ась.
   Август в Армангфоре - пора дождей, а мы с Корой полетели  в  Ливадию,
где у соленого моря на согретом щедрым солнцем белом  песке  выстроились
рядами отели-казино, ежегодно принимающие десятки миллионов туристов  со
всех концов света. Этот город по праву носит неофициальный титул всемир-
ной столицы развлечений; я бывал в нем неоднократно и каждый раз любил в
него возвращаться - дивиться его стремительному росту, находить все  но-
вые и новые удовольствия. И все же никогда я не прилетал в Ливадию в та-
ком приподнятом настроении как в августе ...  года;  мне  было  двадцать
семь лет и меня сопровождала самая желанная женщина.
   Дома я без труда получил недельный "отпуск"; оглядываясь назад,  могу
не без известных подозрений отметить, что Лиса никогда особо не  тяготи-
лась моим отсутствием. Впрочем, тогда я об этом даже не подумал;  повто-
ряю: я прибыл в Ливадию, исполненный самых радужных надежд.  Если  бы  я
мог предвидеть, как скоро "прольется холодный душ"...
   Из аэропорта (в полете - шампанское, гаванские сигары; Кора,  естест-
венно, впервые путешествовала первым  классом)  такси-кэб  "с  ветерком"
примчал нас в самый романтичный отель Ливадии - "Замок  короля  Артура".
Окруженный фонтанами, этот отель своим строением  действительно  походил
на старинный рыцарский замок; в него мы и вошли под звуки чарующей музы-
ки и сразу очутились в огромном холле-казино, вид которого привел Кору в
неописуемый восторг.
   В казино стоял непрерывный разноязыкий гул, звенели монеты, суетились
тысячи людей, полуобнаженные красавицы всех рас разносили  горячительные
и прохладительние напитки. Разноцветными  огнями  переливалась  реклама:
сам король Артур приглашал вас за Круглый Стол отведать сочный кусок го-
вядины; знаменитый Мерлин выпускал гусей из пустой корзины и одновремен-
но метал тузов из рукавов своего элегантного современного костюма;  леди
Гиневра, щедро демонстрируя необъятную грудь, зазывала  однако  лишь  на
icecream; зато рыцари Круглого стола дружно гремели стопарями; к ним  мы
первым делом и присоединились.
   Мы весело провели вечер, но первая же ночь прошла куда  менее  роман-
тично. Голая в постели, Кора оказалась куда менее привлекательной, чем в
моих мечтах. Ее ноги без обтягивающих  колготок  выглядели  бесформенно,
полная грудь оказалась рыхлой, вислый живот порос короткими черными  во-
лосками. Испытав вполне понятное разочарование, я все же долго и  добро-
совестно с ней возился. Не вдаваясь в излишние  подробности,  признаюсь,
что в ту ночь с трудом исполнил свои "отпускные"  обязанности  и  уснул,
убаюканный не столько усталостью, сколько алкоголем.
   Утром меня разбудил телевизор. Было уже поздно; близился полдень. Ко-
ра сидела на кровати и манипулировала кнопочками дистанционного управле-
ния. Вид у нее был опухший и - с моей точки зрения - не слишком  привле-
кательный. Преодолевая легкое отвращение, я поцеловал ее; она принужден-
но улыбнулась. Она показалась мне разочарованной или, по  меньшей  мере,
озабоченной; она явно ожидала от меня большей страсти и  теперь  не  без
оснований волновалась за наше ближайшее будущее.
   Нужно было вставать и идти похмеляться. Я подумал, что один  исполнил
бы это лучше. Я уже жалел, что взял Кору в Ливадию.  Я  начал  понимать,
что моя любовь к ней являлась лишь  миражом  психологического  свойства.
Кора принадлежала к другому общественному классу,  и,  следуя  известным
предрассудкам, я не должен был иметь с ней ничего общего.  Роман  с  ней
привлекал меня как запретный плод, ибо содержал в себе некий  обществен-
ный вызов, в котором я в ту пору, очевидно, нуждался. И все это было  бы
хорошо, если бы не лишило меня объективности восприятия. Прекрасно, ког-
да человек вопреки предрассудкам своего класса влюбляется в  девушку  из
другого сословия. Прекрасно - если влюбляется  естественно.  Иное  дело,
когда подогреваемый инстинктом противоречия по отношению к своему непос-
редственному окружению, он бросается за первой же юбкой лишь потому, что
подсознательно усматривает в этом искомый общественный вызов. Здесь важ-
но понимать - что первично, а что вторично. Задним числом я осознал, что
Кора прельстила  меня  не  столько  своими  объективными  добродетелями,
сколько - и прежде всего - тем, что встретил я ее в момент исканий и не-
удовлетворенности, в пору стремления вырваться за границу душивших  меня
рамок и условностей, - а она как раз и была за границей, она родилась  и
выросла там, и в такой, как она, я в ту пору больше всего нуждался.  Ко-
нечно, сыграли свою роль и ее улыбки, и ее соответствие  некоторым  моим
низменным вкусам, но, в общем, на ее месте вполне могла оказаться и дру-
гая, ничего исключительного Кора из себя не представляла.
