у... 
     Луна померкла за тучами,  а когда забрезжила снова, звериный охотничий нюх
остер„г меня,  предупреждая, и я оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как
возле края поляны,  между кустов,  из поз„мки и лунного света бесшумно выткался
волк.  Глаза у  него горели,  как  две  свечи.  Могучий,  стремительный зверь в
серо-серебряной шубе смотрел на  меня,  принюхиваясь и  держа на  весу переднюю
лапу. Переднюю правую. 
     Ночь перед Самхейном,  когда нет невозможного... Язык высох в гортани, имя
так и  не  выговорилось.  Я  поникла на  оба колена,  протягивая руки.  Молчан.
Молчанушка...  Сейчас вздыбит шерсть на  загривке и  попятится,  огрызаясь,  не
признавая меня... 
     Мне показалось,  он очень медленно взмыл над сугробами и поплыл ко мне над
струящимся снегом,  над  змеями  летучей  поз„мки...  ударил  лапами  в  грудь,
опрокинул, вмял в снег и со щенячьим визгом принялся умывать языком. Я что было
сил обняла его, я вжималась лицом в родную т„плую шерсть, слезы лились ручь„м. 
     - Мне-то оставь хоть поцелуй, - прозвучал рядом голос, знакомо привыкший к
весскому говору.  Ярун стоял надо мной, уперев руки в колени. При н„м был меч в
ножнах и лук, а из-под полы глядела кольчуга. Так снаряжаются не на охоту. 
     - Ты  откуда здесь?..-  спросил побратим,  когда кончили ломать р„бра друг
другу. 
     Не  было  времени для  долгих  бесед,  но  я  вс„-таки  помянула о  гибели
Славомира и о рождении сыновей: 
     - Вождь жалел, что прогнал тебя... и она тоже жалела. 
     Я не называла им„н, чтобы не подслушал кто-нибудь, незримо подкравшийся по
сугробам.  Молчан стоял рядом, прижавшись боком к бедру. Я не знаю, чего больше
принесла Яруну моя короткая повесть, радости или горя. 
     - Дядька твой загодя лесом уш„л,  к кузнецу, - сказал он, когда я поведала
о Гренделе и о двухдневной погоне.- Мои упредили. 
     Он, оказывается, вправду взялся учить молодых ребят ратному делу. И выучил
на славу.  Быстроногие парни вмиг принесли весть о чужом корабле, и Ярун тотчас
разослал их по жилым дворам: бабам прятаться в крепи лесной, охотникам с луками
и  топорами  -  к  нему.  Поутру  соберутся,  где  оговорено,  пойдут  теребить
пришлецов.  Сам  Ярун  побежал взглянуть на  нашу деревню,  где,  как  донесли,
причалил корабль,  а потом,  увидев лыжню,  решил посмотреть, куда это незваные
гости ходили. Вот так мы и встретились. 
     А  Молчан с  осени жил у него,  сам приш„л,  вспомнив былую дружбу.  Жил и
Куцый,  но  Куцый теперь отл„живался под  лавкой -  лютый волк изорвал отважную
лайку, загрыз бы совсем, не подоспей, не ударь клыками Молчан... 
     Мы посовещались,  не вернуться ли за Плотицей и остальными, но передумали.
Решили вызнать сперва, что поделывали новогородцы - гребли к выходу из разлива,
думая  заслониться Нежатой и  вожд„м,  или  сидели все  вместе у  честной печи,
торгуясь о замирении?.. 
     Мы  бежали  ночным  замет„нным  лесом,  и  громадные  ели  раскачивались и
стонали,  а  частые зв„зды дрожали и  прятались в  небесах,  потому что с  моря
надвигалась метель. Поз„мка усиливалась, снежные волны катились через поляны, и
перед  нами  не  было  больше лыжни,  любой  след  немедленно заносило.  Молчан
отворачивал морду от ветра и по временам наступал на пятки моих лыж. 
