изображение Серебристой Пыли, частицы которой оказывают на
новую эмульсию воздействие, подобное воздействию  фотонов на нитрат серебра.
Именно этот феномен и являлся первоочередным  объектом моих исследований  во
время  экспедиции  на  Север.  Обратите внимание,  что  фигура  стоящего  на
переднем плане человека великолепно  читается. Но мне  хотелось бы, чтобы вы
посмотрели  вот сюда, на силуэт слева.  --  С  этими  словами он  указал  на
размытый абрис маленькой фигурки.
     -- Я было подумал, что это альм, -- удивленно произнес дознаватель.
     -- Отнюдь. Его  альм-змея преспокойно  обвилась у него вокруг шеи. Нет,
господа, сей расплывчатый силуэт -- это ребенок.
     -- Ребенок после... рассечения? -- осторожно спросил чей-то голос и тут
же  осекся,  словно  сказал  что-то лишнее, что-то  такое,  чего говорить не
следовало.
     -- Нет, целый, и  это особенно  важно в свете  того, что нам известно о
природе Серебристой Пыли.
     Вновь повисло  напряженное молчание, которое нарушил лишь хриплый выдох
Капеллана. Такой звук издает человек, который много часов подряд  изнывал от
жажды, дорвался  до кувшина  с водой,  осушил его одним глотком и наконец-то
смог перевести дух.
     --  Та-а-а-к,  --  не  то   выдохнул,  не   то   крякнул  Капеллан.  --
Следовательно, эти потоки Серебристой Пыли...
     --  ...  нисходят  с  неба,  как  вы  совершенно  справедливо  изволили
заметить, и словно  бы окутывают собой человека. Я не собираюсь забирать эти
снимки с собой,  они останутся в колледже, так что у  вас будет  возможность
рассмотреть их  как можно  тщательнее. Собственно, все, чего я  хотел -- это
продемонстрировать  вам  возможности  новой  эмульсии.  А теперь  перейдем к
следующему снимку.
     Лорд  Азриел вновь щелкнул  рамкой  проектора.  Появившееся  на  экране
изображение  было сделано ночью,  но  только  безлунной.  На переднем  плане
виднелись едва различимые во тьме  палатки, сиротливо жмущиеся друг к другу.
Рядом валялись какие-то ящики, брошенные нарты. А на бескрайнем небе плясали
сполохи  света,  словно  бы  кто-то   высоко-высоко  подвесил  сотканные  из
мерцающих  нитей волшебные  занавеси,  и они ниспадают  мириадами  мерцающих
складок,  фестонов,  фалд  и  вновь  вздымаются,  дышат,  как  под  порывами
раздувающего их ветра.
     -- Что это? -- тихо спросил проректор.
     -- Аurora Borealis, -- по-латыни ответил лорд Азриел.
     --   Замечательный   снимок,    --    восхищенно    причмокнул   губами
профессор-паломник. -- Наверное,  самый лучший  из  всех, что  я  когда-либо
видел.
     --  Простите мне мое невежество, -- произнес дребезжащим  тенорком отец
регент,  --  но боюсь,  что  я  подзабыл, что  это за Aurora такая. Кажется,
туземцы называют ее северным сиянием, верно?
     -- Верно. И не только так. У этого природного явления великое множество
имен.  Его порождают потоки заряженных частиц  и солнечные  лучи невероятной
интенсивности. Сами по себе они  не  видны, но,  вступая во взаимодействие с
атмосферой, вызывают эффект  свечения. Жаль,  что время  поджимало и  нам не
удалось раскрасить  снимок,  тогда бы вы увидели все это в цвете. Волшебное,
доложу вам, зрелище: переливы  от бледно-зеленого до розового,  а  по краям,
вот здесь,  внизу,  пунцовый,  почти багровый  отлив. Этот снимок  сделан на
пластинку с обычной эмульсией. А вот эмульсия специальная. Взгляните-ка.
     Пока лорд Азриел менял слайд в рамке, Люра услышала, как магистр шепнул
на ухо библиотекарю:
     -- Если он поставит вопрос на голосование, попробуем прибегнуть к цензу
оседлости.   За  последний  год,  то  есть  за  пятьдесят  две   недели,  он
отсутствовал в течение тридцати.
     -- Сложновато  будет.  Капеллан  уже  на его  стороне,  --  еле  слышно
отозвался библиотекарь.
     Тем временем на экране появился новый снимок. Изображал он ту  же самую
местность, и  вновь предметы, так отчетливо видимые на  обыкновенном снимке,
показались  здесь смазанными,  приглушенными. Сполохи  северного сияния тоже
словно бы потускнели.
