как
раз выезжала малая дружина князя Владимира. Богатырские кони с такой мощью
били в землю копытами, что над головами всадников взлетали  черные  комья,
которые он и тогда в первый миг принял за вспугнутых галок.
     Рагдай круто свернул, в  трех  полетах  стрелы  виднелись  обкатанные
дождями и ветрами громадные валуны размером от  овцы  до  большого  сарая.
Залешанин, ничего не спрашивая, пустил  коня  следом.  Места  удобные  для
ночлега, но плохо прятаться, а уж отбиваться, если придется... но  все  же
лучше, чем в чистом поле.
     -- Здесь, -- решил Рагдай.
     Он соскочил на землю, отпустил поводья.  Шит  и  меч  положил,  берег
каждую каплю сил. Залешанин, подражая бывалому воину, опустил  палицу  под
ноги, хоть тело чуть не лопалось от избытка силы.
     -- Будет бой?
     -- Не уйти, -- бросил Рагдай.
     -- Что у них за кони?
     -- Просто сменные, -- сказал Рагдай с досадой.  --  На  полном  скаку
пересаживаются с одного на другого. Вот и скачут целый день!
     Залешанин всмотрелся внимательнее:
     -- Значит, там не так уж много? Степняки берут по двое коней в завод.
Так что там если коней тридцать, то всадников только с десяток?
     -- Разуй глаза, -- сказал Рагдай  раздраженно.  --  Похоже,  что  там
тридцать коней?
     -- Не похоже, -- согласился Залешанин.
     -- То-то!
     Залешанин покосился на витязя. Тот дергался, втягивал голову в плечи,
то бледнел, то  заливался  краской.  Его  глаза  беспокойно  перебегали  с
приближающейся тучи на свой меч и обратно.  Уже  стало  видно  тень  и  на
земле, словно отражение той, что несется сверху.
     -- Что ты трусишь? -- сказал  Залешанин.  Он  чувстововал  себя  даже
весело. -- Добрая драка... Разве не жили мы все время  на  острие  ножа?..
Так чего ж страшиться?
     -- Не понимаешь, -- ответил Рагдай тоскливо.
     -- А, -- догадался Залешанин, голос  сразу  потеплел,  --  ты  можешь
потерять  не  просто  жизнь,  а...  Ничего,   отобьемся.   Не   от   таких
отмахивались.
     -- И невеста, -- молвил Рагдай тихо,  --  и  щит...  Ты  когда-нибудь
видел, чтобы над степняками была туча из комьев земли?
     Залешанин пожал плечами:
     -- Если по чести, то я и степняков не видел. Разве что в самом Киеве.
     -- Эх... В степи побеждает не тот, у кого  конь  сильнее,  а  у  кого
быстрее. Их кони не подкованы, чтобы легче  было  скакать.  А  копыта  без
железных подков такие комья не вывернут!
     Залешанин открыл рот:
     -- Значит, это не степняки?
     -- Или степняки, -- ответил Рагдай  медленно,  глаза  его  впились  в
бешено скачущих  вдали  всадников,  уже  можно  было  различить  отдельные
фигурки, -- или степняки... у которых кони настолько могучие...
     Он умолк, но мороз  и  так  прошел  наконец  по  разгоряченному  телу
Залешанина. На богатырских конях могут сидеть только богатыри. Иных  такие
кони к себе не подпустят.
     -- Ну что ж, -- сказал он, стараясь говорить твердо и мужественно, --
мы все-таки жили... А сколько народа померло во младенчестве, в детстве?..
Я, почитай, прожил  долгую  жизнь...  при  моем-то  ремесле!  Сколько  уже
кончили на плахе, на колу, в петле?.. А тут  красиво,  под  звон  мечей  и
пенье стрел...
     Он шумно высморкался в сторону, чтобы не поскользнуться потом,  когда
начнется пир мечей, вытер пальцы сзади о портки и поднял с  земли  палицу.