     Луну закрывало вс„ чаще,  и,  когда мы  выбрались наконец на  опушку,  над
старой пожогой колыхалось белое одеяло.  Мир  дрогнул перед глазами,  а  сердце
заколотилось у  горла,  когда я  увидела избы и позади них Злую Бер„зу.  Ветер,
мчавшийся с  моря,  смыкал и  размыкал е„  ветви,  как пальцы воздетой,  ищущей
что-то м„ртвой руки... Потом я разглядела корабль возле берега и людей. По пояс
в поз„мке они спускались вниз к лодье, потом всходили назад. 
     - Добычу таскают, - сказал побратим. Добычу, подумала я. Сестр„нок меньших
приданое. Я отмолвила: 
     - Сведать надо бы, что замышляют. 
     Великого умения не потребно,  чтоб подползти, таща лыжи, лечь в двух шагах
и послушать,  что говорят.  Мы разделились больше на случай прознать вс„-таки о
вожде.  Мало  ли  -  обронят  словечко,  припомнят схватку в  лесу...  Хотелось
надеяться. Не Ярун услышит, так я. 
     Скоро  я  пласталась  вдоль  края  берегового обрыва.  В  светлом  меховом
полушубке и таких же штанах меня не просто было заметить.  Я поглядывала сквозь
несущийся снег на макушку Злой Бер„зы над тыном. Дерево раскачивалось на ч„рном
ветру,  и  душа,  заключ„нная в  корявом стволе,  плакала человеческим голосом.
Летящие иглы впивались в лицо, когда я поднимала голову посмотреть, прищуренные
ресницы не  могли  защитить глаз...  Нет,  Оладья не  сунется искать погибели в
море. Скоро уже опрокинется над разливом сплошная стена клубящейся мглы, и ночь
перед  Самхейном перемешает небо  и  землю...  Тучи  разорвались вдалеке,  и  я
увидела у самого небоската громадный катящийся вал. Метель надвигалась. 
     Я  проползла ещ„  немного впер„д и  вновь выглянула из-за  края откоса.  Я
увидела плечи  и  голову сторожа,  ходившего с  копь„м туда-сюда  у  ворот.  Он
кутался в мохнатый плащ и старался держаться к ветру спиной. Вряд ли он заметит
меня,  даже если поверн„тся.  Он не поворачивался.  Он пятился, потом вновь ш„л
назад,  к  Злой Бер„зе и  воротам.  Я вжалась в землю,  когда рядом со сторожем
явило себя ещ„ двое парней.  Они перемолвились, но ветер отн„с слова, и тогда я
приподнялась на локтях,  думая увидеть ворота...  и  ужас вош„л под р„бра,  как
ледяное копь„. 
     Передо мной возвышалась,  царапая небо ветвями,  Злая Бер„за,  а у Бер„зы,
как  белое изваяние,  стоял нагой привязанный человек.  Мне  сперва показалось,
снег на н„м уже и не таял.  Летящее пламя поз„мки окутывало его,  половина тела
пряталась в  непроглядной тени,  но не узнать Мстивоя было нельзя.  Недвижимый,
беспомощный,  он  был по-прежнему столь грозен и  горд,  что молодой сторож его
боялся и не мог того утаить! 
     Погибельная ярость выдернула из  ножен  мой  меч  и  почти подняла меня  в
нерассуждающем зверином прыжке...  спас Молчан.  Заворчал еле слышно,  напрягся
рядом со мной, я опамятовалась и снова втиснулась в снег. 
     Двое всходили на  берег по  тропе.  Я  немедленно узнала Оладью,  оружного
тяж„лым копь„м.  А перед ним ш„л -  Нежата!  Ш„л, как сонный, ниже сильных плеч
свесив непокрытую голову.  Н„с в каждой руке по ведру, вед„рки качались, водица
выпл„скивалась на сапоги. 
     Оладья остановился подле Мстивоя,  что-то  сказал ему и  засмеялся.  Вождь
медленно повернул голову,  и  тут  только до  меня как  следует дошло,  что  он
умирал,  что он  был почти уже м„ртв.  Он с  видимым трудом разжал зубы,  чтобы
ответить.  Я не слышала, что он ответил. Оладья перевернул копь„ и ударил его в
живот  концом черенка.  Варяг д„рнулся всем  телом,  но  не  вскрикнул.  Нежата
ссутулился ещ„ больше, втянул голову в плечи и остался смирно стоять. 
