непубликабельное? Безумненькое? Ну,  раз  в  жизни  признайся  -
было?
     - Иди к черту, - беспокойно ответил Широков, глянув на Изабо.
     - Оставь его в покое, не было у него ни хрена, - зло сказала Изабо. -
Он у нас был литератор правильный. Чужую нетленку  он  несомненно  уважал,
перепечатки Бродского дома держал, рукописи Чесса по ночам осваивал и фигу
в кармане исправно казал. А своего чего натворить - и Боже упаси. А я была
скульптором правильным. Все  в  соответствии  с  постановлениями!  Я  была
скульптором без пола, возраста и национальной принадлежности, потому что и
с полом-то хлопот не оберешься,  а  национальная  принадлежность  и  вовсе
чревата! И то - вечно цеплялись к моей обнаженной натуре, как будто у этих
сволочей в штанах что-то другое запрятано... А что?  Пару  лет  назад  для
меня имело смысл повеситься. Сегодня бы вся Европа причитала -  довели  ее
гады бюрократы! Хм...
     Изабо задумалась.
     - Послушай, Карлсон, а ведь ты меня на умную мысль навел,  -  заявила
она. - Поеду завтра к нотариусу.  Добра-то  у  меня  много  накопилось,  а
помирать все равно придется, и  оставить  некому.  Валентин!  Хочешь  быть
наследником?
     Валька уставился на нее диким взглядом.
     - Широкову не предлагаю - ему материальные блага не  впрок.  Остается
еще Карлсон. Это - кандидатура! Это  мужчина  правильный  и  практический.
Откроет в мастерской филиал бани. Знакомым поэтам будет по  блату  веревки
мылить. Чтоб сами, не дожидаясь приглашения...
     Тут настала такая пауза, что Вальке стало страшно.  Изабо  и  Карлсон
глядели друг на друга нехорошим взглядом. Широков подвинулся вперед, чтобы
в случае чего встать между ними.
     - Да, я мужчина практический, а что? Вот такое я дерьмо! - хлопнув  в
ладоши и разведя руками, воскликнул Карлсон. - Как в хозяйстве  прореха  -
слезай, Карлсон, с крыши! Как  машина  на  полдня  нужна  -  Карлсон!  Как
трудоустроить бездельника - Карлсон! Да если подвести баланс - я за жизнь,
может, столько добра сделал, сколько ни одному гению не снилось! А в  баню
ко мне сами придете, потому  что  гениям  тоже  нужно  мыться.  И  спасибо
скажете. Так что надоест дурью маяться - пожалуйте в баньку!
     Он повернулся и быстро вышел. Изабо же села за разоренный стол.
     - Все не так, - глядя в чашку, проворчала она. - Враки, враки...  Все
почему-то не так. Вот ты, Пятый -  я  тебя  обложу  последними  словами  и
мусорник на голову надену, а ты через  неделю  придешь  читать  мне  финал
пьесы как ни в чем не  бывало.  Знаешь  что?  Не  приходи  больше.  Я  это
серьезно говорю.
     - Совсем не приходить? - растерянный Широков  улыбнулся,  всем  своим
видом показывая, что готов поддержать даже такую нелепую шутку.
     - Совсем. Я устала от тебя и от твоей пьесы.
     Широков пожал плечами, молча собрался и вышел.  Изабо  посмотрела  на
Вальку.
     - Меня дома ждут, - сказал он.
     - Всего доброго, - ответила она.
     Он сунул в сумку папку  с  пьесой,  накинул  куртку  и  вопросительно
посмотрел на Изабо. Она сделала странный жест - мол, ничего,  не  сердись,
когда-нибудь это пройдет... а пока иди, иди...
     - До свидания.
     Валька вышел. Широков уходил к автобусной остановке необычно  быстрым
шагом. Карлсон прислонился к столбу своего будущего забора и курил. Увидев
Вальку, он усмехнулся и пошел с ним рядом.
     - Так и знал, что вас тоже  выгонит.  Эк  ее  разобрало  из-за  этого
торсика... как будто с ним вся жизнь окончилась. И чего этих гениев  вечно
заносит?
     И тут Валька понял - чего заносит.
     Карлсон еще бормотал что-то о сумасшедших женщинах, Валька еще шел  с
ним рядом по инерции, но в голове у него уже делалось  что-то  не  то.  Он
вспомнил  свой  бег  по  берегу  игрушечного   озерца,   размашистый   бег
влюбленного мальчишки, которому померещилась там, за  поворотом,  надежда.
Хотя он знал, что никогда и ни за кем по тому берегу не гонялся...
