тать причиной твоего  счастья".
Видо обещал тщательно пронаблюдать за исполнением последней воли старого
друга, который вскоре закрыл свои глаза. Хотя  о  скоропостижной  смерти
мастера Виллибальда никого не оповещали, вскоре и стар, и млад узнали об
этом. Бургомистр был больше других доволен таким оборотом дела, ибо без-
различие, с которым узник воспринял новость об устройстве  погребального
костра, заставило его светлость предположить, что  старого  волынщика  в
один прекрасный день могут обнаружить в тюрьме  невидимым  или,  скорее,
вообще его не найти. Или хитрый колдун при сожжении заживо может  заста-
вить сгореть вместо себя пучок соломы, к вечному позору суда Нейесс. По-
сему он приказал похоронить труп как можно быстрее, поскольку  приговора
о сожжении тела еще не вынесли. Могилу  бедного  Виллибальда  предписали
вырыть в неосвященном углу церковного кладбища, у самой стены.  Тюремщик
как законный наследник скончавшегося узника, проверяв его пожитки, спро-
сил, что  сделать  с  волшебной  волынкой  как  с  вещественным  доказа-
тельством.
   Присутствовавший при сем Видо только собрался высказать свою просьбу,
как полный рвения бургомистр произнес  приговор:  "Дабы  избежать  любой
возможной беды, сей порочный и никчемный инструмент похоронить вместе  с
его хозяином". И ее положили в гроб рядом с трупом, а рано утром волынку
и волынщика вынесли и похоронили. Но на следующую ночь произошли  стран-
ные события. Ночные сторожа на башне, согласно обычаю того  века  бдящие
за округой, чтобы ударить в набат в случае пожара, окало полуночи увиде-
ли при свете луны, как мастер Виллибальд встал из могилы у стены церков-
ного кладбища. Под мышкой он держал волынку и, прислонившись к  высокому
надгробию, на которое лила яркий свет луна, начал играть так же, как де-
лал это, когда был жив.
   Пока изумленные сторожа переглядывались, открылось  множество  других
могил. Их обитатели-скелеты высунули голые черепа, огляделись, кивая ими
в такт, после чего целиком вылезли из гробов и начали с хрустом  двигать
конечностями в быстром танце. Из окон церкви и дверей склепов на танцую-
щих уставились еще и другие пустые глазницы. Костлявые руки  трясли  же-
лезные двери до тех пор, пока не соскочили замки  и  засовы,  и  скелеты
вышли наружу, горя желанием включиться в пляску мертвецов. Теперь  неве-
сомые танцоры разгуливали по холмикам да надгробиям и кружились в  весе-
лом вальсе, так что саваны развевались на ветру вокруг  бесплотных  чле-
нов, до тех пор пока церковные часы не  пробили  двенадцать.  Тогда  все
танцоры, большие и маленькие, вернулись в свои  узкие  могилы.  Музыкант
взял волынку под мышку и таким же  образом  вернулся  в  свой  пустующий
гроб. Задолго до рассвета сторожа разбудили бургомистра и с  трясущимися
губами и дрожащими коленями доложили ему о страшной ночной сцене. Он ве-
лел им хранить тайну и пообещал провести следующую ночь вместе с ними на
башне. Тем не менее новость скоро разлетелась по городу, и к вечеру  все
окна и крыши в округе были усыпаны знатоками и  ценителями  древних  ис-
кусств, которые еще заранее вступили в обсуждение достоверности событий,
свидетелями которых они собирались стать этой ночью.
   Волынщик не опоздал. При первом ударе колокола, отбивавшего  одиннад-
цать часов, он медленно встал, прислонился к надгробию и заиграл. Гости,
казалось, только и ждали музыки, ибо при первых же ее звуках стали выби-
раться из могил и склепов, сквозь земляные холмики и тяжелые камни. Тру-
пы и скелеты, в саванах и нагие, высокие и низкие, мужчины и женщины бе-
гали туда-сюда; кружились и вертелись вокруг музыканта, быстрее или мед-
леннее в зависимости от темпа до тех пор, пока часы не пробили  полночь.
Тогда танцоры и волынщик вновь удалились на покой. Живые  же  зрители  у
окон и на крышах теперь уже признали, что есть много на земле и  небесах
такого, что философии "не снилось". Прежде чем  покинуть  башню,  бурго-
мистр приказал в ту же самую ночь заточить в тюрьму  художника,  надеясь
узнать из допроса или, возможно, подвергнув его пыткам,  как  избавиться
от таинственной помехи в лице его отчима.
