Сергей Александрович Абрамов.
    Стоп-кран


  Театральная фантасмагория


  ---------------------------------------------------------------------
  Книга: С.Абрамов. "Новое платье короля". Повести
  Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1990
  OCR    ellCheck: Zmiy (zmiy@i ox.ru), 9 марта 2002 года
  ---------------------------------------------------------------------


  Паровоз закричал нечеловеческим голосом.  То есть не паровоз,  конечно,
никакой,   а  тепловоз  или  электровоз,  Ким  не  видел,  что  там  впереди
прицеплено,  Ким увидел только, как качнулись вагоны туда-сюда, как брякнули
они своими литаврами,  как зацокали копытами по рельсам,  по стыкам, а тетка
на  площадке последнего вагона  выбросила вперед  руку  с  желтым скрученным
флажком: мол, привет всем горячий.
  А  вот фиг вам,  а не привет,  подумал Ким на бегу,  на лету,  в мощном
тройном прыжке,  с приземлением на той самой площадочке -  прямиком в жаркие
суконные объятия строгой тетки с  флажком.  Чтобы она  обрадовалась сюрпризу
мужского пола - так нет. Напротив - заорала столь же нечеловеческим голосом,
что и паровоз:
  - Куда  лезешь,   гад  полоумный,   металлист  хренов,   ноги  бы  тебе
повыдергивать,  поезд-то идет уже,  не видишь,  что ли? - и всю эту тираду -
выкатывая круглые глаза,  норовя врезать гостю по  кумполу желтым флажком на
крепком деревянном древке.
  - Статья двести вторая у ка эрэсэфэсэр,  -  надменно,  но быстро сказал
Ким, отстраняясь, избегая удара.
  - Чего? - не поняла тетка.
  - Нанесение  тяжких   телесных   повреждений.   Три   года   с   полной
конфискацией,  понятно?  -  И, сменив надменный тон на вполне доверительный,
спросил шепоточком:  - Возьмете в дорогу бедного студента? Позарез надо... -
и  показал,  как  позарез,  по  горлу ребром ладони скользнул плюс глянул на
ладонь для убедительности: нет ли свежей крови?..
  Крови не было, но тетка прониклась.
  - Куда ехать-то, студент? - спросила.
  - Куда?..  - надолго задумался Ким, глядя в открытую вагонную дверь, за
коей проплывал не то Курский,  не то Казанский,  а  может,  и вовсе Киевский
вокзал.  -  Куда?..  -  повторил он,  не зная,  что и ответить, потому что и
впрямь не  знал,  куда  порулил из  первопрестольной в  полдень среди  июня,
какого лешего он сорвался с  места,  бросил несделанные дела,  недолюбленных
девиц,  от практики институтской не отмотался, матери телеграмму не отбил...
А-а,  вот:  может,  к матери?..  Не-ет, не к ней, мать Кима только в августе
ждет...  Видать,  сняла его с места подспудная черная силища, тайная могучая
тяга, просто именуемая в народе шилом в одном месте.

  Поэт-современник  когда-то  афоризмом  разродился:   мол,   никогда  не
наскучит езда в Незнаемое,  мол,  днем и ночью идут поезда в Незнаемое.  Вот
вам и адрес,  вот вам и пункт назначения.  Хотите - районный центр, хотите -
поселок городского типа.