     Валька встал, как  вкопанный,  резко  развернулся  и  что  есть  духу
понесся обратно - к Изабо.


     Тот, кто  носился  по  берегу  милого  озерца  и  дал  сегодня  сдачи
Карлсону, летел на выручку к своей женщине. Ей было скверно. Она  привыкла
быть сильной и сейчас устыдилась своей слабости. Она привыкла быть богатой
и щедрой - и столкнулась с той единственной нищетой, которая для художника
хуже всякой кары. Она раздала все, что имела,  больше  раздавать  ей  было
нечего.
     И она должна была узнать, что есть на свете человек, не  обманувшийся
ее приказом выйти вон.
     Этот  спавший  и  проснувшийся  человек  пролетел   сквозь   дыру   в
проволочном заборе, над грядками, и припал к окну. Изабо сидела за столом,
пряча лицо в ладони. Потом встала. Глаза были злые. Она разорвала в мелкие
клочки бумажную салфетку со стола. Грохнула чашку. Но этого ей было мало.
     Схватив с нар шамотовую фигуру, Изабо подняла ее над  головой  и  что
есть силы грохнула об пол. Двадцать кило осколков разлетелись по  комнате,
а она уставилась на другие полки, высматривая жертву.
     Валька ахнул - ноги сами спружинились, оттолкнулись, рука  подсобила,
и он вскочил в открытое окно.
     - Не смей! - крикнул он, бросаясь между скульпторшей и нарами.
     Она увидела его лицо и окаменела.
     Валька обхватил ее руками, прижал, сам прижался,  и  они  стояли  так
несколько секунд - пока она не шевельнулась и он не понял,  что  опасность
миновала. Тогда Валька ослабил хватку ровно  настолько,  чтобы  она  могла
убрать свой горячий висок от его виска и поглядеть ему в глаза.
     - А если бы они горели? - тихо спросила Изабо, и  рот  ее  оскалился,
глаза сузились. - А из огня бы выхватил? Голыми руками? А?
     - Да, - сказал Валька. - Ты же знаешь, что да...
     Тогда Изабо взяла его пыльными  руками  за  щеки,  как  бы  собираясь
поцеловать. Но не поцеловала, да это им и не нужно было.  Достаточно  было
взгляда, сковавшего их намертво.
     - Ты - мой тайный знак судьбы, - прошептала она. - Знал бы ты, как  я
ждала этого знака!.. Ну что же, от судьбы не уйдешь... я и не собираюсь...
Ну что же... значит, пора устраивать похороны.
     - Какие еще  похороны?  -  не  своим,  усталым,  хрипловатым  голосом
спросил Валька. - Что ты опять придумала?
     - Мои, - весело отвечала Изабо. - Когда  у  человека  кончается  одна
жизнь и начинается другая, в промежутке его нужно похоронить. А то  другая
жизнь не начнется! Пошли за лопатой!
     Тот, кто владел сейчас Валькой, понял, в чем дело.  И  потому  Валька
пошел вслед за Изабо во двор,  достал  из  сарая  старую  лопату,  наметил
прямоугольник дерна возле указанной ею сосны и  принялся  копать.  Она  же
побежала в мастерскую и вернулась,  таща  в  объятиях  еще  одну  шамотную
фигуру, кило на сорок.
     - Там, под потолком, бронзовый пацан, который  голый.  Тащи  сюда,  -
приказала Изабо, забирая лопату и с силой вгоняя ее в сухую землю.
     Валька принес пацана.
     - Теперь - голову, - велела она.  -  Такую,  на  длинной  шее,  слева
стоит.  Как  есть  покойница!  Надо  же,  именно  сегодня  прозрела  -  от
покойников полки ломятся, а я терплю! Ну, валяй!
     Валька приволок и голову. Изабо споро вкапывалась  в  плотную  землю.
Она молча отдала ему лопату и побежала в мастерскую.
     Пока Валька углублял яму, она принесла  целый  таз  всякий  мелочи  и
вывернула его на жухлую траву.
     - И проститься-то  не  с  кем.  Ну,  давай  уложим  их,  царствие  им
небесное. Вот какая я тогда была, - объяснила она, показывая  на  гипсовую
абстрактную загогулину. - Разбить я бы никогда не собралась, а  похоронить
- самое то! Я же их не уничтожаю, куда мне  уничтожить,  я  же  их  просто
хороню. Вот увидишь - придут просить что-нибудь для  официальной  выставки
Союза скульпторов - думаешь, я откажу? Как бы не так... Позлюсь,  позлюсь,
возьму лопату и пойду откапывать.
     - Не пойдешь, - спокойно сказал Валька. - Теперь уже не пойдешь.
