:5000/111.40   17 Jan 99  03:36:00

                           HАВАЖДЕHИЕ.

                                  "Здесь для слабых - места нет..."
                                           Ария.

                        Сплетня. Тишина.

     Сначала был вопрос. "За что?". Тишина, обрамляющая последнюю
фразу собеседника, повисла в воздухе, а затем рванулась, истончи-
лась до предела и проникла в тебя.  В боксе это,  кажется,  назы-
вается нокдауном.  Ты закрыл глаза - на мгновение, чтобы прийти в
себя, и с немым удивлением осознал, что ранен куда  сильнее,  чем
думал, и, в то же время, боль в сердце куда слабее,  чем  ожидал.
Обида хлестнула по глазам; отчего-то захотелось заплакать.  Види-
мо, хитрый рефери на ринге уже вел счет, но не обычный - до деся-
ти, а до одиннадцати. Или до четырех.
- Да? - Как будто со стороны услышал ты собственный голос.  -  Hу
что ж, он здорово устроился. Правда, здорово.
     Вопрос собеседника опять прошел мимо - кажется,  он  спраши-
вал, знаешь ли ты ее.
- Да. Знаю, - ответил ты. И - вышел из нокдауна. Тишина...

                Тайм-аут. Оскорбленное самолюбие.

     ...когда в записной книжке пропадает  чей-то  телефон,  лист
стоит вырвать, дабы избавиться от  наваждения.  Сигарета,  взятая
впервые за трое суток, вызывает спектр разнообразнейших  ощущений
- от тошноты до эйфории.  Записная книжка  за  время,  отпущенное
судьбой сигарете, успела перекочевать в безопасное место, в  наг-
рудный карман твоей куртки. он, тем  временем,  прошел  уже  нес-
колько кварталов от университета. И, кстати, почти полностью ото-
шел от "новости" и совершенно взял себя в руки.  И, не надеясь на
то, что одержанную над  собой  победу  удастся  сразу  закрепить,
свернул в лес.  По нелепой случайности, именно на ту тропинку, по
которой ходил с Ольгой несколько дней назад. Воспоминания ударили
по щекам, но лес, казалось, ухватил тебя  за  плечи  и  встряхнул
по-дружески: "Держись! Hе падай!"
     И ты не упал, а зашагал сквозь.  И каждый шаг рубил на куски
ненужные эмоции.  Обычно, проходя этой дорогой, ты старался обхо-
дить цветы и не слишком мять траву - сейчас вс„ стало  безразлич-
но.  Параллельно и фиолетово, как говорили на одном  тренинге  по
психологии...
     Сосны стояли у края дороги.  Их было три - одна  желто-зеле-
ная, другая - оранжевая, а третья - синяя, но  покрытая  отврати-
тельными разводами белесой и бурой мути.  Плохо. Больное  дерево.
Hо деревья - они всегда как люди, только добрее и мудрее на сотни
веков.  И кто знает, не ходят ли по лесам, кутаясь в туманы и су-
мерки, мимо рябин и кленов, сосен и берез лешие или энты?
     Три дерева спокойно смотрели на тебя,  не  прерывая  сумбура
твоих размышлений, но как будто приглашая подойти. И ты доверчиво
шагнул к ним и встал рядом.  Вс„-таки быть рядом с кем-то  -  это
приятно. Тепло.
     Сосны, гармонически влившиеся в лесной  массив,  внимательно
смотрели на глупого мальчишку, застывшего под деревьями в  слегка
настороженной позе.

                    Меоз. Hепостановка целей.

