лерском номере она и думать забыла.
     На следующий день  в  цирке  случилось  событие  -  в  буфет  завезли
недорогие апельсины.
     Их якобы раздобыли на базе в ограниченном количестве и решили  давать
по пять кило в одни руки, чтобы всем хватило. К приходу Ивана  апельсинные
страсти кипели вовсю. Тем более - до зарплаты оставалось три дня и денег в
цирке было негусто.
     Иван,  как  ступил  за  порог  проходной,  так  ничего,  кроме  слова
"апельсины" и не слышал. Нельзя сказать, чтобы он их обожал - он вообще  к
еде относился спокойно. Но общая сумятица и его подхватила... Непостижимым
образом в руках у Ивана оказались пакет и кошелек.
     Но тут его осадили женщины, напрочь игнорируя ту стенку,  которую  он
выстроил между собой и коллективом за два года совместных странствий.  Они
дружно просили его уступить свои пять кило под тем  предлогом,  что,  мол,
зачем ему, несемейному, фрукты?
     - Так мне что, по-вашему, и витаминов не надо? - возмутился Иван.  Он
хотел сказать, что нужно высунуть нос из цирка  и  пройтись  по  окрестным
магазинам - апельсинов море, разве что чуть подороже. Но его  перекричали.
В результате он обиделся, надулся и всем назло взял даже не пять, а десять
килограммов, потому что апельсиновый лимит оказался выдуманным.
     Опомнился он, лишь когда втащил пакет в гримуборную.
     Зачем ему такая гора витаминов, Иван не знал. Он очистил и  съел  два
апельсина. Больше не хотелось. Угощать было некого.
     Он подумал, что следовало бы  передать  апельсины  вахтерше  -  пусть
снесет в больницу Лене. Но на вахте уже собрали для  нее  не  меньше  трех
кило.
     Покупка оказалась ни к селу ни к городу.
     Цирковые детишки носились с липкими от сока лапками и  мордочками,  а
на всех подоконниках уже валялись оранжевые клочья корок.
     - Вот, Хвостик, - сказал  Иван  мячу,  выглянувшему  из  приоткрытого
чемодана. - Радуйся, целая авоська конкурентов.
     Он съел еще один апельсин. Больше душа не принимала. Еще  можно  было
загримироваться восточным человеком и  снести  апельсины  на  базар.  А  в
качестве рекламы пожонглировать семью апельсинчиками...
     В гости? Так не  к  кому.  Есть  только  один  телефон  -  записанный
гримировальным карандашом  на  салфетке.  Но  после  того  события  только
круглый идиот станет звонить сердитой женщине и спрашивать  "Апельсинчиков
не хотите?" В лучшем случае он услышит гудки в трубке...
     Но... но простая вежливость требует, чтобы он лично  отблагодарил  за
эскизы. Деньги ей выдадут в бухгалтерии, но он - так сказать, от себя...
     В своем решении Иван утвердился как раз накануне субботы. Но  суббота
и воскресенье были трудными днями, хотя он и любил утренники. Дети  точнее
взрослых реагировали на все его новинки и эксперименты.
     В воскресенье вечером после представления Иван позвонил.  Он  заранее
приготовился к неожиданностям.  Мимо  ходили  по  коридору  веселые  люди,
поздравляли друг друга с выходными, и ни один апельсин в их  хозяйстве  не
был лишним. Словом, позвонил Иван...
     - Я слушаю вас внимательно, - ответила Майя.
     - Здравствуйте.
     - Здравствуйте...
     - К нам в буфет завезли апельсины, я взял для вас  тоже,  -  Иван  не
придумал ничего лучше, как сразу перейти к делу.
     - А вы - кто? - нерешительно спросили в трубке.
     - Ну, это - я, - очень убедительно сказал Иван. -  Так  куда  вам  их
доставить? Может, домой занести? Например, завтра.
     - А вы уверены, что не ошиблись номером? - голос Майи стал строже.  -
И почему вы решили, что мне нужны апельсины? Кто вы такой?
     - Ну вот! - возмутился Иван. - Раздаете свой номер и сами не  помните
кому! Каким автобусом к вам ехать?
     - Пятым. Да кто же вы? - голос явно повеселел.
     - Пятым, а до какой остановки?
     - До кольца, которое возле озера.
     - А дальше?
     - Пройдите немного вперед... Нет. Я вас лучше сама встречу.
     - Во сколько? - осведомился Иван, хотя ему  идея  встречи  на  свежем
воздухе не понравилась.
     - Ровно в восемь.
