зуюсь  им  для  отделения  гничиев,  склонных  к
музыке, от имеющих  иные  пристрастия.  Он  поможет  настроить  вашу  дуару,
молодой человек. Если я смогу собрать ее воедино. А мне это не удастся, если
я буду и дальше разводить с вами разговоры. Так что  прошу  уйти  -  и  цыц,
оставьте меня наедине с работой. Амальма позаботится  о  ваших  нуждах.  Уже
поздно, вам пора  спать,  а  я  только-только  пробудился.  Увидимся  завтра
вечером.
   Выходя, Джон-Том долгим  взглядом  попрощался  с  лежавшими  на  верстаке
обломками, чувствуя себя так, будто отдавал своего единственного  ребенка  в
чужие руки. Более умелые руки, чем твои собственные, напомнил он себе.
   Амальма постелила всем в большом флигеле для гостей и, пожелав  спокойной
ночи, удалилась. Все быстро погрузились в сон, убаюканные тихим напевом дома
и перезвоном водопада, сливающимися в нежной колыбельной.
   Глава 16
   Несколько дней  провели  они  в  гостях  у  Кулба,  наслаждаясь  стряпней
Амальмы, осматривая  местные  достопримечательности  и  восстанавливая  силы
после  трудного  странствия.  Джон-Том  то  и  дело  подвергался   искушению
заглянуть к Кувиру Кулбу, но не уступал, памятуя о  предупреждении  Амальмы,
что хозяина во время работы лучше не тревожить.
   И вот настал день, когда Кулб помешал их завтраку. Несмотря на  усталость
после проведенной у верстака ночи, он  был  полон  тихого  восторга.  Правое
стекло очков почти утратило прозрачность от брызг лака, а в правой  лапе  он
все еще держал кисточку. Посмотрев Джон-Тому в глаза, Кувир улыбнулся:
   - Дело сделано. Войди и взгляни.
   Отодвинув недоеденный завтрак, Джон-Том вскочил и последовал за мастером,
а Перестраховщик - за ним. Виджи  потащила  туда  же  протестующе  ворчащего
Маджа. Даже Амальма сняла фартук и пошла посмотреть, что за музыкальное чудо
сотворил мастер.
   Глядя на гордо показывающего  восстановленную  дуару  Кулба,  потрясенный
Джон-Том подумал, что действительно иначе как чудом это не назовешь.  Должны
же быть заметны хотя бы трещинки - ведь дуара  была  не  просто  сломана,  а
буквально превращена в щепки.
   Лежа на оклеенных сукном металлических кронштейнах, дуара сияла. Кулб  не
просто  отремонтировал  -  он  улучшил  инструмент.  Безнадежно  разрушенные
фрагменты деки он заменил драгоценными экзотическими породами дерева, причем
стыки даже не были  заметны.  Вся  дека  была  отполирована  до  зеркального
блеска. Регуляторы составляли с ней единое целое.
   - Можно?..
   - Ну конечно, молодой человек! Ведь это же ваш инструмент, не так ли?
   Отпустив зажимы, Джон-Том взялся за гриф  и  снял  дуару  с  кронштейнов.
Попробовал регуляторы - они поворачивались  легко  и  плавно,  без  прежнего
люфта и дребезга.
   Даже на ощупь дерево стало другим - мягким, чуть ли не бархатным; Кулб на
славу постарался, пропитав его олифой и сверху, и снизу, и даже с торцов,  -
но так, что поверхность не стала ни липкой, ни жирной.
   Выглядели струны  нормально.  Они  постепенно  сходились  над  отверстием
резонатора, исчезали в другом измерении, а затем вновь появлялись  с  другой
стороны, однако когда он любовно провел ладонью по образованной ими  упругой
плоскости, раздался ужасно диссонансный аккорд.