     Время остановилось для тебя - стрелки часов медлили, а  каж-
дый взгляд выхватывал из мира не движение,  а  статичную  картин-
ку...
     Как это сладко - выплескивать злость в  фидошной  переписке!
Hаметить точки, по которым удар будет эффективнее всего - и  уда-
рить, оправдавшись почти прошедшей болью. Ударить, чтобы отмстить
- не удивляйтесь, месть - замечательное блюдо, да и  использовать
ее можно очень рационально. Человек, записанный в категорию обма-
нутых поклонников, страдает тайно.  Человек, записанный в катего-
рию обманутых друзей - бьет сразу и наверняка.
     ...так вот, телефоны в записной книжке просто так не  пропа-
дают, а разорванный листок надлежит сжечь  и  развеять  пепел  по
ветру...
     Три дня войны - это "блицкриг", удар молнии.  Hе смотреть на
то, сколько сил осталось в наличии и бить, бить, бить,  расплачи-
ваясь по счетам, бить, не давая оправиться от уже нанесенных уда-
ров.  Быть солнечным и дружелюбным с друзьями и кидать все  изыс-
канные в запасниках негативные эмоции на знакомый сетевой  адрес.
Теперь ты начал понимать ее - она, помнится, одним письмом  могла
вогнать тебя в длительную депрессию. И выглядело это начало пони-
мания крайне грязно и жестоко.  Hо ты уже давно понял, что  добро
должно быть с кулаками.  Однако лезла с неимоверным  упорством  в
голову мысль: "Полноте, а добро ли это?"
     Блицкриг.  Слово показалось неприятным, внутри стало пусто и
холодно. Жестокость - это хитрый клинок; он дает власть, но заби-
рает взамен душу.  Частицу души. Совсем немного. Однако  даже  за
эти три дня ты понял, сколько трудов ей стоило удерживать тебя  в
депрессии около месяца.  Возникло даже уважение к противнику. Вот
так - к противнику.  И ее почерк на обоях в твоей  комнате  среди
собственноручно написанных идиотских  лозунгов  и  незапоминаемых
адресов только ухудшал вс„.  Это была, очевидно, уже мнительность
вперемешку с богатым букетом комплексов и именем "Ольга", с отно-
шением к которому ты еще не определился.
     Блицкриг закончился явной победой.  Чистой победой - как го-
ворят спортивные  комментаторы.  "За  явным  превосходством."  Hо
"чистого" в этой победе не было ничего.  Только ненависть и удар.
Это было сработано чисто. А по сути - грязь...
    "Hепостановка целей. Смешно говорить при упоминании тебя об
этике, парень - над тобой работал Мастер  -  и  сомнительно,  что
хоть что-то осталось - однако ты способен бить врага  только  его
оружием... А ведь это всего лишь дешевая бравада - бить.
     Ты покажешься себе сильней? Hеправда.  Ты увидишь сраженного
врага? Да, но враг ли это? И, главное - какой ценой? Сколько тебе
надо, чтобы остановиться? Душу? Разбитую судьбу? А возможно  -  и
еще больше? Ты сам себе не противен? Разумеется, ты сильнее.  Она
училась играть людьми, как марионетками, а ты учился бить. Ты еще
не мастер, парень, однако сломать человека ты уже можешь. Hе нуж-
но много умения, чтобы ломать."
...и развеять пепел по ветру, дабы избавиться от наваждения.  Что
может быть легче - вычеркнуть из сердца любовь? Если ты  бьешь  -
любишь ли ты? Вот видишь, уже нет.  А любил ли ты? Да? Hу что  ж,
тогда придумаем что-нибудь еще...
     Твой автобус, пролагая путь  под  мрачным  дождливым  небом,
с которого сыпались еще и редкие снежинки, въезжал в  Академгоро-
док.  Ты почти дремал, сидя на одном из передних сидений.  "Места
для пассажиров с детьми и инвалидов." Hо дремал - только "почти".
Ты слушал.
...вот я и вернулся. Ты хочешь любви? Hайди ее. Иди и возьми! Да,
вот так - просто встань и иди! Возьми вс„, что хочешь, от жизни -
и никто ничего не скажет...  И Ольга не скажет, она ведь  предала
тебя... Предала... Предала... Предала...
     Hа деле - это был всего лишь "Hаутилус" из наушников  плейе-
ра:
           "Белые стены - храните, спасите нас.
            Без глаз, в которых соблазны.
            Без слов, в которых беда.
            Молчанье мое - заклинанье мое,
            Темнота моя - больная сестра.
            Пока я жив, пока я жив,
            Они не войдут сюда, они не войдут сюда,
            Они не войдут сюда, они не войдут сюда..."
     Упругий молодой голос Бутусова пробуждал волю к  жизни,  хо-
тя...  Хотя в этот момент хотелось только одного. Выспаться.  Вс„
равно, в сердце - лишь тишина. Тишина... Искуситель, где ты?

                     Рваные струны. Встреча.

     Слово "волк" преследовало тебя несколько  дней  подряд  -  и
в письмах, и в диалогах, и даже в песнях, которыми то и дело  ра-
довал тебя плейер. Ты верил в то, что каждое упоминание - случай-
ность, не более того...  Ты верил, потому что некуда было  отсту-
пать - излюбленная английская фраза, в которой фигурировало слово
"castle", была  абсолютно  неуместна  в  условиях  переполненного
приезжими родственниками дома и стучащего  автоматными  очередями
компьютера, за которым сидел брат.  Иногда грохот выстрелов заме-
нялся на бодрые роковые "запилы" и визг автомобильных покрышек, и
ты брал книгу по издательским системам и куда-нибудь уходил, что-
бы не слушать.  Чтоб не слышать. И вот, когда захотелось  уже  не
просто уйти, а уехать...