     - Ровно в восемь на кольце повторил он. - Тогда спокойной ночи.
     С утра можно было порепетировать вволю, пообедать, отнести  в  ремонт
башмаки, постирать бельишко. И заняться бархатной книгой - кольца-вертушки
капризничают, нужно  проверить  все  схемы  комбинаций  и  скорректировать
планы.
     Пунктуальность пригнала Ивана на автобусное кольцо минут за  двадцать
до срока. Он бродил, перекидывая пакет из руки в руку. Мэгги  в  наушниках
бормотал человеческим голосом  по-латыни,  потому  что  Иван  зарядил  его
органной мессой.
     А ведь Майя могла и не прийти. Он простоит тут на  ветру  еще  час  и
два, а она не придет. Иван немедленно дал себе  слово  -  в  таком  случае
вывалить проклятые апельсины в  ближайший  мусорный  контейнер,  чтобы  не
тащить обратно увесистое свидетельство своего унижения.
     Майя подошла неожиданно.
     - Ваше счастье, что из моего окна видно кольцо, - сказала  она.  -  Я
глазам не поверила.
     - Здравствуйте, - мрачно приветствовал ее Иван. - Я уже  полчаса  тут
торчу.
     - Чушь какая-то, - проворчала Майя. - Как вы до этого додумались?
     - Вот, образовались апельсины, - объяснил он, уже и сам  не  понимая,
как додумался. - Да еще время не рассчитал. Холодрыга тут у  вас.  Мне  бы
хоть чаю горячего.
     - Ну, чай... - Майя вздохнула. - Чай - порождение гуманизма. Пошли...
     В ее маленькой квартирке на  пятом  этаже  был  безупречный  порядок.
Ивану стало неловко за  свою  неуютную  гостиничную  роскошь,  куда  можно
ворваться,  не  вытирая  ног.  Но  мужские  шлепанцы  в  прихожей  ему  не
понравились. Они означали незримое присутствие другого человека.
     Майя сняла шубку и  осталась  в  халате  со  всякими  излишествами  -
кружевами и золотистыми полосками. Грима на лице не  было,  а  волосы  она
собрала в простой узел.
     Иван пошел вдоль стен - изучая самодельные гобелены,  книжные  полки,
коллекцию кактусов на подоконнике.
     - Сейчас поставлю чай, - сказала Майя. - Осторожно, не  уколитесь.  У
него иголки с крючьями, вытаскивать - морока.
     - Я думал, у вас иначе, - признался Иван.  -  Ну,  этот,  как  его...
художественный беспорядок.
     - И он тоже бывает - когда всерьез работаю. Ну, вы смотрите книги,  а
я - на кухню, там у меня как раз тресковое филе оттаяло.
     - Я помогу, - и Иван пошел за ней следом.
     Его послали с ведром к мусоропроводу. Потом он разгибал покривившийся
зубчик  вилки.  И  эта  скромная  деятельность  доставляла  ему   огромное
удовольствие. Пока не послали в ванную мыть руки.
     Там все было бледно-голубое - кафель,  сама  ванна,  полотенца.  Иван
понял, как неуютно чувствовала себя Майя тогда - на видавшей виды  овчине.
Да еще невозможность принять душ - при ее-то страсти к гигиене... И  стало
Ивану стыдновато.
     На кухне Майя расстелила на блюде-лодочке льняную  салфетку,  на  нее
уложила бруски  жареной  в  тесте  рыбы  и  посыпала  зеленью.  Получилось
красиво. Засвистел чайник.
     - Может, прямо на кухне поедим? - спросила Майя.
     - Что за вопрос! - обрадовался Иван. На кухне обычно едят хозяева - и
когда же он последний раз чувствовал себя хозяином в доме?  Даже  приезжая
иногда к матери, он видел новые вещи, иначе  поставленную  мебель,  и  все
равно был гостем... Только у матери он и просил за столом добавки.  А  тут
состряпанная Майей рыба оказалась вкусной - и он  ел,  ел,  никак  не  мог
остановиться.  Майя  трижды  подкладывала  ему  на   тарелку   поджаристые
брусочки.
     - В столовых так не готовят, - сказал он в свое оправдание.
     - Самое смешное, что они должны готовить именно  так,  -  поучительно
произнесла Майя. - Я взяла  этот  рецепт  из  обыкновенного  учебника  для
кулинарного техникума.
     Потом они перебрались в комнату и  Ивану  удалось  разговорить  Майю.
Естественно, начали  с  книг,  перешли  к  эскизам,  к  цирку,  к  Майиным
проблемам...
