а том, что все же попал  в  эту  сладкую  ловушку,
хоть и знает, что попал.
     -- Стальные Стены? Какие Стальные Стены?
     -- Когда  шел через Выжженную Долину, -- прогудел Боровик.
-- Ты не мог не заметить. Ни один колдун не в состоянии пройти.
Даже ни один из нас.
     -- Гм...
     -- Потому что Сладоцвет единственный,  кто  умеет  ставить
такие Стены!
     Олег собрал морщинки на лбу:
     -- Там  были ваши Стены?.. Нет там больше никаких Стен. Ни
стальных, ни деревянных. Даже собачьей будки нет.
     Их лица были непонимающими, Боровик спросил осторожно:
     -- Сладоцвет их ставил, это точно...
     -- Я не знаю, что там было,  --  ответил  Олег  как  можно
беспечнее, но в груди наливалось тяжелым и горячим, словно туда
залили  расплавленное  олово,  --  но я знаю, что там сейчас...
Стальные Стены, говорите?.. В моей деревне плетни крепче. Вас и
сейчас заботит, как бы меня вбить в  землю,  да  снова  в  свою
жалкую  жизнишку!  Как вы, которым дано так много, можете жить,
как все?
     Сладоцвет, самый недалекий из всех, сказал с достоинством:
     -- Но  мы  не  живем,  как  все!..  Мы  живем...   кто   в
удивительной  башне,  кто  на самых высоких горах... Мы вкушаем
особые яства, у нас слуги... зачастую вовсе не люди...
     Боровик отвел взор, Россоха поморщился, а Олег гаркнул так
яростно, что под  сводами  загремело,  вспыхнул  короткий  злой
свет,  длинная  молния  с шипением вонзилась под ноги и дрожала
как причудливое дерево, рассыпая шипящие искры.
     -- Это не как все?
     -- Но мы...
     Он заорал, его трясло от  ярости,  губы  прыгали,  а  зубы
стучали, как у голодного волка при виде молоденького ягненка:
     -- Слушайте меня вы... ленивые толстые твари! Вы, по своей
тупости, вежливость и нежелание спорить принимаете за слабость,
но здесь  вы  ошиблись!..  Вы  меня  разозлили, твари!.. Да-да,
твари, а не могучие чародеи, если живете как твари, таскаете  в
свои  гнезда  как  вороны  блестящие  камешки,  если  как кроты
забиваетесь в свои норы или подобно летучим мышам  прячетесь  в
высоких  башнях,  дабы не видеть света!.. Если вас, как тварей,
больше волнует ваше положение в стае, а не... я  не  знаю,  как
это  выразить,  но  если  нам,  чародеям, больше дано, то с нас
больше и спрашивается!.. Если умнее остального стада, то должны
вести это стадо на лучшие пастбища, а не довольствоваться  тем,
что  в состоянии каждого козла забодать и забрать его коров или
кобылиц!
     Его бросало то в жар, то в холод, не сразу понял, что  это
не  чародеи,  спохватившись,  пытаются  заморозить или сжечь. В
глазах помутилось, заволокло красным. Он скрипнул зубами,  и  в
ответ раздались испуганные крики.
     Сквозь  красную  пелену он увидел человеческие фигуры, что
распластались на каменном полу. Воздух был настолько горяч, что
у него затрещали волосы.  Стены  накалялись  на  глазах,  стали
темно-вишневыми,  пурпурными.  Колдуны  кричали  в  страхе,  на
Боровике  загорелась  одежда,  а  Сладоцвет  катался  по  полу,
объятый пламенем.
     С  трудом  заставил  застыть  мышцы,  жар  тут же сменился
холодом.
     -- Сдержи свой гнев! -- прокричал чей-то голос. -- Мы ведь
не пытаемся тебе что-то сделать...
     Он заорал, его трясло, он чувствовал, как надуваются  жилы
на  шее,  а от прилива горячей крови череп за-трещал. От ярости
слетели запоры, и небесная магия вливалась в его дрожащее тело,
грозя разорвать его в клочья. Глаза застлало красным, казалось,
что он, прижавшись лбом,  смотрит  через  стекло,  по  которому
стекают потоки крови.
     Колдуны   отшатнулись,  он  был  страшен.  Боровик  что-то
пролепетал,  выставил   дрожащие   руки,   но   воспользоваться
заклятиями  не  посмел,  уже  видел  страшную мощь этого дикого
человека из Леса.