   - Ее еще надо настроить, - заметил  весьма  довольный  собой  Кулб.  Взяв
инструмент, Кулб поместил его в двух зажимах под певучими
   язычками,  свисающими  с  пластины  дистиллятора   гничиев.   Подойдя   к
окружающей трубы клавиатуре, он начал играть.
   Мастерскую наполнили чистые переливчатые  ноты,  похожие  на  замедленное
исполнение музыки Малера на стеклянной гармонике. Кулб  ударял  по  клавишам
все энергичнее, и музыка набирала звучность и темп. На слушателей  обрушился
хор, состоящий из нескольких симфонических оркестров  и  синтезаторов.  Мадж
обнял Виджи, притянув ее к себе, а  Перестраховщик  закрыл  глаза.  Амальма,
светясь от гордости за хозяина, понимающе кивала.
   Вслед за музыкой пришло знакомое  Джон-Тому  и  его  товарищам  сияние  -
тысячи привлеченных волшебством музыки гничиев. Они  роились  вокруг  Кувира
Кулба, укрыв его сияющей пеленой. Но еще больше их  было  вокруг  стеклянной
трубы. Постепенно они начали проникать  через  крошечные  отверстия  в  один
цилиндр за другим, пока самые упорные  не  достигли  последней,  центральной
трубочки.
   Эти отфильтрованные, особо музыкально одаренные гничии  светящейся  дугой
устремились по змеевику к пластине конденсатора. Пластина,  заполненная  ими
до краев, светилась так, что больно было глазам. Но и в тесном  конденсаторе
они  не  прерывали  своей  жизнерадостной  торжественной  пляски,  заставляя
вибрировать язычки камертонов на нижней стороне пластины. Возникшая при этом
музыка вызвала у Джон-Тома слезы высочайшего упоения.
   Дуара же в ответ  на  изливающуюся  на  нее  музыку  напряглась  в  своих
зажимах, слегка выгнувшись  кверху,  но  прочные  струбцины  крепко  держали
сверхъестественный  инструмент,  трепетом,   как   и   все   присутствующие,
отвечавший на неистовствующую мелодию.
   А потом все кончилось. Кувир Кулб отошел  от  клавиатуры.  Гничии  издали
напоследок еще несколько неуверенных аккордов и устремились вместе с музыкой
в те потусторонние выси, из которых призвал их музыкальный мастер.
   Кулб глубоко вздохнул,  а  потом,  будто  намеренно  разрушая  очарование
пережитого ими высочайшего  взлета  музыки,  хрустнул  пальцами.  Подойдя  к
ставшей прозрачной пластине,  он  протянул  руки  под  неподвижно  замершими
язычками и освободил дуару от зажимов. На вид та ничуть  не  изменилась,  но
когда Джон-Том принял ее из рук кинкаджу, по кончикам его пальцев  пробежала
едва уловимая дрожь, будто эхо отдаленного  вздоха.  Кулб  поднял  на  юношу
мудрый радостный взор.
   - А теперь, молодой человек, испытайте свой инструмент.
   Джон-Том закинул ремень на плечо  и  прижал  дуару  к  груди,  ощутив  ее
знакомое уютное прикосновение, будто инструмент стал продолжением  человека.
Деревянные поверхности золотились, струны блестели, как серебро.
   Звуки, разнесшиеся по мастерской после первого же прикосновения к двойным
струнам, были полны глубокого  чувства.  Удовлетворенный  результатом  Кувир
пододвинул к себе стул.
   - А теперь сыграйте, молодой человек. Не ради волшебства - ради музыки.
   Джон-Том  кивнул  и  улыбнулся  старому  мастеру.  Возникшее  между  ними
духовное родство выше такой малости, как межвидовые различия. Мастер  должен
быть вознагражден, и для этого нужно нечто торжественное и жизнеутверждающее
- чествование.
   Для Маджа,  никогда  не  питавшего  пристрастия  к  тяжелому  металлу,  в
чествовании было слишком много чести, и он удрал из мастерской,  зажав  уши.
За ним неохотно последовали Виджи и виновато потупившийся Перестраховщик.