     Оладья повернулся к нему,  парень было замешкался,  затоптался на месте...
блеснуло жало копья,  и он подош„л и одно за другим вылил на Мстивоя оба ведра.
Кто  предал женщину,  тот когда-нибудь предаст и  вождя.  Мстивой ничего ему не
сказал.  Последний,  третий запрет поил его  кровью Злую Бер„зу.  Новогородский
вожак толкнул в спину Нежату, пош„л с ним к воротам. 
     - Прислал бы кого,  слышь,  Оладья!  - прокричал сторож, и голос показался
знакомым. Он добавил простосердечно: - Погреться бы!.. 
     - Не  будешь  борт  подставлять,  -  прогудел  Оладья  оборотившись,  и  я
окончательно вспомнила сторожа: это был Вихорко, кормщик. Из-за его оплошности,
как я  узнала потом,  снежный заряд сн„с мачту и  мало не опрокинул корабль,  и
Оладья учил молодца, приставил стеречь казнимого... 
     С  подветренной стороны Злой  Бер„зы в  несущейся тьме таился Ярун.  Я  не
видела побратима,  но знала -  он там. Он лучше меня слышал все речи, но не мог
пасть на сторожа наверняка и так, чтобы тот не поднял переполоха... 
     Я заставила себя чуть отползти и посмотреть на корабль. Там ещ„ копошились
три человека,  но прямо сейчас наверх они не пойдут.  Я  сунула в  зубы Молчану
ремни лыж,  и он тотчас вспомнил,  как,  бывало,  таскал их за мной, даже хвост
дрогнул в снегу.  Я подождала,  чтобы Вихорко вновь попятился против ветра и на
время остановился. И поднялась у него за спиной. 
     Я хлопнула его по плечу, и он обернулся. Мгновенно узнал меня и вс„ понял,
и ужас распахнул бел„сые рыбьи глаза, а рот начал раскрываться для крика... Мой
нож скользнул по его шее, и крик захлебнулся, не прозвучав. Вихорко сразу обмяк
и осел, не попытавшись ударить, и его кровь прожгла снег до земли. 
     Мой побратим уже рубил обледенелые путы. Всякий миг нас могли заприметить.
Я  сд„рнула с убитого хороший меховой плащ.  Ярун отодрал от дерева и подхватил
неподъ„мное,  негнущееся тело -  с клочьями кожи,  оставшимися на белой коре, с
клочьями бер„сты,  прим„рзшими к  коже...  Молчан  щетинил  загривок и  свирепо
рычал.  Помогая ножом,  я срывала с Вихорко полушубок,  сапоги,  т„плые меховые
штаны...  Ярун уложил варяга на плащ. Ствол Бер„зы до самых корней был т„мен от
крови.  Мы  молча схватили плащ за  два  конца и  кинулись напрямик через поле,
туда,  где  спасительный лес  был  ближе всего.  Мелькнула шалая мысль:  догола
облупить бы этого Вихорко да поставить вместо вождя... 
     Мы  услышали крики,  но  не  обернулись,  ни я,  ни побратим.  Мы бежали и
волокли плащ через рытвины и  канавы.  Вождь так и не промолвил ни звука,  и не
было времени глянуть ему в лицо,  припасть ухом к груди.  Может, душа его так и
осталась подле Бер„зы,  пригвожд„нная третьим нарушенным гейсом...  Мы бежали с
каким-то  почти  хмельным  яростным  вдохновением.   К   свисту  поз„мки  начал
примешиваться свист стрел,  но резкий ветер мчал стрелы мимо.  Или кто-то мешал
целиться, отводил глаза, потому что это была особая ночь... 