Поколебался, вытащил из мешка драгоценный щит. Толку будет мало, не обучен
драться по-воински, но пока сможет вертеть палицу одной рукой, пусть будет
и щит, так красивше.
     -- Это у северян важнее сила, -- торопливо напутствовал Рагдай. --  У
степняка -- скорость! У них не топоры и не мечи, а легкие сабли.
     -- Но мечом можно рассечь пополам...
     -- Пока ты один раз взмахнешь тяжелым топором или  палицей,  он  тебя
саблей успеет трижды... Понял?
     Всадники постепенно притормаживали коней.  Залешанин  всматривался  с
растущей тревогой.  Степняки,  но  таких  огромных  и  широких  видеть  не
приходилось. Кони что быки, огромные и тяжелые, глаза  горят,  из  ноздрей
валит дым, копытами землю роют.
     Он ждал, что сейчас кто-то крикнет, чтобы сдались в  полон,  все-таки
хоть и с петлей на шее, но все-таки жизнь, а там  и  сбежать  всегда  жива
надежда, но степняки то ли понимали,  что  зря  воздух  поколышат,  то  ли
взятый с бою полон слаще, но неспешно окружили полукругом, со спины мешали
огромные валуны, переглянулись, разом завизжали и пустили коней вперед.
     Рагдай отступил на шару шагов, чтобы не попасть под палицу смерда,  а
Залешанин выругался, дабы разъяриться пуще, завертел над головой  дубиной,
взревел медведем, пугая коней.
     Всадники двинулись разом с трех сторон.  Залешанин,  вращая  палицей,
сделал быстрый шажок вперед, палица в руке дрогнула, в плече отдалось,  он
так же спешно отступил,  но  палица  выровнялась  и  продолжала  рассекать
воздух над головой. Всадники, визжа и улюлюкая, ринулись  вперед.  Конь  с
опустевшим седлом пробовал пятиться,  его  толкали,  пихали,  и  Залешанин
выбил из седел еще троих, да так выбил, что те отлетали на десяток  шагов,
уже сплющенные, как глиняные игрушки в могучем кулаке взрослого.
     Когда они попятились, Залешанин  сперва  не  поверил  глазам.  Быстро
оглянулся на Рагдая. Тот, суровый и сосредоточенный, молниеносно  полоснул
кончиком лезвия по лицу крупного  степняка  в  малахае,  сделал  выпад,  и
второй свесился с седла, а остальные торопливо подавали  коней  назад.  На
опустевшем месте корчилось не меньше десятка сраженных.
     -- Здорово, -- выкрикнул Залешанин, -- я уж думал, я их навалил!
     -- Оба вы с индюком думатели, --  буркнул  Рагдай.  Глаза  витязя  не
отрывались от перестраивающихся степняков, -- для боя одной  силы  мало...
хотя в тебе ее на трех медведей хватит.
     -- На трех? -- оскорбился Залешанин. -- Я пятерых заламывал!
     -- А шестерых?
     -- Больше у князя Березовского не оказалось.
     В трех  десятках  шагов  степняки  горячили  коней,  все  становились
по-другому, кричали друг на друга тонкими голосами. Каждый при сабле,  как
и говорил Рагдай, но у богатырей и  сабли  по  весу  не  уступают  тяжелым
мечам, так что эти огромные силачи не такие уж и быстрые. А когда сила  на
силу, то его палица едва ли уступающая  по  длине  оглобле,  разбивает  те
сабли как мальчишка сосульки.
     -- Перевел дух? -- быстро сказал Рагдай. -- Теперь дерись с умом...
     Он не успел договорить, как степняки завизжали так пронзительно,  что
в ушах зазвенело, а Залешанин ощутил себя как муха в паутине. Он  закричал
сам, стряхивая наваждение. Крик был таков, что  едва  не  лопнули  жилы  в
горле, кони перед ним вздыбились  в  страхе,  всадники  бестолково  махали
саблями, пытались удержать коней, а  Залешанин  с  лютой  радостью  крушил
палицей все, что вертелось и ерзало на конских спинах.