   Амальма хоть и морщилась, но осталась. А вот Кувир Кулб будто  сбросил  с
плеч  долой  лет  двадцать.  Расплывшись  в  широченной  улыбке,  он   начал
прищелкивать пальцами и притопывать, размахивая  в  такт  пушистым  хвостом,
будто метроном. Дом умолк на добрых пять минут, а потом начал  подлаживаться
к Джон-Тому - сперва осторожно, но постепенно все более уверенно.
   Ни разу в жизни Джон-Том не был так счастлив - да и не играл так  хорошо.
Он приплясывал, кружился, подскакивал, выдал  даже  воздушное  па  а-ля  Пит
Таушенд. Когда же он, взмокнув от пота и тяжело, со  вкусом  дыша,  закончил
композицию, тишина в мастерской не наступила: Кувир Кулб, вскочив  на  ноги,
громко зааплодировал.
   - Какая глубина! Какое чувство! Какое проникновение и  экспрессия!  Какое
буйное выражение собственной кармы.
   - Вы о чем? - спросил Джон-Том, выпрямляясь.
   - Как это называется?
   - Это песня для моей любимой - жаль, что ее здесь нет, чтобы разделить со
мной радость. "Лимонной песней" назвала ее группа тихих добродушных  парней,
именующих себя "Лед Зеппелин". Весьма, весьма утонченные ребята.
   Кинкаджу отложил эти сведения в памяти и прошел в глубь мастерской.
   - Пойдемте, молодой человек, я еще не все вам показал.
   Его глаза сверкнули.
   - Пожалуйста, давайте я расплачусь, пока не забыл. Только  мой  рюкзак  в
комнате.
   - Никаких денег! Вы спасли мне жизнь  -  так  не  оскорбляйте  меня  этим
предложением.  Кроме  того,  вы  уже  вознаградили  меня  своей  удивительно
прочувствованной музыкой.
   Он схватил Джон-Тома за руку и потащил за собой.
   Всю заднюю стену от пола до потолка занимала картотека. До верхних ящиков
можно было добраться при помощи стремянки на  колесиках.  Кулб  поднялся  на
несколько ступеней, сверился с  написанным  крохотными  буквами  указателем,
задержал палец в нужном месте и открыл один из ящиков. Его от края  до  края
заполняли разноцветные бутылки пятидюймовой высоты, смахивающие на  вышедшую
из употребления молочную тару с той лишь разницей, что пробки  были  сделаны
из золотистой ароматической смолы. Вынув одну бутылку, кинкаджу  показал  ее
гостю.
   - Пробка из  чистого  ладана.  Я  приобретаю  его  у  купца,  раз  в  год
приезжающего  сюда  из  пустынных  краев.  Это  единственное   непроницаемое
вещество.
   На вид бутылка была пуста, а прочесть этикетку Джон-Том со  своего  места
не мог.
   - Что это? - указал он на шкаф.
   - Ну, разумеется, моя музыкальная коллекция. Я музыкальный мастер -  могу
починить или изготовить инструменты, издающие  любые  мыслимые,  хоть  и  не
слыханные доселе звуки. Могу довольно сносно играть на любом из них. Но я не
композитор и творить музыку не могу. Посему, когда мною овладевает усталость
или скука,  я  обращаюсь  к  своей  коллекции.  Музыка,  создаваемая  нашими
маленькими друзьями, - он указал  на  безжизненный  дистиллятор  гничиев,  -
проходит через крошечные отверстия в пластине конденсатора.  Когда  на  меня
находит стих, я укрепляю над ней дополнительный  фильтр.  Он  соединяется  с
трубкой, которую я вставляю в одну из бутылок - так я коллекционирую музыку.
Частенько я не могу ее понять, но это не мешает  мне  наслаждаться.  Я  стал
чем-то  вроде  эксперта  по  музыке  иных  пространств   и   миров.   Гничии
перемещаются между ними совершенно свободно. Вот послушайте.