     - Действуй, - помолчав, ответила Изабо, повернулась и пошла в дом.
     Валька задумался, глядя на "покойников".
     Одно то, что он столько  раз  побывал  в  мастерской,  а  никогда  не
испытал  желания  разглядеть  эти  штуки  повнимательнее,  уже  о   чем-то
говорило... приговорило... приговор?
     Поймав себя на том, что и логика  у  него  стала  какая-то  не  своя,
Валька взрыхлил землю в  яме.  Уложил  туда  крупные  работы,  между  ними
приспособив мелкие. Закопал. Чуток утрамбовал. Прикрыл дерном. Образовался
невысокий холмик.
     Валька сел с ним рядом прямо на землю и затосковал. Что-то он пытался
найти внутри себя, не находил, и мучало  это  его  так,  что  слов  бы  не
нашлось  высказать,  как.  В  таком  сумбуре  его  и  обнаружил   бесшумно
подошедший Карлсон.
     - Докуксилась! - кивнув на холмик, сказал он.
     Валька промолчал.
     - Это, друг пернатый, называется кризис,  -  объяснил  Карлсон.  -  У
художников бывают кризисы, это нормальное явление. Уничтожение  уродцев  -
это для них акт самоочищения. Уничтожат - и вздохнут свободно.
     Убедительность умных слов не убеждала.
     - Опять же переломный возраст, - принялся рассуждать Карлсон.  -  Все
ей дано, мастерство - в руках,  а  внутренней  потребности  в  работе  кот
наплакал. Вот и начинается поиск свежатинки, которая дали бы  импульс.  Но
то, что срабатывало в двадцать лет, в сорок и более -  выстрел  в  молоко.
Например, смена любовника.
     Валька покосился на Карлсона - при чем тут любовник? Намек,  что  ли?
Так идиотский намек...
     Карлсон, уже не особо заботясь, слушают его или не слушают,  поворчал
малость, обзывая Изабо вздорной бабой. Валька что-то буркнул  в  ответ.  И
беседа иссякла.
     Помолчав, Карлсон с интересом посмотрел на окно мастерской.
     - Интересно, что она там делает? - спросил он самого себя, подошел  к
окну и заглянул.
     - Пусто! - доложил он Вальке.
     Валька вскочил, побежал к дому, и в мастерскую они с Карлсоном  вошли
одновременно.
     - Как же это она ухитрилась? - удивлялся  Карлсон.  -  Я  тебе  точно
говорю, эта баба по своей сути  -  вождь  краснокожих!  Наверно,  к  озеру
увеялась. Ничего, ей  сейчас  полезно  прогуляться.  Может,  дурь  из  нее
ветерком повыдует...
     Он подошел к нарам.
     - Просторно!.. Но раз столько дребедени похоронила, могла  бы  и  еще
одну штуковину в ту же яму определить. -  Он  ткнул  пальцем  в  крылатого
Спасителя. - Послушай, а что, если - того? А? А  она  подумает,  что  сама
выбросила.
     Валька молча глядел на распятие.
     Он обнаружил на пыльном пластилине трещины.
     Спаситель приподнял голову, прогнулся, напрягся, вздохнул.  Это  были
всего лишь два движения пальца Изабо - отделить поясницу от  креста,  чуть
поднять подбородок. Что-то заставило ее подойти,  задуматься  и  коснуться
пальцами поникшей фигурки.
     - Заметит, - сказал Валька.
     - А жаль. Эта штука ей ни к чему. В Бога она все одно не верует.
     - Как знать, - возразил Валька. Что-то не нравился ему  сегодня  этот
ладненький, этот курчавенький, в  рубашечке  клетчатой  аккуратненькой,  в
спецовочке тютелька в тютельку... десантничек...
     Карлсон был невысок,  ниже  Вельки,  и  слова  к  нему  клеились  все
какие-то уменьшительные, Валька ничего с собой поделать не мог,  они  сами
возникали, хотя Карлсон был почти вдвое старше, опытнее, намного крепче  и
сильнее. Пожалуй, и умнее. Валька задумался - а откуда они вообще  берутся
в человеке, слова?
     Тут он обратил внимание, что на этажерке под распятием появились  две
новые книжки, причем одинаковые. Валька взял одну. Она  называлась  "Приют
обреченных". И сверху на обложке, где пишут имя автора, стояло  -  "Чеслав
Михайловский".
     Валька спокойно сунул эту книжку в карман.
     Карлсон отошел в сторону и глядел на него с прищуром. Но насчет книги
промолчал. Что-то он понимал в ситуации такое, чего Вальке  ввек  было  не
понять.