  Но  Ким не стал травмировать тетку поэзией,  Ким ответил уклончиво,  но
для слуха привычно:
  - Куда глаза глядят...
  Как и ожидалось, тетку ответ удовлетворил, она сунула ненужный флажок в
кобуру,  захлопнула вагонную дверь,  с  лязгом отрезав от  Кима прошлый мир.
Сказала:
  - Ладно уж, возьму... Пойдем, посидишь у меня. Я пока билеты соберу.
  Тут бы Киму и спросить естественно:  а куда глаза глядят?  В смысле:  в
какую такую даль, простите за высокий штиль, направил свои дальнобойные фары
помянутый выше  локомотив?  До  каких станций купили билеты теткины вагонные
подопечные?.. Но спросить так - значит признать себя как раз гадом полоумным
- смотри первый теткин монолог!  -  которому не в культурном поезде ехать, а
смирно лежать на  узкой  койке  в  больнице имени доктора Ганушкина.  Какому
здоровому такое  помстится:  поутру покидать в  сумку  близлежащие носильные
вещи,  нырнуть в  метро,  всплыть у  неведомого вокзала,  сигануть в  первый
отъезжающий поезд: куда отъезжающий, зачем отъезжающий?..
  Понятно: Ким промолчал. Всему свое время. Тетка пойдет с билетной сумой
по вагону,  а  он,  Ким,  изучит маршрут,  традиционно висящий под стеклом в
коридоре.  И  все станет ясно,  хотя вредное шило в  известном месте никакой
ясности от Кима не требовало:  прыгнул невесть куда,  едешь туда же - вот по
логике и сойди глухой ночью в темноту и неизвестность...

  Тетка провела Кима в  казенное купе,  усадила на диван напротив хитрого
пульта с тумблерами, наказала:
  - Сиди тихо. Я - счас...
  И  ушла.  А Ким посидел-посидел,  да и пошел-таки глянуть на маршрутный
лист.  Но -  увы:  под стеклом на стенке напротив красного рычага стоп-крана
висела цветная фотография Красной площади и никаким маршрутом даже не пахло.
Не судьба, довольно подумал Ким. Вернулся в теткино купе, зафутболил сумку с
одеждой под полку,  уставился в  грязное окно.  А  там уже пригородом бежали
буйные  огороды,  обширные картофельные поля,  утлые  домики  под  шиферными
крышами - милое стандартное Подмосковье, родное до неузнаванья.
  - Чай пить будешь?  -  спросила тетка,  возникнув в двери. Не дожидаясь
ответа,  похватала стаканы в битых подстаканниках, ложками зазвенела. - Что,
студент, денег совсем нету?
  - Ну, разве трешка, - легко припомнил Ким.
  - И как же ты с трешкой в такую даль?
  В какую даль, подумал Ким? А вслух сказал:
  - Добрые люди на что?
  - Чтой-то мало я их встречала.  Они, добрые, то полотенец сопрут, то за
чай не  заплотят,  а  то все купе заблюют,  нелюди...  -  бухнула в  сердцах
стаканы на стол: - Пей, парень, я-то добрая пока. Булку с колбасой станешь?
  - Стану.
  - Колбаса московская,  хорошая, по два девяносто. Я три батона взяла...
- Ким следил голодным глазом за  пухлыми теткиными пальцами,  которые крепко
нож держали,  крепко батон к столу прижимали,  крепко ухватывали крахмальные
колбасные ломти.  -  Дорога долгая...  -  положила на  салфетку перед  Кимом
толстый хлебный кус с хорошей московской:  -  Ты ешь,  ешь.  Скоро напарницу
разбужу - вот и поспать ляжешь, вот и запру тебя в купе - никто не словит, -
мелко засмеялась: - Ах, дура-то! Кому ж здесь ловить? Поезд-то специальный.
  - Это как?
  Час от часу не легче:  что за специальный поезд подвернулся Киму? Никак
- литерный, никак - особого назначения?
  - Литерный.  Особого назначения,  -  таинственно понизив голос, сказала
тетка.  И  ускользнула от наскучившего казенного разговора -  к простому,  к
домашнему: - Да звать тебя как, студент?
  - Кимом.
  - Кореец, что ли?
  - Русский,   тетенька,   русский.   Папанька  в   честь  деда   назвал.
Расшифровывается:  Коммунистический интернационал молодежи,  по-нынешнему  -
комсомол.
  - Бывает, - сочувственно сказала тетка. - А меня - Настасьей Петровной.
Будем знакомы.