   Видо не преминул напомнить бургомистру о неблагодарности по отношению
к мастеру Виллибальду и подтвердил, что почивший тревожит город,  лишает
мертвых покоя, а живых - сна лишь потому, что получил  вместо  обещанной
награды за освобождение бургомистра презрительный отказ и,  более  того,
был несправедливо брошен в темницу и похоронен унизительнейшим  образом.
Эта речь произвела на умы городских властей весьма глубокое впечатление.
Они тут же приказали вынуть тело мастера Виллибальда из могилы и похоро-
нить в более приличном месте. Пономарь, дабы показать понимание  случая,
вынул волынку из гроба и повесил над своей кроватью. Размышлял  он  так:
если чародей музыкант не может не следовать своему ремеслу даже в  моги-
ле, он, на худой конец, будет не в силах играть для танцоров без инстру-
мента. Но ночью, после того как часы пробили одиннадцать,  он  отчетливо
услышал стук в дверь,  а  когда  отворил  се  в  предвкушении  выгодного
дельца, то увидел похороненного мастера Виллибальда  собственной  персо-
ной. "Моя волынка", - сказал тот весьма сдержанно и, пройдя мимо  трясу-
щегося пономаря, снял ее со стены. Потом вернулся к  надгробию  и  начал
играть. Гости, приглашенные напевом, пришли, как и в предыдущую ночь,  и
были готовы к полночным танцам на церковном кладбище. Но на сей раз  му-
зыкант сошел с места и проследовал с многочисленной, вызывающей отвраще-
ние свитой через ворота кладбища в город. Он провел  ночное  шествие  по
всем улицам, а когда часы пробили двенадцать, все опять вернулись в свои
темные обиталища.
   Жители Нейссе теперь начали бояться, не могут ли ужасные ночные  бро-
дяги вскоре войти к ним в дома. Некоторые из городских заправил  умоляли
бургомистра успокоить чары, сдержав данное волынщику обещание. Но бурго-
мистр не послушался,  он  даже  сделал  вид,  что  и  Виде  причастен  к
дьявольскому искусству старого крысолова, и добавил: "Живописец заслужи-
вает скорее погребального костра, нежели брачного ложа". Но на следующую
ночь призраки вновь вышли в город, и хотя музыки не было  слышно,  можно
было легко увидеть, что танцоры исполняют коленца "Дедушкиной пляски". В
эту ночь они вели себя еще хуже, чем прежде. Так они остановились у  до-
ма, в коем жила помолвленная девица, и пустились в дикий пляс вокруг те-
ни, которая в совершенстве напоминала  эту  незамужнюю  женщину,  в  чью
честь они исполняли ночной свадебный танец. А днем весь город погрузился
в скорбь, поскольку все девицы, чьи тени были видны танцующими с призра-
ками, внезапно умерли. То же случилось вновь и на следующую ночь. Пляшу-
щие скелеты вертелись перед домами, и везде, где они побывали, наутро  в
гробу лежала мертвая невеста.
   Горожане решили больше не подвергать своих дочерей  и  суженых  такой
неотвратимой опасности. Они пригрозили бургомистру, что уведут Эмму  си-
лой и отдадут ее Видо, если он не разрешит, чтобы они сочетались  браком
до наступления ночи. Выбор был труден, но так как бургомистр  был  не  в
привычном для себя положении, когда можно выбирать с полной свободой, то
он, как и пристало свободному человеку, свободно объявил  Эмму  невестой
Видо.
   Задолго до часа призраков гости сели  за  свадебный  стол.  Прозвучал
первый удар колокола, и тотчас же послышался любимый напев хорошо знако-
мого свадебного танца. Напуганные до смерти гости, боявшиеся,  что  чары
еще могут действовать, поспешили к окнам и увидели волынщика,  за  кото-
рым, приближаясь к дому, следовала вереница фигур в  белых  саванах.  Он
остановился у двери и заиграл, но череда призраков  медленно  продолжала
двигаться и достигла даже праздничного зала. Тут необычные бледные гости
протерли глаза и в изумлении огляделись, словно только что  проснувшиеся
лунатики. Свадебные гости спрятались за столы и стулья, но  вскоре  щеки
призраков начали румяниться, а белые губы стали расцветать, словно буто-
ны роз. Они с радостью и изумлением смотрели друг  на  друга,  а  хорошо
знакомые голоса называли имена друзей. Вскоре  в  них  опознали  ожившие
трупы, ныне цветущие во всем блеске молодости и здравия: это были невес-
ты, внезапная смерть которых наполнила скорбью весь  город,  и  которые,
теперь очнувшись после колдовского сна, были приведены волшебным инстру-
ментом мастера Виллибальда из могил на веселый свадебный пир. Старик-ку-
десник на прощанье исполнил последнюю радостную мелодию и исчез.  Больше
его не видели.