   Он  извлек  пробку.  Мастерскую  вновь  наполнили  звуки   симфонического
оркестра: гремела медь труб, пели  струны.  Когда  Кулб  вставил  пробку  на
место, музыка заиграла в обратном направлении, будто  некая  неведомая  сила
засасывала ее обратно в бутылку.
   -  Посредством  кропотливых  трудов  и  долгих  исследований  я  научился
распознавать музыку и композиторов. - Прищурившись, он прочитал этикетку.  -
Это  фрагмент  второй  части  Четырнадцатой  симфоний   гничия,   зовущегося
Бетховеном.
   - Но он написал только девять! - поперхнулся Джон-Том.
   - При жизни - да. - Кувир погрозил гостю пальцем. - В состоянии гничия, к
которому мы все неизбежно перейдем, он продолжает творить  музыку.  Кажется,
он родом из вашего мира. Давайте посмотрим, что у меня еще есть в этом духе.
   Он выбрал бутылку и потянул пробку.
   На чувства Джон-Тома воздействовал цунами оркестровой музыки. На этот раз
Кулб дал дослушать до  конца,  пока  ошеломительное  крещендо  не  угасло  в
недосягаемой дали иных пространств и времен, продолжая эхом звучать  лишь  в
памяти Джон-Тома.
   Кинкаджу сверился с наклейкой.
   - Должно быть, этот был любопытной личностью. Чтобы вместить произведение
целиком, потребовалось три  бутылки.  Снова  ваша  симфония  -  Двенадцатая,
Густав Малер. -  Вскарабкавшись  к  верхнему  ряду  ящиков,  он  извлек  еще
бутылку. - А вот из  моих  любимых:  "Сплетоморф  для  глузко  и  угретерша"
Прист'ин'инки.
   Обрушившиеся  на  Джон-Тома  звуки  были  предельно  чужды  его  слуху  -
атональные, но не хаотичные, диссонирующие, но не вульгарные, и  очень-очень
сложные.
   - Этот композитор мне не знаком.
   - Неудивительно, юноша. Я толком не знаю даже, из какого  это  измерения.
Гничии не ведают границ.
   - Вы слышали, какого  рода  музыку  я  играю.  Бетховен  и  Малер  -  это
замечательно, но нет ли у вас чего полегче, для таких дремучих, как я?
   - Полегче? Вы имеете в виду - наподобие вашей собственной музыки?
   Джон-Том кивнул. Кулб спустился с лестницы, открыл один из нижних  ящиков
и вынул бутылочку темно-пурпурного стекла.
   Содержавшаяся в ней музыка хоть  и  была  новой,  но  все-таки  знакомой.
Спутать с другой ее было  невозможно  -  лишь  один  человек  на  свете  мог
извлекать из электрогитары подобные звуки, полные  неуемной  и  одновременно
упорядоченной мощи.
   - Давайте отгадаю, - шепнул Джон-Том. - Джими Хендрикс?
   - Да. - Кулб уставился на этикетку. - Из двойного альбома  "Дух  и  нюх".
Еще не наскучило?
   - По-моему, новая музыка не может наскучить, сэр.  Мне  понравилась  даже
плетенка этого Пристинкивинки.
   Он молча смотрел на шкаф - там, должно быть,  тысячи  песен,  симфоний  и
прочих  посмертных  никем   не   слыханных   произведений   давно   почивших
композиторов.
   - Давай перейдем на "ты". У нас есть что послушать.
   Дом  сотрясался  от  музыки  весь  день  и  изрядную  часть  ночи:  Кувир
воспроизвел для Джон-Тома фрагменты  оперы  Бартока  "Современная  Саламбо",
избранные места из второго цикла "Кольца" Вагнера и почти весь альбом  Джима
Моррисона. В конце концов, человек и кинкаджу уснули, утомленные  предельным
напряжением "Техасской хвалы" Дженис Джоплин.