  Самое время сделать маленькое отступление.
  Ким принадлежал к неформальному сообществу людей,  живущих непланово, с
высокой  колокольни  плюющих  на  строгие  расписания  занятий,  тренировок,
свиданий,  дней,  ночей,  недель,  жизни,  наконец. Людей, могущих сняться с
обжитого гнезда,  не высидев запланированного птенца, и улететь на юг или на
север,  где никто тебе не нужен и никто тебя не ждет,  а здесь, в гнезде, ты
как раз всем нужен,  черт-те сколько народу ждет тебя сегодня, завтра, через
три дня, а ты их всех чохом - побоку. Нехорошо.
  Такие люди,  казалось бы, срывают громадье наших планов, и если в песне
придуманная сказка до сих пор не стала обещанной былью,  то это - из-за них.
Вечно  и  всюду  вносят  они  сумятицу,  непорядок,  разлаживают налаженное,
посторонним винтиком влезают в  чужой  крепко  смазанный механизм,  выпадая,
естественно,  из  своего  собственного.  Который,  замечу,  отлично без  них
крутится...
  Но  кстати.  Кому не  знаком милый технический парадокс?  Чините вы,  к
примеру,  часы-будильник,  все разобрали,  все смазали,  снова собрали, ан -
лишняя гаечка,  лишний шпенечек, лишняя пружинка... Куда их? А некуда вроде,
да и зачем?  Работают часы,  тикают,  будят.  И вы успокаиваетесь.  И только
время от времени гвоздит вас подлая мысль:  а вдруг с этим шпенечком, с этой
гаечкой,  с  этой  пружинкой они  лучше работали бы,  громче тикали,  вернее
будили?..
  И  сколько  же  таких  незавинченных  винтиков,  незакрученных  гаечек,
пружинок без места раскидано по державе нашей обильной!  Вставить бы их куда
следует - вдруг все у нас лучше закрутится?..
  Еще кстати. Кто, скажите, точно знает, где какому винтику точное место?
Только Мастер.  А где его взять, коли научный атеизм всерьез убедил нас, что
никаких Мастеров в  природе не  существует?  Что лишь Человек проходит,  как
хозяин необъятной Родины своей. Стало быть, некому подтвердить, как некому и
опровергнуть, что винтик-Ким - из описываемого поезда винтик. В данное время
из  данного литерного поезда особого назначения.  Вставили его  таки.  Некий
Мастер вынул его  из  ладного институтского механизма и  вставил в  гремящий
железнодорожный.    И    все    здесь    сейчас    так    закрутится,    так
засвистит-загрохочет, что только держись!..

  Красиво про винтики придумано!  Одно огорчает: не сегодня, не здесь, и,
увы,  не  только  придумано.  Увы,  три  с  лишним десятилетия Некий  Мастер
отвертки  из  рук  не  выпускал:   вывинчивал  -  завинчивал,  вывинчивал  -
завинчивал...