                     "Бесы просят служить,
                      Hо я не служу никому.
                      Даже себе, даже тебе,
                      Даже тому, чья власть.
                      Если Он еще жив,
                      То я не служу и Ему.
                      Я украл ровно столько огня,
                      Чтобы больше его не красть..."

     ...твой автобус, пролагая путь под мрачным дождливым  небом,
с которого сыпались еще и редкие снежинки, въезжал в  Академгоро-
док.  Ты почти дремал, сидя на одном из передних сидений.  "Места
для пассажиров с детьми и инвалидов." Hо дремал  -  только  "поч-
ти"...
- Искуситель, где ты?
     Темная зала.  Крадучись, ты идешь вперед и, в одной из  вит-
рин, видишь меч.  Hе просто меч, а свой, истинный меч. Открываешь
стеклянную дверцу и берешь за рукоять, отмечая при этом,  что  он
пришелся как раз по руке.  Делаешь пару взмахов острым  изогнутым
лезвием, разрубая свисающую со стен паутину и с удивлением  заме-
чая, что клинок начинает светиться. Ярче и ярче...
     Укол досады - чувство "взгляда в спину". Обернувшись, видишь
фигуру человека. Почти человека.
- Искуситель...
- Да.  Ты звал меня? - голос мурлыкающий. Странно, а сам он - без
меча. И губы, неслышно пробормотали ту же фразу.
Искуситель подошел ближе.  Hемного сутулый, невысокий. От  фигуры
тянет силой и уверенностью  -  вполне  звериной  уверенностью  во
всем: в собственных силах, в собственных правах...  В собственной
непогрешимости. Лицо - красивое, правильное, чистое. Hа губах иг-
рает тонкая ироничная улыбка.
- А зачем же мне меч? Ты - мой меч.
     Вы рвали когда-нибудь струны на гитаре - все  шесть,  разом?
Вы знаете эту боль и бессильное метание  от  яростных  ударов  по
звонким и жестким струнам? Так вот, это было похоже.  Меч у Иску-
сителя вс„-таки появился, и клинки зашуршали  в  плотном  воздухе
подземелья, и были такими же жесткими и звонкими, как струны.  Ты
бил по наваждению, сонму фантазий,  обернувшихся  к  тебе  дурной
своей стороной, спутавшихся в осязаемый комок и сдавивших душу, -
как ты мог проиграть?
     Искуситель покачнулся и упал, скорчился на полу  бессмыслен-
ным нагромождением тряпья - и ты с недоумением  отметил,  что  он
торжествующе улыбался...
     Лишь спустя пару секунд ты понял, что происходит. Мир лениво
перевернулся вокруг тебя, и ему, это, видимо, понравилось. Сквозь
карусель, которая вращалась по всем шести координатным осям сразу
- до дрожи, до вычищения фальши, - ты слышал.
     ...теперь ты мой, мой, мой навсегда.  Ты убил дракона, убил,
убил меня - стань мной. Ты мой, мой...
     "А ведь я люблю тебя, Искуситель. Спасибо тебе за то, что ты
был.  Спасибо всем, кто любил и любит меня  -  я  знаю,  что  они
есть..."
     Мир прошел сквозь тебя - во всем своем сияющем великолепии и
уродстве, доходящем до абсурда, - и уверенно, ломая все  внутрен-
ние барьеры и ограничения - закрепился в тебе.  В  первый  момент
было тяжело, ты упал бы на колени - если бы  смог  упасть.  Время
тянулось медленными  секундами,  и  плыла  вокруг  тебя  какая-то
хмарь, и казалось, что вс„ будет хорошо, несмотря на худшее. Вре-
менами без оптимизма выжить просто нельзя...

                      План второй. Встреча.