     -- Не пытаетесь?  --  гаркнул  Олег.  --  Ты  хоть  одного
человека  сделал  счастливым?  Это  я говорю, которому двадцать
весен и который доселе чтил старших!.. Но  ты  не  старший,  ты
вообще  не  человек, а тварь ненасытная, жадная и тупая! Как ты
мог, дожив до семидесяти... или не знаю, скольких лет, все  еще
тлеть  как простой селянин, которому ничего не надо, как только
нажраться, поиметь жену соседа, а другому плюнуть в суп?
     Колдуны  вжимались  глубже  в  кресла,   опускали   глаза,
ежились,  но он видел с болью и яростью, что все равно его крик
и горечь  не  пробиваются,  они  думают  если  не  о  том,  как
сокрушить, то хотя бы как оправдаться, выкрутиться, чтобы снова
вернуться  к своей простенькой жизни, так как другой не знают и
знать не хотят.
     Беркут, который легче других переносил его  ярость,  вытер
со лба тыльной стороной капли пота.
     -- Ну  ты  и  зверь!..  Откуда  у тебя, столь юного, такая
мощь? Мы никогда ни о чем подобном даже не слыхивали!
     Олег огрызнулся:
     -- Вы все слышали о воде... той воде,  прежних  людей.  Но
только мне пришло в голову отыскать ее.
     Беркут ахнул:
     -- Ты... побывал в тех горах?
     -- Да.
     -- И ты...
     Оба  видели,  как  все  застыли,  даже  Сладоцвет перестал
превращать обгорелые лохмотья в красочный халат  с  диковинными
золотыми звездами.
     -- Да, я спустился в те мрачные пещеры, там уцелело озеро.
Мудрец  намеревался пользоваться ею долго... Там нет ни солнца,
ни холода, так что вода не испарилась, не  вымерзла.  Ее  почти
столько, сколько и было.
     В гробовой тишине Беркут прогрохотал:
     -- Так вот откуда у тебя такая мощь!
     -- Я  захватил с собой этой воды, -- сказал Олег су-хо. --
И  мог  бы  поделиться  со  всеми...  Но  с  чародеями,  а   не
тараканами, что сидят в норах, ненавидят и боятся друг друга!
     Беркут встал, походил взад-вперед. Колдуны посматривали то
на него,  то  на  грозного пришельца, как отнесется, звероватый
колдун вышагивает так, что оказывается почти за спиной волхва с
зелеными глазами.
     -- Допустим, -- сказал Беркут,  --  только  допустим,  что
мы...  Но  что это даст лично для нас? Я никогда не поверю, что
кто-то бескорыстно шелохнет хоть пальцем! Либо защищает  родню,
либо тех, кем попользуется, либо еще какие личные страстишки...
Что движет тобой? На самом деле?
     Олег ответил зло:
     -- Да,  движет! Иногда я сам начинаю думать, а на кой мне,
не лучше ли все к черту, и вон как свиньи или как вы, что  одно
и то же... Но я в самом деле хочу больше! Лично для себя!
     Все  оживились, заулыбались, в глазах понимающий блеск. Он
сказал еще злее:
     -- Ну стану я могучим магом! И что? Да деревьев не хватит,
чтобы таких магов перевешать!.. Все это уже было, было... И что
хорошего править народами, что  почти  не  отличаются  от  того
скота,  который  пасут?  Как  легко  чувствовать  себя  умным и
знающим! А я хочу, чтобы все люди стали... как  боги!  И  тогда
мне будет с кем тягаться.
     Беркут вытаращил глаза:
     -- И как же ты собираешься всех сделать колду-нами?
     -- Да  не  колдунами!  В  городе,  откуда  ты пришел, даже
женщины и дети таскают камни на городские стены,  варят  смолу,
втыкают  во  рву  обломки кос, строят ловушки... Да, там во рву
погибнет часть мужчин из другого города. А  остальные  проломят
стену,  ворвутся,  еще  половина  поляжет,  залив  улицы  своей
кровью, а оставшиеся победно  разбегутся  по  улицам  и  начнут
резню...  Еще  половина погибнет в уличных схватках поодиночке,
где каждый защищает свой дом, но в  конце  концов  город  будет
сожжен,  разрушен,  а на том месте, где он был, плугом пропашут
полосу...   Но   что   получит   победитель,    когда    вместо
десятитысячного   войска   с   победой   вернется  два  десятка
искалеченных?.. Все еще непонятно? Да  какие  же  вы  мудрые...
Если  каждый  город  будет знать, что никто не нападет, то люди
смогут все оставшееся время после работы истратить на... на все
то, что делает нас людьми! Если головы не будут забиты страхом,
как бы укрыть своих близких в новую войну, люди смогут...