     - Пойду я, - сказал Валька.
     - Когда приедешь?
     - Как книжку прочту.
     - Валяй. А я эту ненормальную здесь подожду.
     Карлсон  сел  в  кресло  и  нырнул  в  толстенный   альбом   какой-то
заграничной галереи.
     Валька вышел - и понял, что должен сейчас  бежать  к  озерцу.  Искать
Изабо. Он даже знал, где она - возле трех сосен от одного корня, где песок
немного подкопан, чтобы удобней было сидеть на отполированном корневище  и
глядеть на озеро. И он побежал.
     Изабо действительно была там.
     - Как ты нашел меня? - спросила она.
     Валька пожал плечами. Очевидно, следовало сослаться на интуицию.
     - А где же ты еще могла быть?
     - Да, действительно... Садись.
     На корневище хватало места для двоих - если  обняться.  И  оба  знали
это. Валька присел, обнял Изабо и неожиданно для себя вздохнул.
     - Черт, как все в жизни не вовремя, как все нелепо...  -  забормотала
вдруг  Изабо.  Ее  красивое  лицо  скривилось,  будто  от  кислятины,  она
странновато засопела, но ничего не сказала.
     И Валька вдруг понял, о чем она  -  о  той  книге  молодого  поэта  с
гитарой... впрочем, кажется, не только о ней...
     - Я книжку Михайловского взял, - сказал он.
     - Бери. Ты знаешь, что это его последняя книга? Вообще - последняя?
     - Знаю, Карлсон сказал.
     - И много он тебе наговорил?
     - Много.
     - Дурак он, - неожиданно фыркнув, сказала Изабо.  -  Это  никакое  не
самоубийство. У Чеськи роман был на финишной прямой, сборник первый только
что из печати вышел. Пока творческий человек чувствует,  что  он  хоть  на
что-то способен, он в окошко не выбросится. Вот когда он  видит,  что  зря
небо коптит, вот тогда... Этого  твоему  Карлсону  не  понять.  Ты  его  в
следующий раз спроси - пойдет он топиться, не  достроив  свою  драгоценную
баню? Фиг пойдет! Не с чего было Чессу прыгать в  окно.  Не  было  у  него
такой серьезной причины!
     - Была, - сказал Валька.  -  Он  был  обречен  на  самиздат.  Или  на
реверансы...
     - Да нет же! Все было при нем, понимаешь? Все - голова, руки...  Все.
Я вот - и то держусь. А он был в десять раз богаче. И кому-то это спокойно
спать не давало. На мою жизнь бы кто из  зависти  покусился!  В  ножки  бы
поклонилась. А не покушаются, потому что завидовать тут  нечему.  Боезапас
расстрелян.
     - Карлсон сказал, что они оба тогда здорово выпили, - заметил Валька.
- И следователь ведь работал. Наверно, все, что положено, изучил и улик не
нашел.
     - Если бы ты видел их вдвоем пьяных!  -  Изабо  покачала  головой.  -
Ничего более отвратительного, чем эта парочка после двух бутылок водки,  я
в жизни не встречала. Мне захотелось треснуть Чесса бутылкой по лбу. Чтобы
поумнел. Они придумали себе игру - Второй командовал,  Чеська  подчинялся.
Он мог вдруг опуститься на колени  и  рукавом  начищать  Второму  ботинок!
Второй гонял его, а этот - чего изволите-с? Когда Чеська принимался спьяну
паясничать, а Второй подстегивал его, это было страшно... Я видела это два
раза. В первый - ошалела, но во  второй  дала  кому  следует  по  роже.  И
выставила обоих из мастерской. Ты пойми меня... Я не могла простить  этого
Чессу...
     - Я понимаю, - сказал Валька. - Наверно, ты была права.
     - Ты думаешь, чтобы убить человека, обязательно нужно  его  силком  в
окно толкать? Иногда  и  одного  слова  достаточно.  Вот  Второй  и  нашел
подходящее слово...
     - Ты любила его? - спросил Валька.
     - Трудный вопрос. Очевидно, любила... потом, когда уже не  могла  его
вернуть.
     - А хотела его вернуть?
     Изабо ничего не ответила, только положила голову Вальке на плечо.
     - Я верну его, -  кладя  жесткую  руку  Вальке  на  колено,  негромко
ответила она. - Знаешь, бывают ведь чудеса на свете? Если просишь у судьбы
тайного знака и она его посылает, грешно отказываться.  Пять  лет  прошло,
понимаешь, пять лет...
     Валька накрыл ее руку своей.
