Прозрачность морской воды известна. Установлено, что морская вода  чище
самой  чистой  ключевой  воды.  Минеральные   и   органические   вещества,
содержащиеся в ней, только увеличивают ее прозрачность. В некоторых частях
океана, у Антильских островов, сквозь слой воды в сто  сорок  пять  метров
можно прекрасно видеть песчаное дно, а солнечные лучи проникают на  триста
метров в глубину! Но электрический свет, вспыхнувший в самом лоне  океана,
не только" освещал воду, но и превращал жидкую среду вокруг "Наутилуса"  в
жидкий пламень.
   Если допустить гипотезу Эремберга,  полагавшего,  что  вода  в  морских
глубинах фосфоресцирует, то надо  признать,  что  природа  приберегла  для
обитателей  морей  одно  из  самых  чарующих  зрелищ,   о   чем   я   могу
свидетельствовать, наблюдая игру световых лучей,  преломляющихся  в  грани
тысячи жидких алмазов. Окна по обе стороны салона были открыты  в  глубины
неизведанного. Темнота в комнате усиливала яркость наружного освещения,  и
казалось, глядя в окна, что перед нами гигантский аквариум.
   Создавалось впечатление, что "Наутилус" стоит на месте. Объяснялось это
тем, что в виду не было никакой неподвижной точки.  Но  все  же  океанские
воды, рассеченные форштевнем судна, порою проносились перед нашими глазами
с чрезвычайной скоростью.
   Очарованные картиной подводного мира, опершись на выступ оконной  рамы,
мы прильнули к стеклам, не находя слов от  удивления,  как  вдруг  Консель
сказал:
   - Вы желали видеть, милейший Нед, ну вот и смотрите!
   - Удивительно! Удивительно! - говорил восторженно  канадец,  позабыв  и
свой гнев  и  свои  планы  бегства.  -  Стоило  приехать  издалека,  чтобы
полюбоваться на такое чудо!
   - Да, теперь мне понятна жизнь этого человека! -  воскликнул  я.  -  Он
проник в особый мир, и этот мир раскрывал перед ним свои самые сокровенные
тайны!
   - Но где же рыбы? - спрашивал канадец. - Я не вижу рыб!
   - А на что они вам, милейший Нед? - отвечал Консель. - Ведь в рыбах  вы
ничего ровно не смыслите.
   - Я? Да ведь я рыбак! - вскричал Нед Ленд.
   И между друзьями завязался спор; оба они знали толк в рыбах, но  каждый
по-своему.
   Известно, что рыбы составляют четвертый и последний  класс  позвоночных
[современная систематика делит позвоночных на 6 классов].  Им  дано  очень
точное определение: "позвоночные - животные с  двойным  кровообращением  и
холодной  кровью,  дышат  жабрами  и  приспособлены  жить  в  воде".  Рыбы
подразделяются на костистых и хрящевых. Костистые - это  рыбы,  у  которых
костяной скелет; хрящевые - рыбы, у которых скелет хрящевой.
   Канадец, возможно, слышал о  таком  подразделении,  но  Консель,  более
сведущий в этой области, не мог из чувства  дружбы  допустить,  чтобы  Нед
оказался менее образованным, чем он. Поэтому он сказал:
   - Милейший Нед,  вы  гроза  рыб,  искуснейший  рыболов!  Вы  переловили
множество этих занятных животных. Но бьюсь об заклад, что вы и понятия  не
имеете, как их классифицируют.
   - Как классифицируют рыб? - серьезно отвечал гарпунер. - На съедобных и
несъедобных!
   - Вот так гастрономическая классификация! - воскликнул Консель. - А  не
скажете ли вы, чем отличаются костистые рыбы от хрящевых?
   - А может быть, и скажу, Консель!
   - А вы знаете, как подразделяются эти два основных класса?
   - Понятия не имею, - отвечал канадец.
   - Так  вот,  милейший  Нед,  слушайте  и  запоминайте!  Костистые  рыбы
подразделяются  на  шесть  подотрядов:  primo,  колючеперые  с  цельной  и
подвижной верхней челюстью,  с  гребенчатыми  жабрами.  Подотряд  включает
пятнадцать семейств, иначе говоря, почти три четверти всех известных  рыб.
Представитель подотряда: обыкновенный окунь.
   - Рыба недурна на вкус, - заметил Нед Ленд.
   -  Secundo,  -  продолжал  Консель,  -  рыбы  с  брюшными   плавниками,
расположенными позади грудных,  но  не  соединенными  с  плечевой  костью.