     Справа от себя слышал звон булата, крики, дикое ржание. Голоса Рагдая
не слышал, но люди кричали, хрипели под копытами, так что  Рагдай  дерется
молча, гордый, ну, а как дерется, слышно по другим, что не  такие  гордые,
не такие благородные.

     Когда степняки бросились на  них  в  третий  раз,  Залешанин  впервые
разглядел, что за их спинами не толпы ждущих, когда освободится  место,  а
оседланные кони. Некоторые уже с кровью на спинах. Оглянулся на Рагдая:
     -- Еще малость, и мы их затопчем!
     Рагдай дышал тяжело, шлем потускнел,  покрывшись  вмятинами,  по  лбу
стекала струйка крови. На подбородке пламенел глубокий порез, кровь капала
густыми крупными каплями. Доспехи на груди тоже погнуты, на  обеих  плечах
булатные пластины слетели. На локте левой руки висит огрызок щита,  меньше
половины. Меч стал похожим на пилу.
     -- Да? -- прохрипел он. -- А в наших дружинах, знаешь, кого  посылают
вперед?
     Залешанин  невольно  передернул  плечами.  Вперед   всегда   посылают
новеньких, чтобы  учились  драться.  Заодно  проверяют,  стоя  сзади,  кто
отважен, кто трусоват, кто прет дуром, а кто норовит ударить  хитростью...
А сами вступают в бой потом, если молодняк не справляется.
     -- Ничего, -- прохрипел он люто, -- кто сказал, что не обломаем  рога
и этим?
     -- Я сказал, -- ответил Рагдай. Он выплюнул  сгусток  крови.  --  Вот
что... Я сейчас прикрою этот проход, а ты давай скачи один.
     Залешанин ахнул:
     -- Ого, как тебя по башке шарахнули!
     -- Дурак, слушай, что тебе говорят.
     -- А ты?
     -- Я их задержу.
     Залешанин хмыкнул:
     -- Будто тут нет другой дороги!  Только  и  делов,  что  этот  камень
объехать с другой стороны.
     -- Я их сумею задержать, -- проговорил Рагдай, он свирепел на глазах.
Лицо его кривилось, он был бледен, словно превозмогал боль. -- Скачи!
     -- Но как же ты... -- начал было Залешанин.
     Рагдай заорал, бешено раздувая ноздри:
     -- Скачи, смерд!... Щит надо довезти!
     Залешанин огрызнулся:
     -- Отобьемся, так вместе! А не отобьемся... Я не поскачу без тебя.  К
тому же они сразу погонятся за мной! На хрена ты им нужен? Им щит подавай.
     -- Дурак, -- сказал Рагдай с отвращением.  --  Они  на  твой  щит  не
взглянули! Значит, о нем не  знают.  Им  велели  нас  перехватить,  вот  и
перехватывают. Заплатили за то, чтобы привезли все, что найдут... А что на
тебе? Портки -- желтые спереди, коричневые сзади!
     Залешанин обеспокоено оглядывался на степняков. Вряд  ли  разделятся,
ибо с оставшимися такого богатыря не одолеть. Может быть, в самом деле  за
ним никто не погонится. Даже обрадуются, что Рагдай остался один...
     -- Дурак, -- гаркнул Рагдай  ненавидяще.  --  Ты  всего  лишь  смерд,
которому поручено отвлечение... Я догоню тебя!
     -- Но... как?
     Рагдай поверг наземь двоих двумя ударами, перевел дух и рявкнул:
     -- Я что, доложен тебе при всех объяснять воинские хитрости и уловки?