   Я лежал, собираясь с силами и мечтая о пиве или, на  худой  конец,  о
шампанском. Чуть потная Кора сидела рядом и смотрела телевизор.  От  нее
воняло перегаром и чем-то еще. По одному из локальных (отельных) каналов
раз за разом повторяли один и тот же рекламный ролик:  под  проникновен-
ную, поистине волшебную музыку знаменитый Мерлин демонстрировал свои фо-
кусы. Сочетание этой музыки и красочных фокусов заворожило меня, и я  на
время забыл про похмелье. Особенно меня поражало, как  Мерлин  поминутно
вытряхивал женщину из халата: она танцевала вокруг него под  все  ту  же
музыку, а он, легко и пластично поворачиваясь за ней следом, вдруг  хва-
тал ее за ворот, встряхивал, и она удивительным образом исчезала,  а  он
кланялся, стоя с пустым халатом в руке. Это было удивительно и  непости-
жимо. Я подумал, не сходить ли на шоу Мерлина, и  даже  сказал  об  этом
вслух - отчасти искренне, в основном же - чтобы хоть что-нибудь сказать.
Кора охотно кивнула и улыбнулась. Я вздохнул с некоторым  облегчением  и
отправился в ванную.
   Приподнятое настроение, разумеется, ушло безвозвратно,  но  апатию  и
подавленность - вместе с головной болью - снял первый же утренний  бокал
пива. Похмелившись, мы искупались в море, и, нагуляв таким образом аппе-
тит, я с удовольствием расправился  с  огромной  яичницей,  заказав  еще
впридачу дюжину устриц. Кора почти не отставала. Мы снова пили пиво; за-
тем отправились смотреть фонтаны.
   Обедали мы в "Магеллановом облаке". Чтобы избежать в  ближайшую  ночь
близости с Корой или хотя бы сделать ее менее обременительной,  я  решил
напиться. Кора не протестовала (она еще не успела устать  от  этого),  и
под рыбную закуску в прохладном ресторане я с наслаждением пил водку. За
послеобеденной чашечкой кофе я вдруг вспомнил, что  вечером  телевидение
будет транслировать международную встречу по футболу  с  участием  нашей
национальной сборной. Такие вещи я не пропускал! Я сообщил об этом Коре;
она осталась равнодушной, однако не возражала. После обеда я  купил  бу-
тылку коньяку, плитку шоколада, и к восьми часам вечера мы  возвратились
в номер, где я сразу уселся смотреть футбол.
   Теперь я уже не в силах припомнить, с кем встречалась в тот день наша
команда - матч был второстепенный; помню лишь, что играл  Тони  Миранья,
и, пользуясь случаем, я рассказал Коре, что он - мой  одноклассник.  Она
не поверила, чем лишний раз продемонстрировала собственную ущербность. Я
уже давно вышел из того возраста, в котором люди придумывают себе знаме-
нитых одноклассников. Кроме того, мне показалось обидным - комплекс  не-
полноценности! - что знакомство с Тони - есть нечто, столь меня возвыша-
ющее, в глазах Коры даже невозможное. Разозлившись,  я  перестал  с  ней
разговаривать. Безразличная к футболу, она вскоре уснула, чему я, конеч-
но, был только рад.
   Следующее утро было как две капли воды похоже  на  предыдущее.  Опять
похмелье, волшебная мелодия по телевизору, женщины, вылетающие в  никуда
из собственных халатов (этот фокус Мерлина  -  далеко  не  самый  удиви-
тельный - меня прямо-таки заворожил), неудовлетворенная Кора  и  прочее,
прочее, прочее...
   Несмотря на ранний час, в казино уже было людно. Мы выпили по стакану
шампанского, опуская попутно монеты в  игральные  автоматы  -  я  инфан-
тильно, Кора с азартом. Мне вдруг захотелось портвейна, и мы отправились
завтракать за "Круглый стол короля Артура".