Подотряд  включает  пять  семейств,  и  сюда   относится   большая   часть
пресноводных рыб. Представители подотряда: карп, щука.
   - Фи! - сказал канадец с пренебрежением, - пресноводные рыбы!
   - Tertio, - продолжал Консель, - мягкоперые, у которых брюшные плавники
находятся под  грудными  и  непосредственно  связаны  с  плечевой  костью.
Подотряд включает четыре семейства. Представители: палтус, камбала,  тюрбо
и так далее...
   -  Превосходные  рыбы!   Превосходные!   -   восклицал   гарпунер,   не
признававший другой классификации рыб, кроме вкусовой.
   - Quarto, - продолжал не смущаясь Консель,  -  бесперые,  с  удлиненным
телом, без брюшных плавников, покрытые жесткой и слизистой кожей. Подотряд
включает  только   одно   семейство.   Сюда   относятся   угревые:   угорь
обыкновенный, гимнот - угорь электрический.
   - Посредственная рыба! Посредственная! - заметил Нед Ленд.
   - Quinto, - говорил  Консель,  -  пучкожаберные,  с  цельной  подвижной
челюстью; жабры состоят из кисточек, расположенных попарно вдоль  жаберных
дуг. В  этом  подотряде  одно  семейство.  Представители:  морской  конек,
летучий дракон.
   - Мерзость! Мерзость! - заметил гарпунер.
   - Sexto, - сказал Консель в заключение, - сростночелюстные,  у  которых
кости, ограничивающие рот сверху, сращены, придавая  полную  неподвижность
челюсти, - подотряд, порочащий настоящих  рыб.  Представители:  иглобрюхи,
луна-рыба.
   - Ну, эта рыба только осквернит кастрюлю! - вскричал канадец.
   - Вы  хоть  сколько-нибудь  поняли,  милейший  Нед?  -  спросил  ученый
Консель.
   - Нисколько, милейший Консель! - отвечал гарпунер. - Но валяйте дальше,
любопытно послушать!
   - Что касается хрящевых рыб, - невозмутимо  продолжал  Консель,  -  они
подразделяются на три отряда.
   - И того много! - буркнул Нед.
   - Primo, круглоротые, у которых вместо челюсти одно  срединное  носовое
отверстие, а позади черепа ряд круглых жаберных отверстий. Отряд  включает
лишь одно семейство. Представитель: минога.
   - Хороша рыба! - сказал Нед Ленд.
   -  Secundo,  селахии;  жабры  у  них  похожи  на   жаберные   отверстия
круглоротых, но с подвижной нижней челюстью. Отряд  самый  значительный  в
классе. Подразделяется на два семейства. Представители: акулы и скаты.
   - Как! - вскричал Нед. - Скат и акула  в  одном  отряде?  Ну,  милейший
Консель, в интересах скатов не советую вам сажать их вместе в один сосуд!
   - Tertio, - продолжал Консель, - осетровые. Жабры  у  них  открываются,
как обычно, одной щелью, снабженной жаберной  крышкой,  -  отряд  включает
четыре вида. Представитель семейства: осетр.
   - Э, э! Милейший Консель, вы приберегли на мой вкус лучший  кусочек  на
закуску! И это все?
   - Да, милейший Нед, - отвечал Консель. - И заметьте, что знать это, еще
не значит узнать все, потому что семейства подразделяются на  роды,  виды,
разновидности.
   - Так-то, милейший Консель! - сказал гарпунер, взглянув в окно. - А вот
вам и разновидности!
   - Рыбы! - вскричал Консель. - Право, можно  подумать,  что  перед  нами
аквариум!
   - Нет! - возразил я. - Аквариум - та же клетка, а  эти  рыбы  свободны,
как птицы в воздухе.
   - А ну-ка, милейший Консель, называйте рыб!  Называйте!  -  сказал  Нед
Ленд.
   - Это не по моей части, - отвечал Консель. - Это дело хозяина!
   И  в  самом  деле,  славный  парень,  рьяный  классификатор,   не   был
натуралистом, и я не уверен, мог ли он отличить тунца от макрели. Канадец,
напротив, называл без запинки всех рыб.
   - Балист, - сказал я.
   - Балист китайский, - заметил Нед Ленд.
   -  Род  балистов,  семейство  жесткокожих,  отряд  сростночелюстных,  -
бормотал Консель.
   Право, вдвоем они составили бы замечательного натуралиста!