   Проснулись они уже при свете дня. Джон-Том  горячо  поблагодарил  старика
мастера, но тот лишь отмахнулся.
   - Всякий раз, ощутив потребность освежить душу новой музыкой, - приходи в
гости. Слушать музыку вдвоем вдвое приятней.
   - Если я сумею попасть домой и вернуться сюда с  магнитофоном  и  охапкой
чистых кассет, то поставлю музыкальную общественность на  уши  до  скончания
веков.
   - О-о, стоя на ушах, ничего не услышишь, - тихонько  рассмеялся  Кулб.  -
Могу ли я быть тебе полезен еще чем-нибудь, Джон-Том?
   Несмотря на недавнее пробуждение, глаза у него слипались. Юноша  понимал,
что, когда солнце поднимется выше, мастер, принадлежащий  к  племени  ночных
работников, должен будет отойти ко сну.
   - Только одним: не порекомендуешь ли проводника до  Чеджиджи  -  и  лучше
кружным путем? По  дороге  сюда  у  нас  возникли  небольшие  разногласия  с
туземцами, и мне не хочется снова встречаться с ними.
   - А-а, каннибалы? Да, найти проводника, знающего другую дорогу, можно.  Я
бы предпочел, чтобы ты погостил подольше - у меня еще много музыки,  которую
мы можем послушать вдвоем.
   - Я непременно вернусь, только с магнитофоном.
   - Я мог бы одолжить тебе несколько бутылок.
   - С магнитофоном я буду чувствовать себя увереннее. У него больше  шансов
уцелеть, если я грохнусь на него.
   Джон-Том печально улыбнулся. Они вместе вышли из мастерской.
   - Что ты намерен делать, когда вернешься в Чеджиджи?
   - Попытаюсь зафрахтовать корабль, который доставил бы нас в одно местечко
на востоке Глиттергейстского побережья. По-моему, мы нашли постоянный проход
между моим и вашим мирами. Если он  еще  там,  я  схожу  за  магнитофоном  и
другими вещами.
   - Тогда я надеюсь иметь удовольствие видеть тебя  здесь  снова.  А  также
услышать твою музыку.
   Человек и кинкаджу пожали друг другу руки.
   Верный своему слову Кулб велел Амальме найти надежного  проводника  через
Просад. Виджи предложила сперва  навестить  Тейву,  а  уж  потом  заниматься
поисками неизвестно какого корабля с ненадежным экипажем.
   Летучего коня они нашли в  аэроконюшне  на  дальней  окраине.  Он  весьма
обрадовался встрече. Навеки излечившись от страха высоты, он  с  готовностью
согласился донести друзей до восточных заводей - тем более что  на  сей  раз
ему не нужно было надрываться в одиночку. Выиграв в карты кругленькую сумму,
он в счет погашения долгов привлек к доставке своих  карточных  партнеров  -
так что и у Джон-Тома, и у остальных было по собственному рысаку.
   С высоты все леса похожи один на другой, но острый взор  Маджа  обнаружил
знакомое дерево, а уж благодаря дереву отыскали и скалистую гряду, и пещеру.
Приземлившись, Джон-Том приступил к последним приготовлениям, пока  крылатые
кони со смехом болтали о люцерновом вине и заоблачных танцульках.
   Дуара и посох из таранного дерева особого внимания привлечь не должны,  и
Джон-Том решил взять их с собой, а вот  шапку  из  радужной  ящеричьей  кожи
пришлось оставить.
   Что  до  остальной  экипировки  -  он  заготовил  кучу   объяснений   для
любопытствующих, пока не удастся купить пару ботинок, джинсы и  рубашку.  На
обращение золотых Клотагорба в наличные много времени не уйдет - это  охотно
сделают в первом же ломбарде.
   - Теперь уж будь осторожен наверняка. - Перестраховщик  ласково  взглянул
на него.
   - Ты тоже. Куда теперь?