   У входа в ресторан стоял атлет в легких рыцарских доспехах  -  сереб-
рянная кольчуга прикрывала торс, оставляя обнаженными  мощные  загорелые
руки и ноги. Его бицепсы были на редкость велики и эффектны, и мне пока-
залось странным, что такой человек прозябает в швейцарах, не находя себе
лучшего применения. Я невольно подумал: а что бы делал я без своего  па-
паши, если даже такой атлет не находит себе достойного места.  Я  всегда
завидовал культуристам, хотя не любил в этом признаваться.
   Когда мы подходили к ресторану, я заметил,  что  Кора  с  вожделением
разглядывает могучего стража. Никакой ревности я не ощутил,  разве  лишь
легкое раздражение. Как можно небрежнее  я  осведомился,  подают  ли  за
"Круглым столом" портвейн. С вежливой улыбкой "рыцарь" отвечал,  что  за
"Круглым столом" есть все. Я сунул ему в руку пару монет и тотчас же по-
чувствовал на себе неприятный взгляд Коры. В этом  взгляде  промелькнуло
презрение, а возможно и отвращение. Вроде я ничего плохого не  сделал  -
все дают чаевые швейцарам - но чувствовал  себя  неправым.  Обыкновенно,
швейцар - существо безликое, однако данная ситуация содержала в себе оп-
ределенную психологическую подоплеку, превращавшую этого парня  чуть  ли
не в элемент извечного любовного треугольника, причем мне, скорее всего,
отводилась роль "тупого угла". Так или иначе, я пытался его уязвить, а в
результате уязвил лишь себя; он же, разумеется, ничего не заметил да еще
получил от меня деньги на водку.
   За "Круглым столом" (Кору поразило, что стол и впрямь оказался общим,
большим и круглым; я бы, напротив, предпочел отдельный столик и с другой
женщиной - хотя бы даже и с Лисой) я первым делом  залпом  выпил  стакан
портвейна. Я видел, что Коре это не понравилось, но  она  промолчала,  к
тому же ее внимание привлекли румяные, дешевого вида, сосиски с горошком
(какое убожество!), и я наложил ей полную тарелку, а  себе  взял  дюжину
устриц и новый стакан портвейна. Кору злило мое поведение, но все вокруг
было для нее новым и чудесным; при этом с одной стороны - окружающее ве-
ликолепие делало Кору добрее и веселее, но с другой - на  столь  богатом
фоне я раздражал ее еще сильнее.
   Я вышел из ресторана изрядно охмелевшим с определенным ощущением, что
меньше всего я хочу вновь оказаться в постели с Корой, а больше всего  -
еще выпить. Для последнего в "Замке короля Артура" имелись все  условия.
Мы отправились играть в рулетку - играл я, а Кора стояла сзади - и я по-
минутно "добавлял", а она злилась, и я злился на нее и на  себя,  но  не
мог ничего с собой поделать. Одним словом, к полудню я был "готов".  Как
комментировал подобные ситуации покойный Гамбринус (иронично  поглядывая
на нас, студентов, из под своих кустистых, как у Президента, бровей): "С
утра выпил - весь день свободен".
   События того дня я помню смутно. Мы обедали с водкой в соседнем  оте-
ле, после чего Кора "выгуливала" меня на морском берегу. Помнится я  еще
где-то пил пиво, а потом у меня болела голова, и двоились предметы перед
глазами. Засыпал я вновь под "музыку Мерлина" - видно Коре она тоже нра-
вилась - и даже помню, как подумал, что надо бы все-таки сходить на  его
шоу.
   Проснулся я на другое утро в том  "безобидном"  (можно  было  ожидать
худшего) состоянии, когда очень хочется пива, и когда - я  знал  это  по
опыту - сей благородный напиток особенно хорошо усваивается  организмом.
В номере звучала все та же музыка - Кора уже проснулась и включила теле-
визор. Увидев, что я зашевелился, она уставилась на меня вопросительно и
недовольно; затем в ироничной манере осведомилась насчет наших планов на
сегодня ("Кто-то обещал сводить меня на Мерлина"). "Сначала пиво, -  от-
вечал я и тут же, уловив ее нараставшее возмущение, поспешил добавить: -
Кассы, торгующие билетами на шоу, все равно открываются лишь в полдень".