   Канадец не ошибся. Множество китайских балистов, со сплющенным телом, с
зернистой  кожей,  с  шипом  на   спинном   плавнике,   резвилось   вокруг
"Наутилуса", ощетинясь колючками, торчавшими в четыре ряда по обе  стороны
хвоста. Ничего нет прелестнее  китайских  балистов,  сверху  серых,  белых
снизу, с золотыми пятнами на чешуе, мерцавшими в темных струях за  кормою.
Между балистами виднелись скаты, словно полотнища, развевающиеся по ветру;
и среди них я заметил, к величайшей радости, японского ската с  желтоватой
спиной, нежно-розовым брюхом и тремя  шипами  над  глазом;  вид  настолько
редкий, что самое существование его  было  в  свое  время  поставлено  под
сомнение Ласепедом, который видел такого ската  только  в  одном  собрании
японских рисунков.
   В продолжение двух часов подводное воинство эскортировало "Наутилус". И
покуда рыбы резвились и плескались, соперничая красотою расцветки, блеском
чешуи и юркостью,  я  приметил  зеленого  губана,  барабульку,  отмеченную
двойной черной полоской, бычка, белого, с фиолетовыми пятнами на  спине  и
закругленным хвостом, японскую скумбрию, чудесную макрель здешних морей, с
серебряной  головой  и  голубым  телом,  блистательных  лазуревиков,  одно
название которых заменяет всякие описания, спарид рубчатых, с разноцветным
плавником, голубым и желтым,  спарид  полосатых,  с  черной  перевязью  на
хвосте,  спарид  поясоносных,  изящно  зашнурованных  шестью   поперечными
полосами, трубкоротых с рыльцем  в  форме  флейты,  или  морских  бекасов,
некоторые  представители  которых  достигают  метра  в   длину,   японскую
саламандру,  мурену,  род  змеевидного  угря,  длиною  в  шесть  футов,  с
маленькими живыми глазками и  широким  ощеренным  зубами  ртом,  всего  не
перечислишь...
   Восхищению нашему не было предела.  Восклицаниям  не  было  конца.  Нед
называл рыб, Консель их  классифицировал,  а  я  восторгался  живостью  их
движений и красотою формы.  Мне  не  доводилось  видеть  таких  рыб  в  их
естественной среде.
   Не стану  описывать  все  разновидности,  промелькнувшие  перед  нашими
ослепленными глазами, всю эту коллекцию Японского и Китайского морей.
   Рыбы, привлеченные, несомненно, блеском электрического света, стекались
целыми стаями, их было больше, чем птиц в воздухе.
   Внезапно в салоне стало светло. Железные створы задвинулись.  Волшебное
видение исчезло. Но я долго  бы  еще  грезил  наяву,  если  б  мой  взгляд
случайно не упал на инструменты, развешанные  на  стене.  Стрелка  компаса
по-прежнему показывала направление  на  северо-северо-восток,  манометр  -
давление в пять атмосфер, соответствующее глубине в пятьдесят метров  ниже
уровня моря, а электрический лаг - скорость в пятнадцать миль в час.
   Я ждал капитана Немо. Но он  не  появлялся.  Хронометр  показывал  пять
часов.
   Нед Ленд и Консель ушли в свою каюту. Я тоже вернулся к себе. Обед  уже
стоял на столе. Был подан суп из  нежнейших  морских  черепах,  на  второе
барвена, которая славится своей белой, слегка слоистой  мякотью  и  печень
которой,  приготовленная  особо,  считается  изысканнейшим  блюдом,  затем
филейная часть рыбы из семейства окуневых, более  вкусная,  чем  лососевое
филе.
   Вечером я читал, писал, размышлял. Когда же меня начало клонить ко сну,
я лег на свое  ложе  из  морской  травы  и  крепко  заснул,  меж  тем  как
"Наутилус" скользил по быстрому течению "Черной реки".



15. ПИСЬМЕННОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ

   На  следующий   день,   9   ноября,   я   проснулся   после   глубокого
двенадцатичасового сна. Консель, по обыкновению, пришел узнать, "хорошо ли
хозяин почивал", и предложить свои услуги. Его друг, канадец, все еще спал
так безмятежно, как будто другого занятия у Него и не было.
   Я  не  мешал  славному  малому  болтать,  но  отвечал  невпопад.   Меня
тревожило, что капитан не присутствовал на вчерашнем зрелище, и я надеялся
увидеть его нынешним днем.
   Я облачился в свои виссоновые одеяния. Качество ткани вызвало у Конселя
целый ряд замечаний. Пришлось ему объяснить, что ткань эта  вырабатывается
из шелковистых прочных нитей биссуса, посредством которых прикрепляется  к
скалам раковина, так называемая "пинна", которая встречается во  множестве
у берегов Средиземного моря. В старину из  биссуса  выделывали  прекрасные
ткани - виссоны, а позже чулки, перчатки, чрезвычайно мягкие и  теплые.  И
экипаж "Наутилуса" не нуждался ни в хлопке, ни  в  овечьей  шерсти,  ни  в
шелковичных червях, потому что материал для одежды ему доставляло море!
