-крестьянин в
синем жилете с медными пуговицами и в деревянных башмаках косил  молодую
траву рядом с розовой водой, покрытой черным кружевом плавающих листьев.
Я заговорил с ним о погоде и все время смотрел на вершину холма,  где  в
неподвижном  воздухе застыло исполинское дерево,  при взгляде на которое
чувствовалось мощное дыхание бури.  Впрочем, этот дуб с узловатыми скрю-
ченными  ветвями сам был зеленым воплощением сокрушительной бури,  возд-
вигнутым природой над мирной и тихой равниной. От двух его товарищей ос-
тались лишь серые пни, похожие на основания обрушенных колонн.
    - Вы не знаете,  что это за здание?  - спросил я у старика, указывая
на бывший монастырь и желая узнать мнение окрестных жителей о  лаборато-
рии Гула. Крестьянин снял шляпу и перекрестился. - Не советую вам подхо-
дить к нему близко.  В молодости я был матросом и могу сказать вам,  что
эта каменная громада - самый опасный риф, какой только существует от Ка-
ле до Клайпеды. - Чем же он опасен?
    - Около него христианская душа так же легко погибнет,  как судно без
руля,  попавшее в буруны. Вы, должно быть, приезжий? - продолжал он, пе-
ременяя разговор.
    Я боялся дальнейших вопросов,  но старик вывел меня из  затруднения,
высказав  предположение,  что  я приехал в соседнюю деревню на свадьбу к
какому-то богатому хуторянину.  Окончив косить,  он поднялся за мной  на
вершину  холма  и принялся показывать окрестности,  подробнейшим образом
перечисляя имена всех владельцев хуторов,  полей,  лугов, рощ и садов на
десять километров в окружности.  Сумерки сгустились,  и небо заискрилось
алмазной пылью. Я с нетерпением слушал нескончаемую болтовню старика, не
спуская  глаз  с  пустынной дороги.  Крестьянин к моей досаде и не думал
уходить. Он уселся на землю и, набивая трубку, сказал:
    - Звезд-то,  звезд сколько!  Говорят,  что это-к урожаю... Боже мой!
Смотрите, что это такое! - закричал он вдруг.
    Я быстро  обернулся и увидел поток зеленоватого света,  струившегося
вокруг черной громады монастыря.  Призрачное пламя вырывалось снизу,  из
той части здания,  где помещалась лаборатория.  Оно быстро поднялось над
крышей и,  как хвост кометы,  изогнулось в небе.  Древние стены на  моих
глазах плавились, таяли и обращались в сияющий серебристый туман, улета-
ли в бездонную высь.  Явление это  сопровождалось  нарастающим  яростным
свистом и шумом, похожим на завывание бури в ущелье. Внезапно налетевшая
волна невидимого прибоя сбросила нас на берег болота.  Я на минуту поте-
рял сознание и когда поднялся на ноги,  то почувствовал нестерпимую боль
в ушибленной руке. Прежде всего я увидел сломанную вершину дуба, который
продолжал  еще грозно шуметь своими изуродованными ветвями,  и над ним в
черном небе длинную полосу яркого голубого тумана,  уносившегося к звез-
дам.
    Вытирая с лица кровь, я пустился бежать к монастырю, не разбирая до-
роги,  прыгая через канавы и путаясь в траве. По земле разливался слабый
свет, испускаемый обращенными в атомную пыль камнями, и при этом бледном
свете я,  как в лунную ночь, видел остатки монастыря. По-видимому, ужас-
ное  действие  радионита было в самом начале остановлено предохранителем
Гула.  Исчезла только южная пристройка,  где находится лаборатория,  ос-
тальная часть здания лишь изменила свои очертания,  стала ниже и массив-
нее,  так как рухнули все башни и обвалилась часть крыши.  Наконец,  еле
переводя  дыхание,  я  вбежал в раскрытые ворота и остановился на берегу
пруда,  появившегося в том месте,  где произошел взрыв.  Вода из озера в
парке хлынула в образовавшуюся глубокую яму и заполнила ее до краев.  На
гладкой поверхности среди густых теней  отчетливо  блестело  изображение
новой  кометы.  -  Гул!  - закричал я и прислушался.  Нигде ни звука.  -
Гул!.. Циранкевич!.. Никто не ответил.
    Я поднял голову и посмотрел на  небо.  Голубоватое  мерцающее  пятно
быстро уменьшалось.  Оно уже не затмевало звезд,  и его спокойное сияние
растворялось в трепетном сумраке весенней ночи. Я неподвижно стоял, пока
оно не превратилось в звезду первой величины,  и потом медленно пошел по
дороге в Тракай.