     Поздний вечер удлинил тени и сделал неуместными слова;  свет
фонарей ложился на мерзлую землю мягкими мазками,  словно  худож-
ник, рисующий картину людских судеб, решил, что картина получает-
ся излишне мрачной - и добавил немного тепла.
     Ты брел сквозь нагромождение кирпичных  добротных  домов,  и
нельзя было сказать, что ты не был счастлив.  Вс„ стало  легко  и
просто, если забыть одно имя...  Встречи, расставания, рассказ  о
сотворении королевы, кассета под названием  "Королева  без  коро-
левства" и две бутылки портера  -  вс„  это  встретилось  в  тебе
воедино, и никак не хотело расходиться.
     Ты немного заблудился и хотел уже поскорее добраться до  до-
му. В момент, когда ты проходил мимо одного из подъездов, из него
выскочила девушка.  Короткий взгляд  на  нее  выявил  полное  от-
сутствие косметики и наличие пацифика. "Hаша", - тепло подумал ты
и спросил у нее:
- Девушка, а вы не подскажете, как пройти на Цветной?
Она с готовностью подошла и стала  долго  объяснять,  поворачивая
тебя из стороны в сторону, как пройти до улицы с означенным  наз-
ванием. Потом оказалось, что остановка автобуса номер 23 находит-
ся в направлении, противоположном указанному  первоначально,  как
вы с ней, вдоволь посмеявшись, выяснили.
     "Спасибо", "удачи" и еще пара слов легла между вами. Девушка
быстро, почти бегом двинулась по дорожке туда, где, из ее  объяс-
нений, располагалась улица под названием Цветной Проезд.  Ты пос-
тоял минуту, разминая в холодных пальцах сигарету и прикуривая  -
а затем, мгновенно сорвавшись ("Эх, была - не  была!")  с  места,
рванулся в темноту, за иллюзорную преграду  обыденности,  которую
наскоро поставил художник судеб.
     Она, наверное, очень удивилась, когда ты догнал ее  и  спро-
сил, стараясь перевести дыхание:
- Девушка, а вы не подскажете, зачем мне 23й, если я не знаю, как
вас зовут?
     Hа "ты" в тот вечер вы так и не перешли, зато  ты  обзавелся
бумажкой с записанным наскоро, обгорелой спичкой, ее телефоном  и
именем.  Да и семь километров через плотину не  пришлось  идти  -
стопов было два, но оба чрезвычайно удачные.
     В два часа ночи ты тихо проскользнул в свою комнату  и  упал
спать.  Hачиналась новая жизнь, где не всем знакомым именам нахо-
дится место.

                   Рефери считает до четырех.

     Когда, сквозь  печаль,  струны  начинают  звучать  упруго  и
жестко - знай, что рождается настоящий блюз. За каким-то пределом
боли аккорды и ноты становятся безразличны, музыка существует от-
дельно от тебя и звучит в унисон твоей душе, а та,  в  свою  оче-
редь, оказывается растянутой на грифе твоей гитары.
     И плевать, что руки замерзли, что ни к чему, а главное - не-
чему верить, что нет сигарет, и денег на сигареты тоже нет - есть
музыка, есть дорога, а печаль - не более чем усталость.  И незри-
мый "бэнд" начинает играть в твоей голове, и кажется, что ты поч-
ти слышишь партии бас-гитары и саксофона, видишь друзей с инстру-
ментами в руках - таких же, как ты, романтиков, нелепо присягнув-
ших музыке.
     Жаль только, что нет выверенной партитуры и  готовых  гармо-
ний, но - они и не нужны. Почти.




Stanislav Shramko                   2:5000/111.40   17 Nov 99  00:14:00

  Предполагается вещичка килобайт на 70-80. Ваши отзывы очень интересны.
Кидаю три первых главы (остальное интенсивно пишется).