   Одевшись, я вошел в салон. Там было пусто.
   Я занялся изучением конхиологических сокровищ, хранившихся в  витринах.
Я рылся в гербариях, наполненных редкостными морскими растениями,  хотя  и
засушенными, но не утратившими пленительной  яркости  красок.  Среди  этих
изящных морских растений  я  заметил  кольчатые  кладостефы,  пластинчатые
падины, каулерпы, похожие на виноградные листья, бугорчатые каллитамнионы,
нежные  церамиумы  ярко-красных  расцветок,  хрупкие  алые   веерообразные
агариумы и другие различные водоросли.
   День прошел, а капитан Немо не удостоил меня своим посещением. Железные
створы на окнах в салоне не раскрывались. Не желали  ли  охранить  нас  от
пресыщения столь дивным зрелищем?
   "Наутилус"  держал  курс  на  восток-северо-восток  и  шел  на  глубине
пятидесяти - шестидесяти метров со скоростью двенадцати миль в час.
   Следующий день, 10 ноября,  прошел  как  и  остальные:  по-прежнему  не
показался ни один человек из команды "Наутилуса". Нед  и  Консель  провели
большую часть дня со мною. Отсутствие капитана удивляло  их.  Может  быть,
этот странный человек заболел? А может быть, он переменил свое  решение  в
отношении нас?
   Впрочем,  как  правильно  заметил  Консель,  у  нас  не  было   причины
жаловаться: мы пользовались полной свободой, нас вкусно и  сытно  кормили.
Наш хозяин строго соблюдал условия договора. И к тому же самая необычность
нашего положения  представляла  такой  интерес,  что  мы  не  вправе  были
сетовать на судьбу.
   С этого дня я стал аккуратно вести запись текущих  событий,  и  поэтому
могу  восстановить  все  наши  приключения  с  величайшей   точностью.   И
любопытная подробность! Свои записи я  вел  на  бумаге,  изготовленной  из
морской травы.
   Итак, 11 ноября, проснувшись  ранним  утром,  я  догадался  по  притоку
свежего воздуха, что мы всплыли на поверхность океана,  чтобы  возобновить
запасы кислорода. Я направился к трапу и вышел на палубу.
   Было шесть часов утра. Погода стояла пасмурная,  море  было  серое,  но
спокойное. Лишь легкая зыбь пробегала по водной глади. Появится  ли  нынче
капитан Немо? Я так  надеялся  встретить  его  тут.  Но,  кроме  рулевого,
заключенного в свою стеклянную будку, на палубе никого не  было.  Сидя  на
возвышении, образуемом корпусом шлюпки, я жадно  вдыхал  насыщенный  солью
морской воздух.
   Понемногу, под действием солнечных лучей, туман рассеялся. На восточной
части горизонта показался лучезарный  диск.  Море  вспыхнуло,  как  порох.
Высокие,  рассеянные  облака  окрасились  в  удивительно  нежные  тона,  а
обрамлявшие их, точно кружевом, перистые облачка, так называемые  "кошачьи
языки", предвещали ветреный день.
   Но что значит ветер для "Наутилуса", который не страшился бурь!
   Я радостно встречал восход солнца  -  такое  животворящее,  исполненное
ликования явление природы, - как вдруг послышались чьи-то шаги.
   Я собрался было приветствовать капитана Немо, но  это  был  только  его
помощник - я видел его уже раньше, при  первой  встрече  с  капитаном.  Он
взошел на палубу, казалось, не  замечая  моего  присутствия.  Приставив  к
глазам  подзорную  трубу,  он  с  величайшим  вниманием  стал  исследовать
горизонт. Окончив свои наблюдения, он подошел к люку и произнес  несколько
слов. Я точно запомнил  их,  потому  что  впоследствии  слышал  эти  слова
каждодневно при подобных же условиях.
   Фраза звучала так:
   "Nautron respoc lorni virch!"
   Что означала фраза, не знаю!
   Произнеся эти слова, помощник  капитана  сошел  вниз.  Я  подумал,  что
"Наутилус" начнет снова погружаться в морские глубины. Поэтому  я  в  свою
очередь поспешил сойти вниз.
   Прошло пять дней без каких-либо  перемен.  Каждое  утро  я  выходил  на
палубу. Каждое утро тот же человек произносил ту же фразу. Капитан Немо не
появлялся.