     Он говорил быстро, захлебываясь, перескакивая с одного  на
другое,  ибо легко доказывать свои права на престол, пусть даже
только что придуманные, это звучит весомо, но  забота  о  благе
всех людей звучит все равно неискренне.
     -- Да  черт бы вас побрал! -- заорал он, озлив-шись. -- Мы
будем править не племенами, не народами, а всем миром! Вы  даже
не знаете, что он в самом деле шире ваших огородов!.. Вы только
слышали  о заморских странах, а так и заморье будет тоже вашим!
Вы будете их незримыми правителями! Пусть  хоть  ваша  жадность
подтолкнет вас! Все сокровища мира -- ваши!.. Все тайны древних
народов,  скрытые  в их пещерах, все древние книги, которые они
не смогли прочесть, все золото, все  камни,  весь  жемчуг,  все
диковины и чудеса!
     Воздух  оставался  горячим  и  насыщенным,  лица  тоже  не
менялись, глаза злые, но он ощутил, как нечто изменилось,  душа
обнажена,   как  ветка  молодого  деревца  с  содранной  корой,
малейшее движение чувствуется болезненно.
     Снова первым пошевелился Беркут, пророкотал:
     -- Не знаю, что другие... Наверняка возразят, ибо  у  меня
всегда  было  не так, у этого сброда... но в твоем сумасшествии
нечто такое... Наверное, я сам сумасшедший...
     Колдуны переглядывались, Хакама спросила сладким голоском:
     -- Но если в тех странах есть свои маги...
     -- Они не сильнее, -- ответил Олег  горячо.  --  Я  видел,
общался,  знаю!..  Но  если  вы устояли против моего напора, то
весь мир -- ваш!.. Они так же дерутся друг с другом, как и  вы.
Если  так  же,  объединившись,  скажете:  либо вы маги и будете
вести себя как маги, либо  придем  и  сметем  вас  к...  просто
сметем.
     -- А как вести себя, как маги? -- полюбопытствовала Хакама
все тем  же сладеньким голоском, в котором яду было больше, чем
во всех змеях и скорпионах белого света.
     -- Каждый из вас заботился о своем  племени,  --  процедил
Олег  зло. -- О своем народе! Крепит его мощь, блюдет интересы,
заботится  о  здоровье,  помогает  с  дождями...  Это  достойно
мага...  но  только  простого  мага. А вы, став Высшими Магами,
узрите все народы и племена. И будете володеть всеми!
     Лохматый  Короед,  покряхтев  в  длинную  бороду,   как-то
стыдливо  зыркнул из-под огромных лохматых бровей, посмотрел на
всех по очереди:
     -- Если честно... не поверю, чтобы каждому из вас хоть раз
в жизни не приходила мысль... стать самым первым  из  чародеев!
Показать  себя так, чтобы все согнулись. И тогда весь мир будет
твоим... Весь, а не тот клочок, который гордо именуем  страной,
вроде  других  нет вовсе. Разве что двое-трое соседей, а больше
на всем белом свете  ничего...  На  картах  за  Гипербореей  --
пусто,  только  надпись:  "Там  странные  звери". Но именно там
могут быть самые древние  книги,  самые  мощные  заклятия!  Кто
знает?
     Олег   затаил  дыхание.  Колдуны  переглядывались.  Хакама
спросила напряженно:
     -- Короед, что ты предлагаешь?
     -- Я скажу, что он  хочет  предложить,  --  вмешался  Олег
торопливо.  --  Вы  в  ярости,  я  вломился как медведь, что-то
поломал и теперь хочу всех себе в  челядь...  Нет!  Я  не  хочу
Первым Чародеем. Я не хочу никого наклонять... Довольно крови и
разбросанных  кусков  мяса,  от которого звери жиреют, а вороны
перестают летать от тяжести. Мы составим Совет  из  сильнейших,
чтобы  следили  за  странами  и народами. Мы будем вмешиваться,
когда это  необходимо...  на  благо  самих  народов.  Мы  будем
строить  города,  зная,  что  никто их не собирается разрушать,
будем отправлять караваны  с  товарами  в  дальние  страны  без
охраны,  потому  что  никто не посмеет остановить, тем более --
ограбить!  Мир,  освобожденный   от   наших   распрей,   станет
неслыханно  богат!  А  богатство  --  это  магов как муравьев в
трухлявом пне, это мудрецы, учителя, странствующие  пророки!  И
все  отыскивают  тропинки,  а  то  и дорожки к новым мудростям,
новым знаниям, новым заклятиям, что когда-то приведут  человека
на те сверкающие вершины... откуда мы достанем... достанем...