   В стильном пивном баре (излишне говорить, что это было в "Европе")  я
залпом выпил две кружки, после чего заказал третью и - конечно же!  -дю-
жину устриц. Мое пересохшее за ночь нутро впитывало пиво, словно  губка.
Я выпил еще кружку, полил устрицы острым соусом и вновь подозвал  барме-
на. Тут Кора взбеленилась и заявила, что я могу отдыхать, как мне  взду-
мается, она же пойдет погуляет, посмотрит другие казино. Я испытал нечто
даже вроде облегчения, возражать не стал, спросил только - есть ли у нее
деньги. Она ничего не ответила и ушла.
   Я чувствовал себя последней свиньей. Мне было стыдно перед самим  со-
бой за то облегчение, которое я испытал при уходе Коры. Надо уметь всег-
да оставаться джентльменом, подумал я. Надо, но порой очень не хочется.
   Я выпил еще две кружки и вернулся в  свой  номер.  Я  ощущал  настоя-
тельную потребность выспаться, но все же собрался с силами и, прежде чем
лечь, порылся в телефонной книге и заказал два билета  на  вечернее  шоу
Мерлина.
   Спал я долго, а когда проснулся  -  в  вполне,  кстати,  удовлетвори-
тельном состоянии - часы показывали шесть. Кора еще не возвращалась, и я
начал тревожиться. Впрочем, времени до шоу еще оставалось достаточно,  и
я решил пока принять ванну, а затем спуститься в бар, чтобы  взбодриться
рюмкой коньяку. Стоя под душем, я напевал вьевшуюся в память  "волшебную
мелодию" и вспоминал фокусы Мерлина. Я чувствовал себя последней  скоти-
ной и думал о Коре не без нежности. Возможно, это был  похмельный  синд-
ром.
   Когда я вышел из ванной, Кора была уже в номере и собирала свои вещи.
   - Отдай мне, пожалуйста, мой билет на самолет, - потребовала она.
   - Кора я взял билеты на вечернее шоу, - сказал я глупо и растерянно.
   Она не ответила и продолжала упаковывать свою необъятную сумку. Вид у
нее был удовлетворенный и победоносный. По всему чувствовалось, что  она
нашла себе нового партнера и переселялась к нему в  номер.  Я  отдал  ей
авиабилет.
   Когда он ушла, я позвонил в roomcervice и попросил кофе,  пирожных  и
бутылку коньяку. Еще я подумал, что неплохо бы завтра же поменять  авиа-
билет, чтобы не лететь обратно вместе с Корой.
   Я определенно пребывал в расстроенных чувствах, хотя еще  несколькими
часами ранее не знал как отделаться от Коры. Теперь же  больная  совесть
не давала мне покоя. Я перебирал в уме все  недостатки  Коры,  напоминал
себе, как еще два дня тому назад пришел к выводу, что она мне  не  пара.
Ничего не помогало; меня не покидало ощущение вины и тревоги; стоило Ко-
ре уйти, как моя любовь к ней вспыхнула с новой силой, если только можно
столь благородно охарактеризовать одолевавшие меня чувства.
   В следующие два часа я выпил почти весь коньяк и отправился на шоу.
   Я спустился в казино (вход в театр Мерлина расположен там же) за чет-
верть часа до начала представления и присел пока поиграть в  покер.  Од-
новременно, я попробовал поприставать к грациозной чернокожей  красавице
(с лишним-то билетом на шоу!), но она отшатнулась от меня, как от прока-
женного; вид я имел, скорее всего, ужасный.
   Проиграв несколько монет, я прошел в зрительный зал, занял свое место
за столиком прямо перед сценой;  грустно  взглянув  на  пустой  соседний
стул, заказал рюмку коньяку. Вот эта-то рюмка, по-видимому, меня и  ско-
сила. А может, меня разморило в полумраке душного зала. Так  или  иначе,
дальнейшие события я помню не слишком отчетливо.
   Мерлин парил над сценой, распиливал себя пополам, целовался с  девуш-
ками, подносившими ему цветы, а я поминутно заказывал себе еще коньяку и
пребывал в том состоянии опьянения, которому свойственны  восторженность
и отсутствие желания ее скрывать; мне все нравилось, я улыбался незнако-
мым людям, кивая им головой в сторону сцены, и одновременно - помню это,
хотя и смутно - с нетерпением ждал своего излюбленного чуда.