  Ким  бутерброд  доел,  чаем  залил,  заморил  червяка  благодаря доброй
Настасье Петровне.  Сама  она  сидела рядом  на  полке  и  тасовала билеты в
кармашках сумки-раскладушки,  раскладывала служебный пасьянс,  что-то  бубня
неслышно, что-то ворча сердито.
  - Не сходится? - спросил Ким.
  - С чего бы это?  - обрела внятность проводница. - У меня купейный, все
чин-чином. Это в плацкартном или того хуже - общем глаз да глаз нужен...
  Что-то все ж не сходилось: не в пасьянсе у Настасьи Петровны - у Кима в
уме.
  - Это как понимать?  -  полегоньку,  подспудно двигался он к цели.  - В
поезде особого назначения -  общие вагоны?!  А  как  насчет теплушек?  Сорок
человек, восемь лошадей...
  - Теплушек нет,  -  не приняла шутки Настасья Петровна,  -  не война. И
общих не цепляли, не видела. Я вообще по составу не ходила. Бригадир пришел,
сказал: сиди, не рыпайся. А чего рыпаться: своих дел хватает.
  - Секретный, что ли, состав?
  - Не  знаю.  Тебе-то  что?  Состав не  секретный,  зато ты  в  секрете,
поскольку заяц. Я о тебе знаю и Таньке скажем, и все. Понял?
  - Понял. А Танька - это кто?
  - Ну, я это, - сказала Танька.
  Она стояла на пороге купе -  молодая, смазливая, кругленькая тут и там,
опухшая от сна, патлатая и злая.
  - Ты кого это подцепила,  Настасья?  -  сварливо сказала злая Танька. -
Тебе что, прошлого выговорешника мало, другого заждалась?
  - Да это ж студент, Танька, - укоризненно объяснила Настасья Петровна.
  - А хоть бы и так, ты на его рожу посмотри!
  - А чем тебе его рожа не люба?
  Тон разговора повышался, как в "тяжелом металле" - по октавам.
  - Что рожа,  что рожа? Он же хипарь, металлист, он же зарежет и скажет,
что так и было!
  Ким счел нужным вмешаться в живое обсуждение собственной подозрительной
внешности. Вмешаться можно было только ором. Что Ким и сделал.
  - А ну,  цыц!  -  заорал он, конечно же, на тональность выше предыдущей
реплики.

  Поскольку поезд  спешно отходил в  Незнаемое и  Ким  еле-еле  поспел на
него,  то и нам некогда было описать его.  Кима,  а не поезд. Напомним лишь,
что  металлистом его  обозвала и  сама  Настасья -  когда  он  сиганул ей  в
объятия. Возникает вопрос: почему такое однообразие?
  А потому такое однообразие,  что ростом и статью Ким удался, что волосы
у  него были длинные,  прямые,  схваченные на  затылке в  хвост узкой черной
ленточкой,   что   правое  ухо   его,   мочку  самую,   зажала  позолоченная
серьга-колечко,  что  одет  он,  несмотря  на  жару,  в  потертую кожанку  с
самодельными латунными заклепками на  широких лацканах,  что на  темно-синей
майке у  него под  курткой красовался побитый временем офицерский "Георгий",
купленный по случаю стипендии у хмурого бомжа в пивной на Пушкинской.
  Отсюда - выводы.

  Итак:
  - А ну,  цыц!  -  заорал он на теток,  и те враз притихли. - Пассажиров
хотите собрать?  -  уже спокойно,  поскольку настала тишина, поинтересовался
Ким.  -  Сейчас прибегут...  Настасья Петровна,  где вы  ее выкопали,  такую
сварливую?..  - и, опережая Танькину реплику: - Ты меня не бойся, красавица,
я тебя если и поломаю, так только в объятиях. Пойдет?
  - Побежит прям,  -  менее мрачно сказала злая Танька, - разлетелась я к
тебе в объятия,  прям падаю...  - а между тем вошла в купе, а между тем села
рядом с  Настасьей,  а между тем протянула вполне приятным голосом:  -  Ох и
выспалась я,  Настасьюшка, ох спасибо, что не будила... Как тебя хоть зовут,
металлист?
  - Ким, - сказал Ким.
  - Кореец, что ли?
  Ким  давно  привык к  "национальному" вопросу,  поэтому объяснил вполне
терпеливо:
  - Русский.  В честь деда.  Сокращенно -  Коммунистический интернационал
молодежи.
  - Хорошее имя,  - все поняла Танька. - Политически выдержанное. Правда,
из нафталина, но зато о ним - только в светлое будущее. Без остановок.
  - Да я туда не спешу. Мне и здесь нормально.
  - А чего ж на наш поезд сел?
  - Он что, в светлое будущее намылился?
  - Куда ж  еще?..  Особым назначением,  улица ему -  самая зеленая...  -
потянулась всем телом,  грудь напрягла,  выпятила -  мол, вон она я, лапочка
какая... - Чайку бы я попила, а работать - ну совсем неохота...
  - Балаболка, - незло сказала Настасья Петровна, плеснула Таньке заварки
в чистый стакан. - Кипятку сама налей.
  Та  вздохнула тяжко,  но  встала -  пошла к  титану,  А  Ким  скоренько
спросил:
  - Настасья Петровна, я ж говорил: я ведь и не взглянул, куда поезд... А
куда поезд?
  Настасья без улыбки смотрела на Кима.
  - Русским же языком сказано: в светлое будущее.
  - Это как это понимать?  -  обиженно и  не без раздражения спросил Ким.
Похоже: издеваются над ним бабы. Похоже: за дурачка держат.
  А  Настасья Петровна сложных переживаний студента попросту не заметила,
сказала скучно:
  - Станция такая есть. Новая. Туда сейчас ветку тянут: стройка века. Как
дотянут, так и доедем. Литером.