     Но в самом сердце загадочной Aurora borealis, высоко-высоко в небе Люра
вдруг увидела плывущий  над мертвой равниной...  что?  Она приникла глазом к
щели  между дверцами,  стараясь разобрать, что  же  там изображено. Судя  по
тому, как подались вперед ученые в рекреации, они явно  пытались  сделать то
же  самое. Люра всматривалась  в экран, задыхаясь от возбуждения, потому что
неясная картинка постепенно  обретала очертания. Можно было различить купола
и  шпили  соборов,  высокие башни, стены домов, улицы... Сомнений не было! В
небе над ледяной пустыней парил...
     "Город!" -- чуть было не выпалила Люра, но вовремя прикусила язык.
     --  А вам не кажется, что это похоже  на город?  --  осторожно  спросил
профессор из Кассингтона.
     -- Именно так, -- отчеканил лорд Азриел.
     -- И  город  этот,  разумеется, принадлежит  другому миру! -- ернически
всплеснул руками декан.
     В ответ на этот выпад лорд Азриел даже бровью не повел. Среди остальных
ученых  царило  лихорадочное  возбуждение.  И  немудрено.  Представьте  себе
чувства   седобородого  старца,   который  написал   множество   многотомных
трактатов, доказывающих  существование единорога, но самого единорога  так и
не  видел,  как  вдруг ему  предлагают  взглянуть  на  только что  пойманный
экземпляр.
     --  Это  ведь...  Значит,   согласно  теории  Барнарда  --  Стокса,  --
нетерпеливо спрашивал профессор-паломник. -- Как вы думаете, лорд Азриел?
     -- Я бы сам хотел это выяснить, -- отозвался Люрин дядя.
     Он стоял  чуть  в стороне от освещенного экрана. Люра из своего укрытия
видела то, что ускользнуло от прикованных к неведомому  городу профессорских
глаз:   жесткий  взгляд  лорда   Азриела  буквально  ощупывал   каждого   из
присутствующих.  Она  видела,  как  вспыхнули   зеленым   огнем   очи  белой
пумы-альма, ни на шаг не отходившей от своего человека. А старички ничего не
замечают:  почтенные  седины  взъерошены от  возбуждения,  очки  воинственно
блестят, и  лишь магистр  да библиотекарь словно бы приросли к спинкам своих
кресел и, склонив головы друг к другу, о чем-то перешептываются.
     -- Милорд, -- обратился к лорду Азриелу Капеллан, -- вы ведь, помнится,
говорили, что пытались напасть на след  экспедиции Груммана.  Значит ли это,
что доктор Грумман тоже занимался изучением этого феномена?
     -- Думаю,  что  да.  Более  того, я  абсолютно уверен,  что ему удалось
собрать интереснейшие данные по этому вопросу, но, увы, мы так  никогда и не
узнаем, какие именно, потому что доктор Грумман погиб.
     -- Неправда! -- выдохнул Капеллан.
     -- Боюсь, что правда. И доказательство этому здесь.
     По  рекреации  вновь  пробежала  зыбь  лихорадочного  ожидания.  Следуя
указаниям  лорда  Азриела,  несколько  профессоров  помоложе подняли большой
деревянный  кофр  и  вынесли  его  на  середину  комнаты.  Волшебный  фонарь
продолжал  работать,  и,  хотя  слайда  в  рамке  уже  не  было,  на  экране
по-прежнему мерцал ярко освещенный  круг.  На его  фоне  отчетливо выделялся
черный  силуэт  лорда  Азриела.  Вот  он склонился  над  кофром и  отщелкнул
металлические  рычаги  замков. Магистр привстал в своем кресле,  не  в силах
усидеть  на  месте. Теперь  Люра ничего  не  видела,  ей  оставалось  только
слушать.
     -- Надеюсь,  вы помните, -- зазвучал в рекреации голос дяди Азриела, --
что связь с экспедицией Груммана прервалась полтора  года  назад. По заданию
Германской Академии  наук они должны  были  продвинуться  на север и достичь
магнитного полюса. Кроме того, им было поручено произвести ряд наблюдений за
движением небесных  тел. Так  вот, именно  в ходе своей последней экспедиции
доктор Грумман  становится свидетелем явления,  которое мы  все  только  что
видели на снимках.  Вскоре  после  этого он  исчезает.  Многие  думали, что,
возможно,  произошел  несчастный  случай  и  Грумман  провалился  в  ледовую
трещину. Но,  господа, это  не так.  Причиной гибели  доктора  Груммана стал
отнюдь не несчастный случай.