   Оно не преминуло свершиться - оно свершалось здесь каждый  вечер;  на
сцену вышла женщина в черном, расписанном звездами халате, заиграла  моя
любимая мелодия, и легким мановением руки Мерлин выбросил женщину в  ни-
куда, обратил ее в ничто, а мгновенье спустя уже  улыбался  и  кланялся,
небрежно накинув пустой халат себе на плечо. Зал взорвался аплодисмента-
ми, как взрывался после каждого номера; для всех это был рядовой  фокус,
далеко не самый яркий в программе, и только я почему-то внушил себе осо-
бое к нему отношение. Теперь уже невозможно объяснить причину - все мог-
ло сложиться по-иному - но в силу странного стечения обстоятельств имен-
но этот фокус вызывал у меня особое чувство восторга. Быть  может,  тому
имелись и объективные предпосылки -  гармония  музыки,  женской  грации,
изящества иллюзиониста, простоты средств (да-да, всего лишь  неизвестная
мне игра света и тени, не более); но скорее всего моя слабость  к  этому
маленькому чуду Мерлина носила случайный характер.
   Повторюсь: события того вечера сохранились в моей памяти  не  слишком
отчетливо - что-то лучше, что-то хуже. Словно в ярком цветном сне помню,
что как только Мерлин начал кланяться, я выпил новую стопку  и  неистово
заорал: "Браво!". Мой крик не утонул в  шуме  аплодисментов;  с  улыбкой
всесильного мага, вызывающе поглядывая на меня, Мерлин поведал залу, что
другой женщины у него нет, а потому он сможет повторить последний  номер
лишь в случае, если кто-нибудь из гостей согласится выступить  ассистен-
том. Он явно меня провоцировал, кое-где в зале раздались надсадные смеш-
ки; меня это задело, и пошатываясь я поднялся на сцену.
   Я вовсе не уверен, что это происходило наяву, а не в моих пьяных гал-
люцинациях. Я не берусь утверждать, какие из запомнившихся  мне  событий
того вечера были реальностью, а какие - иллюзией, и  сколь  велика  роль
магии Мерлина в тех иллюзиях. Едва я очутился на сцене,  Мерлин  накинул
мне на плечи черный халат, зазвучала все та же музыка, затем рука факира
легко коснулась ворота халата, а в следующее мгновенье я  уже  сидел  на
своем месте в зале, а Мерлин кланялся, и гремели аплодисменты.
   Дальше у меня полный провал в памяти, а очнулся я  уже  в  госпитале.
Лечащий врач понятия не имел, был ли я в тот памятный вечер на шоу  Мер-
лина. Он лишь утверждал, что госпитализировали меня в полночь  прямо  из
казино, где охваченный алкогольной горячкой я буянил и приставал к  нез-
накомым женщинам, угрожая обратить их в ничто.
   Я пролежал в госпитале несколько дней. Горячка периодически возвраща-
лась, но все реже и лишь на короткие часы. Медсестра потом рассказывала,
что в своем безумии я был чрезвычайно озабочен сексуально и неоднократно
пытался "вытряхнуть" ее из халата. Когда приступы окончательно прекрати-
лись, я выписался из госпиталя и вернулся в Армангфор.
   Кору я больше никогда не видел; маленькую рюмочную в Лисьем  носу  до
сих пор обхожу стороной.

   Глава третья.
   БАРОН КРЕЙЛЬ. АШТОНСКАЯ ПРОГРАММА

   Когда на сердце тяжесть,
   И пустота в душе,
   И все надежды наши
   Растаяли уже,
   Дешевых ждем оваций
   И низменных страстей,
   Фальшивых комбинаций
   И шулерских сетей.
   Кохановер, из сборника "Огни большого города"
Эпиграф к третьей части
   "Современной армангфорской энциклопедии":
   Подлинный художник не может пребывать в  разладе  с  собственной  со-
вестью или заниматься тем, что сам  считает  недостойным.  Измена  своим
принципам неизбежно отразится на стиле. Именно здесь кроется первопричи-
на всех трагедий, случающихся с творческой интеллигенцией.
Беллетрист Р.
* * *
   Однажды, после покера у Квачевского, барон Крейль предложил мне прой-
тись немного пешком, одновременно дав понять, что  намерен  переговорить
со мной сугубо конфиденциально.
   Было это вскоре после того, как я оставил службу на  "Корабеле";  мне
едва исполнилось двадцать семь лет, я не имел никаких определенных заня-
тий и чувствовал бы себя вполне счастливым, если бы не двойной  пр