     Его  дыхание участилось так, что из груди вырывался только
свистящий хрип.  Кулаки  сжимались,  он  снова  ощутил  стыдное
стремление  зверя  кого-то  разорвать,  сплющить, доказать свою
мощь.
     Беркут     поинтересовался     с     плохо      скрываемой
заинтересованностью:
     -- Положим, осуществимо. Кто будет в этом Со-вете?
     Олег развел руками:
     -- Возможно,  мы  не  самые  лучшие,  не самые знающие, не
самые умелые. Но если будем  искать  поумнее...  Словом,  мы  и
станем этим Советом! Никто не будет главным, мы так и останемся
каждый...  главным. Сколько нас здесь? Восьмеро? Так и создадим
Совет  Восьмерых.   Мир   о   нас   не   будет   знать,   зачем
простолюдинам... будь они деревенские кузнецы или короли, знать
о тех, кто ими незримо правит?
     Он   обвел  горящим  взглядом  всех,  Россоха  протестующе
выставил руки:
     -- Я  ничего  не  сказал!..  Мне  вообще  не   нравится...
править. Я редко считаю себя правым, вправе... Да еще правило в
руки!.. Без меня!
     Что-то  важное почудилось Олегу в словах мудреца, которого
встретил первым на пути, предостерегающе грозное, но  остальные
смотрели  затравленными глазами, на лицах страх и жадность, уже
слышно, как скрипят мозги у Беркута, хлюпают у Ковакко,  шуршат
у Хакамы, всяк прикидывает выгоды и невыгоды, но, похоже, жажда
выгоды  перевесит,  к  тому же у каждого есть подленький страх,
что если не войдет в  этот  Совет  чародеев,  то  будет  их  не
Восемь, а Семь, а то и Шесть или Пять... Мир в самом деле будет
принадлежать  тем,  кто  согласится с этим полузверем, тогда не
получить и те крохи от пирога, которые сейчас  полагаешь  своим
неслыханным богатством...
     -- Ты  говоришь,  -- сказала Хакама задумчиво, -- не будет
главного. А кому принимать решения?
     -- Нам! Если заспорим, будем убеждать друг друга. Если  не
убедим, то... как решит большинство.

     Глава 50

     И  все-таки  колдуны переглядывались, отводили взгляды. Он
ощутил, что все чего-то ждут, а взгляды,  которые  бросают  как
стрелы,  в  чем-то странные... Внезапно на затылке зашевелились
волосы, по спине прошла ледяная волна.
     С абсолютной ясностью понял,  что  в  помещении  есть  еще
кто-то.  Незримый  для  него.  Незримый даже для других, но это
человек или колдун из их круга, о нем уже знают.
     С колдунами что-то странное, он еще раз скользнул  по  ним
взглядом.  Вроде  бы их стало меньше... Так и есть! В помещении
на  него  с  застывшими  улыбками,  полными  ожидания  каких-то
событий,  смотрят  Беркут,  Хакама,  Короед,  Ковакко, Боровик,
Автанбор... Кого-то недостает, их явно было больше. Так и есть,
исчез Россоха, не видно того дурака  в  расписном  халате,  как
его... Сладоцвета!
     -- Не  слушаете,  --  сказал  он  горько. -- Как драчливые
селяне... только о том, как  сдачи...  Прав  или  не  прав,  но
главное -- дать сдачи! Как мне убедить? Как?
     Голос его сорвался на крик. Горло сжало, он закашлялся, на
глазах выступили слезы.
     Справа пахнуло холодом, какой может идти только от острого
железа.  Он  на  миг  представил,  как лезвие врубится в мягкую
теплую плоть, рассечет, перерубит кости, толстые  и  тонкие,  и
лишь потом брызнут тугие струи горячей крови...
     -- Россоха,  --  сказал  он,  --  не тяни... Довольно! Что
делаешь -- делай.
     Колдуны зашептались, их вытаращенные глаза  не  отрывались
от  смертельно-бледного  лица  молодого волхва. Олег повел дико
глазами  по  всему  помещению.  На  миг  всем  почудилось,  что
попытается   схватиться   с   невидимкой,   но  тут  же  застыл
напряженный как тетива перед выстрелом, с закушенной  губой,  в
глазах страх и мольба, чтобы все поскорее кончилось.
     Затем все услышали свист рассекаемого воздуха. Даже успели
увидеть,  как  закрутился  небольшой  вихрь и метнулся вслед за
невидимым лезвием.
     Автанбор  вздрогнул,  глаза  выпучились.  От  его  шеи  по
воздуху  через  всю комнату протянулась нить красных бусинок, а
когда  они  достигли  стены,  там  возникли  крохотные  красные
пятнышки.