     - Все думали, что мое призвание - сценография, - рассказывала Майя. -
Но  у  нас  было  обязательное  задание  -  эскизы  к  мультику.  Зайчики,
воробышки, прочие киски... Вот после них мне и  предложили  иллюстрировать
детскую книжку. А у нас тогда после свадьбы  финансы  пели  романсы.  Я  и
согласилась. Потом подвернулась работа в детском журнале. А  я  тогда  уже
поняла, что в театре мне делать нечего. Я ведь, когда  читаю  пьесу,  сама
себе режиссер, композитор и примадонна. А в театре, сами  понимаете,  надо
мной - дурак режиссер...
     Иван внимательно слушал и  кивал.  Это  он  понимал  -  творчество  в
одиночку,  когда  отчитываешься  только  перед  высшими  силами.  Это  ему
нравилось.
     Майя достала со стеллажей и показала тех самых зайчиков и кисок  -  с
грустными  человеческими  глазами.  Нашла  старые,   студенческих   времен
иллюстрации к Шекспиру...
     - К "Гамлету"? -  вспомнил  Иван  слово,  которое  ассоциировалось  с
"Шекспиром".
     - Почему же? - удивилась Майя. - Сонеты, "Буря"...
     - "Буря" - это тоже Шекспир? - не поверил Иван. - Я ведь  плохо  знаю
литературу. В школе не любил, в училище не до нее было,  вот  теперь  стал
читать. Не удивляйтесь, если я еще какую-нибудь ерунду брякну. Я еще очень
многого не знаю.
     Иван на секунду задумался и завершил упрямо:
     - Но буду знать!
     - Похвальное решение! - иронически одобрила Майя, но Иван, не обращая
внимания, продолжал:
     - Я вот с музыки начал. Мне из  дому  присылают  кассеты.  Двоюродный
брат  переписывает  с  пластинок  и  присылает.  У  меня  сейчас  с  собой
верджиналисты  и  Фрескобальди,  можно  послушать.  А  книги  пока   читаю
развлекательные. Вот Дюма на работу хорошо настраивает...
     Иван говорил и чувствовал на себе  изучающий  взгляд  Майи.  Это  был
взгляд человека, столкнувшегося с совершенно непонятным  ему,  не  из  его
мира явлением, и  размышляющего  -  а  не  послать  ли  это  явление  куда
подальше? Но, видно, откровенность Ивана ей понравилась.
     - "Кориолан", "Зимняя сказка" и "Буря" - последние пьесы Шекспира.  И
ничего удивительного, что вы их не знаете  -  их  очень  редко  ставят,  -
подумав, сказала Майя.
     - Почему?
     - Они скорей для чтения.
     - А разве бывают пьесы для чтения?
     - Бывают, - со вздохом  ответила  Майя,  раз  уж  взялась  просвещать
самоучку, так надо держаться  до  конца.  -  Хотя  бы  "Жакерия"  Проспера
Мериме. Я вам ее дам. Занимательная штука, французский романтизм.
     И, не видя интереса на Ивановом лице, добавила:
     - Не хуже Дюма.
     - Спасибо скажу, - пообещал Иван. И вдруг увидел настенные часы. Было
куда больше десяти.
     Время, которое он  сам  себе  отпустил  на  тихие  домашние  радости,
истекало. Главное - он не успел спросить о своем будущем номере! А ведь за
тем и ехал... Она знала что-то такое, что ему бы и на ум не пришло, и  это
знание так и останется при ней.
     - А посуда так и стоит немытая, - проследив взгляд Ивана и удивившись
скоротечности времени, произнесла Майя.
     - Помочь? -  Ивану  страшно  хотелось  еще  что-то  поделать  в  этом
симпатичном хозяйстве.
     - Вы лучше книги посмотрите, - любезно предложила Майя.
     Когда она вернулась  с  кухни,  он  перебирал  тома  Шекспира.  Между
страницами  обнаружились  квадратики   плотной   бумаги   с   акварельными
миниатюрами. Иван разложил их на столе и искал - не найдутся ли еще?
     - Это я еще в академии мудрила, - объяснила Майя.
     - Вот от этого я обалдел! - честно признался Иван и  осекся  -  таким
несуразным  показалось  ему   расхожее   словечко.   "Это"   было   парным
стилизованным портретом в лиловых тонах. Как бы  две  камеи,  на  одной  -
профиль Ромео, на другой - к нему повернутый профиль Джульетты... С  точки
зрения сегодняшней Майи, работа была наивная, но спорить с Иваном  она  не
стала, понимая, что человеку, в живописи совершенно девственному, надо  же
с чего-то начать...