     Две уточки выплыли из  камышей,  неторопливо  заскользили  через  все
озерцо к другим камышам, впереди - селезень, за ним - его подружка. И  так
они хорошо плыли вдвоем, и  до  того  им  никто  не  был  нужен...  Валька
почувствовал, что Изабо думает о том же.
     - Да, - сказала она. - Чеська  читал  мне  китайских  поэтов.  У  них
уточка и селезень - символ верности. Пойдем... Я провожу тебя. Через лес.
     И Валька беспрекословно пошел - потому что и это уже было однажды.


     Распогодилось. Ну, до того распогодилось, что Валька с утра  ушел  на
завод в одной рубашке. И оказался в корне неправ.
     Днем пролился дождь и основательно похолодало.
     Валька  ругал  себя  за  глупость  -  ведь  не  первый  год  живет  в
Прибалтике, мог бы усвоить заморочки здешней погоды. Так нет же - и шустри
теперь домой походной рысью!
     Он был так озабочен, что  не  заметил  Верочку.  А  она,  непостижимо
угадав, когда ждать его у проходной, вдруг ухватилась за локоть.
     - Привет! - сердито сказал Валька.
     - Привет, и побежали, - ответила она. - А то простыну. Я налегке.
     - Я тоже, - буркнул Валька.
     - Давай ко мне? - ни с того ни с сего предложила Верочка.  -  Если  я
сейчас же не выпью горячего чаю, то умру.
     - Извини, тороплюсь, - честно признался Валька. Он забыл дома  книжку
Михайловского, которую собирался спокойно почитать в своей  оформительской
конурке. Уже несколько дней то заводская  суета  мешала,  то  домашняя.  А
хотелось понять наконец, что это за такой загадочный Чесс.
     - Ну, пожалуйста, - жалобно сказала Верочка, заглядывая ему в  глаза.
- Ну, я очень тебя прошу...
     - А в какой цвет ты меня сегодня покрасишь? - сердито спросил Валька.
- В красное дерево?
     И тут же устыдился - все-таки девчонка со сдвигом, наверно, нельзя  с
ней так сурово.
     - Извини, пожалуйста! - пылко заговорила Верочка. - Это просто ерунда
какая-то получилась, мама перелила шампунь в другую банку,  она  ту  банку
уронила, она  разбилась,  но  больше  половины  шампуня  осталось,  и  она
перелила в пустую банку от моего шампуня, а мне  сказать  не  успела,  она
уехала, а я не знала, что в той банке шампунь из ее банки!..
     - Фр-р-р! -  сказал  Валька,  встряхиваясь.  Эпопея  с  банками  явно
придумывалась на ходу. - Я же говорю - времени  нет.  И  холодно  на  углу
стоять.
     Такой тон обидел бы любую другую девушку.
     - Ты не поверишь, но я просто без тебя соскучилась, -  тихо  ответила
Верочка. - Даже во сне тебя видела.
     - Может, в другой раз встретимся? - растерянно  предложил  Валька.  -
Давай в мастерской, а? Суббота уже скоро.
     - В субботу - само собой. Но, Валь,  в  мастерской  же  всегда  толпа
народу. А я так не хочу...
     Валька изумился - так откровенно за ним еще не бегали.
     И  Татьяна,  и  Надя  из  бухгалтерии,  в  сущности,  сами   проявили
инициативу. Но обе сделали это  незаметно  и  ненавязчиво  -  Валька  и  в
первом, и во втором случае опомнился, уже угодив в интимные  отношения.  А
эта - странная, с толстенной косой и со сдвигом, -  как  она  может  такое
выделывать?..
     И ведь смотрит прямо в глаза, как будто Валька ясно не дал ей понять,
что хочет домой.
     Она так долго не отводила взгляда, что Вальку наконец словно ошпарило
- а если это любовь?  Бывает  же  любовь  ни  с  того  ни  с  сего?  И  не
обязательно числиться со сдвигом, чтобы она на тебя свалилась.
     Верочка все смотрела, да еще дышала, приоткрыв рот. Валька в  глубине
души усмехнулся неожиданной для себя мысли -  нельзя,  чтобы  человеку  не
ответили на любовь, нельзя, чтобы он понял свою  ненужность.  И  если  все
дело только в ритуале нечастой  близости,  если  именно  это  спасет  душу
человеческую, то, пожалуй, стихи Чесса должны подождать.
     - Пошли, - сказал Валька. - А лучше побежали. Я совсем околел.
     И они оказались в той же комнатушке,  которая  по-немецки  называется
мейдхенциммер.
     Верочка вытащила откуда-то голубой свитер ручной вязки.
     - Надевай. Сейчас чай будет готов.
     Свитер был мягкий, пушистый,