     Залешанин в замешательстве попятился.  Конь  под  ним,  похоже,  тоже
вошел в  боевой  азарт,  оглядывался  сожалеюще,  вращал  налитыми  кровью
глазами и люто щелкал огромными желтыми зубами, ими только кости  крушить,
любой пес позавидует. Ноги по брюхо красные,  шерсть  слиплась  на  боках,
даже грива в грязных красных сосульках.
     Отъехав чуть, Залешанин придержал коня, оглянулся в надежде,  что  за
ним погонятся, а он  покажет  этим  старшим  богатырям,  что  и  молодость
чего-то стоит, но все обрадовано лезли на одинокого  Рагдая.  Среди  серых
неопрятных степняков, пусть даже в  доспехах  из  конских  копыт,  золотая
фигура витязя выделялась, как солнце выделяется рядом с луной и  звездами.
За его мечом не уследить, в  воздух  взлетают  отрубленные  руки,  головы,
обломки сабель, разбитые щиты, и все время стоит дикий вой, полный уже  не
ярости, а страха и ужаса, вой обреченных,  которых  как  овец  бросают  на
хищного волка...
     Залешанин стиснул зубы, конь под ним перешел  на  галоп.  Ну,  лесной
волхв, ты не умрешь своей смертью, если этот доблестный  витязь  не  будет
еще нестись с ним бок-о-бок на белом, как снег, коне  навстречу  кровавому
закату. Он запомнил, как копыта гулко гремели по незримой  в  тьме  земле,
страшно и тоскливо кричала над головами неведомая  птица...  а  впереди...
впереди под заходящим солнцем заблистают стены далекого Киева!
     Но до Киева еще сотня верст...

     Рагдай рубился страшно, но на сердце был смертельный холод.  Обречен,
не вырваться, но от этой обреченности удары стали только  точнее,  а  силы
расходовал так расчетливо, словно  каждым  движением  руководил  совет  из
старых опытных в рубке воевод. Кровь текла из мелких порезов, но серьезных
ран пока нет, сражаться  может  долго.  А  за  это  время  этот  телепень,
нескладный и неуклюжий, успеет добраться до реки... А в конце концов, если
сильно повезет,  то  доберется  и  до  своей...  как  ее...  забыл  имя...
Березки...
     В груди кольнуло острее, чем если бы  воткнули  нож.  Только  до  его
невесты уже не добраться.
     Он перевел дыхание, отогнал расслабляющие тело и волю  мысли.  Пальцы
стиснули выскальзывающий из мокрых от крови пальцев меч. Здесь стою, здесь
останусь.
     Он видел, как солнце  переместилось  ему  за  спину,  потом  на  лица
нападавших пали багровые блики. День закончился, за спиной горел  кровавый
закат. Старший из  степняков  орал,  гнал  вперед  оставшихся  воинов,  те
обречено бросались  на  страшного  витязя,  падали  под  его  ударами.  Он
выглядел оранжевым великаном на фоне горящего неба.  Только  лицо  черное,
глаза сверкают как звезды, а меч блещет подобно пурпурной молнии.
     На потемневшем небе проступили первые звезды, когда главный  всадник,
ругаясь черными словами, сорвал с шеи амулет:
     -- Он неуязвим!..
     Из амулета донесся далекий голос:
     -- Он уже изранен... Еще чуть...
     -- У меня не осталось воинов!.. Я прошу вашего демона!
     -- Еще чуть, -- настаивал голос. -- Демона можно вызвать только  один
раз... Береги амулет для самого последнего случая...
     Всадник сказал с яростным отчаянием:
     -- Это и есть последний. Мои  люди  уже  страшатся  его  больше,  чем
смерти!.. Иначе мы возвращаемся!!!
     В глубине амулета раздался далекий протяжный вздох.  Всадник  потряс,
сжал, но камень был холодным, как лед, хотя ладонь  разогрелась,  как  над
костром.
     -- Астродокл! -- воззвал всадник шепотом.  --  Явись  и  выполни  мое
повеление... Убей этого человека, что осмелился встать на нашем пути!