  Во-от оно что,  понял Ким,  название это, географический пункт, а вовсе
не издевательство.
  А  почему  бы  и  нет?  Существуют же  терявшие  имя  Набережные Челны.
Существует  уютный  Ерофей  Павлович.  Существует  неприличная  аббревиатура
Кемь...  А сколько ж после семнадцатого года появилось новых названий, ни на
что привычное не похожих,  всяких там Индустриальных Побед или Кооперативных
Рубежей,  всяких там Больших Вагранок или Нью-Терриконов!..  Светлое Будущее
на их фоне - прямо-таки поэма по благозвучию...

  И  уж  Киму-то  издеваться над  мудреным  имечком  -  грешно:  о  своем
собственном помнить надо...

  Другое дело, что не слышал он о такой стройке века: стальная магистраль
"Москва -  Светлое Будущее",  в  газетах о  ней не  читал,  на  институтских
собраниях бурно не обсуждал.  Ну и что с того? У нас строек века - как собак
нерезаных.  От  БАМа до  районного детсадика.  В  том смысле,  что любая век
тянется...

  - А она далеко? - только и спросил Настасью.
  - Далеко, - сказала она. - Отсюда не видно.
  - В Сибири, что ли?
  - Чего ты к женщине прицепился? - влезла в разговор Танька, вернувшаяся
в купе. - Ну, не знает она. И никто не знает.
  - Почему?
  - Бригаду в  состав экстренно собрали,  без  предупреждения.  Кто не  в
рейсе, того и цапали. Я, например, с ночи. Приехала, а мне - сюрприз.
  - А пассажиры? - Ким гнул свою линию.
  - Что пассажиры?
  - Они знают, куда едут?
  - Может, и знают. А может, и нет. Спроси.
  - Спрошу,  -  кивнул Ким.  -  Сейчас пойду и спрошу... - его пытливость
границ, похоже, не ведала.
  - Иди-иди,  шнурки только погладь,  -  опять  обозлилась Танька,  да  и
Настасья Петровна с  легким осуждением на Кима глянула:  мол,  скромнее надо
быть, коли серьгу нацепил.
  Ким  был  мальчик неглупый,  сообразил,  что  своими пионерски наивными
вопросами создал в  женском ранимом обществе нервозную обстановку,  грозящую
последствиями.  Последствий Ким не хотел, поскольку целиком зависел от милых
дам - как в смысле ночлега, так и в смысле питания: про трешку он не соврал,
столько  и  было  у  него  в  кармане джинсов,  сами  понимаете -  особо  не
разгуляешься, надо и честь знать.
  - Сюда бы гитару,  -  вспомнив о чести,  тактично перевел он тему,  как
стрелку перевел -  если использовать желдортерминологию, - сыграл бы я вам и
спел. Хотите - из Розенбаума, хотите - что-нибудь из "металла"...
  - Ой, а где ж ее взять? - встрепенулась Танька.
  И Настасья Петровна равнодушной не осталась.
  - У Верки нет? Я ее видела перед посадкой, в девятом она, кажется...
  - Я сбегаю!
  Но  чувство  долга  у  Настасьи  Петровны  было  сильнее,  чем  чувство
прекрасного. Таньку она осадила коротко:
  - Сначала чаем пассажиров обеспечим, а потом и музыку можно.
  Вот и предлог, решил Ким, вот и повод. Встал, звякнул "Георгием".
  - Я схожу, - заявил. - В девятом, говорите? У Верки?
  - Только возвращайся,  -  уже ревниво сказала Танька.  -  Ты у Верки не
сиди, не сиди. Если хочет, пусть сама сюда идет.
  - Ясное  дело,  -  подтвердил Ким,  уже  будучи  в  низком старте,  уже
срываясь с колодок. - Верка для нас - средство, "металл" - цель...
  И с этими непонятными словами унесся по вагону, оставив двум приютившим
его   женщинам  сладкие  надежды  и   свою  спортивную  сумку  как  гарантию
вышеупомянутых надежд.
  Окно в  коридоре было открыто.  Ким высунулся,  хлебнул горячего ветра,
увидел: по длинной лысой насыпи дугой изгибался спецсостав, впереди трудился
все-таки тепловоз,  гордость отечественного тепловозостроения.  Ким насчитал
за ним шестнадцать вагонов,  включая Настасьин и Танькин,  и только на одном
имелась  надпись  -  "Ресторан",  а  все  остальные катились инкогнито,  без
опознавательных маршрутных трафареток, и ни один шпион не смог бы определить
конечную цель поезда особого назначения.