     И вс„ же нас настигали.  Угрозы и брань, доносимые ветром, делались ближе,
я  различила  голос  Оладьи:  вот  уж  кто  нипоч„м  не  даст  уползти  однажды
затравленному зверю,  сомкн„т зубы на  горле и  будет висеть...  Мы  не  успеем
скрыться в лесу.  Мы погибнем.  И я,  и побратим, и воевода, если только он был
ещ„ жив. И Молчан... 
     Мы остановились за первыми низенькими, пушистыми сосенками и вытащили луки
из налучей.  Я  только прикрыла неподвижного варяга плащом.  Так мы и не сумели
спасти его,  лишь продолжили муку. Я бросила на тетиву боевую стрелу с гран„ной
узкой  головкой,  способной пробить  навылет кольчугу.  Оладья  бежал  впереди,
размахивая мечом, 
     - За  вождя  тебе,   -  сквозь  зубы  сказал  побратим.  Две  наши  стрелы
одновременно взвились против ветра,  канули вниз и  ударили Оладью в  лицо.  Он
упал, отброшенный навзничь, и не поднялся. Ватажники на время замешкались. 
     А  снежный вал  шумел уже  над разливом.  Скорей бы.  Хотя немножко скорей
закрыл бы луну... 
     Ярун схватил мою руку, в глазах были сумасшедшие огоньки. 
     - Дай стрел, - сказал он отрывисто. - Уведу их! Я вытащила из тула сколько
захватила  рука.   Ярун  прыжком  повернулся  на  лыжах  и  нырнул  в  сосенки,
пригибаясь,  пропал,  как и не бывало его. Высоченные ели поднимались у меня за
спиной.  Как бы  я  ни  прятала варяга,  нас найдут.  Частыми гребнями прочешут
опушку, вытащат и убьют. 
     - Меч дай...-  сказал вдруг воевода.  Он силился приподняться,  глаза были
лютые, и одна щека располосована от переносья до уха.- Девка глупая... беги... 
     Я дала ему меч -  вложила в левую руку,  потому что на правой были сломаны
пальцы.  Он не сумел удержать, поник снова на снег, глаза потухли. Молчан щерил
волчьи клыки,  в  горле яростно клокотало.  С ним сразу не сладят,  он даст мне
время дважды взметнуть ножом.  Второй раз вождю в  плену не  бывать.  Да и  мне
незачем. 
     Вот новогородцы двинулись к нам через старое поле.  Я пала на колени рядом
с  Мстивоем и  обняла его,  поднося руку  к  ножнам...  И  почти сразу один  из
преследователей вскрикнул, обидно уязвл„нный в бедро пониже кольчуги. 
     Ярун,  не  прячась,  стоял у  края  опушки и  выпускал стрелу за  стрелой,
бранясь во  вс„  горло.  Новогородцы заслонились щитами  и  принялись отвечать.
Боковой порывистый ветер мешал и им,  и Яруну но потом побратим схватил себя за
бок и согнулся.  Вновь выпрямился. Попытался натянуть тетиву... Уронил стрелу и
побр„л, шатаясь, почти свалился за сосенки. 
     Я  слышала,  как они совещались.  Я положила руку на голову Молчану.  Меня
колотило. 
     Один из  преследователей побежал к  тому месту,  где скрылся охотник.  Вот
нагнулся и радостно закричал,  найдя кровь на снегу. Потом в его щит воткнулась
стрела, пущенная ослабевшей рукой. Тут уж почти два десятка вооруж„нных мужчин,
на лыжах и так, кинулись по горячему следу. 
     И только тогда я отняла тряскую руку от ножен. 
     Варяг  не  открывал  глаз.  Но  дышал.  Я  стала  поспешно  натягивать  на
изувеченное,  окоченевшее тело одежду.  Она была мала воеводе, я вспарывала е„,
когда приходилось,  -  какая ни есть,  а  живому телу заступа...  И в это время
сделалось темно, словно в погребе, и с р„вом упала с моря метель. 