     - Как неожиданно получилось,  -  сказал  Иван,  осторожно  собирая  в
стопочку миниатюры. - Я вдруг у вас дома, ем  рыбу,  пью  чай,  говорю  об
искусстве. Я уже давно ни с кем так долго не разговаривал.
     - Комплимент? - иронический тон у Майи не получился.
     - Просто мне в коллективе не с кем особенно разговаривать.  Ребята  у
нас неплохие... они у меня  книги  берут  почитать...  и  возвращают...  и
вообще... На я все равно, даже когда выпиваем вместе, все равно как-то  не
с ними. У вас не бывало такого ощущения?
     - Бывало, - нехотя призналась Майя.
     И наступило молчание.
     Иван не хотел смотреть на Майю, потому что сам знал - взгляд  у  него
сейчас просительный. Часы показывали много - и истекали последние минуты в
теплом доме. Иван всегда и везде был гостем, хуже того - уходящим  гостем,
и безумно боялся, что это и будет прочитано в его взгляде.
     - Уже поздно, - сказал он, чтобы не услышать от нее намека на  время.
Но сказал как бы вопросительно. И  по  тому,  как  чуть-чуть  отстранилась
Майя, понял, что действительно нужно уходить.
     С какими-то вежливыми до нелепости словами она вывела его в прихожую.
Он долго вытягивал из рукава  шарф,  потом  проверил,  в  котором  кармане
кошелек. Она молчала.  Она  хорошо  выдержала  эту  роль  благовоспитанной
хозяйки - и на ее лице было  написано,  что  большего  от  нее  требовать,
кажется, нельзя.
     И вдруг она усмехнулась.
     - Ладно, - сказала она. - Чего уж там...
     И чуть-чуть отступила назад, в комнату, как бы приглашая следовать за
собой.
     Иван отлично помнил, как она ночью убегала из цирка, такая обиженная,
с  разболевшимся  зубом.  Помнил  ее  резкие  слова.  Понимал,   что   вся
благожелательность этого вечера - просто маленькая  месть,  урок  невежде.
Но, выходит, обо всем этом следовало немедленно забыть?
     Он пошел следом, стягивая на  ходу  куртку,  а  потом,  стоя  посреди
комнаты, не знал, куда ее девать.  Ясно  было  одно  -  его  почему-то  не
выставили за порог вместе с равнодушно мурлыкающим Мэгги и  освобожденными
от апельсинов руками.
     Майя, хотя и более изящно, оставляла его себе примерно так же, как он
ее - в гримерке. Ситуация вывернулась  наизнанку,  Майя  наслаждалась  ею,
Иван смотрел на Майю и думал, что сейчас надо бы обнять. И что-то сказать,
потому что молчание уж больно затянулось.
     Говорить с женщинами на нежные  темы  он  никогда  не  умел.  Было  в
арсенале несколько фраз - и их вполне хватало.
     - Кусочек секса? - тихо спросил Иван. Фраза была свеженькая,  еще  не
обкатанная, и прозвучала как-то испуганно.
     - Почему бы и нет? - шепотом ответила Майя.
     После чего они-таки обнялись и стали целоваться.
     Потом Майя пошла принять душ, а Иван разложил постель  и  поставил  у
изголовья корзиночку с апельсинами. На пол он  поставил  Мэгги  и  включил
задумчивую павану Орландо Гиббонса. Свет он тоже придумал - принес лампу с
рабочего стола Майи и прикрыл абажур цветастым платком.
     Когда Майя пришла из ванной, Иван,  стоя  спиной  к  двери,  как  раз
возился с этим  самым  платком.  Он  быстро  повернулся,  но  Майя  успела
заметить рваные шрамы на плечах и спине.
     - Что это? Кто тебя так? - даже испугалась она.
     - Было дело... - туманно объяснил Иван и,  во  избежание  расспросов,
поскорее притянул ее к себе.
     Они неторопливо легли и как-то очень спокойно соединились. И это было
похоже на размеренную, безупречную по ритму павану,  которой  потчевал  их
Мэгги.  Иван  ощутил,  как  нарастает  напряжение,  и  отпустил  себя   на
свободу...
     Потом  он  несколько  мгновений   пребывал   в   невесомости.   Резко
приподнявшись на локте, окинул взглядом комнату.  Тело  разрядилось  -  но
азарт еще не нашел выхода! Разгулявшаяся внутри сила просилась на волю.
     Тут Иван заметил апельсины.