     --  А  что  это  за кофр? --  внезапно перебил его декан. --  Это  что,
какой-то вакуумный контейнер?
     Лорд  Азриел не спешил с ответом. Люра вновь услышала щелканье  замков,
свист всасываемого  воздуха, а потом  в рекреации воцарилась мертвая тишина.
Но продлилась она недолго,  буквально одно мгновение,  и на смену  ей пришла
чудовищная разноголосица: вопли ужаса, отчаяния, страха, гнева.
     -- Не верю!
     -- Бесчеловечно!
     -- Как же это?
     -- Допустить, чтоб такое могло случиться?!
     Горестный хор прервал глубокий бас магистра:
     -- Может быть, вы все-таки потрудитесь объяснить, в чем дело, милорд?
     --  Господа,  -- прозвучал  голос дяди  Азриела.  --  Перед вами голова
несчастного Станислауса Груммана.
     Сквозь общий шум в комнате Люра услыхала, как кто-то из присутствующих,
давясь и задыхаясь, бросился вон из рекреации. Эх, вечно она пропускает  все
самое интересное! Сидит в этом дурацком шкафу и ничего не видит.
     Вот снова заговорил дядя Азриел:
     --  Его  тело  я  обнаружил  во льдах Свальбарда.  Обратите внимание на
характерный прием скальпирования. Узнаете почерк, господин проректор?
     Старенький проректор ответил на удивление твердым голосом:
     -- Мне доводилось встречать  такое  у тартар. Прием  весьма характерный
для коренного населения Сибири  и  Тунгуски. Вне всякого сомнения,  он также
распространен на всей  территории  обитания скраелингов, но, если память мне
не изменяет, в Новой  Дании такие вещи не в ходу, они там запрещены законом.
Вы позволите мне взглянуть поближе, лорд Азриел?
     После непродолжительного молчания Люра вновь услыхала голос старика:
     -- Глаза у меня уже  не те, да и лед очень грязный. Там что, на темени,
отверстие?
     -- Именно так.
     -- Трепанация?
     -- Без сомнения.
     Вновь  все заговорили разом. Магистр наконец опустился в свое кресло, и
Люра увидела,  что же  происходит  в  комнате. Стоя в круге  света,  который
отбрасывала  лампа волшебного фонаря, проректор  подслеповато всматривался в
содержимое большого ледяного куба, где внутри виднелось окровавленное месиво
-- все, что осталось от человеческой головы.
     Пантелеймон заметался  от  стенки  к  стенке,  его  отчаяние  мгновенно
передалось девочке.
     -- Ну, тише, тише, -- еле пошевелила она губами. -- Давай послушаем.
     -- Доктор Грумман некогда  работал в этих стенах,  --  горько  проронил
декан.
     -- Какой страшный конец!
     -- Попасть в руки тартар...
     -- Помилуйте, какие тартары? Это же Крайний Север!
     -- А что мы о них знаем? Они могли проникнуть сколь угодно далеко.
     -- Вы сказали, что обнаружили это во льдах Свальбарда.  Я вас правильно
понял? -- спросил декан.
     -- Совершенно верно.
     --  Так  не  означает ли  это,  что  к  трагедии  могли  быть причастны
панцербьорны?
     Люра  не  вполне разобрала  последнее  слово,  потому  что слышала  его
впервые, но, судя по всему, остальным оно было хорошо знакомо.
     --  Это невозможно, -- решительно возразил профессор из Кассингтона. --
Панцербьорны на это не способны.
     -- Стало быть,  вы плохо знаете Йофура Ракнисона, -- негромко отозвался
профессор-паломник, к словам которого все прислушивались  очень внимательно,
поскольку на его счету была не одна арктическая экспедиция.
     -- Вполне возможно, что  теперь  он  снимает  со своих жертв скальпы на
тартарский манер. Меня это ничуть не удивляет.
     Люра быстро посмотрела на дядю  Азриела.  Скрестив руки  на груди, он с
сардонической усмешкой взирал на разгорячившийся цвет науки.
     -- А кто это такой, как бишь его, Йофур Ракнисон?
     -- Это владыка Свальбарда, -- ответил паломник. -- Совершенно верно, он
один  из панцербьорнов. Такой, знаете  ли,  узурпатор, хитростью проложивший
себе дорогу  к трону. Во всяком случае, насколько я понимаю, он представляет
собой фигуру довольно серьезную. И что бы  там ни говорили о  его... затеях,
он далеко не так прост. Хотя затеи эти, прямо скажем... Дворец себе отстроил
из привозного мрамора. Университет даже основал.