   Видо придерживался того мнения, что волынщик был  не  кто  иной,  как
знаменитый Дух Силезских гор. Молодой художник встретил его  однажды  во
время прогулки по холмам и добился (никогда не узнав как) его расположе-
ния. Тот обещал юноше помочь в сватовстве и сдержал слово, хотя  и  нес-
колько шутливым образом.
   Видо всю свою жизнь оставался любимцем Духа Гор. Он разбогател и стал
известен. Его дражайшая Эмма приносила ему каждый год по милому ребенку,
а покупать его картины приезжали даже из  Италии  и  Англии.  А  "Пляски
мертвецов", которыми гордятся города Базель, Антверпен, Дрезден, Любек и
множество других городов, суть только копии  или  подражания  подлинному
произведению Видо, которое он создал в память о настоящей "Пляске  мерт-
вецов в Нейссе" Но, увы, эта картина потеряна, и еще ни один  собиратель
живописи не нашел се для удовольствия ценителей  и  пользы  истории  ис-
кусств.

Около 1810 года









   Вильям Гаррисон Эйнсворт
   НЕВЕСТА ПРИЗРАКА

   Гернсвольский замок в конце 1655 года был местом  светских  развлече-
ний. Варон Гернсвольф был самым могущественным  дворянином  в  Германии.
Его имя прославили патриотические деяния сыновей и красота  единственной
дочери. Поместье Гернсвольф, располагавшееся среди  Черного  леса,  было
пожаловано за верную службу одному из его предков государством и перешло
вместе с другими наследными имениями семье нынешнего владельца. Это  был
готический особняк, возведенный согласно моде тех времен в пышном  стиле
и состоящий главным образом из темных извилистых коридоров  и  залов  со
сводчатыми потолками и гобеленами на стенах - величественных,  но  плохо
приспособленных для личного удобства по  причине  их  мрачной  величины.
Темный сосновый лес окружал замок со всех сторон  и  придавал  местности
угрюмый вид, который редко оживлялся светом солнца.
   Колокола замка радостно зазвонили  при  наступлении  зимних  сумерек,
стража была поставлена на башнях,  чтобы  оповещать  о  приезде  гостей,
приглашенных разделить веселье, царящее в этих стенах. Единственной  до-
чери барона Клотильде только что  исполнилось  семнадцать  лет,  и  было
приглашено блистательное общество, дабы отпраздновать ее день  рождения.
Для приема многочисленных гостей были открыты  большие  сводчатые  залы.
Вечерние забавы едва начались, когда часы на тюремной  башне  пробили  с
необычайной торжественностью, и в тот же миг в бальном зале появился вы-
сокий чужестранец, облаченный в таинственный черный  костюм.  Он  учтиво
поклонился, но к нему отнеслись с явной сдержанностью.  Никто  не  знал,
кто он такой и откуда приехал, но было очевидно, что он дворянин высшего
сословия, и хотя его появление было принято с недоверием, с ним  обходи-
лись весьма уважительно. Он особо обратился к дочери барона  и  был  так
рассудителен в своих замечаниях, и так тонок в своих остротах,  очарова-
телен в обращении, что быстро растревожил душу  своей  юной  и  чувстви-
тельной слушательницы. В итоге, после некоторого замешательства со  сто-
роны хозяина, который вместе с остальными гостями был не в  силах  отно-
ситься к чужестранцу безразлично, ему предложили  остаться  в  замке  на
несколько дней, и приглашение было с радостью принято.