     Я как-то пыталась прикрыть собой воеводу,  беспомощно силясь свести у него
на груди концы полушубка.  Я прижималась к нему и слышала,  как вс„ ещ„ стучала
упрямая жизнь там,  под ранами, схваченными морозом. Стучала вс„ медленней, вс„
неохотней.  Я  потеряла в снегу шапку и рукавицы и не сумела найти.  Нарушивший
гейсы гибнет всегда.  Не  отпусти меня  мудрый Плотица,  уже  теперь сбылась бы
судьба.  Мы с Яруном немного ей помешали, отпугнули склонившуюся погибель... но
ненадолго. Кровь остывала, замирало сердце в груди. 
     Я  ощупью прорезала плащ и  обернула воеводу,  перехватив в поясе запасной
тетивой. Обезумевший снег бил меня по спине. Рядом рухнуло дерево. Я подумала о
Яруне и  новогородцах.  Я  схватилась за плащ и  вновь потянула,  почти не видя
куда. Говорили, такая метель была в год, когда я родилась. Я то привставала, то
падала на четвереньки.  Я  совсем потеряла Молчана,  потом чуть не наступила на
пса.  Он вс„ бер„г мои лыжи.  В лесу будет полегче.  Может быть. Впереди лежало
болото,  плохо промерзавшие топи.  Я обойду их справа.  Снег вбивался за ворот,
никакого крика не разобрать было за хохотом ведьм.  Ночь перед Самхейном, когда
умирают нарушившие запреты. Я наугад скатилась с горушки и обхватила недвижного
воеводу.  Он  слабо  дышал.  Ещ„  чуть,  и  совсем  дотлеет  в  н„м  жизнь.  Он
почувствовал меня рядом с собою и выдохнул - уже издалека: 
     - Уходи... 
     Тогда в мой рассудок хлынула тьма. Или не тьма, а звериное, древнее, как у
волчицы,  когда убивают волчат.  Я перекинула его левую руку через сво„ плечо и
заставила взяться за поясной ремень,  и  пальцы варяга окостенели в  судорожной
хватке. Я стиснула его попер„к тела и уп„рлась в землю коленями: 
     - Вставай, слышишь... вставай! 
     Он медленно,  как во сне,  попытался выпрямить ноги.  И  не сумел.  Мы оба
останемся здесь,  в  метельной ночи,  нас разыщут весной,  когда стает снег.  Я
рванулась что было могуты: 
     - Вставай! 
     Мы поднялись только на третий раз.  А может, на седьмой. Я не знаю. Он был
вдвое тяжелее меня.  Но  недаром жил  дедушка Мал,  сломавший спину медведю.  Я
сделала шаг.  Вождь почти висел у  меня на плечах,  я  в  пот„мках не различала
лица,  мы шатались, как пьяные, и нависало над нами что-то бесформенное, черней
самой черноты,  изготовившееся схватить,  вырвать из кольца моих рук,  навсегда
унести обреч„нную жизнь...  не стоять под бер„зой, не отказываться от угощения,
не пить молока... 
     - Моя была бы...  в жемчужной... кике ходила бы... - предпоследним усилием
разомкнул губы варяг.  Голуба, вспомнила я. Ой, Голуба!.. Извечным древом любви
была  у  галатов  бер„за.  Голуба  привязывала шнурком  серебряное запястье.  С
Некрасом утешится.  Или  с  другим,  кого строгий батюшка нареч„т.  Где  же  ей
догадаться,  как любил е„ воевода,  как себя забывал ради не„.  Куда там себя -
ужас вымолвить, род, продления не узнавший... Мстивой между тем разлепил ч„рные
губы для нового стона: 
     - Кольчугу на белую грудь не вздевала бы... 
     И замолк,  и совсем подломились колени, жизнь гасла в н„м, как ни пыталась
я е„ снова возгнесть.  Нет,  мне не вытащить его из этого леса, я сама уже мало
что разумела сквозь непосильную тяжесть,  ломавшую мне спину...  Я  проковыляла
ещ„ полных девять шагов, и тогда только вломилось в сознание, что он говорил не
о Голубе.  Он говорил обо мне.  Я должна была что-то отмолвить,  я открыла рот,
понятия не имея,  что возговорю...  ветер хлестнул в лицо снегом,  я проглотила
его,  задохнулась и  стала  отпл„вываться,  в  глазах плыли  круги,  я  наконец
просипела: 
     - Потерпи... ещ„ немножечко... 