   - По-моему, в родной деревне все еще ужасно разгневаны на меня, уж будьте
покойны. Так что я думаю пойти с твоим парнем выдром  и  поглядеть,  что  за
край это Колоколесье.
   - Мы будем тебя ждать. - Неужели Виджи  плачет?  -  Я  поговорю  с  твоей
любезной Талеей  как  женщина  с  женщиной  и  объясню,  куда  ты  собрался.
Джон-Том, а как ты доберешься до дома, когда вернешься? Ты ведь  не  знаешь,
сколько будешь отсутствовать, а Тейва не может ждать до скончания века.
   - Мне вообще не нужно, чтоб он ждал. Мы с Маджем прошли  пешком  полмира,
так что небольшая прогулка к дому меня не  пугает.  -  Он  в  последний  раз
оглядел вещи и убедился, что наготове несколько факелов.
   - Пожалуй, все. Тейва и его друзья донесут вас до Колоколесья и...
   В грудь ему врезалась мохнатая молния, и Джон-Том чуть не упал  вместе  с
прильнувшим к нему Маджем.
   - Ты не вернешься! - неудержимо рыдал Мадж. Его черный  нос  и  усы  были
всего в нескольких дюймах от  лица  Джон-Тома.  По  мохнатым  щекам  сбегали
слезы. - Я чую, что так и будет! Как тока ты уйдешь в  свой  мир  через  эту
клепаную дыру, то окажешься в  знакомом  окружении,  среди  соплеменников  и
позабудешь про нас! Позабудешь  бедного  старого  Маджа,  и  Виджи,  и  этот
слабоумный орех на  ножках,  Клотагорба,  которому  нужен  твой  присмотр  в
старости. И даже Талею. Ты останешься там, где удобно, приятно и  безопасно,
а сюда не вернешься!
   Он ухватил Джон-Тома за  ворот  вымокшей  от  слез  индиговой  рубашки  и
тряхнул его.
   - Слышишь, ты, мерзкая, невежественная, наивная голозадая макака? И что я
буду тут без тебя делать?
   - Успокойся, Мадж. - Чувствуя, что и у него самого глаза на мокром месте,
Джон-Том осторожно отрывал пальцы выдра от  рубашки.  -  Я  не  смогу  навек
бросить своего лучшего друга, хоть он  и  врун,  мошенник,  вор,  пьяница  и
неисправимый бабник.
   - От этих твоих речей, приятель, у меня на сердце как-то полегчало.
   - Утирая глаза и нос, Мадж отступил на шаг. - Можа, ты  и  вернешься,  но
зарекаться я б не стал. Я видал, что бывает, када возвращаешься туда, откуда
пришел. Я чертовски уверен,  что  не  поставил  бы  на  твое  возвращение  и
ломаного гроша.
   - Если я почему-то и не вернусь, то не хочу, чтобы ты хныкал и стонал  по
этому поводу круглые сутки.
   - Кто, я?! - Мадж выдавил подобие улыбки. - Чертова чушь! Да  ни  в  коем
разе!
   - Мы неплохо провели время, а? - Джон-Том глянул в сторону пещеры.
   - Поставили на место  кое-каких  злодеев,  повидали  любопытные  племена,
распространили толику доброй воли и  вообще  нарушили  статус-кво.  Так  что
сожалеть не о чем.
   Он опустился на колени, зажег первый факел и  на  четвереньках  пополз  в
зияющее отверстие.
   - Вот увидите, я вернусь. Скажите Талее, чтоб не падала духом. Я приду за
ней.
   - Верняк, приятель!
   Выдры и Перестраховщик махали ему вслед, а Тейва бил копытом о землю. Вот
только после прощальной тирады Маджа на душе остался мутный осадок.
   Джон-Том карабкался по  знакомому  тоннелю  до  тех  пор,  пока  не  смог
выпрямиться во весь рост. Закинув мешок за плечи, он поднес факел к земле  и
пошел  по  следам,  во  множестве  оставленн