   Глубокой ночью, когда все удалились в свои покои, было слышно, как на
серой башне уныло раскачивается из стороны в  сторону  тяжелый  колокол,
хотя ни одно дуновение ветра не тревожило деревья в лесу. Многие  гости,
встретившись наутро за завтраком, утверждали, что слышали звуки  божест-
венной музыки, в то время как другие настаивали,  что  это  был  ужасный
шум, исходивший, как казалось, из покоев, которые в то время занимал чу-
жестранец. Однако вскоре он сам появился за столом, к когда были  упомя-
нутые события прошедшей ночи, на его мрачном  лице  заиграла  непонятная
жуткая улыбка, затем сменившаяся глубочайшей меланхолией.  Он  беседовал
главным образом с Клотильдой, рассказывал о различных странах, в которых
побывал, о солнечных областях Италии, где сам воздух напоен благоуханием
цветов, а летний ветерок вздыхает над прекрасной землей, он поведал ей о
тех чудесных краях, где улыбка дня тонет в мягкой постели ночи, а  вели-
колепие небес не затмевается ни на миг, и вызвал у нежной  слушательницы
слезы умиления, и впервые она пожалела, что находится дома.
   Дни шли своим чередом, и каждый миг усиливал жар невыразимых  чувств,
которые разбудил в ней чужестранец. Он ни разу не говорил  о  любви,  но
Клотильда видела ее в речах, в поведении, в  проникновенных  нотках  его
голоса и убаюкивающей мягкости улыбки, а когда он обнаружил, что  преус-
пел в расположении ее чувств по отношению к себе, на его лице на миг по-
явилась самая что ни на есть дьявольская усмешка и вновь  умерла.  Когда
он встречался с девушкой в присутствии ее родителей, то был почтителен и
смирен, и лишь наедине с ней, во время прогулок по темной  лесной  чаще,
снимал маску учтивого кавалера.
   Когда однажды вечером он сидел с бароном в обшитой деревом  библиоте-
ке, беседа перешла на сверхъестественные силы. Чужестранец во время  об-
суждения оставался сдержанным, но когда барон стал шутливо отрицать  су-
ществование духов и начал в шутку их вызывать, его глаза загорелись  не-
земным блеском, а тело, казалось, расширилось до более чем  естественных
размеров. Когда беседа иссякла, наступила страшная тишина,  и  несколько
секунд спустя был слышен лишь хор небесной гармонии. Всех  охватил  вос-
торг, но чужестранец был явно расстроен  и  мрачен.  Он  с  состраданием
взглянул на своего именитого хозяина, и нечто вроде  слезы  сверкнуло  в
его темных глазах. Через несколько секунд музыка тихо замерла вдалеке  и
все стало безмолвно, как и прежде. Барон вскоре покинул комнату, и почти
тотчас же за ним последовал чужестранец. Прошло совсем немного  времени,
и вдруг послышались ужасные крики: так кричит человек в предсмертных му-
ках. А затем барона нашли мертвого, распростертого в коридоре. Его  тело
было скручено болью, а на почерневшем горле виднелись следы человеческих
рук. Тут же подняли тревогу, замок обыскали от подвала  до  чердака,  но
чужестранца больше никто не видел. Тело барона предали земле, а об ужас-
ном случае вспоминали лишь как о чем-то, бывшем давным-давно.
   После исчезновения чужестранца, который  действительно  очаровал  ее,
настроение хрупкой Клотильды явно изменилось. Она полюбила гулять ранним
утром и поздним вечером по тропинкам, по которым часто ходил он, вспоми-
ная его последние слова, представляла его милую  улыбку,  и  заканчивала
прогулку на том месте, где однажды она беседовала с ним  о  любви.  Кло-
тильда избегала общества и, похоже, была счастлива лишь тогда, когда ос-
тавалась одна в своей комнате. Тоща она и давала выход  своей  печали  в
слезах, а любовь, которую девичья гордость  благопристойно  скрывала  на
людях, вырывалась наружу в часы одиночества. Так прекрасна  и  в  то  же
время так смиренна была прелестная скорбящая, что она уже казалась анге-
лом, освободившимся от пут этого мира и готовившимся к полету на небеса.
   Одним летним вечером она добрела до укромного уголка, который выбрала
в качестве любимого места уединения, и тут чья-то медленная поступь пос-
лышалась позади. Клотильда улыбнулась и, к своему безграничному  удивле-
нию, увидела чужестранца. Он радостно подошел к ней, и завязалась  ожив-
ленная беседа.
   - Вы покинули меня, - воскликнула восхищенная девушка, - и я  подума-
ла, что все радости жизни ушли от меня навсегда. Но вы вернулись, и раз-
ве мы не будем опять счастливы?