     Он еле переставлял бессильные ноги, с каждым шагом валясь на мо„ плечо. До
корабля ему не дойти.  Ещ„ чуть,  и  рухнет в  снег уже безвозвратно,  и я лягу
рядом и опущу голову ему на грудь,  и прорастут над нами два дерева,  бер„за да
маленькая чер„муха. 
     ...Как же он не хотел,  чтобы я вступала в дружину.  С оружием баловалась.
Кольчугу на тело белое примеряла...  Ой, Злая Бер„за, что же ты натворила, Злая
Бер„за! 
     Тут я  вспомнила кровную посестру,  шат„р-„лочку,  и поверила,  что туда у
него ещ„  хватит сил  добрести.  Там  пушистой кучей лежала старая хвоя,  там я
повстречала когда-то своего Бога,  там был у меня давно обжитый дом. Я свернула
в  распадок,  выпутываясь из цепкого вереска.  Я более не размышляла.  В родной
избе не ошиб„шься мимо печи. 
     ...Как он хранил меня в поединке, в день Посвящения, когда летела над нами
гремящая Перунова колесница.  Как после учил уму-разуму, чтобы никто не обидел,
даже привыкший бить в спину, исподтишка... Грести не давал... Как же он бер„г и
любил меня,  этот воин,  без памяти и  без меры любил с того самого дня,  когда
впервые увидел,  с  того  злосчастного дня,  когда нарушенный гейс  пометил ему
радоваться, посулил недолгую жизнь!.. 
     Я  дралась впер„д  по  колена  в  зыбучем снегу,  надсаживаясь и  мысленно
повторяя,  как заговор:  потерпи.  Ещ„ чуть-чуть потерпи.  Кажется, у меня то и
дело  меркло сознание,  так  что  половину пути я  просто не  помню.  Я  только
слышала,  как  справа и  слева по  временам с  гулом падали изломанные деревья.
‚лочку не  обрушит.  Она знала,  где вырасти мне на  удачу.  Иногда чуть редели
несущиеся снежные  облака,  и  тогда  тени  вершин  оплывали перед  слепнувшими
глазами.  И наконец я уткнулась лицом в колючие ветви,  узнала их и поняла, что
пришла.  Я свалилась на четвереньки, Молчан протиснулся мимо, юркнул под полог.
Хватая ртом воздух и снег, я вползла вслед за ним, втащила на хребте воеводу...
перевернула кверху лицом...  и вс„,  и не возмогла больше двинуться,  кончились
силы,  болото сомкнулось над головой,  лишь метель сотрясала кряжистые деревья,
хохочущим великаном шагая за небоскат. 
     Наверное,  нас в  самом деле сыскали бы  по весне,  под стаявшим снегом...
Спас Молчан.  Ему прискучило ждать,  пока я пошевелюсь, и он подобрался ко мне,
полез носом в  лицо.  Я  стряхнула смертную др„му и  взвилась на  локтях,  рука
д„рнулась к  лицу воеводы,  и  был миг ужаса,  когда я  не  жила...  Минуло.  У
ноздрей, чуть заметное, трепетало тепло. 
     Я врылась в слежавшуюся хвою, достала залитый воском горшочек. Ножом сбила
крышку. Старенький фитил„к занялся неохотно и медленно, брызгая каплями жира. 
     Вождь лежал неподвижно... Я коснулась ладонью щеки, той, где не было раны.
Потом я узнала,  как кто-то жестокий, глумясь, приготовился исколоть ему глаз -
Оладья не дал,  вышиб нож из руки.  Я вновь подумала о Яруне и новогородцах:  а
если мой побратим так же вот засыпал под т„плой периной,  и  кровь из пробитого
бока точилась, точилась сквозь снег в холодную землю... 
     Надо было дать знать на корабль. 
     От дыхания на