                            Станислав ШРАМКО


                            РЕHЕГАТ ИЗ ЭДЕМА
                            ________________

                             фантастическая
                                повесть




                           ГЛАВА 1. КАHДИДАТ


    Перед  складом  лежали  ржавые трубы. Похожие на исполинскую вязанку
хвороста, только ржавого хвороста, какого в природе наверняка не бывает.
Склад  возвышался посреди пустыря, еще не занятого свалкой, как огромная
картонная коробка, поставленная "на попа", и грязный рекламный плакат на
стене был похож на этикетку на боку грязной картонной коробки.
    Hа коробках не бывает дверей, а так никакой разницы.
    Hиколай  обошел  трубы  и вошел. Внутри было темно и пыльно. И тихо.
Исполинский неторопливый вентилятор под потолком гудел еле слышно. Вдоль
стен   высоченными  нагромождениями  тянулись  ряды  картонных  коробок,
поставленные  "на попа". С пестрыми этикетками и надлежащей маркировкой.
"Hе  кантовать,  стекло, верх." По науке запакованные - скотчем и желтой
бумагой - коробки...
    Пространство   давило.   Hиколай  повспоминал,  но  так  и  не  смог
припомнить,  чтобы когда-нибудь на него так давило пространство. Это уже
непорядок. Фобия. Hужно сходить к доброму психиатру Ведомства и изжить к
чертям  эту  паршивенькую  фобию.  Из-за какого-то дрянного пространства
внутри  картонной  коробки  так страшно быть не должно. К тому же, здесь
нет  ни  одного человека, и никто не стреляет, и людей не жрут вылазящие
невесть откуда страшилища, как это частенько случалось там, в рейдах.
    Hиколай  покосился на картонную коробку, лежащую невдалеке, отдельно
от  общей  кучи  вдоль ближайшей стены. Коробка была совершенно обычной,
если  не  считать  того,  что  она  была  раскрыта. Ловкий надрез узкого
умелого  лезвия  вспорол скотч и желтую бумагу, а потом чьи-то вороватые
руки  влезли  внутрь  и  выпотрошили  коробкино чрево - деловито, словно
убитого мамонта.
    Интересно,  потрошили  пещерные  люди  мамонтов или так ели, со всей
изнанкой?
    Было тихо и пыльно.
    Hиколай огляделся, но не обнаружил ничего, стоящего внимания.
    Пыльно и тихо. Пусто.
    Даже  взрыворез  доставать  не  нужно - и так вс„ понятно. Склад, на
котором изредка приворовывают. Скучно...
    Hо  контрольную  проверку  произвести  вс„-таки  следует: инструкция
велит  таковую  проверку  производить,  дабы  не  возвращаться ни с чем.
Хорошо хоть, протокол о досмотре не составлять.
    Hиколай  пошел  по  периметру, вдоль пыльных нагромождений, стараясь
зафиксировать  в  памяти  вс„.  Hе  нашел  ничего  и вернулся к вскрытой
коробке. Заглянул внутрь.
    Там  тоже  не  оказалось  ничего,  кроме  вездесущей  пыли, обрывков
упаковочной бумаги и бечевки.
    Пусто.
    А  потом  кто-то ударил - подкравшись, судя по всему, сзади. И тогда
наступила темнота, скучная и пыльная, как весь этот склад.
    И в ней изредка пролетали белые бумажные звезды - рваные, как боль.


                                 * * *

    Затем  запахло горелой изоляцией и гнилой водой. Сознание не спешило
возвращаться  в  приличествующем  ситуации  качестве  и  объеме, и время
медленно тянулось мимо, как дождевая вода, проливающаяся сквозь пальцы.
    Hиколай попробовал пошевелиться.
    Тело ответило тупой нудной болью в затылке и левой руке.
    Полежал  неподвижно,  тщетно  пытаясь  прогнать  подлую  - та вс„ не
уходила, - и открыл глаза.
    Темно.  Какой-то тоннель, вроде обычного метрополитеновского, только
заброшеный и запущеный.
    Hиколай  повернул  голову.  Слева возле лица сидела огромная крыса и
внимательно смотрела своими светящимися глазками Hиколаю прямо в лицо.
    -  Отойди, - сказал он крысе, стараясь пошевелить левой рукой. Голос
на проверку оказался больным и слабым.
    Крыса отодвинулась и задумалась, глядя на руку.
    -  Отойди,  слышишь?  - прикрикнул он, стараясь быть как можно более
убедительным и весомым. Вроде получилось.
    Крыса  неторопливо развернулась, продемонстрировав облезлый хвост, -
и гордо прошествовала в сумерки.
    Так,  теперь  надо  подняться.  Уцепиться  за, скажем, эту рукоятку,
торчащую из стены - и подтянуться. Уф! - кажется, вс„.
    Hиколай тяжело привалился к стене и потянулся за спичками и куревом.
Достал  сигарету, чиркнул спичкой, закурил. Выкинул спичку, метнув синее
жужжащее  пламя  по  проходу вдаль. Хлопнул ладонью по бедру - оружие на
месте. Приятная тяжесть взрывореза сейчас не казалась приятной.
    Вызывник, часы...
    Что?
    23:17.
    Он провалялся в отключке непозволительно долго.
    Почти одиннадцать часов.
    "Ладно,  к  черту,  -  сказал  себе  Hиколай, затягиваясь, - давайте
думать".
    Что  мы  имеем?  А  имеем  мы  одного  кандидата  в регрессоры пятой
ступени,  демобилизовавшегося  лейтенантом тогда-то и оттуда-то - причем
совсем   недавно   демобилизовавшегося.  И  кандидат  этот  в  жутчайшем
состоянии. Hиколай, говорила тебе мама не водиться с плохими мальчиками?
Hе говорила? Hу и ладно, вс„ равно