     Его как будто сдернуло с постели. Как  был,  схватив  корзиночку,  он
кинулся к окну, где не рисковал задеть люстру, и стал  с  упоением  кидать
четыре, пять, шесть апельсинов, больше не было, он и корзиночку запустил в
работу...
     Иван не чувствовал своего тела, рук, пальцев, веса приходивших  точно
в ладони апельсинов. Все получалось само собой - и  получалось  прекрасно.
Это была такая радость, что куда там до нее постельной...  Он  сейчас  был
победителем почище, чем на манеже.
     - Ничего себе... - сказала  Майя.  Она  сидела,  обхватив  колени,  и
смотрела на него даже без особого удивления, просто с любопытством.
     Иван расхохотался, апельсины сами по очереди влетели в  подставленную
корзиночку.  Вот  теперь  все  было   в   порядке,   он   получил   полное
удовлетворение.
     - Ты что? - спросил он Майю, которая  глядела  как-то  недовольно.  -
Что-то не так?
     - Все так, - ответила она, и Ивану почудились совсем другие  слова  -
"так мне и надо..."
     Он лег, уложил Майю рядом и укутал одеялом. Она отвернулась.
     Иван вздохнул, выключил лампу и Мэгги, закрыл глаза. И все. Поплыл...
Растворился... Тепло и хорошо...
     Майя молчала. И это его вполне устраивало.


     Утро  было  суматошным.  Майя  куда-то  опаздывала,  у  Ивана  горела
репетиция.  Ни  прощального  поцелуя,  ни  договоренности  насчет  будущей
встречи не получилось.
     И в других городах бывали у Ивана время от  времени  короткие  связи,
без признаний и обещаний. Он относился к этому достаточно спокойно. Обычно
инициативу проявляла женщина. Света,  цирковая  бухгалтерша  из  Кемерово,
как-то вечером увязалась за ним в общежитие, да там  и  осталась.  Галина,
которая сломала электросамовар, была дежурной  по  этажу  в  новосибирской
гостинице. Она под каким-то несложным предлогом зашла в номер к Ивану -  и
он не устоял.
     Приезжая в очередной город, он знал,  что  и  тут  не  останется  без
женской ласки.
     И вот Иван впервые за несколько лет сам проявил  инициативу  которая,
как известно, наказуема. И вместо того, что ему действительно  требовалось
- необременительной, чисто телесной связи, чтобы голова и душа  оставались
свободны, - он устроил себе странный подарочек...
     Интересная женщина позволяет заезжему  гастролеру  запереть  себя  на
ночь в гримерке. Потом вроде ведет себя, как положено обиженной женщине из
приличного общества. Но в завершение сама вешается ему на шею...
     Во всем этом было что-то странное, чего Иван не понимал.
     Возле цирка он первым образом налетел на самого себя - и Майя исчезла
из головы. Наконец прислали  из  Москвы  давно  заказанные  фотоафиши,  на
которых он, сверкая  улыбкой,  в  дорогой  импортной  куртке,  жонглировал
снежками на фоне зимнего леса. Вовремя додумались, ехидно прокомментировал
Иван, лето на носу, а они новогодний пейзаж вывесили...
     Потом он пошел к главрежу - сурово спрашивать насчет костюма. Главреж
растолковал, в какую дверь театральной мастерской стучать и какого  Семена
Семеныча спрашивать. Иван удивился, но сдержанно поблагодарил и отправился
репетировать.
     Служебные помещения лежали как бы подковой вокруг манежа. Полукруглый
коридор, заставленный реквизитом,  обрадовал  угол  с  широким  и  длинным
проходом, ведущим от конюшни к форгангу. Из-за этого угла  вылетел  джигит
Гриша и шарахнулся от Ивана.
     - Слушай, дарагой, зачэм абижаишь? Какой шайтан? Я не шайтан, я Иван!
- ответил Иван  на  кавказский  лад.  Гриша  без  всякого  акцента  сказал
"привет" и побежал дальше.
     Наташа с мужем уже несла на  манеж  тринку  и  прочее  антиподистское
имущество. На конюшне лаяли собаки. Вадим  проволок  на  коротком  поводке
упиравшегося Валета. Клоуны, Вася и  Олег,  приспосабливали  к  тачке,  на
какой возят ковер, что-то подозрительное, а  старший  униформист  Кочетков
пророчески бубнил, что толку  от  этого  будет  мало.  Где-то  поблизости,
очевидно, налетев на реквизит и набив шишку, громко заревел ребенок.
     Вдруг Иван сперва резко замедлил  шаг,  а  потом  так  же  резко  его
ускорил. Но маневр был напрасен - избежать встречи