     Он  поспешно  разжал  пальцы,  вспыхнувший  багровым  огнем,  подобно
угольку из костра под дуновением ветра,  камень  упал  на  землю,  взвился
сизый дымок, почти невидимый  в  сумерках.  Дым  уплотнился,  загрохотало,
пахнуло  запахом  серы.  Из   дыма   выступила   страшная   фигура,   лицо
перекашивалось гримасами, зубы то выдвигались, то исчезали, превращаясь  в
роговые пластины.
     Всадник указал на Рагдая,  но  демон  и  без  подсказки  стремительно
метнулся вперед. Рагдай стоял, бессильно прислонившись к стене.  Он  знал,
что умирает от ран. Кровь текла вяло, обескровленное тело холодело, пальцы
разжимались, роняя меч. Он чувствовал, что уже не в  силах  драться,  даже
ответить врагу, но  когда  среди  врагов  возникло  красное  свечение,  он
разглядел существо из огня, в груди радостно  тукнуло  замирающее  сердце.
Они вызвали  демона!..  Значит,  он  сумел  выбить  из  их  рук  последнее
оружие...
     В следующее мгновение демон исчез, Рагдай ощутил острую боль  в  шее.
Острые, как ножи, когти разорвали ему главные жилы. Снова  увидел  красную
фигуру, что стремительно уменьшилась,  исчезая  в  свой,  чужой  человеку,
мир...
     Колени подогнулись, он  упал  лицом  вниз.  Уже  не  чувствовал,  как
набежавшие воины вонзали в спину мечи и ножи,  вымещая  свой  страх,  свою
трусость, не ощутил, как острая сталь  достигла  сердца  и  разорвала  его
надвое.

     Глава 40

     От очагов несло  сухим  жаром.  В  Золотой  Палате  за  столами  было
по-прежнему многолюдно, а  гридни,  сбиваясь  с  ног,  все  так  же  бегом
заносили  на   широких   серебряных   блюдах   жареных   лебедей,   гусей,
вдвоем--втроем, пыхтя  от  натуги,  заносили  жареного  кабана,  с  трудом
взгромождая на середину стола.
     Богатыри  пировали,  распустив  пояса.  Опустевшие  места  оставались
такими недолго. Кто наскоро отоспался, кто просто проблевался да подставил
голову под  струю  холодной  воды,  но  палата  гудела  сильными  мужскими
голосами, то там, то здесь грохотал могучий хохот, смеялись  от  души,  но
кое-где вспыхивали ссоры, переходили в драки.
     У стены, отыскав свободное место, двое бились на  мечах.  За  столами
орали, подбадривали обоих, а те, стремясь не опозориться, дрались яро,  но
осторожно, оба уже с легкими ранами, кровь  стекала  по  одежде,  на  полу
оставались красные следы.
     Белоян брезгливо обошел драчунов, глаза  щипало  от  сильного  запаха
горелого мяса, да и лука. Из-за княжеского стола ему помахал Кучуг,  сытый
и довольный как большая толстая  жаба.  Наборный  пояс  распустил  на  всю
длину,  узкие  глаза  на  смуглом  лице  почти  спрятались  под   толстыми
набрякшими веками.
     Белоян грузно опустился рядом. Хан  остановил  отрока,  сам  наполнил
кубок перед волхвом:
     -- Пей, мудрый чело... хотя не обидят ли тебя  слова  простого  хана,
если обзову человеком?
     -- Брось, -- поморщился Белоян,  одинаковые  шуточки  по  поводу  его
внешности приелись, -- скажи лучше, у тебя есть шаман?
     Вопрос был явно неожиданным для Кучуга.  Тяжелые  веки  приподнялись,
узкие глаза блеснули, как отблеск факела на черной бронзе:
     -- Хочешь ко мне шаманом?.. Беру. Тебе не надо даже маску одевать.
     -- Еще бы, не потратишься на маску!