     -- Что? Университет? Для кого же? Не иначе как для медведей, -- сострил
кто-то под общие смешки.
     --  И тем  не менее, -- продолжал паломник, -- я убежден, что трагедия,
приключившаяся с  доктором  Грумманом,  вполне во  вкусе  Йофура  Ракнисона.
Однако, друзья мои,  как  это  ни удивительно, но к нему можно найти подход,
если понадобится, конечно. И тогда он начнет вести себя по-другому.
     --  А вы, Трелони разумеется знаете, как  этот самый  подход найти,  --
колко осведомился желчный декан.
     -- Разумеется  знаю.  Ему просто  нужно дать то,  чего он жаждет  более
всего  на свете. Более славы, более почестей. Ему нужен альм. Найдите способ
наделить его альмом -- и он у вас в кармане.
     Всех присутствующих эти слова от души позабавили.
     Люра  ошарашенно  покрутила  головой. Для  нее все то,  о  чем  говорил
профессор, звучало, как  тарабарщина. И вообще, куда  интереснее слушать про
скальпы,  про северное  сияние, про Серебристую Пыль  эту  загадочную.  Но к
вящему  ее  разочарованию,  дядя Азриел явно не собирался  больше  ни снимки
показывать,  ни находки демонстрировать. Разговоры  свелись  к  ожесточенной
полемике  по  поводу  того, давать или  не  давать  лорду Азриелу  денег  на
снаряжение еще одной экспедиции. В самый разгар  этой словесной баталии Люра
почувствовала,  как  веки  ее  наливаются свинцом,  голова клонится вниз,  и
вскоре она уже крепко спала. Пантелеймон тоже дремал, уютно обвившись вокруг
ее шейки. Как всегда, чтобы выспаться получше, он обернулся горностаем.
     Люра проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо.
     -- Т-ш-ш,  -- прошептал  дядя. Он  сидел  на  корточках  перед открытой
дверцей шкафа. -- Все уже разошлись, но слуги еще не спят. Живо, марш в свою
комнату, и никому ни слова!
     -- Они вам дали денег? -- спросила Люра сонным голосом.
     -- Дали, дали.
     --  А  что  такое Серебристая  Пыль?  -- пискнула  девочка, пошатываясь
спросонья.
     -- Не твоего ума дело.
     --  А вот и моего. Сами же  мне  велели подслушивать, а  теперь  ничего
рассказать не хотите. А можно мне на отрезанную голову посмотреть?
     Пантелеймон заерзал,  шерстка  у него  поднялась дыбом,  и  Люре  стало
щекотно  вокруг  шеи.   Глядя   на  ее  заспанную   мордочку,  лорд   Азриел
расхохотался.
     --  Ой, не  зли меня, -- простонал он и принялся упаковывать слайды. --
Успела ты проследить за магистром?
     -- Конечно. Знаете, как он всполошился из-за вина!
     -- Хорошо, хорошо.  Ну, на этот раз мы  его обошли. А теперь давай-ка в
кровать и без разговоров.
     -- Дядя, а вы куда едете?
     -- Я возвращаюсь на Север. У меня всего десять минут, дружок.
     -- Возьмите меня с собой.
     Лорд Азриел поднял голову и посмотрел на Люру так,  словно бы увидел ее
впервые. Кошачьи зрачки  пумы-альма  сузились. Под этими  взглядами  девочка
почувствовала себя как под перекрестным огнем, но глаз не  опустила, хоть  и
залилась краской до корней волос.
     --  Это исключено,  -- помолчав,  произнес лорд  Азриел. -- Сейчас твое
место здесь.
     -- Но почему? -- взмолилась Люра.  -- Почему оно  здесь? Я так  хочу на
Север, чтобы самой все увидеть: и медведей,  и айсберги, и  северное сияние.
Мне так интересно про эту Серебристую Пыль. И про город в небе. А это правда
другой мир?
     -- Послушай меня, девочка, и постарайся понять. Тебе туда нельзя. Время
сейчас опасное, так что давай-ка  будь умницей и отправляйся в кровать.  А я
тебе моржовый бивень привезу.  Хочешь? Настоящий, резной. Все, все, ни слова
больше. Не буди во мне зверя.
     При  этих словах альм-пума издала  негромкий утробный рык, и Люра вдруг
как-то на  удивление  ясно  поняла смысл выражения "разбудить зверя" и легко
представила свои ощущения,  когда оба  ряда вот этих  вот  белоснежных зубов
сомкнутся на ее горле.