  В тамбуре курили.
  Лысый мужик в ковбойке и тренировочных штанах шмалял суровый "Беломор",
седой   ветеран  -   весь   пиджак   в   значках  победителя  многочисленных
соцсоревнований,  куда там Ким с одиноким "Георгием"!  -  слюнил "Столичную"
сигаретку,  сбрасывая пепел в пустую пачку, а парень в белой майке с красной
надписью "Вся власть Советам!" пыхтел короткой трубочкой, пускал дым столбом
и вещал.
  Вот что он вещал:
  - ...ать  мне на  ихние хлебные лозунги,  пусть больше платят за  такую
паскудную работу, где надбавка за вредность, а то я могу и...
  Это было все,  что услыхал Ким с того момента, как открыл тяжелую дверь
в  тамбур,  до той секунды,  когда парень оборвал текст и  все курящие разом
обратили мрачные взоры на пришельца.
  - Привет, - сказал пришелец. - Бог в помощь.
  Ответа не последовало.
  - Далеко путь держите, мужики? - не отставал пришелец.
  - Ты откуда такой дурной взялся? - отбил вопрос седой ветеран.
  - Из Москвы, - довольно точно ответил Ким. - А что?
  - Что-то я тебя не помню при оформлении...
  - Я позже оформлялся, - мгновенно среагировал Ким. - Спецназначением.
  - От неформалов он,  -  уверенно сказал борец за Советскую власть.  - Я
слыхал: от них кого-то заявляли...
  - Точно-точно, - подтвердил Ким. - Меня и заявляли.
  - Докатились, блин, - со злостью брякнул лысый, плюнул на "беломорину",
затер  ее  об  ладонь и  кинул в  угол.  -  Уже,  блин,  патлатых оформляют,
докатились.  А  может,  он  "голубой",  а?  Ты  блин,  на  серьгу  посмотри,
Фесталыч...
  Ветеран Фесталыч с сомнением смотрел на серьгу.
  Ким размышлял: врезать лысому в челюсть или стерпеть ради конспирации?
  А парень с трубкой веско сказал:
  - Серьга - это положено. Это у них по инструкции.
  Но лысого он не убедил.
  - А  я на твою инструкцию то-то и то-то,  -  довольно подробно объяснил
лысый  свои  действия в  отношении неведомой инструкции,  шагнул  к  Киму  и
замахнулс