     -- А что... -- проронил Кучуг неспешно, он смерил Белояна с головы до
ног оценивающим взором, -- ты неплох был бы со скоморохом...  Представляю,
медведь в портках танцует и кувыркается с бубном!
     -- Перестань, -- поморщился Белоян. -- Я серьезно.
     Хан отмахнулся с пренебрежением:
     -- Зачем мне шаман? Наш великий князь верно говорит, что лишь  слабые
верят в предсказания. Сильные творят судьбу  сами.  Ты  слаб,  волхв?  Сам
хочешь, чтобы тебе самому шаман моего племени предсказал судьбу?
     -- Не мне, -- ответил  Белоян  сухо.  Медвежье  чело  омрачилось,  по
широкой морде пробежала тень, топорща волоски. -- Я свою судьбу знаю...  к
сожалению. Тебе  нужен.  Он  бы  растолковал  тебе  ясные  знаки...  очень
нехорошие для тебя знаки. А они проступают все ярче.  Умеющий  их  читать,
увидит их всюду.
     И без того узкие глаза хана  Кучуга  сузились  в  щелки,  голос  стал
резким и острым, как лезвие его сабли:
     -- Говори ты.
     -- Ты же не веришь в знаки!
     -- Все равно скажи. Мне будет над чем посмеяться.
     Белоян указал в звездное небо:
     -- Вон там... У тебя есть сын. Единственный! Твой наследник. Красавец
и герой. Но там начертана его гибель... по твоей вине.
     Кучуг дернулся, рука мгновенно оказалась на рукояти  сабли.  Кожа  на
суставах натянулась. Несколько долгих  мгновений  изучал  печальную  морду
Белояна.
     -- Белоян, ты... зачем это говоришь?
     -- Дурак, -- отозвался Белоян невесело. -- Какая мне от тебя  выгода?
Просто сына твоего жалко. Он чист душой, хоть и вырос у тебя  на  коленях.
Хороший парень, сердцем чист. Его у нас все любят. И витязь хоть куда... В
скачке и стрельбе из лука ему нет равных.  Если  хочешь,  скажу  еще  одно
знамение, что подтвердит тебе любой, кто умеет зреть  звезды...  Вон  там,
видишь? В день смерти твоего сына погибнет и дочь варяга Якуна.  Не  знаю,
совпадение ли... Тебе должно быть виднее.
     Он махнул рукой, безнадежно тратить время  на  разговоры  с  отважным
ханом... слишком отважным, чтобы быть еще и умным, ушел. Кучуг  остался  в
неподвижности, вылез из-за стола, вышел на крыльцо.
     Выплыла  луна,  очень  неспешно  продвигалась  через  весь  утыканный
серебряными звездами небосвод, медленно  посветлела  полоска  рассвета  на
востоке,  а  он  все  стоял  как  каменная  статуя,  зло  и   недружелюбно
всматривался в холодное бесстрастное небо.

     Он услышал скрип половиц намного  раньше,  чем  дверь  отворилась.  В
освещенных сенях на миг остановился, вглядываясь  в  рассветный  полумрак,
огромный, как башня,  воин.  Седые  волосы  падали  на  плечи,  светильник
красиво подсвечивал  их  сзади,  так  что  они  выглядели  как  выкованные
волшебными кузнецами из небесного серебра.
     Хан Кучуг с гадливостью смотрел на варяга.  Конечно,  тот  по  своему
красив,  этот  поседевший  в  набегах  воин.  Суровое   лицо,   украшенное
морщинами, белеющими шрамами, было неподвижно как и у  Кучуга,  волосы  на
лбу перехватывает булатный  обруч  без  всяких  украшений,  могучую  грудь
облегает тонкая кольчуга, но руки голые, каждый мог видеть сколь чудовищны
мышцы старого варяга, какие толстые жилы.
     На  лбу  варяга  собрались  складки,  когда  увидел  хана,   а   лицо
и