   - Счастливы, - ответил чужестранец с неожиданным презрением.  -  Могу
ли я снова быть счастлив... могу ли... но простите мое волнение,  любовь
моя, его извиняет лишь удовольствие, которое я испытываю от нашей встре-
чи. О! Я должен вам многое рассказать. Да! И многое услышать в ответ. Не
так ли, моя милая? Скажите мне искренне, были ли вы счастливы в мое  от-
сутствие? Нет! Я вижу в запавших глазах и на бледных щеках,  что  бедный
скиталец добился, по крайней мере, хоть легкого интереса в сердце  своей
возлюбленной. Я побывал в других странах, повидал многие народы.  Встре-
чался с женщинами, красивыми и изысканными, но нашел лишь одного ангела,
и он здесь передо мной. Примите это простое выражение страсти, драгоцен-
ная моя, - продолжил чужестранец, срывая цветок шиповника, - он  прекра-
сен, как и дикие цветы, что вплетены в твои волосы, и прелестен, как лю-
бовь, что я дарю тебе.
   - Он действительно прелестен, - ответила Клотильда, - но его  красота
увянет с наступлением ночи. Он прекрасен, но недолговечен, как и любовь,
питаемая мужчиной. Пусть не он будет символом твоей привязанности.  При-
неси мне нежное неувядающее  растение,  прелестный  цветок,  что  цветет
круглый год. И я скажу, когда воткну его себе в волосы: "Фиалки  отцвели
и умерли... розы распустились и увяли, но оно по-прежнему молодо, и  та-
кова любовь моего скитальца". Друг сердца моего! Ты не оставишь меня.  Я
живу лишь тобой, ты - мои надежды, мои мысли, само мое существование,  и
если я потеряю тебя, я потеряю все - я буду лишь одиноким диким  цветком
в многообразии природы, пока ты не пересадишь меня в  более  плодородную
почву. И можешь ли ты теперь разбить любящее сердце, которое первый нау-
чил огнем страсти?
   - Не говори так, - возразил чужестранец, - моя  душа  разрывается  от
твоих слов. Брось меня... забудь меня... избегай меня вечно... или  пос-
ледует твоя гибель. Я есть создание, покинутое Богом и людьми... И  если
б ты увидала иссушенное сердце, что едва бьется в этом движущемся  скоп-
лении уродства, ты б убежала от меня, как от гадюки, попавшейся на пути.
Вот мое сердце, любовь моя, чувствуешь, как оно холодно, оно не  бьется,
дабы не выдать своих чувств. Ибо остыло и умерло, как умерли друзья, ко-
торых я когда-либо знал.
   - Любимый, ты несчастен, и твоя  бедная  Клотильда  останется,  чтобы
поддержать тебя. Не думай, что я могу покинуть тебя в невзгодах. Нет!  Я
буду скитаться с тобой по всему свету, если захочешь, буду твоей служан-
кой, твоей рабыней. Я защищу тебя от ночных ветров, чтобы они не  трево-
жили твою непокрытую голову. Я укрою тебя от окружающих вихрей.  И  хотя
холодный мир может предать твое имя презрению... хотя друзья могут отка-
заться от тебя, а сподвижники сгнить в могиле, останется любящее сердце,
по-прежнему благословляющее тебя.
   Она умолкла. Ее голубые глаза были полны слез, когда она со  страстью
повернулась к чужестранцу. Он уклонился от взгляда, а  по  его  изящному
лицу пробежала презрительная усмешка  самой  темной,  самой  смертельной
злобы. Через мгновение это выражение исчезло. В неподвижных, остекленев-
ших глазах опять появился неземной холод, он повернулся к своей  спутни-
це.
   - Час заката, - воскликнул он. - Нежный, прекрасный час, когда сердца
влюбленных счастливы, а природа улыбается их чувствам. Но мне она больше
не улыбнется... когда наступит завтра, я буду далеко,  очень  далеко  от
дома моей возлюбленной, от мест, куда мое сердце положено, как в гробни-
цу. Но должен ли я оставить тебя, прелестнейший цветок, чтобы стать  за-
бавой урагана, добычей горного обвала?
   - Нет, мы не расстанемся, - ответила пылкая девушка. -  Куда  пойдешь
ты, туда пойду и я. Твой дом станет моим домом. И твой Бог  станет  моим
Богом