   Я решил, что больше уже не увижу его, и покорился своей участи;  но  16
ноября, войдя вместе с Недом и Конселем в свою каюту,  я  нашел  на  столе
адресованную мне записку.
   Я  поспешил  вскрыть  ее.  Записка  была  написана  по-французски,   но
готическим шрифтом, напоминавшим буквы немецкого алфавита.

   "Господину профессору Аронаксу.
   На борту "Наутилуса", 16 ноября 1867 года.
   Капитан Немо просит господина профессора  Аронакса  принять  участие  в
охоте, которая состоится завтра утром  в  его  лесах  на  острове  Креспо.
Капитан  Немо  надеется,  что  ничто  не  помешает  господину   профессору
воспользоваться его приглашением,  и  притом  он  будет  очень  рад,  если
спутники господина профессора пожелают присоединиться к нашей экскурсии.
   Командир "Наутилуса" капитан Немо".

   - На охоту? - вскричал Нед.
   - Да еще в его лесах на острове Креспо! - прибавил Консель.
   - Стало быть, этот человек иногда высаживается на берег? - спросил  Нед
Ленд.
   - Сказано, кажется, совершенно ясно, - ответил я, перечитывая письмо.
   - Ну, что ж! Надо принять приглашение, - заявил канадец. - А  попав  на
сушу, мы уж обдумаем, как нам поступить. Помимо всего, я не  прочь  съесть
кусок свежей дичи.
   Не  пытаясь  установить  связь  между  ненавистью   капитана   Немо   к
континентам и островам и его приглашением  охотиться  в  лесах  Креспо,  я
ограничился ответом:
   - Посмотрим-ка сперва, что представляет собою остров Креспо!
   И тут же на карте я нашел под 32ь40' северной широты и 167ь5О' западной
долготы этот островок, открытый в 1801 году капитаном Креспо и значившийся
на старинных испанских  картах  под  названием  Rocca  de  la  Plata,  что
по-французски означает "Серебряный утес". Итак,  мы  находились  в  тысяча
восьмистах милях от  точки  нашего  отправления,  и  "Наутилус"  несколько
изменил курс, повернув к юго-востоку.
   Я указал моим спутникам на скалистый островок,  затерянный  в  северной
части Тихого океана.
   - Ну если уж капитан Немо порою и выходит на сушу, - сказал  я,  -  то,
конечно, он выбирает самые необитаемые острова!
   Нед Ленд ничего не ответил, только лишь покачал головой; затем они  оба
ушли. После ужина, поданного безмолвным и  невозмутимым  стюардом,  я  лег
спать несколько озабоченный.
   Поутру 17 ноября, проснувшись, я почувствовал, что "Наутилус" стоит  на
месте. Наскоро одевшись, я вышел в салон.
   Капитан Немо был  там.  Он  ожидал  меня.  Когда  я  вошел,  он  встал,
поздоровался и спросил, согласен ли я сопровождать его на охоту.
   Поскольку он не сделал ни малейшего намека насчет своего восьмидневного
отсутствия, я воздержался заговорить на эту тему и коротко ответил, что  я
и мои спутники готовы сопутствовать ему.
   - Но позвольте, сударь, - прибавил я, - задать вам один вопрос.
   - Пожалуйста, господин Аронакс. Если смогу, я вам отвечу.
   - Как случилось,  капитан,  что  вы,  порвав  всякие  связи  с  землей,
владеете лесами на острове Креспо?
   - Господин профессор, - отвечал капитан, - леса  в  моих  владениях  не
нуждаются ни в солнечном свете, ни в теплоте. В них не водятся ни львы, ни
тигры, ни пантеры, ни какие-либо другие четвероногие. Об их  существовании
знаю лишь я один. Растут они лишь для одного меня. Это не земные  леса,  а
подводные.
   - Подводные леса? - вскричал я.
   - Да, господин профессор.
   - И вы предлагаете мне побывать в этих лесах?
   - Совершенно верно.
   - Идти туда пешком?
   - Даже не замочив ног.
   - И охотиться там?
   - И охотиться.
   - И взять ружье?
   - И взять ружье.
   Я кинул на капитана Немо взгляд, в котором не было ничего лестного  для
его особы.
   "Несомненно, у него голова не в порядке, - подумал я. - Видимо, у  него
был приступ болезни, длившийся восемь дней, и, как  знать,  здоров  ли  он
теперь? А жаль! Все же лучше иметь дело с чудаком, чем с сумасшедшим!"
   Мыс