     Руки  Автанбора  метнулись  вверх, пальцы ухватили голову.
Все видели, как голова  осталась  зажатой  в  ладонях,  а  тело
начало  медленно  оседать.  Из  обрубка  шеи  на плечах ударили
кипящие бурунчики крови, но из головы в  руках  кровь  полилась
как из ведра.
     Олегу  да  еще Беркуту послышался новый свист меча, глухой
удар железа по  живой  плоти,  но  тут  тело  Автанбора  тяжело
грохнуло на пол, руки все еще сжимали отрубленную голову. Кровь
хлестала бурно, красная лужа растеклась по полу, заполнила щели
и  медленными  волнами  потекла  под  стол, достигла лестницы и
освобожденно устремилась по ступенькам.
     Колдуны  вжались  в  глубину  кресел.  Их  трясло,   глаза
вылезали  из  орбит.  По  полу тяжело протопали широкие ступни,
оставляя кровавые следы. Цепочка протянулась  в  дальний  угол,
где  вода  в  широкой  бадье  заколыхалась,  послышался  плеск,
хлюпанье.
     Короед вскрикнул, его трясущийся палец указывал  в  место,
где  стена  соединялась с полом. Там расплывалась красная лужа,
кровь текла прямо из  пустоты.  Чуть  позже  начало  проступать
скорченное  тело  человека. В полупрозрачной руке блестел такой
же едва видимый нож с  длинным  узким  лезвием.  Тело  медленно
     -- Эх ты... ты всего лишь человек!
     -- Сладоцвет?.. Так Россоха и его?..
     Хакама со страхом и ненавистью смотрела в изможденное лицо
зеленоглазого волхва:
     -- Но как... как ты сумел... предугадать?
     -- По  вашим  же... дурацким, -- прошептал Олег измученно,
-- звездным картам. Не Сосику, правда, и не твоим ныне... я сам
посмотрел на  звездное  небо,  на  людей,  снова  на  звезды...
Кое-что понял.
     Его   трясло  от  запоздалого  страха.  Он  изо  всех  сил
стискивал челюсти, пусть не увидят прыгающие губы,  чувствовал,
как   вздуваются   желваки,  лицо  становится  суровым,  как  у
действительно  сильного  и  бесстрашного,  хотя  душа   верещит
по-поросячьи и старается забиться под стельку стоптанных сапог.
     Хакама  закричала пронзительно и гадко, перекосив красивое
личико:
     -- Но так не могло быть! Почему Крыса не  сумел,  Обезьяна
не  перехитрила  и  не ударила в спину? Павлин должен был убить
тебя, а не Автанбора! Звездные карты -- безошибочны!
     Олег  стер  ладонью  кровь  с  плеча,  поморщился,   кровь
засохла,  пошла  безобразной  коркой.  Он снова провел ладонью,
коричневые струпья посыпались на пол. Теперь  там  пульсировал,
медленно  опадая,  безобразный  багровый  шрам,  на глазах стал
лиловым, опал, побелел, но на большее у  красноголового  волхва
сил  то  ли  не  хватило,  то  ли  счел, что шрамы в самом деле
украшают не только мужчину, но и волхва.
     Хакама с ужасом следила  вытаращенными  глазами.  А  волхв
оглядел себя, буркнул с неприязнью:
     -- Сейчас ты даже красивой не кажешься.
     -- Что?
     -- Какая  же  из Беркута Обезьяна, если родился в северных
лесах, где отродясь обезьян не было? И где не знают, что  такое
обезьяна?..  Мало  ли что там, на далеком жарком юге, в эти дни
обезьяна на обезьяне! А у  нас  в  тот  час  зима,  в  берлогах
появляются медвежата, весной вылезают на свет... Он -- Медведь!
Во  всем  медведь,  а  медведи -- звери честные, на хитрости да
удары в спину не больно идут. У них и своей силы хватит,  чтобы
встретиться  с врагом лицом к лицу. Это мог бы Горностай, но ты
его почему-то обозвала Девой... ну, какая  из  него  дева?..  и
подговорила перехватить меня еще в горах.
     Хакама спросила глухо:
     -- Где он?
     Олег удивился:
     -- А где бы ты думала?
     Она опустила голову:
     -- Глупый вопрос, признаю... Он там, в горах?
     -- Только кости, -- поправил Олег. -- Только кости.
     Спины  Ковакко  и  Беркута  горбились в дальнем углу. Олег
услышал слова заклинаний, по телу пробежала зябкая волна, затем
словно окатили теплой  водой  пополам  с  березовым  со