     Нет,  лучше  было  ретироваться.  Люра  насупилась,   поджала  губы   и
исподлобья посмотрела на  дядю. Но он, казалось, забыл о ней, поскольку  был
целиком  поглощен выкачиванием  воздуха  из  вакуум-контейнера. Не говоря ни
слова, все с  тем  же решительно-мрачным лицом,  Люра  вышла  из  комнаты  и
отправилась спать.
     ***
     Магистр  и  библиотекарь, два старинных друга  и соратника,  всякий раз
после  горьких поражений, если  таковые  случались,  садились  вместе, чтобы
утопить утрату в стакане доброго вина. Так было и на  этот  раз.  Как только
лорд  Азриел уехал, они отправились в покои  магистра и расположились  в его
кабинете. Шторы на окнах были плотно  задернуты, в камине уютно горел огонь,
оба альма привычно примостились один на плече, другой на коленях. Наконец-то
можно было спокойно обдумать то, что произошло.
     -- Вы  действительно считаете, что он обо всем догадался? Я имею в виду
токайское, -- спросил библиотекарь.
     -- Нет, дружище,  он не  догадался. Он  знал. И знал наверное. Так  что
графин этот он, вне всякого сомнения, разбил сам.
     -- Вы уж простите меня, --  сокрушенно сказал библиотекарь, --  но  мне
все-таки кажется, что это к лучшему. Я никак не мог смириться с мыслью о...
     -- О яде?
     -- Давайте не будем лукавить. О смертоубийстве.
     -- Поверьте моему слову, Чарльз, мне это тоже глубоко отвратительно. Но
вопрос-то стоит  иначе.  Что страшнее: взятый  на  душу грех  или  возможные
последствия  того, что  будет,  если  этот  грех  на  душу  не  взять.  Само
провидение  вмешалось  и  предотвратило  гибель  лорда  Азриела.  Право  же,
старина, мне очень жаль, что  я посвящаю вас во все это.  Все-таки камень на
сердце...
     -- Что  вы, что  вы, -- всплеснул руками библиотекарь. --  Жаль только,
что вы не открыли мне всю правду.
     Магистр задумчиво вертел в пальцах стакан.
     --  Пожалуй,  вы  правы.   Мне  следовало  бы  рассказать  вам  больше.
Веритометр  показывает,  что  изыскания  лорда Азриела могут  иметь поистине
чудовищные последствия.  И, что самое  главное, к этому будет причастна наша
девочка. Я хотел только одного: уберечь ее, спрятать, хотя бы на время.
     --  А скажите  мне, эти его  исследования,  они  что, каким-то  образом
связаны с  деятельностью  Дисциплинарного Суда  Духовной  Консистории? Или с
этим, как бишь его, Министерством Единых Решений по Делам Посвященных?
     --   Отнюдь.   Министерство  Единых   Решений   неподотчетно   Духовной
Консистории. Мне вообще  кажется, что вся эта  интрига --  дело  рук  одного
человека,  которому  лорд  Азриел,  мягко говоря,  не  симпатичен. Так  что,
дружище,  боюсь,  что  попали  мы   с  вами  прямехонько   между  молотом  и
наковальней. Ну, что скажете?
     Библиотекарь не спешил  с ответом. Да  и что тут было говорить?  С того
момента,  как  папа  Кальвин  перенес  Святой престол  в  Женеву  и  учредил
Дисциплинарный  Суд Духовной  Консистории, власть церкви над всеми сторонами
жизни  общества стала абсолютной. Вскоре после смерти Кальвина  папство было
упразднено и  его  место занял Магистерий,  представляющий собой  сложнейшую
систему   колледжей,   судов,   консультативных   советов.   Однако  единого
централизованного руководства над ними не было, отчего зачастую они отчаянно
соперничали  друг  с  другом.  Так, например,  в  конце прошлого века  самым
могущественным считался Епископальный колледж, но за последние несколько лет
в политических хитросплетениях  наметился новый лидер  -- Дисциплинарный Суд
Духовной Консистории. На сегодняшний день он пользовался наибольшим влиянием
и, следовательно, представлял наибольшую опасность.
     Но  это  еще не  все. В разных концах  паутины  Магистерия, под  эгидой
какого-нибудь сильного союзника, могли, словно грибы, вырастать организации,
никому на первый взгляд  впрямую не подчиненные.  Именно  такова была судьба
пресловутого Министерства Единых Решени